Митрополит Иерихоний считал деньги. Со стороны могло показаться, что он читает отчеты о пожертвованиях и преисполняется благодатью. Однако позади его безмятежных глаз, глубоко в мозгу, щелкал счетчик.

Полмиллиона на новую церковь – щелк, миллион на восстановление собора – щелк, два миллиона, чтобы подновить автомо… иконостас – щелк!

Последний щелчок совпал со щелканьем дверного замка. К нему вошли двое, оба горбатые. Один держал в руке пустую птичью клетку.

Иерихоний гостей не ждал, но не растерялся. Определенные люди иногда приходили к нему вот так, без стука и доклада. Правда, одеты они были в синие костюмы, а не в серые плащи.

– Чем могу быть полезен? – спросил митрополит любезно.

– Вот и нам интересно, – не любезно ответил первый.

Второй улыбнулся, но как-то не радушно.

– А вы, собственно, откуда?.. – уточнил Иерихоний.

– От начальства.

– А-а-а!

Иерихоний понимающе закивал и полез в сейф. На свет явился объемистый пакет. Двое посмотрели на него с недоумением.

– От другого начальства.

– О-о-о-о!

Иерихоний нагнулся, открыл двойное дно самого нижнего ящика и извлек второй пакет, чуть побольше.

Первый пришелец хлопнул по пакету ладонью.

– От высшего начальства!

И указал пальцем в потолок. Митрополит проследил направление. На потолке была лепнина. Пришелец вздохнул и неуклюже снял плащ.

– Ыыыыы…

Под плащом оказалась тога и крылья. Ангел сел на стул. Его товарищ остался стоять и разглядывал кабинет. Митрополит неблагочестиво таращился.

– Значит так, – сказал ангел, извлек пачку и вытащил сигарету. – Начальство не довольно. Увольняют тебя, Иерихонушка.

– В смысле?

– А вот так.

Ангел чиркнул спичкой.

– А чем же не довольно? Церкви новые строю, службы провожу, храмы в золоте, пожертвования рекой, прихожане приходят толпами…

– Он не понимает, – ангел повернулся к товарищу. – Слышишь, не понимает он!

Тот зацокал языком и снял с полки какую-то книгу. На обложке был Иерихоний.

– Церкви, значит, строишь? А школу ты хоть одну построил? А? Больницы, может, построил, как в былые времена, чтоб с сестрами милосердия? А?

– Так ведь это работа государства! А церковь о душе должна заботиться!

– Угу, о душе… Черт!

Спичка догорела и обожгла ангелу пальцы. Тут же в углу комнаты возник смуглый рогатый коротышка в переднике.

– Что?

– Извини, Вельзевулыч, это я случайно.

– Опять! – коротышка закатил глаза и исчез в клубах вонючего дыма.

– Ну так вот, – продолжил ангел, пока митрополит таращился в угол. – Скажи, по-твоему, души должны быть необразованными? Лишенными критического мышления? Страсти к познанию? Алло, я с тобой говорю!

Ангел помахал перед митрополитом рукой. Тот очнулся.

– Так… они же ведь тогда… думать начнут. Сомневаться будут в истинном боге…

– Это они в ваших святых трактатах сомневаться начнут, и не удивительно! В них сам черт ногу сломит… прости, Вельзевулыч!

– Опять!

– Ну так вот… да хватит в угол таращиться, как будто чертей не видел! Ну так вот… Все эти твои блаженные души, не оскверненные мыслью, проживают свои праведные жизни, и куда они потом, по-твоему, попадают?

– Как? В рай же!

– Именно! И каково нам, как ты думаешь, коротать вечность в компании идиотов? Они же даже Дарвина не читали!

– Но, но, но… Кого же вы хотите? Безбожников? Ученых?

– А что не так с учеными? Нормальные ребята! Думающие. Внимательные. Интересные. Знаешь, как смешно бывает, когда они к нам попадают, и перед ними – все устройство мироздания, в единой теории… Волосы на себе рвут, как же они такого простого уравнения не заметили.

– А они что, к вам…

– Ну, да. Куда же им еще идти?

– Так ведь они же ни разу в храме не были!

– Дурак ты, Иерихоний. Институт и лаборатория – чем не храмы? Думаешь, творец для того создавал весь этот мир, во всей его сложности, мучился с эволюцией, мутациями, динозаврами, чтобы никто этого не оценил? Не восхитился всем этим?

