– В каждой маленькой девочке внутри спит королева…
Елизавета Эдуардовна, затаив дыхание, прислушивалась. Слова несли саму собой разумевшуюся истину. Мир был таким, как говорила мама, а мама не могла ошибаться.
– Я обязательно стану королевой, когда вырасту, – со всей серьезностью пообещала Елизавета Эдуардовна.
– Ох, – с печальной улыбкой вздохнула мама, – только не в Северодвинске, зайка.
Но Елизавета Эдуардовна уже все для себя решила и с тех пор старалась вести себя соответствующе. Родные потешались над ней, называли барыней, отчего она убегала от их унизительных насмешек вся в слезах. Больше всего ее ранило предательство мамы, которая добродушно убеждала ее в наивности стремлений. Спустя десять лет, отчаявшись обрести поддержку и понимание, Елизавета Эдуардовна уехала за своей мечтой в Москву с намерением никогда не возвращаться.
Столица встретила двадцатилетнюю провинциальную девушку монотонной толкучкой в метро, обшарпанной съемной комнатой в Гольянове и еле-тлеющей в витринах модных магазинов надеждой на другую жизнь. Понеслись скорым поездом годы упорного труда. Сначала было невыносимо. Комнату Елизавета Эдуардовна снимала у древней, полуслепой старухи, страшной и жалкой. Ноги у нее были страшно опухшие, покрытые коростой и обвязанные вздувшимися венами. Перемещалась она редко и мучительно – больше дремала, утопая в мякоти посеревших, засаленных подушек, на лежанке, умещенной в дальнем углу на кухне. Старость и болезни лишили ее человеческих черт. Медленно раздувалась она вширь, превращалась в печальное, горбатое чудище, трепетно хранившее покой и некогда бесценный, а ныне пыльный хлам в своей убогой каморке, проросшей по стенам коврами, как мхом.
Иногда к бабке приходила соцработница Галдан. Елизавета Эдуардовна как-то столкнулась с ней, отпросившись после обеда с работы домой. Соцработница была расторопной и тихой. Умело ходила она за старухой, без раздражения. Ее гладкое, плоское лицо хранило отчужденное спокойствие, только в темной глубине остро глядящих, раскосых глаз то вздымались скованные ледниками вершины далеких горных хребтов, то разливались мягкой зеленой волной округлые долины. От присутствия соцработницы Елизавета Эдуардовна ощутила нервозный трепет внутри и поспешила спрятаться в своей комнате. Старуха же, истосковавшаяся от одиночества, тянулась к ласке соцработницы, ворковала с ней и умоляла плаксиво: "Боюся помирать, Галдан! Отгони смерть от меня! Отгони!"
Елизавета Эдуадровна услышала быстрые шаги из кухни в коридор. Соцработница порылась в сумке и вернулась обратно к старухе. Жесткие, ритмичные звуки в клочья разорвали тишину квартиры. Соцработница била в бубен, а следом ручьем о камни зажурчал ее низкий, хрипучий напев. Воздух дрожал и густел, пропитанный упруго тянущимся благозвучием древнего языка. Мир прислушивался к соцработнице, завороженный бойким тактом бубна. На секунду или две он раскрыл перед внутренним взором Елизаветы Эдуардовны туманное свое нутро, исполненное тайных помыслов. И она пошла вслед за своим будущим, куда влекли ее самые сокровенные чаяния. Там был блеск и свет, и уровень комфорта, который достигается в новом "мерседесе". Красивые, элегантные люди прогуливались по улицам, обустроенным по самым высоким цивилизационным стандартам – гранит, зелень и качественный свет. Они сидели в уличных кафе и любовались проходящими мимо своими же отражениями в витринах, зеркалах, глядели друг на друга с рекламы. Городская суета обратилась модным дефиле. Социум источал сладчайший аромат гламура, им же дышал. Каждый горожанин восхищался собой постоянно, но ненавязчиво. И среди блистательной публики Елизавета Эдуардовна нашла саму себя. Как уютно было ей, как легко и приятно. Видение оборвалось и реальность оглушила Елизавету Эдуардовну неукротимой тоской до звона в ушах.
