Покидая мегаполис. Возвращение в русскую деревню. Как уехать из города и не пожалеть?

Глава 2
Наконец, городская!

Из деревни лучшие люди уходят в город, и потому она падает и будет падать.

А. П. Чехов

Город для меня был не чужд, ведь и родилась я там, и жила периодически. Но, все же, большая часть моих воспоминаний дошкольного возраста связана не с ним, а именно с деревней.

Какое-то время мне казалось, что я в принципе только там и жила до первого класса – настолько яркими были и остаются деревенские воспоминания по сравнению с городскими.

Когда я находилась у дедов, мне часто хотелось в город ещё и в силу тоски по маме в те периоды, ведь я думала о ней постоянно и очень скучала. Поэтому город у меня ассоциировался ещё и с воссоединением с чем-то, чего мне всё время не хватало, пока я была в деревне.

Так первое время и складывался в моём детском воображении образ города: как места, где много-много всего интересного и где живёт мама.

Всё время, когда я была не там, а в деревне, меня как магнитом тянуло в город. Хотя деревню я очень любила.

Я очень-очень ждала, когда я поеду жить в город к маме. И вот тогда-то я стану по-настоящему счастливой.

Как я уже сказала, моя городская жизнь в дошкольные годы совершенно не изобилует воспоминаниями. Кроме отдельных эпизодов в детском саду. Да и в тот я ходила нерегулярно. В период эпидемий меня увозили в деревню, а после развода родителей я вообще большую часть времени, насколько помню, жила у бабушки с дедушкой. И, как уже упоминала – даже пошла там в первый класс. Но проходила в сельскую школу я недолго. Мне, сидя в классе, почему-то все время очень хотелось домой, причем, именно к печке.

Прохладно там было, что ли?

В общем, походив немного в первый класс в деревне, я решила, что пока могу в школу не ходить – не буду, несмотря на то, что мне было очень грустно из-за того, что моя подруга учиться все-таки стала. А у меня из-за того, что я ноябрьская, была путаница – в этот год в классе я была бы самой младшей, а в следующий – когда уже пошла в первый класс в городе, я была одной из самых старших.

Так или иначе, время шло и пришло – я окончательно уехала в город. И пошла в первый класс.

Но уже не в первый раз. У меня был второй раз в первый класс.

2.1. Подросток в провинции. 90-е

Город, где я родилась и училась в школе, был провинциальным, хотя по общепринятым меркам – не таким уж маленьким – население составляло около 700 тысяч человек. Почти миллионник!

Кстати, именно моему родному городу посвящено одно из стихотворений Маяковского, заканчивающееся знаменитыми строками:

«..Я знаю – город будет,

я знаю – саду цвесть,

когда такие люди

в стране в советской есть!».

Новокузнецк строили работящие, самоотверженные люди. Многие приезжали, чтобы устроить свою жизнь, получив стабильную работу на стройке, а, затем, так и оставались здесь жить. Вот и моя бабушка по маминой линии выбрала такой путь. Она приехала сюда из Курской области с моей маленькой тётей на руках на заработки, когда ей не было и 20 лет. И осталась навсегда.

Но это уже совсем другая история, невероятно интересная и когда-нибудь я её, может быть, расскажу.

Моя же история продолжилась тем, что я привыкала к городской жизни. Тогда мне казалось, что теперь в моей судьбе начинается что-то совсем другое, что-то грандиозное – я ведь теперь, наконец, в городе!

Несмотря на свершившееся чудо – когда, к своей огромной радости, я, наконец, примкнула к маминому – большому городскому миру, я не чувствовала, что теперь всё как надо.

Мама очень много работала – после развода с отцом только этим она и занималась, чтобы я могла учиться в гимназическом классе, пусть и обычной школы, чтобы я была хорошо одета и обута, с приличными школьными принадлежностями, чтобы ходила в кружки – в общем, чтобы ничем не была обделена и не чувствовала себя ребенком из неполной или, что еще хуже – малоимущей семьи.

Поэтому маму я видела только по вечерам, когда она возвращалась с работы. И мне довольно быстро пришлось научиться заботиться о себе самой – готовить себе, организовываться с уроками и кружками, а для мамы мне очень хотелось поддерживать аккуратный быт.