– Какая эволюция?.. Ведь семь дней…

– Сразу видно вас, необразованных хапуг! Время относительно! За семь дней даже проект нормальный не разработаешь, тем более с нуля. А тут мир творить… И это лезет к нам в рай?

Со стороны его товарища снова раздалось укоризненное цоканье. Ангел прервался и, наконец, прикурил.

– В общем, увольняют тебя. Авторитет церкви подорвал, в сговор со светской властью вступил, народ вконец отупляешь… Не нравишься ты мне, в смысле, начальству.

Ангел затянулся и выдохнул на Иерихония дым. Дым полностью окутал митрополита, а когда рассеялся, на его месте сидела очень озадаченная и испуганная канарейка. Ангел неуловимо быстро схватил птицу и сунул в клетку. Его товарищ медленно подошел и сел за стол.

– Вот, поучись-ка работать, – сказал ангел птице.

Канарейка взглянула на свое кресло и разразилась трелью. В кресле сидела точная копия Иерихония.

Ангел с клеткой вышел на улицу и подарил птицу девочке, которая, вот совпадение, давно мечтала о канарейке. А чтобы птица не скучала, пока девочка в школе, велел включать ей новости по радио.

Главным героем новостей внезапно стал митрополит. В тот же вечер по новому распоряжению в церквях и храмах стали собирать деньги на строительство больниц и школ в регионах. Здание, с боем отвоеванное церковью у НИИ, вернули с извинениями. Митрополит лично предложил профинансировать новые исследования в области генетики и продал с аукциона свои часы. Денег хватило на два года. При церквях стали открываться кружки юных исследователей и натуралистов. Иерихоний учредил стипендию для детдомовцев и увеличил количество бюджетных мест в университетах за счет спонсорской помощи. В печать вышел первый религиозно-научный календарь, где были не только дни рождения святых, но и даты важнейших научных открытий.

Канарейка слушала все это и требовала выключить приемник или переключить канал, но люди, со свойственной им чуткостью, только делали погромче, радуясь воодушевлению птицы.

Однажды утром, когда канарейка дремала, а дома никого не было, в комнате появился ангел.

– Ну что, Иерихонушка? Усвоил, как надо работать?

Канарейка кивнула. Тогда ангел открыл дверцу и выпустил птицу, а потом махнул над ней рукой. На ковре появился мрачный митрополит.

– Начальство решило дать тебе второй шанс, – сказал ангел. – Мы же не монстры какие-нибудь.

Радио бодро сообщало об очередной научной конференции, организованной на средства церкви. Митрополит нахохлился.

– И машину мою продали? И дачу? И всю коллекцию часов?

– Конечно! Зачем тебе столько добра, божий человек? Смотри, сколько пользы ты принес вместо греховного накопительства!

Митрополит поежился.

– Знаешь что? Преврати-ка ты меня обратно. Только радио это проклятое выключи.

Тиран

Тиран открыл глаза. Перед ним, развалясь в кресле, сидела ярко накрашенная девочка лет пятнадцати.

– Очухался? Вставай давай, пошли.

– Что?

Тиран огляделся. Он все еще был в своем рабочем кабинете, за столом. На экране ноутбука светилась заставка комедийного шоу. Под ноутбуком аккуратной стопочкой лежали подписанные указы. За дверью топал телохранитель.

Все было знакомым и привычным. Кроме девочки.

– Ты как сюда прошла?

– Как надо, так и прошла! Соберись, время!

– Что – время?

– Вышло, что! Поднимай задницу и двигай за мной.

Тиран взорвался:

– Да ты кто вообще такая, мелочь?! Ты хоть знаешь, с кем говоришь?!

– Угу. С куском… помета.

От такой наглости слова застряли у тирана в горле. Он некрасиво булькнул.

– Я тебя сейчас поймаю и высеку, – сказал он наконец.

Девочка спокойно перегнулась через стол.

– Ну, попробуй.

На несколько секунд ее миловидное личико сменилось голым ухмыляющимся черепом. В глазницах черепа был приговор.

– Что? Нееет!

– Дошло, наконец. Давай, поднимайся, пошли.

Тиран остался сидеть. Он смотрел на свои руки.

– Ну как же… мы же с Саньком на рыбалку собирались… он дворец мне свой новый не показал… Может, договоримся, а? У меня знаешь, сколько всего есть! А?

– Ничего у тебя нет. Кончилось все твое.

– А чье ж оно теперь, а?

Смерть пожала плечами:

– А я что, знаю? Половину, как всегда, разворуют, половина, может, наследникам.