Она выглянула из комнаты. Старуха развалилась на лежанке как принесенная на алтарь жертва. На губах у нее застыла блаженная улыбка. В коридоре собиралась уходить соцработница. Елизавета Эдуардовна вышла к ней и замерла в нерешительности. Слова застряли в горле и совсем не хотели вылетать из рта. Соцработница подняла на нее свои темные, холодные глаза.
– Мы тут нафиг никому не нужны, – сказала она тихо, сняв с крючка пальто. – Все только от нас и зависит.
Одевшись, соцработница ушла. Старуха через год померла, завещав, как выяснилось, квартиру соцработнице. Елизавете Эдуардовне пришлось съехать, но ей было уже все равно. Эти пять лет своей жизни она все равно хотела напрочь забыть. Невидимая сила провидения подхватила ее и начала выталкивать со дна того затхлого болота, где она томилась, вверх – на свежий, прозрачный воздух финансового благополучия, в пределы Третьего транспортного кольца. И еще спустя десять лет удачного брака с влиятельным человеком извилистый карьерный путь привел ее в просторный личный кабинет в бывшем особняке Нарышкиных.
– Или Юсуповых, – поправилась Елизавета Эдуардовна, отхлебнув свой клубничный дайкири, – в общем, что-то царское.
Аля, с которой они вместе начинали в Москве и которой Елизавета Эдуардовна могла доверить свои самые сокровенные мысли, промычала что-то сочувственное сквозь клубы душистого дыма. Аля работала в Департаменте культуры и дослужилась до заместителя руководителя. Они встретились покурить кальян и поболтать в недавно открывшемся, но уже самом трендовом лаунж-баре. Вокруг Елизаветы Эдуардовны за соседними столиками на уютных, пухлых диванах, среди восточных узоров, золота, вышивки, бирюзы и аппетитных запахов изысканных блюд сидели счастливые,успешные люди в расцвете сил и экономической активности. С горьким сожалением она больше не ощущала свою причастность к их блестящему обществу. Еще недавно она была солидным директором одного исторического сада в центре Москвы, энергично и хватко вела свою деятельность с помощью родственников по мужу и проверенных друзей.
Конфликты с общественностью, конечно, случались, но воспринимались мелочью. Недовольные были всегда и торчали они преимущественно в фейсбуке. Их бесполезное нытье и критика обязательно перерастали в выяснение между собой, кто больший москвич и чья семейная история проросла корнями глубже во тьму прошлого. Сама Елизавета Эдуардовна смотрела только в стремительно обрастающее благосостоянием светлое будущее и брезгливо стряхивала налипавший на ее лакированные Маноло Бланик прах нищебродов, бездельников и душных старушек.
– Все нормально же было! – воскликнула Елизавета Эдуардовна, покончив с десертом. В раздражении она кинула вилочку. Та жалобно звякнула о расписанное красными маками золоченое блюдце. Подруга сквозь клубы дыма бормотала ей какие-то слова поддержки, но ее маловразумительный треп мало успокаивал.
– Все так делают! – зло смяла салфетку Елизавета Эдуардовна, – Важен не процесс, а результат. В конечном итоге для жителей и стараемся.
Не все жители оказались благодарны ей за благоустройство. Гурьбой ходили по ее саду мутные личности и дружно оплакивали выдуманную ими же самими утрату исторического памятника. И был среди них один шибко умный активист. Своими застиранными носками в поношенных сандаликах он вызывал у Елизаветы Эдуардовны чувство брезгливости и омерзения. Во всеуслышание с важностью, достойной префекта, он заявляла, что защищает культурное наследие, да так, будто являлся единоличным его хозяином по праву рождения в столице.
