Это снова они. Веселая стройка – 2

Это было бы глупо. Строители тщательно вымыли руки и поехали домой, заперев ворота «замка». Ничто не предвещало беды…

На другой день битва с ёлками закончилась рано. Тынис включился в работу и один сделал больше, чем все остальные. Бравый эстонец любил все растения, и они отвечали ему тем же. Странно здесь было то, что он один выглядел чистым и бодрым, тогда как остальные были похожи на тех самых «оборванцев со склада» и тяжело дышали.

– Симой и леттом стройная, фесёлая пыла… – Тынис нежно погладил последнюю ёлку.

– Не могу понять, как тебе это удаётся, – удивлялся Дима.

– Люплю прироту.

– А я люблю деньги и себя, – честно сознался Дима и посмотрел на часы. – Около часа. Нормально. Поехали на халтуру?

– Мошетт, фам там помощь? – осведомился Тынис. Он сильно привязался к строителям.

– Не надо. Там природы нет, – Дэн отправил Колю с Борей по домам и погрузился в машину.

В «левом крыле» банкира стоял странный запах. Пахло какой-то химией и гарью.

– Так я и думал, – сказал Дима. – Дрова ненатуральные были. Наверное, такие на заводе делают из нефти и опилок, а потом раскрашивают. Вы чувствуете запах?

– Да шут с ним! Зато стены просохли, – Славик потрогал стены и удивился: – А что это за хреновина такая? Вчера вроде не было…

Возле камина стояла странная квадратная рамка из почерневших деревянных палочек. Какие-то горелые клочки и пепел лежали на плитке прямо под ней.

– Хм. Странная штука! Что же это может быть? – вертел её Славик в руках.

Андрей побелел, как снеговик, и опёрся рукой о камин.

– Это… это… это…

– Что «это-это»? Опять, как на реке тогда с Виталиком и Димой? «Там… там…»

– Это он… бородатый генерал…

– Ничего не понимаю. Какой ещё генерал?

– Картина… это… это…

Дэн схватился за голову, а Славик бросился подбирать горелые обрывки. Это действительно была та самая картина с бородатым генералом. Точнее, то, что от неё осталось.

– Уголёк с камина стрельнул, – догадался Дима.

– Так… так… Только спокойно! – Славик выпрямился и начал ходить у камина. – Из любого положения должен быть выход… должен быть обязательно…

Дэн наблюдал за ним и напряжённо думал.

– Может, не заметит банкир, что картины нет? Мы и гвоздик выдерем, а стенку покрасим, – предложил Дима.

Не такой был человек банкир. Да и картина вряд ли была дешёвая.

– Андрей! Что там было нарисовано точно? – быстро спросил Славик.

– Дед какой-то… в мундире.

– Ты примерно хоть помнишь, как он выглядел? Можешь изобразить?

– Что-о-о? Да как же я его… изображу вам?

Славик схватил рамку и задумался, а потом объявил:

– Надо её заново нарисовать! Хотя бы примерно!

Дэн разразился проклятьями. Как можно нарисовать что-то, чего уже нет? Никто толком и не помнит этого старика в мундире. Рисовать по словам Андрея? Дак он и объяснить-то толком не сумеет! И главное – кто из присутствующих умеет писать маслом на холсте?

– Дэн, примерно…

– Ерунда полная! Мы даже ПРИМЕРНО не сможем!

– Кто тебе сказал, что мы сами будем рисовать? Наймём художника, – кусал губы Славик. – Поищем в газете объявления и как-то договоримся.

– Я тебе ещё раз говорю, – Дэн задрал голову к потолку, – чтобы что-то нарисовать, нужно это что-то иметь перед глазами! Нет же ничего! Всё сгорело!

О работе не могло быть и речи. Друзья стали бродить по комнатам, переругиваясь между собой. Славик доказывал, что нужно поручить художнику нарисовать «нечто старикообразное» в мундире и повесить на стену. Кто будет присматриваться? Дима убеждал, что лучше ничего не вешать и молча закончить работу. Ничего не видели и не знаем. Какой ещё портрет? Не было его.

