Моя Родина – Смерть

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МОЁ ИМЯ – БЕДА

Глава 1

Сил пришёл в себя. Он лежал на полу в комнате с белыми стенами, потолком и полом, излучающими мягкое свечение. Ни дверей, ни окон. Плоский вырост кровати в правом углу комнаты, у стены одинокий гриб унитаза, ковш стула, перед ним круглый стол. Мебель, если эти геометрические фигуры можно так назвать, составляла одно целое с комнатой: её будто отлили вместе с ней на заводе строительных конструкций. Все предметы обстановки того же цвета, что и стены. Белое всё белое, как на небе, как в раю. Или, может быть, в аду?

Первыми мыслями-эмоциями поверженного бога стали медузы досады, раздражения и невыносимого, стрекучего разочарования, заползшие ему под кожу и переваливающиеся под ней, расползающиеся, высасывающие энергию. Поражение, тоска, безысходность. Он впервые испытывал нечто подобное. Его возможности поставлены под сомнения. Им самим поставлены. Самолюбие порвано в клочья. И кем? Человеком, чья хитрость оказалась выше грубой силы. Он угодил в многоуровневую ловушку и до последнего момента на подозревал об её существовании. Позор! Все предыдущие бесконечные победы расслабили, сделали Сила самоуверенным и вроде бы несокрушимым. Итог – плен, бесчестье, девальвация. Все прежние достижения перестали таковыми быть. Но не так просто уничтожить бога войны, как его враги себе воображают. Сил быстро приходил в себя. Проанализировав ситуацию, он понял, что возможно земляне (землянин) совершили ошибку, оставив его в живых.

Даже у богов есть воспоминания, из которых они черпают силу. Тюрьма не могла помешать Силу сосредоточиться. Он прибывал там, отрезанным от внешнего мира. За ним, несомненно, наблюдали дистанционно, но невидимые начальники его охранников максимально позаботились об их безопасности. Зная о силе божественного разума, его широких возможностях воздействия на живую материю, Сила изолировали и лишили непосредственных контактов с обслуживающим персоналом тюрьмы. Даже наблюдали за ним и то через электронные многочисленные отражения видеосигналов, чтобы он не мог дотянуться до сознания операторов-надсмотрщиков. Всё это так. Но! Его победители не могли учесть всё. Прозондировав окружающее его пространство, Сил обнаружил, что держат его в камере, окружённой многослойным коконом силовых полей. Здесь его принимали за галактического тигра-людоеда, страдающего приступами параноидального голода. И правильно: имея хотя бы одну возможность из миллиона, он бы всех здесь уничтожил. Кормёжка Сила, как и полагалась в тюремном зоопарке, будет, конечно, происходить со всеми возможными предосторожностями. Скорее всего, доставлять пищу и удалять скудные (а как же иначе, он же бог!) отходы, производимые его организмом, будут методом телепортации.

Если до сознания охранников так просто не достать, тогда надо сосредоточиться на удалённом построении собственной вселенной, материалом для которой станут кирпичики его воспоминаний. Итак, это происходило около двухсот лет назад…

Корабль Сила вынырнул из искусственно созданной его генераторами тёмной материи чёрный дыры у единственной планеты жёлтой звезды. Голубая жемчужина висела в космосе одиноким хрупким шаром, вошедшим во временный симбиоз с огнедышащим жёлтым драконом – солнцем. Она неизбежно умрёт, упадёт в пасть умирающей звезды, чтобы продлить её агонию ещё на немного миллионов лет. Произойдёт это не скоро – через миллиард лет, и всё же произойдёт. А существа, населяющие каплю жизни, блуждающую в темноте вселенной, её дети, возможно, останутся в живых, разовьются и покинут свою колыбель в поисках новых домов. Кочевники, саранча, завоеватели, разумная биомасса. Самый вероятный сценарий развития, после массового самоубийства в крематории тотальной войны – атомной, бактериологической, химической, кварковой, генетической, да, в общем-то, неважно какой.

