Обратная сторона города N. Дикая охота

Глава 6. Маленькие трагедии

С неба летели огромные хлопья снега, но мгновенно таяли, стоило им прикоснуться к земле. На детской площадке бегали дети, пытающиеся поймать снежинки, а под их ногами разбрызгивалась во все стороны грязь. Они весело проводили время, пока один из них – самый маленький – плашмя не упал в лужу. Раздался плач. Женщина, вместо того, чтобы успокоить своего ребёнка, начала кричать на него, и тот разревелся ещё громче.

«Да твою мать! – взвыл Антон в такт мальчику, но только не в голос, сдерживая всё внутри. – И здесь нет мне покоя».

Он вынул пачку сигарет и с досадой покачал головой: два часа дня, а осталось три штуки, хотя ещё утром у него была целая пачка.

«Ебучие нервы», – подумал он, прикрывая огонь зажигалки от лёгкого ветерка.

Он сидел в тени на доисторической карусели «Вертушка», что не пользовалась популярностью у детворы, так как вокруг всё заросло кустарником, а сама она вот-вот должна была отправиться на металлолом. Идеальное место, чтобы спрятаться от всего мира, и если бы не этот дикий плач ребёнка и брань его матери, то это был бы лучший момент за всю пережитую неделю. Антон впервые стал невидимкой. Никто его не дёргал, не упрекал и не заставлял слушать жалобные стоны той, которую хотелось наконец добить. Несмотря на ноющую боль в области груди, на детской площадке, среди кустарников, ему было куда спокойнее, чем дома.

В этом самом дворе Антон провел своё детство. На этой самой карусели он и Саша играли в космонавтов, раскручиваясь до тошноты, иногда не удерживались и разбивали коленки, локти, головы, пытаясь хоть как-то затормозить. На плач двух мальчиков из подъезда выбегала тётя Валя – мать Саши – и за уши затаскивала оболтусов домой. Она работала учителем в школе и была классным руководителем Антона. Иногда занижала оценки, контролировала выполнение домашнего задания, но это не отменяло того, что он любил её всем сердцем. Коренастая женщина, которая пекла мальчикам пирожки с морковкой по выходным, заменила ему мать. Одна из тех, кто действительно о нём заботился, переживал и поддерживал в трудные минуты, а этого добра в жизни мальчика было вагон и маленькая тележка.

«Придёт отец и всыплет вам за такое поведение», – приговаривала она, пока отмывала юные лица от грязи и обрабатывала ссадины зелёнкой.

Вечером, после очередной смены на заводе, приходил дядя Паша – отец Саши. За грозным выражением лица он еле прятал улыбку и, пока тётя Валя была в комнате, ругал мальчиков за беспечное поведение. Те делали вид, что осознали свои ошибки, и просили прощения, но, как только женщина возвращалась на кухню, всё мнимое раскаяние исчезало. «Ну, космонавты, что на это раз случилось?» – со смешком в голосе спрашивал мужчина, и мальчики рассказывали о том, какой рекорд побили сегодня: кто дольше продержался или кто дальше упал. Это был второй человек в жизни Антона, которому было не всё равно. Родители Саши заменили ему семью.

Дядя Паша всегда провожал Антона до дома, несмотря на то, что они жили в одном подъезде. Он знал, что будет с мальчиком, когда его отец увидит, в каком виде тот пришёл домой. У товарища прапорщика были скверный характер и суровый нрав – непослушания он не терпел. Один раз за всю жизнь Антон назвал Петра Афанасьевича отцом, и этот урок запомнился надолго, как и первое посещение больницы с разбитой головой. Туда его отвезли родители Саши, оправдывая травму падением с лестницы, правда, после этого мальчик стал скрывать все побои и от них: товарищ прапорщик преподал новый урок. Все семейные тайны оставались за порогом квартиры, а чтобы не позорить Петра Афанасьевича, Антон изображал самого счастливого ребёнка – близкие люди не верили, но больше не лезли в чужую семью.