"Для коренных Москвичей в Москве должен быть особенный статус и привилегии." – Писал он в районной группе. – "Какая-то тотальная несправедливость, что понаехавшие из регионов именуют гордо себя Москвичами. Моя семья поколениями живет в Москве. Я – сын профессуры, воспитывался среди интеллектуальной элиты.
Сейчас я с ужасом наблюдаю, как понаехавший мэр ручками понаехавшей директорши Лизаветы и нанятых ею таджиков издеваются над нашим старым городским садом, где в детстве я любил гулять со своей бабушкой. Посмотрите, что они сотворили со статуей из ансамбля фонтана. Ступни Афродиты, богини любви и красоты, превратили в лягушачьи лапки. Кто допустил такое, спросите вы, а я отвечу – директор Лизавета. Компания, которая занимается благоустройством сада, принадлежит двоюродному брату ее влиятельного мужа. Вероятно, в качестве благодарности за прибыльный контракт, контора решила подмазать богине ножки. Я смотрю на это и наглядно вижу, как понаехавшие манкурты разрушают все, что так дорого нам, Москвичам!"
Удар успешно отразила спешно вмешавшаяся Аля. Департамент культуры выпустил пресс-релиз с заявлением, что Афродиту реставрировали опытные специалисты из "Росреставрации". В подлинной работе русских мастеров XVIII века ничего не исправляли. В ответ от надменного активиста последовал нокаут. На суд негодующей публике он вывалил документы, представленные на тендер. В них подрядчик указал номер лицензии на работу с объектами культурного наследия и лицензия эта была выдана Минкультом совершенно другой организации. Двоюродный брат супруга незамедлительно отправился в США поправлять пошатнувшееся здоровье. Он копал еще в двух парках в центре Москвы и общая сумма освоенных за сезон бюджетных средств стремительно приближалась к двум миллиардам рублей. Рисковать он не стал. Скандал замять не получилось. История с лицензией разлетелась по соцсетям, а оттуда подло проникла в эфир городского телеканала "Москва-24". Подробностями лениво заинтересовался заваленный жалобами УБЭП. Аля умыла руки. Под улюлюканье сварливой толпы Елизавета Эдуардовна была освобождена от занимаемой должности.
– Отсидишься в другом парке, – Аля выдохнула струю ароматного дыма.
Ее равнодушие неожиданно больно ударило по самолюбию Елизаветы Эдуардовны.
– Ничего. – твердо пообещала она подруге. Та в качестве морально поддержки любезно оплатила их общий счет. – Я и там поднимусь.
Но на душе было скверно, будто Елизавета Эдуардовна откатилась обратно к немощной, глухой старухе в давно уже забытый, обшарпанный клоповник.
– Так, – уточнила Псина, – а образование-то у нее какое? Она же должна соответствовать занимаемой должности!
Мария Соловьева пожала плечами. Историю директора парка она услышала от Марины Аркадьевны. Ей же подробности скандала рассказал за пластиковым стаканчиком чая тот самый муниципальный депутат в перерыве экосеминара в Сахаровском центре.
– Наши соседи накопали много нелицеприятных фактов, но диплома о высшем образовании среди них нет, – ответила Мария.
– Как же так? – удивилась Псина.
Мария Соловьева снова пожала плечами.
Дирекция, куда мы втроем неторопливо брели, располагалась в маленьком особняке в глубине парка. Снаружи он был недавно отремонтирован и через густую зелень сиял свежим бледно-желтым цветом. Внутри он был похож на старую загородную усадьбу: пах теплым деревом, под ногами скрипели рассохшиеся половицы, а стены были украшены гербариями и детскими рисунками на тему природы. По обе стороны прихожей видны были крохотные кабинеты, забитые столами и шкафами. Узкая крутая лестница неустойчиво вела на второй этаж, где среди множества похожих дверей в конце коридора мы нашли нужную нам.