Любопытство Сила нивелировалась усталостью, внезапно навалившейся на него. Чтобы не потерять мотивацию и оставаться обручённым со смертью ещё на долгие века, тысячелетия, ему требовалась передышка. Активный отдых от себя самого. Надо было забыть, чтобы идти дальше. Отрыгнуть, освободить желудок, чтобы продолжить набивать его трупами пленников. Стать чистой энергией, перевоплотиться, вернуться…

Сил вышел из рубки. Он поднялся на верхнюю палубу – там, в укромном уголке ждала своего часа абсолютно герметичная камера расщепления материи на шлак эмоций и разумную энергию. Выглядит она как поставленный на попа чёрный гроб. Собственно, этот артефакт достался Силу в наследство от одной старой битвы, затянувшейся на десятки лет, на давно сгоревшей в огне военной катастрофы планете. Артефакт не имел начинки. Главным секретом "гроба" перевоплощения был материал, из которого его сваял неизвестный гений-изобретатель. Секрет синтеза вещества – универсального проводника, мастер унёс в могилу (возможно, он воспользовался неудачно своим изобретением, но он был человеком и его ждала неудача безвестного исчезновения). Использовать его возможности могли лишь такие одинокие в своём величии особи, представители мистической касты существ как Сил.

Оказавшись в тесноте кабины перевоплощений, Сил очистил разум от мыслей – окуклился, освобождаясь от памяти, превращая воспоминания в слои покрова, скрывающего свет его истинного "я". Тело перестало реагировать на возможные и невозможные внешние раздражители, клетки организма впали в анабиоз, похожий на смерть. Сердце остановилось, кровь остыла, движение соков затормозилось. Сил стал собственной мумией. В таком состоянии он оставался довольно долго – два витка над планетой корабль нёс в себе погасший факел его жизни. На третьем витке Сил вспыхнул пороховым зарядом; вся его сила плоти перешла в негасимый свет. Материальное тело перестало существовать, целиком перейдя в энергию. Такой резкий переход из одного состояния вещества в другое сравнимо с взрывом мощной бомбы. Для того чтобы нивелировать разрушительное воздействие перевоплощения, и была нужна коробка "гроба", она не давала стихии, рождённой сияющим Силом, вырваться наружу, перенаправляя её поток в направлении, желаемом им.

Из космического судна-невидимки, из его самых сокровенных недр ударил луч концентрированного белого света, с лёгкостью рассекающий болото ночной темноты, устремившийся к городу, лежащему слабо фосфоресцирующей коровьей лепёшкой с обгрызенными механическими жуками машин краями внизу. Сил стал самонаводящимся лучом, за доли секунды нашедшим своего носителя. Для луча не существовало преград; там, где обычный солнечный свет размазывался в бледное пятно на облачном покрове, он, не замечая препятствия, пробивал его и скользил дальше, туда, где его звёздные собратья рикошетили от крыш зданий, водной глади, растительности, он пронзал их насквозь.

Сил, ставший главным лучом, прошил железную двухскатную кровлю трёхэтажного здания из серого кирпича. Миновав несколько межэтажных перекрытий, Сил вошёл в живот спящей на кровати, в общей палате, беременной женщины. Её звали Катя – она почувствовала лёгкий укол и каплю жара, упавшую на пупок. Она и её соседки по палате на мгновение оказались в комнате, залитой самым ярким июльским пляжным солнцем жаркого курорта. Так беспардонно выдернутые из состояния сладкой дрёмы женщины, открыв глаза, обнаружили, что их окружает привычная темень палаты роддома, наступающая после десяти вечера, подсвеченная выбивающимися из-под двери, ведущей в коридор, бледными языками тусклых ночников. О внезапном световом скачке им напоминали лишь фантомы расплывающихся фигур, маячащих перед глазами. Катя положила ладонь на живот – она, прежде всего, беспокоилась о ребёнке. Укол жара сходил на нет. Её малыш перевернулся на другой бочок и успокоился. Не произошло ничего страшного. Женщины немного поговорили между собой и сошлись на том, что их сон прервал отсвет фар грузового автомобиля, как раз в это время прогрохотавшего за окном. На этом все, успокоившись, вернулись ко сну. Инцидент был исчерпан.