Обычно семья ассоциируется с чем-то тёплым и уютным; вспоминая о ней, человек невольно улыбается, а самое сокровенное для него – это детство, проведённое в кругу родных. Становясь взрослее, человек грезит мечтами о том, как вернуться в дом, где провёл первые два десятилетия своей жизни. Антону это место снилось в кошмарах. Его квартира напоминала казарму, где они с товарищем прапорщиком жили по уставу. По телевизору всегда показывали новости, на ужин – остывшая еда из столовой, о детском смехе и праздниках не было и речи – так был устроен быт в семье Загвоздкиных. Но Антон помнил, что когда-то с кухни доносился чарующий женский голос, а квартира пропитывалась запахами свежеприготовленной еды. Или ему это снилось.

От воспоминаний пробежала дрожь по телу. Он не приходил в знакомый двор два года, обходя многоквартирный облезший дом стороной, и представить не мог, что вновь посмотрит на подъездную дверь, за которой пряталось его детство. Бордовая лакированная поверхность металла стала блёклой, с потрескавшейся краской. И он такой же: снаружи цельный и весёлый парень, а внутри сплошные трещины, которые он упорно заклеивал изолентой, потому что не хотел терять последние остатки себя; чтобы быть, а не казаться.

Люди, живущие полной жизнью, – счастливы. Даже когда у них наступает чёрная полоса, они греют душу тёплыми воспоминаниями, предаются детским мечтам и снова встают на ноги, чтобы идти вперёд. Воодушевляться прошлым, чтобы идти в светлое будущее, – не тот путь, который выбрал Антон.

Единственное, что он помнил о ранних годах своей жизни, – сказку о маленьком рыцаре, до боли банальную, но придающую сил идти дальше, даже когда всё становилось плохо. Он знал наизусть каждое слово, запятую и интонацию, в которой велось повествование, но понятия не имел, кем и когда она была рассказана. Образ принцессы, которую спасал рыцарь, остался отпечатком в его памяти: прекрасная дева с огненными волосами и мелодичным голосом. Антон неосознанно искал её среди случайно встреченных женщин, среди певиц пытался найти знакомый голос, но все они пели не так, как она, и не ту песню. Пусть он не помнил слов, но был убеждён, что если услышит хоть одну строчку, то вспомнит всё, что было связно с этой сказкой.

Остальные события тех лет стёрлись из памяти, оставив после себя кусок белого листа. Антону хотелось, чтобы безвозвратно исчезла и вторая часть жизни, наполненная слезами, кровью и криками отчаяния и пропитанная запахом алкоголя и лекарств. Хотелось забыть о потерянных близких людях, холодных ночах и грязных притонах, где нередко приходилось ночевать, и словах товарища прапорщика о его матери, бивших больнее, чем армейский ремень. И со временем боль утихла, а картинки минувшего прошлого перестали всплывать перед глазами. Антон избегал всего, что было связано с восемнадцатью годами его жизни. Он предпочитал пустой лист, на котором можно нарисовать что угодно, главное, чтобы было желание, но каждый день он упускал эту возможность, откладывая карандаши в долгий ящик. А потом появилась она – девушка, перевернувшая его жизнь с ног на голову.

Антон её не знал, но она уже раздражала; он видел её от силы два раза, но чувствовал через стенку, когда она просыпалась; различал по звукам её боли и страхи – и это ему не нравилось. Именно из-за появления незнакомки трещины внутри становились больше, и он вспоминал то, что пытался забыть два года. Именно из-за неё он пришёл в свой двор и сел напротив подъездной двери. Благодаря ей его тело пробивала мелкая дрожь, а в пачке почти закончились сигареты.

– Молодой человек, здесь нельзя курить! – голос женщины, совсем недавно кричавшей благим матом на своего сына, послышался едва ли не над самой головой. – Вы с какого дома?