– А страна кому?

– Это народ решит.

– Как – народ?

– А вот так. Твое время тю-тю, вышло. Теперь люди сами решают.

– Как – сами? А указы мои, законы, армия, в конце концов?

– Да слали они твои указы… На улицу надо чаще выходить. Ладно, нечего тут сопли распускать, двигай.

Смерть обошла стол и властно сдернула тирана с трона. Он покачнулся. Она чувствительно шлепнула его по заду:

– Шевелись!

– Эй! Я все-таки тиран! Народно избранный! – сказал тиран обиженно.

– Угу. Это ты в телевизор расказывай. С исторической точки зрения ты свинья.

Смерть схватила его за рукав и потащила сквозь дверь и по коридорам, к выходу. Никто не обращал на них внимания.

– А что ты ожидал? На что рассчитывал? – говорила Смерть по дороге. – Страна в кризисе, с соседями рассорился, население на грани бедности, со здравоохранением вообще задница… А ты дворцы строишь. Как, ты думаешь, тебя запомнят? Великим царем? Ха-ха, трижды. От истории мерседесом не откупишься. Она все расскажет, рано или поздно…

Они взлетели над городом, над страной, над континентом. Вокруг сгущалась тьма. Тиран дрожал и плакал. Но было поздно.

Инквизитор

– Вы подтверждаете, что злобный дух, обитающий в старом сарае, сожрал вашего мужа, принял его облик и занял его место?

– Да, господин инквизитор.

Мирабелла в строгом черном платье стояла за кафедрой, опустив глаза. Чуть поодаль, между двумя младшими инквизиторами, болтался в цепях лысеющий толстячок. Он дрожал.

– Как пострадавшая сторона вы, согласно правилам, имеете право самостоятельно выбрать для него наказание из Списка. Что вы выбрали?

– Ничего, господин инквизитор.

Брови инквизитора взлетели вверх.

– Вы не хотите, чтобы преступник был наказан?

– Напротив, господин инквизитор. В качестве наказания я прошу оставить все, как есть. Видите ли, он ведь не только съел моего мужа, но и забрал его обручальное кольцо. Таким образом, он принял на себя все обеты, которые давал мне мой супруг на свадьбе, и не освободится, пока их не исполнит. Снять кольцо он не может, это ведь тоже обет. А еще кольцо мешает ему сменить облик.

Инквизитор задумался. Толстяк смотрел на него с надеждой.

– Ну, что ж, будь по вашему!

– Нееееет! Неееееет! Только не это!

Толстяк извивался и верещал. Инквизитор зачитал приговор, с обвиняемого сняли цепи и вытолкнули в коридор. Он кинулся обратно.

– Ну что ты так переживаешь? – спросила Мирабелла, беря его под локоть – Сегодня пройдемся по магазинам, завтра сходим на день рождения к Людочке, а в понедельник тебе на работу. Ничего страшного!

Она ласково поволокла его по коридору.

«Это как посмотреть!», ухмыльнулся инквизитор. Он захлопнул двери зала суда, погасил свет и с легким шуршанием просочился сквозь инквизиторскую мантию.

«Значит, украшения не брать… ага…»

Ночь обещала быть томной.

Этнографическая экспедиция

– … дык это я не знаю, это к Петровичу. А он нынче в поле, на сенокосе…

Аркадий приуныл. Три недели назад он был восторженным первокурсником и с нетерпением ждал свою первую этнографическую экспедицию. Ему уже рисовались безумные звездные ночи под открытым небом, песни у костра с товарищами, настоящая походная дружба и приключения. А потом все началось. И романтика оказалась щедро сдобрена комарами, грязью, водочкой, пробуждениями посреди ничего и больной головой. Деды и бабки, которые представлялись Аркадию мудрецами с проницательным взглядом, на практике были довольно запущенными и попахивающими стариками.

Сейчас напротив него сидел как раз такой экземпляр – дед Бородач. Почему его так прозвали, никто уже не помнил. Говорили только, что была с ним какая-то история в молодости, и что связано это было с козлами.

Аркадий отложил диктофон и планшетку и вздохнул. Два дня трястись по грязи в кузове ЗИЛа, и ради чего?..

– Ты это… не переживай! – Попытался подбодрить его дед Бородач – Я его ща вызову, по балакалке, побалакаете. Все, че хошь, тебе расскажет.