Глава 2

Миша играл в свои любимые солдатики. Построив из пластмассовых кубиков замок (набор ему подарила мама на день рождения: ему исполнилось шесть лет, две недели назад), он разместил одну половину своего войска, состоящую в основном из фигурок, изображающих иностранных воинов, в замке, а вторую половину, штурмующую бастионы, представляли родные защитники отечества – не такие бравые, зато свои. Он так увлёкся игрой, так был в неё погружён, что настоящий, окружающий его мир переставал для него существовать. Армии Миши приходилось туго, враг крепко засел за стенами замка и с их пластмассовой высоты легко отбивал все атаки. Раскрашенные в яркие парадные цвета солдатики никак не могли незамеченными подобраться к воротам крепости. Обмундирование требовалось сменить. Каждого своего война он брал в ладошки, крепко прижимал к груди, зажмуривался и тот менял цвет. Красные, оранжевые, белые, голубые солдатики перекрашивались в коричневый, под цвет ковра, на котором он играл. Происходило детское чудо, для маленького Миши вполне естественное и не подлежащее сомнению. Он умел не только менять цвет резиновых, пластиковых, железных и прочих военных человечков, Миша мог модифицировать их раз и навсегда застывшие позы. Лежачих делать стоячими, поднимать и опускать оружие. В его руках солдатики становились пластилином, по его желанию принимающего любые формы. Родители этих маленьких превращений не замечали, а вот мальчишки ценили. Побочным эффектом желаний Миши играть в фигурки, подходящие обстоятельствам, стала коллекция солдатиков, отличных от фабричных. Таких солдатиков, как у него, не было больше ни у кого.

Денег в семье всегда не хватало. Отец работал слесарем на заводе, мать – приёмщицей в прачечной. Мишу они, как могли, баловали и старались удовлетворять его тягу к игрушечным войскам. На все государственные праздники и, конечно, в обязательном порядке, на день рождения дарили наборы солдатиков. Обычное увлечение для мальчишки его возраста. В садике, куда его отводили в будни, все его ровесники обожали играть в войну в разных видах и под разными соусами. Простое детство, естественные увлечения будущих мужчин.

Миша для окружающих выглядел обыкновенным ребёнком. Большинство его маленьких странностей не замечали. По-настоящему беспокоилась лишь его мать. Дело в том, что она, с того времени как ему исполнилось три года, начала замечать, что её сын обладает талантом исчезать из закрытых помещений, прятаться там, где и мышь не могла бы укрыться. Она несколько раз до жути пугалась таким внезапным пропажам её ребёнка. Слышит возбуждённые крики Миши, бежит с кухни в детскую проведать (как он там?), открывает дверь и никого не находит. Куда делся её ребёнок? В беспокойстве осматривает все углы, окна (не дай бог, сумел открыть раму и вывалился с седьмого этажа). Паника нарастает: заламывая руки, Катя несколько раз обегает маленькую двухкомнатную квартиру и в шаге от безумия вновь слышит звуки детской возни. Ворвавшись в комнату к сыну, видит – Миша, как ничего не случилось, сидит на полу и строит солдатиков в ровные квадраты полков и батальонов. В первый раз, после исчезновения, Катя тормошила сына, требовала, чтобы он объяснил, где он прятался, плакала. Миша дулся, молчал и не понимал, о чём это его пытают. Потом к таким пропажам мамаша, если не привыкла, то приспособилась, смерилась. Каждый раз беспокоилась, но с ума, как в первые два раза, не сходила.

Миша не играл с мамой в прятки, он естественным образом уходил в коридоры подкладки реальности. Проваливаясь с атрибутами детства в сверкающие алмазными кольцами недостижимые современной науке дали пространства и времени: он не суетился и не удивлялся, используя свои способности, сдирая кожу с бесконечных скелетных уровней многомерной вселенной. Блуждая там не долго, руководствуясь баловством и естественным взрослением растущего организма, Миша, неизменно возвращался из невольных путешествий обновлённым и полным сил. С возрастом такие отлучки становились реже, блекли, стирались и, наконец, к восьми годам прекратились вовсе.