Он демонстративно выплюнул ей под ноги почти целую сигарету. Ему хотелось, чтобы от него все отстали. Всего несколько минут тишины – разве это много? Почему нельзя оставить человека в покое? Почему бы этой женщине не заняться своим ребенком? Зачем она лезет к совершенно незнакомому человеку, который, в отличие от неё, никого не трогает? Антон хотел высказать всё, что думает о ней, о её подругах, которые стояли в стороне и подначивали, о методах воспитания детей, – но молчал. Силы на препирательства закончились. От собственной язвительности было тошно. Он в принципе чувствовал себя так, будто его переехал каток.

– Да отстань ты от него, Свет. Видно же – наркоман какой-то. Участковому надо звонить – пусть сам разбирается.

– Ой, точно наркоман, – затараторила ещё одна женщина, чей ребёнок явно хотел свести счёты с жизнью. Только так можно было объяснить, почему он решил перепрыгнуть с разваливающейся горки на не менее разваливающийся бетонный козырёк. – У нас в подъезде недавно наркоманы почтовые ящики вскрыли…

«Работа», – вспомнил Антон и посмотрел на часы.

У него оставалось ещё несколько свободных часов, но встать с места не было сил. Сидеть здесь и слушать про местных закладчиков, которые не отличались умом и сообразительностью, – тоже не хотелось. Ко всему прочему напрягали взгляды в его сторону, из которых один был ему давно знаком. Так на него смотрел товарищ прапорщик, и Антон невольно поднял глаза на окна второго этажа, где слегка колыхалась штора. Пора было уходить.

– Эй, парень, я с кем разговариваю? – женщина до сих пор стояла около Антона, пытаясь прогнать его с площадки. – Ты как себя со старшими ведёшь, щегол?

«Курица облезлая, когда же ты заткнешься? – подумал Антон, нащупывая пачку в кармане. – Блядь, последнюю выплюнул».

Он с грустью посмотрел на то место, где лежала уже потухшая и обмякшая сигарета. С никотином было проще: выпустил дым – подумал и снова затянулся, прогоняя ненужные мысли. Этакий ритуал против хандры. Антон начал курить в двенадцать лет, и даже удары Петра Афанасьевича не смогли избавить его от этой вредной привычки. Не такой к нему нужен был подход, а человек, который смог бы наставить его на путь истинный, покинул этот мир. Собственно, поэтому он и начал курить.

Сейчас ему хотелось далеко не сигарет, а того, что лежало у него в рюкзаке. Тогда бы он подтвердил слова этих не унимающихся женщин, и, возможно, они бы от него отстали или вызвали полицию. Может быть, за решеткой найдётся покой? Эта перспектива его уже не пугала, но товар употреблять было нельзя, попасться полиции – значит создать новых проблем Сергею, поэтому он достал наушники из кармана и попытался настроиться на новый лад. Только писклявые голоса женщин, плач детей, как и чувство тревожности, музыка заглушить не могла. Будто где-то устроили конкурс «Кто быстрее доведёт Антона», но он заранее знал победителя, и имя ей – «чёртова самоубийца» или, как писали местные газеты, Исмаилова Дина Альбертовна. Да, именно она – в этом он был уверен – доведёт его до ручки.

Перед лицом защёлкали чьи-то пальцы, и даже он, не зная правил этикета, понимал, что это уже верх неприличия. Антон посмотрел исподлобья, от чего женщина невольно сделала шаг назад. Под глазами тёмные круги, волосы на голове растрёпанные, а челюсть сжата от злости так, что видно, как играют желваки, – вот он, ребёнок улицы, только грязи на лице не хватает.

– Я же говорю: наркоман, – привлекая внимание, кричала женщина своей подруге. – Свет, отойди от него, а то не дай бог ударит. Они же все того!

«Дура, – мысленно ответил ей Антон. – Врезать бы тебе, да посильнее; жаль, женщин не бью».

Но вслух он только цыкнул, встал с карусели и, отряхивая штаны, стал прикидывать варианты, как менее болезненно обойти всех этих «дам», собравшихся около него. В руке завибрировал телефон: ещё один заказ от начальства, который стоит выполнить как можно скорее. Пришло время сматывать удочки и заняться делом.