К счастью, этому благодаря необъяснимому происшествию я научилась практически сразу.

Дело было днем после школы, когда я впервые осталась одна дома. Меня обуял необъяснимый, животный страх. Было ощущение, что за мной кто-то следит. Я чувствовала на себе взгляд, хотя в квартире была совершенно одна.

Забравшись с ногами на антикварный письменный стол, купленный для меня мамой у подруги-поэтессы, я расплакалась.

Всё вокруг казалось мне очень мрачным.

Надо сказать, не безосновательно: после перепланировки нашей 2-комнатной хрущёвки путь в мою комнату проходил через очень тёмный, довольно длинный – метра в 3, коридор. Обои в ней были тоже не из светлых – классические бумажные с вензелями темно-коричневого цвета на терракотовом фоне. И много всего коричневого в комнате. Мрачно и монотонно. Не так как было в деревне в нашем маленьком домике.

В прихожей возле входной двери было и того мрачнее, ведь там ещё и окна не было, а стены были обклеены такими розовато-коричневатыми поролоновыми мягкими объемными обоями с выпуклыми квадратиками, на которые можно было нажимать пальцами. И висели две страшные африканские маски – керамические, покрытые краской под античное золото с патиной, которые маме подарил кто-то.

В общем, от входа и до самой моей комнаты, включая её саму – сплошной мрак.

Причем, в кухне и маминой комнате было уже посветлее в силу использования светлых обоев и мебели.

Но я почему-то решила остаться бояться именно в своей комнате.

И вот так села я и заплакала. Но не на берегу Рио-Пьедра^[3], а в квартире с холодными железобетонными стенами, пронзенными маленькими окошками, дававшими явно недостаточно – слишком мало света.

В деревенском доме бабушки и дедушки окна были ещё меньше. Но почему-то это не воспринималось так критически как в городе.

Дом в деревне, несмотря на малюсенькие окна, не был отделен от того, что из них виднелось. Не был от этого отгорожен невидимой стеной, сквозь которую, казалось, не пробиться природе. Напротив. Он был как будто частью этой природы. Его деревянные стены, пусть и сложенные человеком, казались просто отдельным видом деревенского ландшафта. Органичного. Естественного.

В городе же дома будто врезаны, воткнуты, насильно помещены в природную среду. А во многих местах, казалось, этой естественной среды будто никогда и не было вовсе.

Особенно сильно я переживала это ощущение, когда видела большие здания, которые нависали надо мной, теснили мое ощущение связи с каждой травинкой и пылинкой, такое естественное для меня, сдавливали невидимой силой эту связь своей массой.

Железобетонной массой, тяжесть которой я чувствовала будто на себе.

Несмотря на то, что вид из окон квартиры открывался на вполне приятную для города картину – сплошную стену тополей, высаженных как заслон от протянувшейся параллельно дому довольно оживленной дороги. Я всё равно ощущала это городское давление, хоть и смягчали его эти великолепные, уже тогда очень могучие тополя. Там – за дорогой, стояло именно такое высокое здание, этажей в 10. В нем, как я позже узнала, были разные организации, фирмы и даже редакция какой-то газеты. И я видела в холодное время года, когда обзор не закрывали тополя, что туда-сюда постоянно заходят и выходят из этого здания люди, деловые такие. Они много курили, стоя у здания. Вечно были чем-то озабочены. Странные.

И как будто какого-то серого цвета они мне казались. Эти люди. Все. Каждый из них был серого цвета.

Но вернемся к тому ярко запомнившемуся мне необъяснимым страхом дню. Как развивались события дальше?

Мне вдруг пришло осознание – делать надо что-то, а не реветь. Просто встать и начать делать дела. Активное что-то, физически шевелиться. И я взяла себя в руки: превозмогая страх, с трясущимися коленками, озираясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху, пошла в ванную комнату за инвентарем для уборки.

В тот день я так убралась в квартире, что мама, придя с работы, была в полном восторге. Я намыла всё до блеска. Даже те жуткие двери встроенного шкафа в том самом тёмном коридоре, ведущем в мою тёмную комнату.