Поступив в школу, Миша встал на путь приобщения к людской подлости, предательству и борьбе за вершину пищевой цепи. В друзьях у него с первого класса ходили двое – Слава, белобрысый нахалёнок, юркий, крепенький, как малосольный огурчик, весёлый, общительный и Гена – пухлый, умный, вечная жертва школьных хулиганов. Они учились в одном классе, держались вместе в школе, и все втроём гуляли после занятий и в выходные. Мише не то, чтобы нравилось общаться с ними, но так было принято. В школе все мальчики так себя вели – разбившись на кучки, группки держались друг друга, враждуя с такими же, как они, компаниями, так рождалась путеводная ненависть, они взрослели. Миша не дружил с ними, а скорее наблюдал за друзьями; изучая их, он изучал себя самого. Их троица в среде младших классов не пользовалась авторитетом, являясь потенциальной добычей, но, до поры до времени, остающейся вне поля зрения крупных хищников. Всё изменил случай, произошедший с Михаилом в раздевалке, после окончания занятий.

Второй класс, середина октября, за подслеповатыми, давно не мытыми серыми окошками старенькой школы во всей гибельной красе расцветало, пугая буйством красок пожара смертельной болезни, ежегодное увядание природы, привыкнуть к которому никак нельзя, невозможно. Осень, каждый раз наступая внезапно, восхищала, пугала, дарила и грабила. Миша тонко чувствовал прерывистый пульс природы и, переживая внутри себя необыкновенную дрожь душевной глади, будоражимой ветром чувств, рождённых видом самого мистического, хитрого, пугающего месяца года – октября.

Оторвал его от созерцания воплощённой в жизнь мистики резкий болезненный толчок в плечо. Мишу откинуло на подоконник, и по его рёбрам проехался жёсткий угол. Потирая бок, он обернулся: рядом стоял Гоша Клюкин (кудрявый, глаза навыкате, ушастый), ухмылялся лиловыми толстыми слюнявыми губищами. В раздевалке, кроме них, никого не было, школьники спешили быстрее покинуть учебное заведение после уроков, а не торчать в гардеробе, любуясь через мутные стёкла на улицу, пускай и с наложенной на неё нескромной косметикой осени.

– Чё вылупился? Сейчас получишь в лоб, будет тебе праздник. – Гоша шутовски поклонился и полез в драку.

Миша в жизни никогда по-настоящему не дрался. Боролся с одноклассниками, с друзьями. Ничего серьёзного. Самая крупная стычка случилась с Костей Терлецким, когда они вдвоём после школы пошли на пустырь и там боролись два часа подряд. Костя знал два приёма – переднюю и заднюю подножку и из всех схваток вышел победителем. Боролись они как друзья, используя борьбу как потешную игру, забавное времяпрепровождение. И Миша хоть и старался победить, но понимал, что Костя хороший парень и с ним веселее общаться, чем драться. Сейчас же ситуация от тех давешних случаев отличалась кардинально. Этот противный Гоша давно подкатывал к нему с оскорбительными шуточками. Не нравился Миша Гоше и тот искал повод, чтобы выместить на его шкуре своё недовольство. Так ничего путного и не найдя, Гоша, недолго думая, пошёл на пролом.

В голове у Миши хлопнула первая тёмная вспышка, клыкастая боль укусила за нос, потом дёрнула за ухо, обожгла правую скулу. Что было дальше, Миша помнил смутно – потолок поменялся с полом местами, дважды мелькнула перекошенная мордашка Гоши. Дальше Миша увидел спину убегающего из раздевалки Клюкина. Всё кончилось – он победил? Нет, ничего не кончилось. Мише понравилось чувство, заполнившее его после драки. Победа окрашивала реальность в ультрамариновое возбуждение. У него будто отросли крылья, способные накрыть тенью целый город.