Марина Аркадьевна уже сидела в кабинете директора парка. Поздоровавшись с нами, она продолжила монотонно бубнить:
– Наш парк является частью большого лесного массива, но отрезан от него широким шоссе. Статус у этого куска такой же как у всего леса, особо охраняемая природная территория, но выделен как рекреационная зона. Такие зоны есть в каждой особо охраняемой природной территории. Наш лес не какое-то исключение. Год назад парк был передан под управление Мосгорпарку, то есть вам. Но Мосгорпарк относится не к Департаменту природопользования, а к Департаменту культуры. Однако основной целью функционирования охраняемых территорий является сохранение и поддержание биоразнообразия в городских условиях. Система городских лесов работает на устранение негативных факторов антропогенного воздействия на экологию. Воздух должен быть чистым, а среда благоприятной. Но власти почему-то не видят ценности в этих массивах. Отрезают постоянно куски под застройку. В Кусково в прошлом году вырубили двадцать гектаров для строительства хорды. И компенсируют почему-то не как положено, а внутридворовыми территориями. Законы нарушаются повсеместно. Теперь вот и наш парк хотят сделать учреждением культуры, а это неправильно. Никуда не годится. Мы с вами должны постараться сохранить изначальное назначение парка. Парк надо беречь.
Елизавета Эдуардовна безуспешно пыталась скрыться от Марины Аркадьевны за монитором своего макбука. Ее стол занимал большую часть пространства кабинета. Мы заняли места за вторым, перпендикулярно приставленным столом поменьше. На стуле в углу ютилась невзрачная секретарь с блокнотом в руках и диктофоном на коленях.
– Итак, – терпеливо дослушав до конца, холодно сказала Елизавета Эдуардовна, – вы же понимаете, что благоустройство делается для вас, жителей. Оно необходимо и оно будет.
– Это мы еще посмотрим, – буркнула Псина, угрожающе скрестив руки на груди и всем своим видом выражая протест.
Елизавета Эдуардовна метнула в ее сторону испепеляющий взгляд, но не встретила никакой ответной реакции, и потому продолжила:
– Я забочусь о своих посетителях. Людям надо прививать культуру, в том числе культуру отдыха. Чтобы мамочки водку не бухали, а потом в пруду не тонули.
– Буквально на днях вы утверждали, что они бухали пиво, – заметила Мария Соловьева. Она раскрыла блокнот и стала делать в нем пометки.
Елизавета Эдуардовна поджала губы.
– И тем не менее, – попыталась продолжить она, но ее тут же перебила Марина Аркадьевна.
– Какой комплект проектной документации вы отправили на государственную экологическую экспертизу? – спросила она.
Возникла напряженная пауза, во время которой директор парка, замявшись, очевидно подбирала нужные слова.
– На государственную экологическую экспертизу мы отправили все, что требуется по закону, – медленно проговорила она.
– А конкретнее можете перечислить? – настаивала Марина Аркадьевна.
– Еще раз, – Елизавета Эдуардовна бросила на нее испуганный взгляд, – мы отправили все, что было необходимо.
– А что было необходимо?
– Послушайте! Наша юридическая служба работает в полном соответствии с законодательством. Все документы у нас в порядке. Мы должны сейчас думать о будущем развитии парка, поэтому предлагаю вести диалог в конструктивном русле.
Круглое лицо Псины побагровело от ярости.
– Вы вообще не видите, что происходит в парке? – рычала она, – мы нашли кучу нарушений! Сходите посмотрите сами! Вмешайтесь!
– Это не наша зона ответственности, мы отвечаем только за проект. Заказчиком работ является Департамент капитального ремонта. Предъявляйте свои претензии ему.
– Но вам же потом принимать весь этот бардак на баланс! – не сдавалась Псина.
– Уверена, коллеги справятся со всем безукоризненно, – в голосе Елизаветы Эдуардовны было больше злости нежели уверенности. Распросы ее раздражали и она явно планировала закончить встречу как можно скорее. Псина же останавливаться не собиралась и открыла было рот, чтобы возразить, но Мария Соловьева ее опередила.