Так началась моя городская жизнь – с преодоления необъяснимого страха и глобальной уборки.

* * *

Драматический и кукольный театр, цирк, планетарий в парке развлечений с каруселями и колесом обозрения, краеведческий музей, бассейн, ангары (так мы их называли) со спортивными секциями недалеко от нашего дома и даже древняя крепость и старинная церковь – всё это у нас в городе было. И было очень много чего ещё.

Мой город всегда был наполненным всем тем, что нужно для полноценной жизни.

Другой вопрос – чем была наполнена я и чего мне не хватало, чем я пыталась заполнить бреши в своем восприятии жизни, уже живя там, куда ещё недавно так мечтала перебраться.

Об этом подростки, конечно, редко задумываются сами.

Пока я училась в младших классах школы – мне хватало всего. Лето я проводила в деревне, безвылазно, перечитывая там все книги из списка заданной к прочтению литературы и продолжая заниматься всем тем, чем занималась там до школы – купаться, гулять и поедать огородные вкусности. Потом лето заканчивалось, и я с удовольствием ехала назад – в город, в школу, ходить в которую я любила. Это был замечательный период жизни – наполненный делами, знаниями, впечатлениями.

Пока я увлеченно занималась теми занятиями, которыми было положено заниматься – школой, домашними заданиями, посещением кружков и порой даже подготовкой к выступлениям, соревнованиям и олимпиадам, мне всего было достаточно. Событий, людей, активностей, сфер интересов, предлагаемым нашим городом возможностей.

Я училась и была активной – сначала я попробовала спортивную гимнастику, к которой у меня не оказалось особого таланта – так что буквально одно занятие, потом в тех же ангарах открыла для себя тхэквондо – тут уже меня увлекло на несколько лет, однако потом это нехарактерное для девочки хобби сменило более подходящее – танцы, которыми я занималась до 10 класса. Но и их я бросила в старшей школе, когда у меня появились, как мне тогда казалось, расширявшие кругозор, действительно стоящие внимания уже почти взрослого человека интересы.

На деле же началась просто деградация, как я теперь это вижу.

С одной стороны.

С другой – я начала получать жизненный опыт.

И началось всё это, как думаете, с чего? Вот ни за что не догадаетесь, потому что такое явление, наверное, много кого из вас, уважаемые читатели, удивит. О нём многие из вас, наверняка, и не слышали даже, и не знали о нём никогда.

Всё началось с телефонного чата. Нет, не в мессенджерах – их тогда и в помине не было. Как и смартфонов. Это был голосовой телефонный чат, не имевшие географических координат комнаты которого открывались лишь избранным – тем, у кого было новейшее достижение конца 90-х.

Кнопочный, а не дисковый телефон.

Моя одноклассница, родители которой купили эту считавшуюся шикарнейшей новинку того времени, каким-то непостижимым образом узнала о существовании голосового чата, в который можно было попасть с помощью тонального набора. Нажимаешь звездочку, вводишь какую-то комбинацию цифр – и слушаешь чужие, а также записываешь свои голосовые сообщения. Всё это именовалось, если мне не изменяет память – «Империей».

Именно тогда круг моих знакомств прирос людьми из других школ и районов города, большая часть которых стала для меня не лучшей компанией и не привнесла в мою жизнь ничего хорошего – ни дружбы на долгие года, ни просто полезных знакомств, положительно впоследствии отразившихся на моей жизни.

Только опыт. Который, бесспорно, бесценен. Но ведь он может быть разным, не так ли? Мой был болезненным и печальным.

Вместе с новыми знакомствами дверью в эту «взрослую жизнь» для меня стали и ночные клубы. Да-да, и дискотек тоже в нашем провинциальном городе было в достатке. В ночные клубы я начала ходить лет с 15. Они работали исправно, давая возможность молодежи собираться на шумных вечеринках, где лились рекою водка и пиво, клубились туманом столбы дыма, причем не только сигаретного, но и от веществ похлеще. Что-то из этого я тоже пробовала, хотя и не увлекалась – это было тогда чем-то между делом. Но никогда не употребляла тяжелые наркотики, также сопровождавшие жизнь молодежи того времени.