Одевшись в коричневую курточку, сменив кеды на синие башмаки, он, довольный и даже счастливый, потопал на выход из школы. Выходя из дверей, он столкнулся с широкоплечим парнем на пару лет старше его. Миша не успел поднять голову и рассмотреть толкнувшего его, как живот в районе солнечного сцепления пронзило удушье. Большой пацан ударил его под дых и, не обернувшись на скорчившегося Мишу, не спеша, пошёл дальше. Умудрившись развернуться и, посмотрев на напавшего на него мальчика, Миша узнал в нём увеличенную копию Гоши – его брата Колю Клюкина. Младший брат успел нажаловаться Коле и тот совершил возмездие. Ни очень-то честно, зато эффективно. Такова жизнь.

Сердце Михаила защемило от переполнившей его смеси горячей злобы, кислой обиды и горького разочарования. Эйфория сменилась раздражением. Его эйфория! Страха он не чувствовал, лишь желание вернуть то, что у него так подло отняли. Он не думал – он действовал. Миша распрямился и звонко выкрикнул вызов:

– Козёл!

Коля не сразу понял, что обращались к нему. Сделал шага три по чёрно-белой плитке коридора, остановился, обернулся. Такого дурацкого, удивлённого выражения лица Миша ещё не видел – оно его порадовало, он злорадно заулыбался.

– Это ты мне, шкет? – с угрозой в надсадном голосе будущего подростка завибрировал Коля.

– Тебе, слепой козёл. Кроме нас здесь никого нет, урод.

Клюкин подходил к наглому щенку нарочито медленно, сдерживая желание поколотить его сразу, расквасив нос, выбив передние кривые зубы. Он ждал, что глупый гадёныш не выдержит его приближения и рванёт на улицу. Там Клюкин быстро настигнет обидчика брата и заставит плакать – как девчонку. Парень оказался глупее, чем он думал и остался стоять на месте, покорно, словно овца, ожидая мясника.

Коля размахнулся и так далеко завёл кулак за спину, чтобы с первого же удара расставить всё по своим местам, опрокинув Мишу на тощие коленки. Дальше произошло непонятное и от этого очень страшное. Малец перестал изображать из себя истукана и, не дожидаясь, когда по нему попадут, сам бросился в драку. За минуту Клюкин был повержен. Вторая победа за день (за жизнь) пришла к Мише легче, чем первая. Миша вошёл во вкус. Уходя, он оставил Колю Клюкина лежать без сознания в расползающейся луже крови, текущей из разбитого носа, губ, посечённых надбровных дуг.

О двойном триумфе Миши прознали. Каким образом стало известно о его подвигах осталось неизвестным. Как и любые новости, информация о драках, унижениях, поцелуях распространялась по школе со скоростью космического урагана. Кто-то всегда что-то видел, и в герметичной среде школьного общежития скрыть такие вещи было практически невозможно. Мишу зауважали и его компашку оставили в покое, избавив от посягательств на их независимость. Правда, после этого случая дружба между Мишей и его дружочками Геной и Славой продлилась недолго. Мише с ними сделалось нестерпимо скучно. Постепенно он от них отошёл и до тринадцати лет оставался одиноким волком в диких лесах учебных классов и улицы, будучи коконом, прибывающем в спячке, ожидающим дня выхода из него мотылька. В течение его пяти лет созревания ничего необычного в жизни не происходило. Миша читал, учился, смотрел кино, мечтал, снова читал, смотрел фильмы, мечтал.

Откровение наступило, как и в прошлый раз, окроплённое насилием и освещённое легко предсказуемым случаем. Инициация должна была произойти, и она произошла.