Посильнее натянув капюшон на голову, Антон вышел с детской площадки, ненадолго задержал взгляд на подъезде. Он больше не хотел сюда приходить, но знал, что будет возвращаться, пока не обожжётся. Пока его не увезут в реанимацию после встречи с Петром Афанасьевичем, как это было в последний раз.

Он развернулся в сторону арки, включил Земфиру и под песню о мальчике, чья судьба была будто списана с него, пошёл по дороге. Мир вокруг снова исчез. Были лишь музыка, грязь под ногами и покачивающийся в ритм медленный шаг. Но не успела певица поставить точку в произведении, как чья-то рука схватила его за предплечье, а в нос ударил запах недельного перегара. Антон повернул голову и увидел скрюченную худую старушку, беззубую и еле стоящую на ногах.

– Здравствуй, Антоша, – еле выговорила женщина заплетающимся языком. – Давно не виделись. Как дела твои?

Антон сморщился от отвращения и выдернул руку из её костлявых пальцев. Он хотел было отряхнуть то место, за которое держалась давно знакомая ему женщина, но не стал, боясь подцепить на кожу каких-нибудь инфекций.

– Зрасьте, тёть Валь. Нормально всё. Вы что-то хотели? Я просто тороплюсь.

– Занятой такой стал. Вырос. Хоть раз бы в гости зашёл. Сколько мы не виделись с тобой?

– Два года, – беззвучно ответил Антон. – Заходить к вам в гости желание пропало, как только вы этого урода поселили у себя. Не хочется как-то, чтобы он руки распускал.

Женщина рассмеялась, обнажая почти беззубые десны. Её стеклянные глаза не выражали никаких эмоций, но она не переставала смотреть на парня. Антона передернуло от отвращения.

– Дак он после того случая еле ноги волочит. Тот паренёк его так избил, что он ещё полгода под себя ходил. Встать не мог.

– Рад за него, но лучше б он сдох. А теперь можно я пойду?

– Постой, – она снова схватила его за предплечье. – Ты же знаешь где мой сынок? – Антон кивнул, вновь вырывая руку, но хватка женщины стала сильнее. – Послушай, я бы хотела, чтобы он меня навестил. Хворь у меня, недолго осталось ходить по земле. Передай ему, что я жду его, и поскорее. Хочу хотя бы в последний раз увидеть его.

Антон внимательно осмотрел её ещё раз. Из-под платка выглядывали короткие седые волосы, щеки впали, лицо стало дряблым, всё изрезанное глубокими морщинами, – для своих почти сорока лет она действительно выглядела плохо. Раньше это была женщина, пышущая здоровьем, без единого следа усталости на лице, но годы, проведённые в компании алкоголя и сожителя-тирана, взяли своё.

– Вам не стыдно о таком просить? – Антон выдернул руку, от чего женщина чуть не упала на землю, и пристально посмотрел на неё, из-за чего она опустила голову вниз. – Вы столько лет смотрели на то, как Саню избивают. Вы даже его не навестили, а я ведь к вам приходил. Федечка у вас с постели не вставал, бросить вы его не могли. А сейчас вспомнили о сыне. Да идите вы… – он глубоко вздохнул, не решаясь договорить фразу. – К Федечке своему идите.

Дальше слушать бывшую классную руководительницу он не хотел. Знал, что наговорит ещё больше грубостей, а ведь только сегодня вспоминал всё хорошее, что было связано с ней и её покойным мужем. Правда, это хорошее исчезло с дядей Пашей, заставив двух мальчиков рано повзрослеть. Больше не было рыбалки по выходным, походов в праздничные дни, катаний на лыжах на зимних каникулах – всё исчезло с уходом отца, для кого-то родного, а для кого-то названого.

Антон не оборачивался. Сильнее сжал кулаки и стиснул зубы от обиды, злости и отвращения. Он знал, как Саша воспримет новость о своей матери – снова уйдет в себя, – а в нынешних обстоятельствах этого допустить было нельзя. Друг ускользал из его рук и становился менее общительным, чем был раньше. Антон знал, что всё из-за девчонки и её увечий, которые напоминали парням о прошлом. И поэтому она раздражала ещё сильнее.