Уколы и таблетки стали причиной ухода из жизни нескольких моих знакомых, не самых близких, но хороших людей. Доверчивых, простых и открытых. Один из них покинул этот мир прямо в День рождения. Помню потухшие глаза его мамы, когда мы по её просьбе пришли на поминки к ней домой, где до этого мы не раз, пока она была на работе, собирались шумной компанией.

Эта женщина растила его одна и осталась без единственного сына. Была гробовая тишина и эта женщина, как и моя мама, работавшая на износ чтобы поставить сына на ноги, была бледной как простыня. В повисшей на несколько минут мёртвой тишине я не нашла других слов, кроме как о том, что путь каждого из нас не заканчивается уходом из этого мира. Помню, как говорила это, видя осуждение в глазах всех сидевших за столом.

Но в её глазах я вдруг увидела другое – благодарность. В них в тот момент я увидела надежду, лучик света, будто снова озаривший её душу.

Эти глаза я запомнила на всю жизнь, понимая, что это могли быть глаза моей мамы, если бы я слишком увлеклась чем-то, чем угодно.

До чего увлекающихся ими подростков доводят лёгкие наркотики – я тоже успела понаблюдать в красочных картинах. Нередко, именно лёгкие наркотики становились той самой ступенью к тяжелым. Либо просто превращали человека за полгода в подобие человека. Но жестких табу по отношению к ним у меня не было, как и с алкоголем. Только от тяжёлых наркотиков я отказывалась категорически, даже когда мне их пытались навязать практически силой. Однажды таблетку экстази мне даже пытались силой засунуть в рот, но мне удалось выкрутиться.

У каждого из нас есть система наших убеждений, принципов, ценностей. И большой вклад в моё отношение к наркотикам, помимо вышеописанной смерти приятеля, ещё задолго до этого, внесли два момента.

Первым были те самые соседи в деревне – криминальные морды, пытавшиеся ворваться к нам ночью.

Второй – наш поход всем классом в рамках школьной программы противодействия наркотической угрозе в кинотеатр на фильм «Реквием по мечте». Если я ничего не путаю, это было классе в восьмом. И увиденное на экране для меня, тогда ещё совсем невинного ребёнка, стало довольно сильной травмой. Но очень своевременной травмой. Благодаря которой я, возможно, всё ещё здесь.

Так что любые. Даже такие – не лучшие для подростков возможности, предлагал мой родной провинциальный город. Как я уже сказала – в нем было всё.

Всего предостаточно.

Но.

Уехать из него после школы учиться куда-то – считалось показателем перспективности, таланта и большого будущего.

Те же, кто оставались, поступали в местные учебные заведения и находили себе после школы подработку – придерживались принципа «где родился – там и пригодился» – по умолчанию считались неудачниками. Я не знаю, было ли такое восприятие у всех.

Но в моей вселенной всё выглядело именно так.

В 90-е, когда я училась в школе, мир начал сильно меняться. Стали меняться ценности.

Быть просто рабочим человеком, спокойно живущим свою жизнь, стало немодно. Даже с интересными хобби такой человек считался неудачником.

Нужно было постоянно куда-то, к чему-то стремиться. Ставить себе цели поглобальнее, позначимее – и всенепременно их достигать с как можно большими усилиями. Через как можно больший надрыв. Упахиваться, чтобы потом, на банкетах, собираясь с друзьями и коллегами по случаю праздников, юбилеев, гордо говорить: «Я заработал, я заслужил»…

Я видела это не раз, так как очень много раз бывала на банкетах среди взрослых, так сложилось по ряду причин.

В идеале каждому умному человеку следовало искать лучшей жизни где-то – обязательно подальше, там, где нас не просто нет, а где нас сильно нет – то бишь за границей.

Так несколько маминых друзей покинули наш город, в котором прожили очень долго, вполне хорошо обустроились и создали семьи, либо как мамина подруга-поэтэсса и художница – свою творческую среду. Веря в такие убеждения, они покинули нашу раздираемую тогда нестабильностью страну.