Он, кряхтя, сполз с завалинки и пошел в избу. Аркадий потопал следом, без всякого энтузиазма. Только восхитился по дороге широтой прогресса – и сюда, видимо, добрались мобильники…

Дед вытащил из тумбочки поблескивающую металлическую коробку, поставил ее на стол и провел над ней рукой. Коробка пикнула. Аркадий насторожился.

– Петровича мне надо, – сказал дед Бородач.

Коробка сыграла несколько нот и выплюнула луч света. Через секунду он превратился в объемное изображение небритого, докрасна загорелого мужика, неопрятно жующего что-то возле трактора. У Аркадия отпала челюсть.

– Петрович, даров! – как ни в чем не бывало заговорил дед. – Тут к нам городские приехали, из университетов. Колыбельную хотят записать, которая твоей бабки. Напоешь может?

– Погодь, – пробубнил Петрович и шумно сглотнул. – Кто там чего хочет?

Дед Бородач махнул застывшему Аркадию:

– Поди сюда, тебя ж оттуда не видно!

Аркадий неуверенно подошел и встал рядом. Голограмма Петровича впилась в него глазами:

– Даров! Ты, что ли, песни записываешь?

– Й… я…

– Для истории? Ну, для потомков?

– Д-да.

– Ну, слушай.

И Петрович дурным голосом запел. Аркадий только таращился. Песня уже кончилась, а он так и не включил диктофон. Петрович допел, вытер губы ладонью, попрощался и погас – дела, сенокос.

– Ну, как? Так пойдет тебе? – весело спросил дед Бородач.

– Что… это было?

– Это? Да балакалка же, я ж сказал. Можно кого угодно показать. У нас три таких на деревню, у меня, у дохтура нашего и на почте.

– Откуда они у вас?

Дед Бородач махнул рукой:

– А-а, давняя история. С самолету принесли. Тут разбился один, лет пятьдесят назад, круглый такой, как тарелка. Иностранный. Упал, и задымился. А наши ребята как раз на покосе были, рядышком. Они раз туда, и пилота вытащили. А он совсем плох был, серый, почти зеленый, лысый совсем, и глаза темные-темные, без зрачков. Ну, мужики его сразу к дохтору. Две недели провалялся, потом вставать начал. Как оправился, сразу к самолету своему горелому побежал. Да только от него мало что уже осталось… Растащили.

– Как – растащили?

– Да так. Ну, он же не летучий уже был. Сломанный. А что добру зря пропадать? Ребята и разобрали, кому что в хозяйстве пригодится. Железо хорошее, опять же. Балакалки вот эти. Потом еще печка такая большая, ну, она в магазине у нас теперь стоит. Хорошая, что не скажешь, испечет, только надо продукты закинуть. Градусник еще у дохтура есть, полезный… Все пригодилось!

– А пилот что же?

– Ну, что… Погоревал об своем самолете-то. Все пытался в балакалку говорить, да ему никто не ответил. Ходил, все на звезды смотрел… А потом ничего, освоился. Остепенился. Хозяйство завел. Мужик-то не плохой оказался, с руками, инженер, видать. Собрал пару тракторов из остатков самолета, до сих пор летают.

– А сейчас он где?

– Да… лет пятнадцать, как помер. По пьяни в пруд упал. Утром нашли… Жаль его. Дельный был парень. Энергичный. Серый только, ну да ладно… Да ты что так побледнел-то? Плохо тебе, ась? Давай я дохтору позвоню? Он как раз внучек паренька этого… Тоже такой же, черноглазый, серенький… Эй! Аркаш! Ох, городские, чуть что, в обморок… И как вы, бедняги, выживаете в современном мире?..

Книжный червь

– … о, прекрасная Брунгильда, будь моей женой! – дурным голосом завывал под балконом рыцарь.

Принцесса привычно заткнула уши ватой, натянула на голову одеяло и заснула.

Проснулась она в пещере.

– Что за?…

Принцесса резко села и ударилась лбом о книжную полку. С полки что-то посыпалось.

– Осторожнее! – сказал голос из глубины пещеры – Это редкие экземпляры!

– Я тоже редкий экземпляр! – возмутилась принцесса. – Ужасно глупо вешать полки над спящими принцессами!

– Полка была здесь значительно раньше, чем ты, – возразил голос.

– Тогда тем более глупо класть меня сюда! Кстати, где это самое «сюда» и кто ты вообще такой?

В пещере зашуршало, и перед принцессой предстал седой сутулый дракон. На носу дракона были очки.

– Привет, – сказал он. – Ты у меня в гостях.