Музыка больше не приносила удовольствия, была похожа на раздражающие завывания, поэтому наушники отправились в карман. Антон хотел, чтобы поскорее наступил вечер: возможно, тогда он бы смог поменять своё настроение в лучшую сторону. Конечно, с выпивкой и травкой было бы веселей, но Нина бы и на километр не подпустила его к своей сестре. А так он сможет выспаться в спокойной обстановке и поговорить с человеком, который не в курсе последних событий.

Нина ночевала у них дома третьи сутки, изматывая себя переживаниями о том, как её четырнадцатилетняя сестра живёт одна без присмотра. Уехать она не могла, потому что её пациентка просыпалась каждые три часа и начинала кричать на всю округу. В первую ночь парни еле справились, в последующие пробуждения незнакомку усыпляли посредством лекарств; так Нина поселилась в комнате Сергея, проводя ночи в самом неудобном кресле. Её это мало беспокоило, все мысли занимала сестра, и утром она слёзно умоляла Антона съездить и посмотреть, как там Настя, на что от него поступило встречное предложение – поработать няней столько, сколько потребуется. Восторга от того, что с девочкой будет ночевать взрослый парень, Нина не испытала, но потом вспомнила, как они проводят время, и дала своё согласие.

Антону многие говорили, что из него получится прекрасный отец, но он никогда не представлял себя в этой роли, прекрасно понимая, что играть с детьми и воспитывать их – это разные вещи. Он боялся, что агрессия передаётся по наследству и в итоге он может стать таким же, как Пётр Афанасьевич. На ум сразу приходил армейский ремень, бляшка которого отпечатывалась на его светлой коже, как клеймо; он вспоминал о горохе, на котором стоял ночами, – а ведь кто-то тоже говорил, что товарищ прапорщик хороший отец, заменивший мальчику обоих родителей. Настолько хороший, что отбил у Антона желание заводить семью.

По дороге он зашёл в детский мир за настольной игрой, а после отправился на работу, полностью отключая мозг.

***

Вдох. До боли знакомый затхлый запах ударил по носу, и она снова предположила, что находится в подвале, а хотелось вдохнуть полной грудью свежего, морозного воздуха, да такого, что обжигал бы лёгкие. Так, по её мнению, пахла свобода. От воздуха в помещении тошнило, и каждый раз, пробуждаясь, она пыталась закрыть нос. Перекрыть себе кислород, но каждая попытка была сродни пытке, и девушка кряхтела от боли, привлекая внимание кого-то постороннего. Она знала, что не одна.

Присутствующего выдавал запах пряностей, мягкие руки, изредка касавшиеся её, и спокойный тон голоса. Сам разговор она расслышать не могла, но голос был девичьим – в этом она была абсолютно уверена.

Выдох. Каждая клеточка её тела ныла от боли. Она с трудом шевелила пальцами рук, а губы будто ссохлись, превратившись в лишённые влаги осенние листья; от каждой попытки сказать хоть слово, произнести хоть звук они трескались, наполняя рот кровью. Она чувствовала этот металлический привкус на языке, и при каждом пробуждении он, будто плёнкой, обволакивал всю полость её рта. Были и другие вкусы. Несколько раз при попытках проснуться в неё с чьей-то помощью вливали что-то кислое, скрывающее под собой горечь. Девушка не хотела это глотать, но голос настаивал, и ей приходилось сдаться. После напитка будто становилось легче, а кошмар отступал, давая ей время побыть с родителями.

Яркий свет бил по зрачкам, от чего слёзы застилали пеленой маленькую щёлку меж век, которая до этого ей была недоступна. Девушка не знала, сколько времени находилась во тьме. Будто её глаза залили клеем, нет, замазали шпаклёвкой – только так она могла объяснить тяжесть, которую ощущала на веках. Моргнув несколько раз, она наконец-то смогла сфокусироваться на одной точке, точнее, жёлтом пятне, расстилавшемся по потолку. Она не понимала, то ли кровать кружится под ней, то ли она находится в невесомости и не может контролировать своё тело, которое безостановочно крутится. Стало плохо. Желудок свело спазмом, девушка начала безостановочно кашлять, всё сильнее раздражая больное горло. Голову будто сжимали в тисках, и она приняла решение, что лучше закрыть глаза, ведь вид вместе с запахом плохо сказывался на её самочувствии.