– А на руках проект у вас есть?
Марина Аркадьевна одобрительно кивнула, поддерживая вопрос.
– Дааа… – протянула Елизавета Эдуардовна, сощурившись от подозрений.
– Мы можем на него взглянуть? – убедительно попросила Мария.
– Думаю, можно, – директору парка не удалось скрыть своего сомнения в принятом решении, но все-таки она попросила секретаря принести документацию.
– На общественных обсуждениях проекта благоустройства, о которых почему-то забыли жителей оповестить, – принялась объяснять Марина Аркадьевна, придвигая к себе по очереди каждую из пяти толстых папок и пролистывая их, – нам показывали концепцию проекта. Там были только веселые картинки. И том 8 с перечнем мероприятий по охране окружающей среды во время проведения работ. – Она, не торопясь, разворачивала и внимательно рассматривала каждый план. Директор парка хищно следила за каждым ее движением. – Мы нашли в закупках весь проект. Изучили. И там есть любопытное несоответствие. В томе 8 нет того, что есть в других томах проекта, которые нам, к сожалению, на обсуждениях не показали… Вот! – указала Марина Аркадьевна в раскрытом плане построек на два оранжевых прямоугольника на берегу пруда. – В тексте экспертизы эти здания тоже не упоминаются, а значит, эксперты их не видели. Отсюда мой вопрос, какой комплект документации вы отправляли на государственную экологическую экспертизу.
Каменным лицом директора парка можно было кроить черепа. С ненавистью оглядев нас поверх монитора, она отчеканила:
– Мы отправляли все, что требуется по закону. Уверена, случилось какое-то недоразумение.
"В нашем парке построят Елизаветинский дворец!" – объявила Мария Соловьева в районной группе. Ее пост вызвал небывалую по накалу дискуссию, значительная часть которой, впрочем, мало была связана с тем, что было описано в посте. Некоторое время назад мне казалось, что такая махинация неизбежно привлечет к себе внимание правоохранительных органов, но мой энтузиазм быстро угас.
"Новейшая история нашего парка, – писала Мария, – стремительно становится запутанной и вопиющей. Страшно предположить, что творится в крупных природоохранных зонах, если у нас такая вакханалия. Много чего неприглядного всплывает в упорном ходе общественного расследования – это и нарушения строительных норм со стороны подрядчика, и несоответствие работ проекту (сюда, думаю, можно отнести и общую ущербность их реализации), и изменение целевого назначения участка, и нарушение законодательства об ООПТ, а точнее – строительство двух капитальных объектов.
Об этом чуть подробнее.
Сейчас в центральной части парка на северном берегу пруда строятся два здания, обозначенных во всех томах проекта благоустройства как многофункциональный культурно-досуговый комплекс с площадью застройки порядка 700 кв.м. И только в томе 8 и акте государственной экологической экспертизы эти капитальные сооружения никак не упомянуты, что подтверждается в письме прокуратуры, которое есть у меня на руках.
Однако в следующем ответе г-жа заместитель прокурора неожиданно повторяет версию, которой кормил меня Департамент природопользования еще летом, но от которой впоследствии отказался ввиду ее полной несостоятельности. Итак, г-жа заместитель прокурора пишет: "Установлено, что многофункциональный культурно-досуговый комплекс (Павильоны №1 и №2) в проектной документации обозначен как многофункциональный спортивный досуговый центр с балансовыми показателями территории под застройку 122 кв.м. Данный объект указан с аналогичным названием в положительном заключении государственной экологической экспертизы Департамента природопользования и охраны окружающей среды".
А теперь – самое интересное. В материалах прокуратуры лежит объяснительная, данная руководителем экспертной комиссии, где та сообщает, что в томе 8 "Перечень мероприятий по охране окружающей среды" являлся ключевым материалом для принятия решения о соответствии проектной документации природоохранному законодательству. И действительно, в томе 8 никакого многофункционального культурно-досугового комплекса нет. Оба павильона приписаны к многофункциональному спортивному досуговому центру, который строится на восточном берегу пруда, ближе к главному входу в парк.