Та поэтесса, бывшая владелица антикварного стола, на котором я плакала, когда испугалась, впервые оставшись одна дома, эмигрировала в Израиль. Она была самой творческой личностью из всех в мамином окружении. Она учила меня играть на пианино, флейте и вообще творчески развиваться. Была, можно сказать, моей наставницей. Мне тогда было лет восемь, и, когда она уезжала, я чувствовала – это поворот. Для меня – не туда. Потому что после её отъезда ни флейтой, ни пианино я больше не занималась.

У меня не было феноменального таланта. В музыкальную школу я бы, что весьма немаловероятно, не поступила. Денег на репетитора солидного, такого же уровня как тетя А. – не было. Я осталась без наставника в творческой среде, который мне был так нужен, ведь уже тогда было очевидно – личность моя весьма незаурядна.

Это не бахвальство, а просто факт, с которым соглашалось не только мамино окружение, но и мои учителя и одноклассники – все, кто знали меня хорошо.

Только для тех ребят, с которыми я познакомилась через телефонный чат, я была смешной девочкой на побегушках, которая постоянно «пробивает хаты», где можно затусить.

Так как-то складывалось – я все время обрастала благодаря своей коммуникабельности новыми знакомствами и подругами, к каждой из которых приводила в гости, только родители за порог – эту компанию ребят, в которой был тот самый мальчик, влюбленность в которого заставляла меня творить абсолютные глупости. Я проводила свободное от школы время без какого бы то ни было толка. С не самыми полезными для здоровья занятиями, а иногда даже риском для жизни.

Так, однажды, к нам на очередной тусовке ворвались какие-то пацаны с пистолетом. Наши мальчишки, покупая пиво в киосках недалеко от дома одного из них в самом центре города в довольно престижном районе, поспорили с какими-то гопниками, а, вернувшись в квартиру, не закрыли дверь на замок. Так те и ворвались к нам.

До сих пор помню как, сделав вид, что пошла в туалет, стала писать сообщения знакомым с просьбой о помощи. Повторюсь – мобильные тогда были редкостью, только появлялись, у меня каким-то непостижимым образом мой фора-кирпич-телефон тогда просто не заметили (видимо, я прикрыла его одеждой).

Но помощь тогда пришла не благодаря этому. Её привёл один из парней, успевший выскочить через окно кухни на козырек подъезда и добежавший до участка тогда ещё милиции.

Тогда забрали всех мальчишек без разбора – и вломившихся, и «наших».

Также, как и из квартиры уже моей подруги, где во время отъезда её мамы целый месяц мы собирали шумные компании чуть ли не каждый день. Жили там, по сути, всей компанией, как в общежитии. Пили пиво, курили чай (когда сигареты кончались), слушали музыку, которой, как потом выяснилось, выводили из себя проживавших этажом ниже проституток.

Что в квартире этажом ниже жили дамы легкого поведения – знали все. Ярко накрашенные и набрызганные дешевыми духами, они выходили, цокая своими каблуками по бетонным ступеням с третьего этажа на первый в любое время дня и ночи. Отправляясь исполнять свой честный долг, они садились в машины, где часто громко играла музыка, и уезжали. И потом возвращались назад в квартиру, всё также цокая каблучками по ступеням, но медленнее и часто как-то расхлябаннее, что ли.

И вот как-то они решили нам высказать своё недовольство нашей подростковой компанией, на которое мы ответили, что они, вообще-то, сами не образец приличных соседей. Слово за слово – получилась склока. И каково же было мое удивление, когда, то ли в тот же вечер, то ли на следующий, открыв дверь во время очередной вечеринки, я увидела за порогом сотрудника милиции.

Нас забрали совсем всех – и девушек, в том числе.

И в тот вечер я избежала чего-то, судя по всему, страшного: увидевший меня на пороге, когда я открыла ему дверь в одном купальнике, сотрудник милиции – молодой мужчина, потом уже в отделении долго водил меня по коридорам, пытаясь открыть то одну дверь, то другую. Но все двери были почему-то заперты. И он тогда раздраженно сказал мне: «Ну что, повезло тебе!», – и отвел меня уже в общую комнату, где сидели все.

Вспоминая такие истории, я каждый раз благодарю Бога, Мироздание, Небеса.