Миша, как всегда, возвращался из школы один. Через трое суток настанет день его рождения. Особых чувств он по этому поводу не испытывал. Миша давно перестал ждать этого события, как ждал его раньше в детстве. Подарки в виде солдатиков, машинок и пистолетиков интересовать его перестали ещё два года назад. Внизу живота поселилось необычное беспокойство, предчувствие чего-то взрослого, неприличного. Разобраться в этом он пока не мог, но на девочек стал смотреть по-другому. Интерес к противоположному полу был, но являлся вторичным, искусственным, газовым полупрозрачным покрытием, скрывающим под собой нечто совсем другое – безумно огромное, непонятное, молчаливое, ворочающееся во сне в ожидании прихода скорого пробуждения.

Занятый мыслями о происходящей в юном теле гормональной перестройке, Миша завернул на боковую улочку и, не спеша возвращаться домой, пошёл на заброшенную стройку. Это было его место, и там он ощущал себя полноправным хозяином. Частенько там бывая, он оборудовал себе логово в бетонной трубе. Для чего-то тяжеленное кольцо неизвестные строители затащили на второй этаж трёхэтажного остова (пол, потолок, лестничные пролёты без внешних стен) корпуса будущей современной клиники. И там трубу бросили у оконного проема, через который был виден прилегающей к стройке пустырь. Огороженная гнилыми необструганными щепками забора территория стройки являла собой открытую кладовку, захламлённую мусором и забытыми стройматериалами – плитами, катушками с кабелем, подушками стекловаты.

Дойти до своего убежища Миша не успел. На серых бетонных плитах, лежащих стопкой грубых цементных вафель, рядом с покрытыми рыжей ржавчиной железными внешними балками первого этажа сидела компания подростков четырнадцати-шестнадцати лет – человек пять. Они играли в карты, и пили из бутылок самый дешёвый красный портвейн. Мишу заметили сразу. Двое самых взрослых парней, патлатых словно орангутанги, наклонились друг к другу, перекинулись парой фраз, и жестами приказав остальным следовать за ними, спустившись с бетонного эшафота, вразвалочку зашагали к Мише.

Этих типов он не помнил. Пацаны не из его школы, и скорее всего большинство из них уже учились в ПТУ. Двоечники-прогульщики. Ждать от них дружелюбной болтовни о смешливых пустяках не приходилось. Мишу окружили с трёх сторон. Главный среди шоблы прыщавых переростков – сутулый, со сбитыми кулаками, колючими глазками дикого кабана, жилистая жердь, выше всех на голову, заговорил первым:

– Привет, малёк. Ты знаешь, что зашёл на нашу территорию?

Миша не растерялся и не испугался.

– С каких это пор заброшенная стройка стала вашей?

Длинный ощерился, показав крупные зубы, один из которых – правый передний, был отбит ровно посередине.

– С тех, как мы сюда пришли. А это будет уже… Санёк, сколько это будет? – спросил он у второго, по значимости, авторитета в их компании – лохматого, квадратноголового подростка со следами пробивающих себе путь на верхней губе чёрных, гадливых усиков.

– Мы пришли сюда в полдень. Сейчас – два тридцать. Значит, это уже будет…

Санёк задумался. В число его достоинств быстрый устный счёт не входил. Сутулый заводила результата арифметических потуг друга ждать не стал и пришёл к нему на помощь:

– Место наше вот уже два с половиной часика. Придётся тебе заплатить.

– За что? – искренне не понял Миша.

– Ты нарушил границу. А ну-ка, выворачивай карманцы.

Миша дёрнулся, намереваясь улизнуть, но был схвачен. Руки ему вывернули, а чужие ловкие пальцы быстренько обшарили карманы. Хулиганы выгребли всю мелочь, оставшуюся после завтрака. Заводила произвёл подсчёт добычи.

– Всего: двадцать три копейки. Не густо. – Он вздохнул, имитируя печаль. – Теперь ты нам должен чирик. Долг чести. Ага.

– У меня нету.

– Конечно, у тебя нету, но ты достань, займи, возьми у мамочки. Да мне по хрену – где, иначе придётся ответить. – Он снова вздохнул и зло щёлкнул зубами.

– Нет. – Миша предпринял безрезультатную попытку вырваться.

– Да, – сказал заводила и вкрутил свою ладонь в лицо Мише.