Такая ошибка есть только в томе 8. И что поразительно – именно этот том, в свою очередь, отсутствует в тендерной документации, вывешенной на сайте госзакупок. Видимо, сделано это для того, чтобы не смущать подрядчика. Остальные тома содержат в себе полный перечень строений.
Похоже, таким образом ответственные должностные лица попытались замаскировать двухэтажный Елизаветинский дворец, где с комфортом разместится администрация нашего парка, и кафе, куда сотрудники смогут ходить на обед".
К посту Мария прицепила картинки павильонов досугового комплекса и спортивного центра. Парковая архитектура готовилась пополниться образцами условно-скандинавского дизайна на усреднено-казенный вкус. Оба ансамбля напоминали скорее деревянные бани для многочисленных гостей на задворках богатой дачи. К моему разочарованию, граждане в комментариях беспощадно приветствовали все новое, которое по их мнению было лучше, чем ничего. Мои соседи по району требовали от природы пододвинуться, чтобы они могли расположиться со всеми удобствами. "В парке должна быть кафешка, где можно перекусить!" – писали одни. "И туалеты нужно сделать нормальные, а не совковое очко", – другие жалели о том, что прокладку водопровода и канализацию не запланировали. "А что плохого в детских площадках?" – вскидывались мамы и бабушки. "А мы хотим заниматься спортом на свежем воздухе", – комментировали физкультурники сооружение отдельной обширной спортивной зоны с тренажерами, пунктами проката и площадками для футбола и волейбола. "Может, дорожки наконец заасфальтируют?" – высказывались велосипедисты и те, кто жаловался на лужи. "Что вы лезете? Наш парк наконец сделают красивым и ухоженным!" – упрекали они нас все вместе.
Природа не должна была демонстрировать раздражающее своеволие – быть грязной, неухоженной, слишком естественной. Она обязана была склониться и стать фоном для селфи в инстаграме. Новые потребительские свойства маленького кусочка леса, отрезанного от своего старшего брата, оказались ближе и понятнее. Абстрактные же эстетика, память, преемственность, даже экология и законность никак не были связаны с сиюминутными интересами и заботами гуляющих в парке граждан. Мы быстро стали для них врагами. Как, впрочем, и для контрольно-надзорных органов. Система нормативных ограничений и предписаний оказалась слишком сложной, чтобы и чиновники, и их подрядчики смогли ее блюсти, проще было идти по пути нарушений и преступлений, чтобы побыстрее получить от территории желаемый функционал и прибыль. И тут на каждом шагу они натыкались на наш маленький воинствующий отряд.
– Прокуратура – это вам не скорая помощь! – Строго отчитывал нас прокурор московской межрайонной природоохранной прокуратуры города Москвы. – И нечего сюда ходить, как на работу.
Прокурор сидел за большим столом в окружении стопок бумаг и папок и не отвлекался от их просмотра во время нашей с ним беседы.
– Ринат Мансурович, – со всем уважением вступилась Алена, – вы нам это говорите каждый раз, когда мы к вам приходим. Прошло уже почти полгода, а прокуратура все никак не возбудится.
Обычно на ставший уже традиционным прием к прокурору Алена ездила вместе с Мариной Аркадьевной, но та сейчас отвлеклась на разборки с иллюминацией в парке на Воробьевых горах. Мэрия при помощи вложенных в проект миллиардов превратила парк в разноцветный приход кислотного наркомана. Результат благоустройства был потенциально опасен для психики нормальных людей и грозил распугать оставшихся там редких животных и птиц. Старожилы и экологи негодовали. Кажется, даже туристы, ради привлечения которых все и затевалось, были в некотором шоке.
Такое событие ставившая своей целью защиту и спасение природного комплекса всей столицы Марина Аркадьевна проигнорировать никак не могла, поэтому велела идти с Аленой мне.