У Дэна разболелась голова, и он улёгся на одну из кроватей. Грек слушал соратников и думал о возможной цене картины.

«А вдруг она стоила сто тысяч? Или двести? Банкир нам этого не простит!»

Дэн завертел головой и вдруг вскочил с кровати, как воробушек. На тумбочке неподалёку стояла фотография, где был запечатлён банкир возле камина. Он улыбался в объектив, а за его спиной висела картина. Тот самый бородач в мундире!

Радость была неописуема. Славик вертел фотографию в руках и шутливо ругал Андрея:

– Что ж ты, Андрюшка? Тунгуса изображаешь легко, а какого-то деда не можешь? Встал бы этак и руки держал на шпаге…

– Нет у меня ни шпаги… ни бороды.

– Бороду приклеили б тебе! Технология знакома, а щётка у Тыниса большая.

Все долго смеялись. Потом Дэн спросил:

– Где нам художника-то взять?

– Момент. Побегу-ка я за газетой. Киоск недалеко, – Славик выскочил из комнаты и исчез.

Глава 15.
Странный художник

Славик купил газету в киоске и принялся листать.

– Так… та-а-ак… Должны же быть где-то художники у нас… Какой город без художников? – он пошарил по колонкам объявлений и радостно объявил: – Вот, написано: «художник»!

– А ещё что? – спросил Дима.

– Больше ничего. «Художник», и всё. И телефон дальше.

– Как-то странно выглядит…

– Сейчас узнаем, – Славик залез в ближайшую телефонную будку и набрал номер. – Алло… алло… Вы меня слышите? Алло… Здравствуйте. Я по объявлению звоню… Вы художник? Прекрасно!.. Хороший? Что значит «как могу»? – поразился Славик. – Нам хороший нужен!.. Для чего? Для одной копии картины… Какой картины? Может, вам лучше посмотреть на неё?.. Да, запомню… Улица Текстильщиков, шесть, квартира шесть. Отлично! Можем после пяти подойти?.. Что? Что-о-о-о? – Славик округлил глаза. – Ну ладно. Будем после шести.

– Что он сказал?

– Невероятный тип. Спрашиваю: «Вы хороший художник?» Отвечает: «Как могу!» И, главное – можно прийти к нему после шести вечера. Он до шести молится.

Дэн решил, что ослышался, и переспросил.

– Молится, говорю… После пяти нельзя, а после шести можно!

– Там других художников нет в газете?

Славик долго искал и заявил, что больше никого нет. Времени тоже нет, и выбирать не приходится. Вот пусть Андрей вечером идёт и…

– Как это Андрей? Почему это Андрей? – всполошился названный Славиком персонаж.

– А кто чужую картину у камина поставил?

– А кто его зажёг? И ушёл? И сказал, что не страшно? – напирал Андрей. Идти к молящемуся до шести художнику ему совсем не хотелось.

– От тебя в нашей бригаде меньше всего пользы! – объяснял Славик. – Шпаклевать толком не умеешь, красить – тоже. Если я или Дима будем бегать насчёт картины, то кто же здесь работать будет? У нас осталось только три дня, чучмек ты упрямый! Успеть же надо!

– Один я не пойду… и как хотите…

– Слушай, Дэн! Съезди ты с ним, пожалуйста! – взмолился Славик. – Один он точно или не дойдёт, или чего похуже получится – дойдёт и не то закажет. А мы тут пока стены дошпаклюем с Димой.

Дэн согласился скрепя сердце. Он понимал, что другого выхода нет, и платить за чужую картину (да ещё неизвестно сколько) ему не хотелось.

Возле дома загадочного художника друзья оказались в десять минут седьмого.

– Как ты думаешь, закончил он молиться? – спросил Дэн.

Андрей пожал плечами. Дэн снова посмотрел на часы и толкнул дверь подъезда…

Квартиру открыл какой-то человек в полумраке. В коридоре было темно, и посетителям молчаливым жестом предложили проследовать в комнату. Спотыкаясь о чьи-то ботинки и уронив зонтик, строители вышли на свет. Дэн с любопытством оглядел хозяина квартиры.