– Отвали! – Миша покраснел, и завопил фальцетом, от звуков которого ему и самому стало не по себе. Орал, как девочка, только расплакаться не хватало.

– Ай яй яй. Какие грубости. Грязный ротик у тебя, малёк. Санёк, твоя очередь.

Подручный главаря хорошо знал свою роль. Не впервой он принимал участие в обучении молодняка законам уличной жизни. Сграбастав с земли горсть песка вперемешку с разным мелким мусором, он зажал голову Миши подмышкой и втёр грязь ему прямо в губы. Из повреждённой плоти пошла кровь, часть песка, разодрав десны, попала в рот.

– Давай жри, мой хороший! – Длинный зааплодировал, а остальные заржали.

Кто-то из парней, державших его локти, обдав дыханием полным говна, крикнул ему в ухо:

– Утоли голод, ху*сос!

Раздался новый взрыв мартышкиного ржача. Отсмеявшись, подростки принялись Мишу мутузить. Запинав его под чахлый куст акации, они, перекидываясь нецензурными комментариями, пошли обратно к плитам, решив вернуться к прерванной, появлением Миши, партии в «козла».

Силы, дремавшие внутри сознания Миши, сдвинулись со своего ложа. Мускулы обдал жар, кровь забурлила в жилах крутым кипятком. Кости запели. Мише показалось, что тело его раздулось и стало невесомым, одновременно приобретя скорость и мощь боевой машины. Вскочив на ноги, мальчик побежал за обидчиками. Преодолев разделяющие их десять метров за секунду, Миша ударил в ближайшую вытянутую колбасу спины, обтянутую желтой футболкой, двумя кулаками. Попал в поясницу. Подростка подкинуло вверх и он, крякнув, завизжав от боли, бухнулся на живот и завертелся на месте, загребая руками, с опозданием защищая вывернутыми кистями отбитые почки. Не прекращая движения, Миша ворвался в группу хулиганов и, раздавая им увесистые взрослые удары, по силе больше соответствующие профессиональному боксёру, прорвался к его главному сутулому обидчику. Взлетев в воздух, почти на два метра вверх, Миша ударил в лоб пяткой, вырубив заводиле свет. Опускался он на землю плавно, подобно планирующему листу дерева. Тело Миши лишилось веса, а разум приобрёл безжалостность хирургического ножа. Подростки, увидев результаты ярости взбесившегося малька, бросились наутёк. Двое убежали, трое остались лежать.

Миша забрал свои деньги у главаря, попинал валяющихся в пыли хулиганов. Судя по хрусту, сопровождавшему удары, сломал каждому по три-четыре ребра. Закончив процесс экзекуции так и не вернувшихся из тьмы безсознания подростков, Миша отряхнулся и покинул поле боя.

Придя домой, он незамеченным проскользнул в ванную комнату, заперся и умылся. Закончив приводить себя в порядок (на его лице не осталось ни одного синяка, ни одной ссадины, хотя били его не жалея), Миша по-новому посмотрел на себя.

Его мама гремела на кухне кастрюлями, там же играло радио. Он отчётливо слышал и хлопоты матери по приготовлению обеда и звуки популярной музыки. Этот привычный упорядоченный шум различался им очень чётко, разбивался в голове по нотам и всё же у Миши создавалось такое впечатление, что всё доносившееся до него из-за двери происходило в другом мире – параллельном его собственной действительности, куда Мишу затянул случай брутального насилия на стройке. Вспомнив, как всё там происходило, как брызгала кровь из разбитых, перекошенных страхом фейсов врагов, как они подростковой падалью валялись дохлыми щенками, испачкавшимися в коричневой пыли, Миша испытал первую в жизни осознанную эрекцию. Пенис затвердел в стальной штырь, способный, при желании хозяина, пробуравить ткань штанов и увидеть неподдельно приятное удивление Михаила. Сладкая ломота и приближение чего-то большого, катящегося прямо на него, пугало и доставляло неизведанное ранее сексуальное удовольствие.