– Коммунистам доверять нельзя, – коротко сообщила она на мое возражение, что Мария, возможно, справится лучше.
– Тяжело заставить их хотя бы не грызться на людях, – пожаловалась Алена, когда я передала ей слова Марины Аркадьевны. – Достали.
В здании прокуратуры было пусто. Стук алениных каблуков несся впереди нас по светлому желтому коридору с вереницей темных, закрытых дверей.
– Маловато народу, – отметила я, озираясь вокруг. – Учитывая то, что сейчас по всему городу творится.
Я почти бежала за Аленой, которая двигалась необычайно энергично, но сохраняя достоинство. Наконец, добравшись до нужного кабинета, мы влетели в приемную прокурора. Его помощница тут же попросила нас подождать, хотя мы записались на встречу заранее и наше время как раз подошло.
– Оцени, – прошептала мне Алена, когда мы уселись под дверью в кабинет прокурора. Она глазами указала на помощницу, во всем облике которой запечатлелись все последние бьюти-тренды. Невозможно было оторвать от нее взгляд, настолько она была хороша собой. Своими манерами, осанкой и гордым профилем она напоминала египетскую царицу.
– Полный спа на лице, – шептала Алена, – и под лицо наверняка тоже.
– Я попрошу вас не делать необоснованных выводов, – потребовал Ринат Мансурович, – мы завели три административных дела, наложили штрафные санкции и выдали представление о приостановке работ.
– Штрафы по пятнадцать тысяч им как слону дробинка, а работы по-прежнему идут, – проинформировала его Алена, – более того, мы зафиксировали многочисленные отступления от проекта, не считая двух капитальных зданий, которых нет в экспертизе. Это все делает ее недействительной.
– Только в судебном порядке, – Ринат Мансурович отвлекся от своих бумаг и, откинувшись в кресле, недобро смотрел на нас.
– В судебном порядке экспертиза оспаривается только, если бы мы были несогласны с ее выводами. А мы согласны! – возразила Алена, – Двух зданий на северном берегу быть не должно. Налицо мошенничество с документацией!
– Я попрошу здесь без резких высказываний! – призвал Ринат Мансурович к порядку. – Благоустройство вашего парка мы держим на контроле.
– Рука руку моет! – раздраженно выплюнула Алена, когда мы покинули кабинет прокурора. Его помощница проводила нас долгим, тяжелым взглядом исподлобья.
– Мы ходим по кругу, – сетовала я, пока мы ехали домой. – Талдычу одно и то же, высылаю фото, видео, законы цитирую, но в ответ мне приходят только терапевтические отписки, что все хорошо. Своими глазами я вижу, что все очень плохо. Безумие какое-то!
– Ну, какой-то толк все-таки есть. – Алена задумчиво просматривала почту у себя в телефоне. – Вот, мне пишут, что заместитель руководителя Департамента капитального ремонта Журавликов начинает обильно потеть и заикаться при одном только упоминании нашей дорогой Псины Ушастой.
– Жаль, что его не шибает инсульт каждый раз, – проворчала я.
Надо отдать должное. Псина, взявшая на себя контроль за соблюдением строительных технологий и СНИПов, отправляла, наверное, с десяток жалоб каждый день, а то и больше. Прораб ходил за нами по пятам, стоило ему только заметить нас неподалеку от строительной площадки, и обильно причитал о наших кознях. Псину он ненавидел особенно люто. Она со знанием дела щупала сварные швы и находила их небрежно выполненными, расковыривала краску, обнаруживая отсутствие грунтовки, обращала внимание на раскиданные по земле стройматериалы, не укрытые от осадков, оценивала скептически сорт древесины для построек и выясняла, что вместо заявленной лиственницы завезли плохо просушенную сосну. О всех своих находках она непременно уведомляла Департамент капитального ремонта. В моем архиве, где я собирала ответы всех инстанций, писем от Департамента было уже почти под сотню.