Она дышит – значит, жива. Эта новость не приносила ни радости, ни облегчения, наоборот, давила тяжестью. Ничего не кончено. Пока её сердце бьётся, перегоняя кровь по венам, пока она вдыхает полной грудью этот отвратительный воздух, они не отпустят её. Они забьют последний гвоздь в крышку её гроба. Она стала жертвой в очередной извращённой игре. Перед смертью больше не было страха, девушка думала, что старуха с косой – единственный её спаситель. Единственный союзник, с которым она почти встретилась, но, как оказалось, не очень удачно, иначе бы не лежала обездвиженная в непонятном месте.

Ей стоило обратиться за помощью ещё задолго до случившегося. Стоило настаивать на своём, но боязнь навязываться людям сыграла с ней злую шутку. Искать в этом боге забытом месте союзников она не планировала. Вряд ли люди, работающие на подобных зверей, посочувствуют ей, вручат ключ от собственной клетки и покажут путь на свободу. У неё был шанс, но она неправильно им воспользовалась. Даже не помнила, где так оплошала.

Чьи-то тёплые пальцы прикоснулись к её лицу и стали аккуратно наносить что-то холодное и жидкое. Запах был отвратительный, и девушка снова закашляла, машинально потянув руки к животу. Что-то потянулось за ней, и звонкий женский голос крикнул:

– Капельницы!

Она замерла, хоть и продолжала мучительно кашлять. Мягкая рука очутилась на её затылке, а в рот попала вода, которую пришлось жадно глотать, обливая всё вокруг.

– Не торопись, подавишься.

«Подавишься, – мелькнуло у неё в голове. – Интересно, можно таким способом свести счёты с жизнью?»

Эта идея отпала так же быстро, как и появилась. Никто не даст ей умереть так нелепо. Стоило подождать, выждать момент, когда они снова потеряют бдительность, притвориться покорной, а потом нанести удар. В самое сердце, забирая собственную жизнь. Да, она примет правила игры, лишь бы выбраться из ловушки, пусть и ценой своих непрожитых лет.

– Где мы? – спросила девушка охрипшим голосом, больше похожим на шёпот. – Что это за место?

– Это квартира моего друга Серёжи, – ответил голос, пока что-то мягкое, плюшевое, как игрушка или облачко, впитывало остатки воды с лица и шеи девушки. – Он пять дней назад вытащил тебя из реки.

– Из реки? – спросила она ошарашенно. – Это шутка такая? Или они так проверяют меня?

Девушка осеклась на слове «они». Она не хотела говорить о том, что понимает, кто стоит за её увечьями. В голове был совсем другой план, но не поддающаяся контролю эмоциональность взяла верх, открывая карты противнику.

– Ты не помнишь? Хотя да, глупый вопрос, можешь не отвечать. Меня, кстати, зовут Нина. Всё это время я за тобой ухаживала, поэтому ты быстро идёшь на поправку. Думаю, в скором времени отёк с глаз спадёт полностью, а боль пройдёт, и ты сможешь самостоятельно передвигаться.

Голос, представившийся Ниной, не внушал доверия. Ей до сих пор казалось, что её проверяют, особенно после того, как собеседница проигнорировала вопрос про них. Думать, что она его не расслышала, девушка не собиралась. Расслабляться было нельзя, но Нина – если её действительно так звали – шла на контакт, а значит, этим можно было воспользоваться.

– Когда я смогу уйти?

Нина молчала.

«Снова игнорирует», – подумала девушка.

– Для начала тебе надо поправиться, – раздался голос. – У тебя нет переломов, но из-за ушибов, порезов, сотрясения и температуры ты долго не приходила в себя. А когда просыпалась, то начинались истерики. Знаешь, ты ведь даже, – она слегка хихикнула, – вчера так сильно напугала Сашу, что он до сих пор не выходит из комнаты.