Перед гостями стоял молодой человек неопределённого возраста с очень печальными глазами и высоким лбом. Говоря точнее, волосы начинались где-то очень далеко, оставляя на лбу небольшой полуостров треугольной формы. «Лучше бы он сбрил это дело», – подумал Дэн и обратил внимание на чрезвычайную худобу художника. Одежда болталась как на вешалке, а на черепе почти не было мяса, и он хорошо просматривался через бледную кожу. Такие грустные и измождённые фигуры Дэн видел только на фотографиях узников концлагерей или жертв голодомора на Украине.

– Константин Пецовидин, – представился художник гулким голосом и сел на диван. Острые колени чуть не порвали джинсы.

Вся стена позади дивана была увешана иконами самых разнообразных размеров и содержания. Дэну стало неловко и он искоса глянул на Андрея. Тот изучал иконы с нелепым видом. Художник хранил молчание, устремив взор в пустоту. Дэн откашлялся и начал:

– Вы художник?

– Да. Я художник.

– И можете нарисовать картину?

– Да. Я могу нарисовать.

– Это хорошо, – сказал Дэн. Его собеседник отвечал монотонным голосом, как бездушный механизм. Разговаривать было трудно.

– Вот, посмотрите сюда, – Дэн достал фотографию банкира на фоне картины. Художник бросил тоскливый взгляд и опять задумался.

«О чём он всё время думает? И почему грустный такой?»

– Можете нарисовать?

– Этого человека на фото? Могу.

– Нет. Картину, которая за его спиной.

Художник взял снимок своими длинными пальцами и уставился на него. Снова стало тихо. Прошло пять минут.

«Может, он заснул?» – Дэн попытался украдкой посмотреть, открыты ли глаза художника. Ничего не получилось.

– Не могу. Снимок слишком маленький, – объявил тот наконец.

– А если увеличим?

– Тогда могу. Как могу, – художник обратил внимание на Андрея, таращившегося на иконы, и спросил: – Нравятся?

Тот сделал неопределённый жест головой.

– Это всё я нарисовал! – объявил художник и откинулся на диване, скрестив пальцы за головой.

Строители переглянулись. Других жанров живописи в комнате не наблюдалось, что наводило на определённую мысль. Дэн кашлянул и спросил, нет ли ещё чего посмотреть для ценителей прекрасного.

– Есть, – художник встал и двинулся в соседнюю комнату. Друзья прошли следом и застыли на пороге.

Комната была заполнена портретами женщин. Они лежали, стояли, сидели, расчёсывали волосы, вертели цветок, смотрели в окно и находились в прочих бытовых житейских ситуациях. Настораживало только одно: все женщины были голые. И какие-то… частичные, что ли. Никакая из них не была изображена полностью. Одна стояла за шторой, другая прикрывалась копной волос, третья вылезала из воды…

«Как это всё понимать? Он или иконы рисует, или голых женщин! А у нас вообще-то мужской портрет», – размышлял Дэн, внешне изображая восхищение.

К этим портретам Андрей проявил гораздо больше внимания и бродил среди картин с откровенно похотливым видом. Художник грустил в уголке.

Почтенный читатель! Здесь я прервусь ненадолго и попрошу извинения за то, что в описаниях сего живописца постоянно употребляю выражения «художник замолчал», «художник задумался» или «художник сказал грустным голосом». Но что же мне делать прикажете? Он действительно всё время грустил или был погружён в свои мысли. Из песни слов не выкинешь…

– Так, – встрепенулся Дэн. – Ты чего здесь шляешься? Андрей! Бери фотографию и дуй в ателье на соседней улице! Там максимально увеличишь изображение картины и возвращайся скорее.

Андрей взял фото и замялся.

– Что такое опять?