– У заместителя руководителя крепкое здоровье, – философски заключила Алена.
Президент Владимир Владимирович и мэр Сергей Семенович смотрели с желтой стены на меня спокойно, как небожители, далекие и отрешенные, безучастные к мелочному копошению вокруг парка.
– Я не понимаю, почему вы против благоустройства! – удивился депутат Московской городской думы Павел Сергеевич. Он сидел в кресле, повернувшись к нам чуть боком, аккурат под портретами двух лидеров, ненавязчиво тем самым завершив сакральную композицию. Районная приемная у него была тесная, почти все пространство занимали два стола, составленные буквой "Т". Единственное окно было закрыто жалюзи. В прихожей стоял стол помощника депутата, угрюмого юноши с темными кругами под потухшими глазами.
– Ко мне приходят жители, – продолжил он. И действительно, у входа в его приемную в нашем районе мы столкнулись с дамой, в которой я узнала служительницу Богородицы, распространявшую пророчества-стихи-песнопения.
– Они благодарят! – Продолжал Павел Сергеевич, размахивая руками.– Они радуются! Они говорят: наконец у нас в парке появятся места, где можно культурно отдыхать и развлекаться!
На днях в ленте районной группы мелькнул анонс его предновогоднего приема жителей и Марина Аркадьевна предложила попытать счастья, хотя все, включая ее саму, не питали никаких особых надежд на помощь со стороны представителя партии власти.
"Он хитрый старый жук, бывший фсбэшник", – в чате предупредила нас Алена и, сославшись на занятость, идти отказалась. Псина в тот день не смогла отпроситься с работы и предпочла посвятить себя эпистолярному терроризированию органов исполнительной власти.
"Попробовать можно, конечно", – написала Мария Соловьева, – "мундепы сейчас собачатся между собой, есть некоторый шанс, что единорожики решат встать на нашу сторону, чтобы насолить оппозиции".
Муниципальные выборы, прошедшие в сентябре, были жаркими. В неравной борьбе, достойной остросюжетного фильма с погоней за председателем территориальной избирательной комиссии, пытавшегося скрыться с протоколами голосования, вызовами полиции и взломом коммунистами двери, за которой скрывался председатель, оппозиционеры вырвали из рук провластных семь из пятнадцати мест в Совете депутатов муниципального округа. Депутаты тут же погрязли в интригах, постоянно выясняя отношения между собой, а также кто из них предатель, а кто кровавый сталинист. Попытки избрать главу Совета тоже потерпели неудачу. Ни партии власти, ни оппозиции не удавалось никак набрать нужные две трети голосов, и советом продолжал управлять доставшийся в наследство от прошлого созыва глава – Виктор Геннадьевич. Депутат вышестоящей Мосгордумы Павел Сергеевич же, вполне вероятно, мог взять на себя почетную обязанность поддерживать и направлять своих младших муниципальных братьев в их поединке с непокорными оппозиционерами.
– Да и я сам, позвольте, – вещал безоблачный Павел Сергеевич, – не вижу ничего зазорного в том, чтобы в парке покататься с семьей, скажем, на аттракционах или поесть мороженца…
Накануне Алена накидала в чатик скриншотов из закрытого инстаграма его молодой жены, которая, посетив какой-то мастер-класс, занималась производством хенд-мейд косметики. Такая женщина если и будет есть мороженце, то только разве что в парке Ретиро в Мадриде. "Попробовала я ее крем. Такое и на жопу мазать страшно. Поставляют в салоны красоты в Крыму, кстати", – сопроводила Алена фотографии бесценной информацией.
Довольный своими рассуждениями, Павел Сергеевич поглаживал белые усы и широко улыбался.
– Мы не против благоустройства. Мы против нарушения законов, – ответила Мария Соловьева. Перед ней на столе стоял фотоаппарат, она записывала нашу встречу. И депутат работал на камеру, начав разговор с того, как он горой стоит за жителей.