Такое случалось не раз. В том числе, когда на одной из дискотек целая толпа девушек из школы моей подруги повели нас с ней двоих в туалет. Им не понравилось что-то в нашем поведении. И, очевидно, нас собирались бить. Толпой, судя по всему. Но неожиданно пришёл знавший меня мальчик годом старше из моей школы – их друг, и уговорил их нас отпустить.

На деревенских дискотеках, на которые я тоже ходила летом, будучи уже ученицей старших классов, к слову, такого никогда не было. Изредка между собой могли поссориться какие-нибудь парни, но такой конкуренции и вражды между деревенскими девушками я не помню. Не наблюдала такого ни разу. В деревне ни разу на моей памяти не было такого, чтобы серьезно подрались девочки (что я видела, при этом, на каждой городской дискотеке).

Или, тем более, чтобы несколько избили одну…

Как случилось со мной.

Однажды меня избили. Это было за углом клуба на одной из долгожданных вечеринок, когда приехал какой-то диджей из Новосибирска. Избили знакомые девочки, которым я не нравилась, сломав мне нос. Они тогда были под воздействием наркотиков и я не стала сопротивляться, побоявшись из-за их совсем неадекватного состояния крайне трагических для себя последствий.

Я просто стояла, пока меня били, не сопротивляясь, не издавая никаких звуков, не говоря ничего – молча. Чем, судя по всему, вызвала у них скуку и желание это действо прекратить. Они пытались провоцировать меня на эмоции какими-то неприятными словами, но я упорно молчала.

Так что отделалась я тогда относительно легко – лужей крови из носа, парой ушибов и сильным испугом.

С этими девочками мы иногда пересекались то тут, то там. Впервые я их увидела во дворе детского садика, где мы часто по вечерам тусовались большой компанией: курили (кто сигареты, кто кое-что другое из согнутых пластиковых бутылок) и пили пиво. И этот детский садик был всё в том же центральном районе города на улице, где иметь квартиру было очень престижно.

Такая практика – тусовочки на территории детских садов и площадок, были нормой в начале 2000-х.

Это сейчас представить такое дико.

Так вот, девушки эти были старыми знакомыми того самого мальчика, которого я так любила, и одна из них с ним флиртовала, что мне было неприятно, поэтому я косо на них смотрела и меня в итоге побили. Такая вот прозаичная история.

Когда я росла, в городе драки среди молодёжи вообще были нормой. Причём, не только один на один или несколько на одного, но и «стрелки»: когда толпа на толпу. Я всё это видела не раз. И кроме последнего – всё неоднократно испытывала на себе.

Повторюсь – тогда я еще не закончила школу. Все это происходило, когда я училась в 10–11 классах.

Да, мы в тех кругах, где я вращалась, вели тогда, пожалуй, самый ужасный образ жизни из всех, что могут вести подростки. Именно тогда, как уже отметила, я узнала, что такое бестолковая ночная жизнь, подростковое пьянство, курение, наркотики и беспорядочные половые связи. Что касается распутства и тяжелых наркотиков, к счастью, это я познала только на чужих примерах, когда видела это в компаниях, а не на личном опыте. Но вот что такое безответная любовь, ненастоящая дружба и даже насилие – всего это я испытала сполна.

Что интересно, многие из окружавших меня людей были далеко не глупыми – нередко начитанными, сообразительными, творческими ребятами. Талантливыми. Но мы выбирали вот такие развлечения.

Мы казались себе тогда очень взрослыми. И, конечно, считали себя круче. Намного круче других.

Круче «простачков», которых контролировали родители, что всё также сидели после школы дома, делая уроки, по вечерам ходили на занятия в кружки, а по выходным ездили в гости к родственникам или ходили в библиотеки/музеи/театры.

В 10–11 классе нередкими были ситуации, когда я приходила в школу в субботу (у нас тогда была шестидневка), пропахшая куревом и с амбре, недоспавшая и еще не совсем трезвая. После дискотек я ночевала у подруг в городе (тогда мы уже переехали из центра в спальный район), а потом шла в школу. Спала на задних партах. Отличница Даша.