Андрей шёпотом объяснил, что у него нет денег. Дэн был потрясён. Они все неплохо зарабатывают, и у этого барбоса вечно нет денег??? Устраивать скандал в чужой квартире было неудобно, а потому Дэн сунул Андрею полсотни и сделал страшные глаза. Тот загромыхал зонтиком в коридоре и исчез. Снова стало тихо.

– Помолились? – спросил Дэн, чтобы нарушить молчание.

– Да, – с чувством ответил художник и поднял глаза к потолку. Выглядел он очень торжественно.

– Ну и как? Помогло? – Дэн выразился слишком прямо и поспешил добавить: – Помогло как художнику?

– Да. Это так, – художник снова уселся на диван, погрузившись в размышления.

Дэн присел на табурет и начал борьбу с собой. В этой квартире жутко хотелось спать, а потому пришлось напрягать все усилия.

«Почему эти женщины на портретах не произвели на меня никакого впечатления? Ведь они же голые! Может быть, со мной что-то не в порядке? А может, это потому, что они слишком голые и какие-то зелёные местами?»

– Что есть такое душа? – вдруг бросил в пустоту художник.

Дэн вздрогнул и напрягся.

– Что она есть? Некий энергетический сгусток внутри головного мозга или небольшой туманный силуэт в человеческом сердце?

Дэн понадеялся, что художник говорит сам с собой, но тот снова задал свой вопрос и упёрся стеклянным взглядом в лицо собеседника.

– Душа… это… это, думаю…

– Вы не верите в существование души?

На эту тему Дэн никогда не задумывался и постарался ответить крайне дипломатично:

– Душа – это некий энергетический сгусток в человеческом сердце!

Художник всплеснул руками и подошёл к открытому окну.

«Не выбросился бы с горя! Чего ж он худой-то такой? Не ест совсем и вечно думает?»

Дэн быстро попросил чаю, чтобы разрядить обстановку. Сейчас он выпил бы чего и покрепче, но опасался такое спрашивать. Художник кивнул и скрылся за какой-то дверью в коридоре.

Всё это было более чем странно. Дэну уже приходилось бывать в домах этого типа, и он готов был поклясться, что за этой дверью находится туалет, а кухня дальше и налево. К тому же странный хозяин квартиры не озаботился включить свет и находился внутри в полной темноте.

Прошло пять минут. Потом десять. Дэн не выдержал. Он подкрался к двери и прислушался. Было тихо.

«Что он там делает, чёрт побери? Чай заваривает в туалете?»

Дэн постучал. Тишина. Тогда он осторожно открыл дверь.

Художник сидел на краю ванны возле унитаза и думал. Как и следовало ожидать, в туалете было темно.

– Чаю бы мне… хотелось… – с усилием выговорил Дэн.

– Ах да, – художник встал. – Но для этого нужно пройти на кухню!

Дэн не находил слов и громко сглотнул.

Пецовидин включил электрический чайник и достал чашку из шкафа. Он подвинул её гостю и спросил:

– Вам сахара сколько?

– Я сам себе положу! – поспешно ответил Дэн и для начала понюхал сахарницу. В этой квартире можно было ожидать чего угодно! Вроде сахар, на самом деле… Дэн положил две ложки, мысленно ругая Андрея. Сколько можно ходить?

Внезапно в стенку постучали чем-то тяжёлым. Потом ещё раз.

– Стучат, – печально сказал художник. – Как это утомляет!

– Кто стучит?

– Соседи ремонтируют квартиру… Как я ненавижу всю эту стройку и строителей! – Пецовидин скривил тонкие губы. – Самые бесполезные люди на земле!

– Мда-а-а-а…

Чайник вскипел, и хозяин квартиры двинулся с ним по направлению к столу.

– А вы кем работаете? – спросил он.

Дэн с ужасом посмотрел на чайник и быстро ответил первое, что пришло в голову:

– Водитель мусорной машины!

– А ваш спутник?

– Со мной он… Я вожу, а он… он баки высыпает.

Художник налил кипятка в чашку и уселся напротив.

«А заварка где же? Кипяток да сахар только?»