В синем квадрате зеркала его отражение выглядело отображением бледного призрака. Глаза огромные, горят потусторонним огнём, обычно алые губы выцвели, исчезли. Откровение божественного толка притаилось в углах зеркала и ванной. Засверкали красные фантомы вспышек. Проложив дорожки лучей, они соединились в центре – на отражении переносицы. Розовый туман сполз с поверхности зеркала, и тесное сантехническое помещение квартирки заполнил свет. Стены ванной раздвинулись, растаяли, увеличив площадь убогой ванной до бесконечности. Миша осознал свою исключительность. Пока не принял её, но увидел. Он не такой как все. Сила не беспокоила его. Он не мучился лишними вопросами – "Для чего? Зачем? Почему?". – Так должно было быть и всё, что теперь ему оставалось, так это как можно более подробно ознакомиться с ней, сродниться и стать достойным её.

Из ванной он вышел другим человеком. Следующие три года он стал желанным участником большинства крупных уличных драк. Пацаны из тех, в которых способность к риску перевешивала осторожность врождённого инстинкта самосохранения, переживающие пору полового созревания, превращаясь в мужчин, предпочитали использовать в качестве инструмента приобретения мужественности драки. Для этого они сбивались в стаи, подбирая друзей по территориальному признаку, и ездили в чужие районы на разборки с такими же, как они, парнями, своей агрессией пробивающими себе дорогу в их «светлое» будущее.

Миша не хотел быть центром притяжения для подростков. Ему незачем было создавать банду своего имени. Его вполне удовлетворяло участие в драках в качестве наёмника, на стороне разных групп молодёжи – преимущественно из его района. Несколько раз он пробовал выезжать в рейды на другой конец города в одиночку, но тех достойных противников, с кем бы ему хотелось подраться, он не встречал. А когда он находился в группе они всегда получали то, что хотели. Стая на стаю. Кто кого. Тем парням, на чей стороне выступал Миша, был обеспечен успех.

Очень скоро его слава бойца выросла до общегородской известности. Мишу стали уважать, а пуще бояться. Восприятие личности, замешанной на остром чувстве страха, всегда искажено подспудной ненавистью. Уличные главари звали Мишу на разборки, а тусоваться и править стаями предпочитали единолично, опасаясь конкуренции и влияния непобедимого бойца на умы их несовершеннолетних приверженцев.

Одним из первых среди сверстников Миша познал сладость женского тела. Девственность он потерял в четырнадцать лет. Секс перестал для него быть экзотическим лакомством. Из разряда скабрёзной сказки переместился в ежедневную пряную реальность его будней. Для противоположного пола Михаил выглядел привлекательно, его яркое брутальное мужское начало и внутренняя уверенность служила пахучей, безотказно срабатывающей приманкой. Заводить отношения с девочками он не стремился, получив от них порцию плотских удовольствий, забывал о них, переключаясь на другие попки, сисечки, ножки, зачастую принадлежащие подружкам его бывших пассий. Девушек он совершенно воспринимал иначе, чем парней, – для него они были рангом ниже и, соответственно, какого-то особого уважения достойны не были. Голый секс – всё что его интересовало в них. Попрыгушки-подрыгушки, как он называл то, что происходило между ним и противоположным полом.

В четверг, в прекрасный майский вечер, предстояла жестокая битва с парнями из слесарного ПТУ. Пэтэушники в последние месяцы поднялись, подмяли под себя соседние с их заведением микрорайоны, вели себя нагло, били всех и возомнили себя непобедимыми. Заправлял славной кодлой пэтэушников Борис Жаворонков, по кличке Псих. Называли его так за глаза, при нём произнести такое погоняло означало выписать себе путёвку в травмпункт. Боря зловещий тип, не глупый, настоящий садист, обладал природной силой циркового борца. В драке он бился до того момента, пока противник не терял способность сопротивляться вместе с сознанием. Он умел вести людей за собой, каждый раз выдумывая новые забавы и жуткие игрища для отмороженных стадией ломкого взросления подростков.