– Саша? Это ещё кто?

– Это ещё один мой друг. Он живет здесь с Серёжей и Тошей.

– Три парня и ты. И как тебе живётся?

– Ой, подожди, ты не так всё поняла, – затараторила Нина. – Я здесь не живу, хотя последние три дня ночевала с тобой в одной комнате, следила за самочувствием. Но парни к тебе не прикасались. Не беспокойся.

Уместить столько информации сразу в больной голове девушка не могла. Ко всему прочему собеседница ничего конкретного не говорила, постоянно отвлекалась на другие темы, и вывод напрашивался сам с собой: она врёт. Либо очень глупая. А возможно, оба варианта сразу, ведь обмануть человека в подобном состоянии мог даже дилетант, и если это действительно так, то можно попробовать вытянуть из неё информацию. Пусть это займёт много времени, но Нина точно где-нибудь проговорится.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Ах да, – Нина тяжело вздохнула. – Так вот, для начала тебе надо восстановиться. Серёжа уже принялся узнавать о твоём деле, и как только он найдёт твоих родственников, то мы тебя передадим им. Конечно, он хочет, чтобы ты поделилась с ним тем, что с тобой случилось, ведь нас могут обвинить в твоём похищении, а парням не нужны лишние проблемы. Понимаешь?

Но она не понимала. В её голове набатом било слово «родственники». Каких родственников они ищут? Зачем? Неужели думают, что остались ещё люди, которыми её могут шантажировать? Нет, таких не осталось. Они не смогут её окончательно сломить, но им знать об этом не обязательно, наоборот, стоит молчать, по возможности давая ложные подсказки, чтобы оттянуть время.

– Конечно, понимаю, – как можно спокойнее ответила девушка. – Расскажи о своих друзьях ещё что-нибудь. Чем они занимаются?

– Я так рада, что ты приходишь в себя, Дина.

А вот и первый прокол. Она и её друзья знают её имя, а это значит, что собеседница действительно глупая врунья, ведь только они могли всё рассказать о ней. Здесь началась игра Дины.

***

Нина вышла из комнаты с облегчением. Наконец-то у пациентки появились проблески сознания, и все опасения насчет адаптации не оправдались, девушка прекрасно шла на контакт. Правда, Нину немного испугала её странная улыбка, когда она произнесла её имя, но она всё списала на изувеченную мимику лица. Улыбка – меньшая из проблем.

Дина стала лучше разговаривать, слегка приоткрыла глаза и больше не кричала те страшные фразы про убийства и суицид, чем ещё вчера напугала Сашу. Стоило Нине прилечь на часок другой, как беспомощная девушка чуть ли не довела парня до обморочного состояния. Он до сих пор не рассказывал, что именно она сказала. Парни еле привели его в чувство, а потом пришлось успокаивать и Антона, который рвался в комнату с кулаками наготове.

Сегодняшний день был намного спокойнее. Споры утихли, как и стоны. Наверное, старая соседка через стенку думала, что ребята устроили тут порно-студию, иначе нельзя было объяснить её косые взгляды в сторону Нины. Она с этим смирилась. Лучше так, чем наряд полиции и срок за похищение и сбыт наркотиков, ведь тело до сих пор ищут, а порошки и соли хранятся в шкафах.

Нина зашла на кухню, где застала Сашу, застывшего с кружкой в руках. Он смотрел через окно на летящие снежинки и не обращал внимания на обстановку вокруг. Будто его разум покинул тело, и, к сожалению, это происходило часто, ещё до появления в их жизнях Дины, которую Антон винил во всех бедах.

– Сань, – Нина аккуратно сжала его кисть, и он моргнул, слегка тряхнув головой. – Ты в порядке?

– А… да, – он обернулся и улыбнулся беззаботно, словно ребёнок. – Так красиво на улице. Будешь чай?