Откуда у меня взялась тяга к вечеринкам, алкоголю и такому образу жизни? Были примеры, описывать которые я не буду. Скажу так: я видела их с совсем маленького возраста, и мне всё это казалось нормой.

Мои учителя, многие из которых учили ещё мою маму, конечно, видели, что я веду не лучший образ жизни. Но то ли сделать ничего не могли. То ли почему-то понимали. Только наша классная руководительница – учительница алгебры и геометрии, ко мне относилась жёстко, но тоже на такое моё состояние реагировала не так чтобы остро, скорее, просто старалась не смотреть в мою сторону.

Почему мою маму по этому поводу не вызывали в школу? Я никогда не творила какой-то совсем дичи. Не нарушала общественный порядок, не грубила учителям, не позволяла себе мат или что-то подобное. Я была проблемным подростком, но не классически-канонически проблемным. Такое – серединка на половинку.

Я училась хорошо. Меня нельзя было уличить в плохой успеваемости или задавить морально, ведь было бесполезно со мной спорить – я всегда находила, что ответить. Спокойно, зрело, по-деловому, никогда не повышая тона. К тому же, все учителя знали, что мама моя много работала, что я предоставлена сама себе.

Вот и не вызывали её, судя по всему. Видели, что, в целом, я вроде справляюсь – в школу хожу, отвечаю на уроках на 4 и 5.

А, может, жалели они меня просто.

Особенно А.С. – моя любимая учительница русского языка и литературы, с которой у нас было «историческое противостояние» еще до начала моего подросткового «кутежа», которое привело к дружбе между нами.

Дело было в том, что она с самого начала работы в школе запрещала девочкам ходить в школу в чем бы то ни было с двумя штанинами. Так было ещё со времён школьных лет моей мамы. Но мне удалось убедить её в красоте не только делового костюма, но со временем даже и к джинсам она начала относиться вполне одобрительно. Помогли в этом и моя любовь к русскому и литературе, и прилежная учеба, и умение спокойно и аргументированно дискутировать, и, без сомнений, участие и победы в олимпиадах и конкурсах сочинений. Всё это говорило обо мне как о перспективной ученице, даже тогда, когда на первый план для меня вышло совсем не это.

Творчество тогда для меня осталось настолько позади, что я не только перестала писать стихи и готовить школьные мероприятия, но даже любимые, вызывавшие бурю положительных эмоций танцы я бросила. Пошла на фитнес. Так было моднее, чем в десятом-то классе ходить в школьную танцевальную студию. О, позор!

К периоду моего подросткового бунта против всего и вся, технологии уже начали входить в нашу повседневную жизнь. С бунтом моим хорошо справлялась разве что мама, во всем мне помогавшая разобраться, но ни от чего меня не остерегавшая и ни в чем не ограничивавшая, в том числе в возможности в выходные уходить на ночные дискотеки.

Видеомагнитофоны появились, когда я училась еще в младших классах, то ли став новой ступенью после, то ли одновременно с дешифраторами. А к старшей школе появились и мобильные телефоны. Помню тот «кирпич», о котором я уже упоминала выше, что я гордо носила на поясе одной из первых в школе.

Вот такая я была девочка из неполной семьи. Получившая вместо порки мобильный телефон после первого ночного ухода из дома без спроса на тусовку.

Мама хитро решила вопрос. Уж слишком я была своевольной и, скорее всего, совершенно бесполезно было пытаться мне что-то запрещать – было бы только хуже. Хотя кто знает.

По крайней мере, ту самую мою подругу, открывшую «Империю», домашние аресты приводили к неоднократным уходам из дома, причем, не на день-два, а по-крупному. Жизнь её, вроде бы, хорошо сложилась, чему я очень рада, но тогда никому не казалось, что это возможно. У неё, кстати, семья была полная. Невероятно строгая мама и не самый мягкий папа – совершенно иная чем у меня ситуация. Не знаю, какой бы была я, если бы и у меня было так.

Уходила бы я из дома или в принципе не посчитала бы эти компании достойными своего интереса?

Узнать, что там – за поворотами, куда судьба нас не завела, нам не суждено. Одно ясно – те пути, которыми мы следуем, возможно, для нас единственно верные, если они, в конечном счете, приводят к осознанности и созиданию.