Tasuta

Старик и Горе

Tekst
Märgi loetuks
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

Когда он открыл крышку большого деревянного сундука, обитого железом, все ахнули!

Сначала все решили, что там золото. Потом, когда пыль улеглась, семья Бена подумала, что там просто хозяйственный мусор, и только один Старик упал на колени и горько заплакал.

Много-много лет назад Старик приплыл на этот одинокий остров и закопал этот сундук, в котором хранилось его Горе.

Старик взял в руки нежно-голубые шерстяные пинетки и прижал их к груди одной рукой, а другой принялся доставать одну вещь за другой: шаль его любимой жены, рогатку и кепку сына, мячик дочки, полуистлевший кожаный ошейник верного пса, книги, паспорта, бумажные деньги, рассыпающиеся прямо в руках… Когда Старик поднял шаль, то под ней оказались засохшие яблоки. Он нашёл своё старое заржавевшее ружьё и форму, билеты на поезд со следами засохшей крови.

– Джону от любящей жены, – прочитал он на обороте ржавых карманных часов.

И тогда он вспомнил всё.

Вспомнил своё имя и то, как в его стране началась война, он был солдатом, пытался вывезти свою семью перед тем, как уйти на поле боя, но поезд был взорван, а вместе с ним и…

Старик вспомнил всё своё Горе, от которого хоронился столько лет! А теперь это Горе уже обратно не спрячешь, не закроешь, не засыплешь землёй обратно: Старик понял, что нет больше сил на это. И даже если посадить тысячу яблонь, то их корни будут отравлены Горем и никогда не дадут сладкие плоды.

Бен вытащил плачущего Старика наверх, Мери села рядом с ним, обняла за плечи и прижалась лбом к его виску, а малышка раскинула ручки и навалилась на спину «дедушки Джона».

Бен вместе с сыном подняли тяжёлый сундук и в уважительном молчании, словно на похоронах, склонили головы.

Старик плакал долго, до самого заката. Затем он попросил развести костёр, и когда его просьба была выполнена, бросил в яркое жаркое пламя окровавленные билеты, документы и ружьё, затем шаль, рогатку и кепку, мячик, ошейник и последними – пинетки. Пламя жадно набросилось на Горе Старика и съело всё без остатка, расправившись даже с упрямым металлом.