Нина кивнула. Ей было тяжело наблюдать за состоянием друга. Он мог легко натянуть улыбку на лицо и изобразить легкомысленный вид, но тяжело открывался людям. Для неё Саша был закрытой книгой, тайны которой знали лишь парни. Проблемы с доверием, замкнутость в себе и вздрагивание от малейшего шума – часть проблем, таившихся за оболочкой доброго и отзывчивого парня, готового пожертвовать собой ради семьи.

Ножевое ранение в живот он получил, когда вступился за Антона, который в очередной раз влез в неприятности, – об этом она узнала, когда ухаживала за парнями во время их больничного. Саша тогда учился в школе, а Антон ходил без дела, решив, что учёба после одиннадцати лет каторги того не стоит. Еще до знакомства с Сергеем они состояли в местной банде – одной из тех, что постоянно ошивались около аптеки, – а потом решили выйти, но никто их не хотел отпускать. Антон, решив, что он взрослый мальчик, пошёл разбираться с проблемами, и Саша отправился за ним, как хвостик, предварительно предупредив Сергея. Лидер банды долго унижал парней, пока терпение самого буйного не лопнуло. Только он не заметил перочинный нож в руках одного из участников ОПГ, а Саша увидел и подставился, оттолкнув друга. Благо Сергей подоспел вовремя, иначе никто не знает, чем бы всё закончилось…

Так было всегда. Самый младший заступался за старшего, хоть и боялся теней и шорохов.

– Твой чай, – отвлёк Саша подругу. – Теперь ты решила позалипать на снег?

– Ага, – ответила Нина, выходя из транса. – Ты прав, на улице очень красиво. Жаль, что у нас нет возможности прогуляться. – Она посмотрела на Сашу, тот умиротворённо улыбался, сжимая кружку с чаем в руках. – Знаешь… а хотя не важно.

Нине хотелось поделиться новостями о девушке. Возможно, прогресс порадовал бы не только её. Дина перестала кричать, в скором времени сможет нормально питаться и встанет на ноги, чтобы покинуть их квартиру, оставшись плохим воспоминанием.

– Ты хотела рассказать что-то про девушку?

– Да. Про Дину. Сегодня нам удалось нормально поговорить. – Нина посмотрела в окно и улыбнулась своим мыслям. – Она нас не боится. Конечно, странная, но, думаю, ещё немного – и пойдёт на поправку

– Прекрасные новости.

Они одновременно отпили из кружек чай, каждый смотрел в окно. Нина не знала, как подступиться к другу. Сегодня был её последний отгул, а оставить девушку без присмотра она не могла, как и обратиться к кому-то, кроме Саши. Но после вчерашнего происшествия он стал более нелюдим, чем был до этого, а добивать друга ради спасения незнакомки она не собиралась.

– Я знаю, что тебе завтра на работу, – монотонно произнес Саша. – Не бойся, я заменю тебя. Правда, не уверен, что справлюсь.

– Я думала, может, лучше попросить Антона?

Саша громко рассмеялся, так естественно, будто бы не он сейчас, как манекен, стоял около окна не моргая. Нина не понимала, в чём дело. Почему его так рассмешила эта фраза? Она не видела в ней ничего смешного и снова и снова перебирала каждое слово по слогам, пытаясь найти ответ.

– Ты что, не знаешь историю про хомячка? – Нина нахмурилась и покачала головой. – Мне казалось, что это историю знают все. Тоха любит животных. – Брови Нины поползли вверх от удивления, от чего Саша засмеялся. – Не смотри на меня так, я тебе серьёзно говорю. Так вот, мы только стали жить у Серого, и Тоха принёс хомяка. Точнее, этот придурок стырил его у кого-то, но не суть. Серый, естественно, дал ему втык, но животинку разрешил оставить, а наш идиот решил положить рядом с клеткой конверт с гашиком. Хомячок сожрал, много травы сожрал и помер.

– Какая-то история невесёлая. Ты уверен, что Тоша животных любит?

– Любить и заботиться – разные вещи. Я это к тому, что он девочку и так на дух не переносит, а с его умениями она быстрее помрёт. Тем более Серый сказал, что трупы ему не нужны, поэтому я попробую. Раз ты уверяешь, что она в порядке.