Дэн решил ничего больше не просить и начал мешать сахар в кружке. Его собеседник объявил гулким голосом:

– Вот вы – водитель мусорной машины! И интересуетесь живописью!

«Где этот проклятый Андрей?»

– Что я могу вам на это сказать?

– Что? – насторожился Дэн.

– Ни-че-го. Вот так! – печально сказал художник и снова замолчал.

Зазвонил дверной звонок, и они оба вздрогнули. Пецовидин размеренно зашагал в потёмках и открыл входную дверь.

– Взяли двадцать крон, представляешь? – сообщил начальнику Андрей, доставая из чёрного пакета фотографию.

Дэн подумал, что дал бы даже сотню. Лишь бы Андрей бегал побыстрее.

– Трагедия современного общества! – печально сказал художник, изучая фото. – Вам приходится зарабатывать на жизнь, высыпая мусор из баков, а кто-то… Кто-то просто щёлкает кнопкой и собирает за это деньги!

Андрей ничего не понял и уставился на начальника. Дэн сделал угрожающий жест.

– Что делать? У каждого своя судьба… Вы мусорщики, а я художник…

– Мусорщики???

– А разве нет?

Дэн показал Андрею целых два кулака и вдобавок оскалил зубы. Тот всё понял и кивнул головой:

– Да… у каждого своя судьба… вы художники, а мы мусорим… то есть мусорщики…

– Теперь годится фотография? – вмешался Дэн.

Художник задумчиво грустил. Дэн закряхтел и начал яростно мешать ложкой «чай», брякая изо всех сил. Не помогало. Тогда он просто швырнул ложку на пол, и она оглушительно зазвенела.

– Годится. Могу нарисовать, – пробудился художник.

– Именно то, что на фото? – уточнил Дэн.

– Да. Какие размеры?

К этому Дэн был готов и достал бумажку с размерами.

– Нам это срочно нужно! Крайний срок – послезавтра!

– Приходите послезавтра.

– И будет готово?

– Скорее всего…

Теперь уже печально задумался Дэн. Наконец он тряхнул головой и спросил цену.

– Триста крон, – тоскливо ответил Пецовидин и положил руку себе на лоб.

Цена была хорошая. Даже очень хорошая. Можно сказать, практически даром…

– Нам маслом надо. На холсте, – уточнил Дэн.

– Хорошо.

– Давайте мы вам дадим четыреста… нет – пятьсот крон! И вы нам точно сделаете!

– Не нужно. Я рисую не из-за денег.

– А из-за чего? – спросил Андрей.

Дэн схватил его за рукав и быстро потащил к двери, благодаря хозяина квартиры за отличный чай. Тот стоял с фотографией в руках и смотрел в окно, погружённый в мысли.

В машине Дэн взорвался:

– Почему у тебя вечно нет денег?

– Что-то трачу… что-то мамке отдаю. Вот купил вчера…

– Где ты так долго ходил?

– А что? Вы же чай пили…

– Чай??? – Дэн разразился зловещим хохотом.

– Что такое? Что я опять не так сделал?

Дэн начал возмущаться. Неужели так трудно подтвердить, что мы мусорщики? Какая кому разница? А этот дурацкий вопрос в конце? «А из-за чего?» Слушали бы полчаса неизвестно что!

Андрей вылез у своего дома и напоследок спросил:

– Нарисует он нам к сроку? Успеет, как считаешь?

– Я боюсь, что он нас вообще не узнает послезавтра, – сердито ответил Дэн. – Просто нет другого выхода…

Глава 16.
Чиф-рефриджератор

Рассказ Дэна о странном художнике Дима со Славиком выслушали с большим интересом.

– Какой-то наркоман, – сделал заключение Дима.

– Э-э-э-э, нет, Дима. Верующий человек с иконами по стенам не может быть наркоманом, – сказал Славик. – У кого что болит – он это рисует! Я думаю, что мы имеем дело с религиозным холостяком.

– Почему холостяком?

– Печальный. Рисует голых женщин. В квартире бардак…

– А что болело у того, кто нашего сгоревшего старика в мундире нарисовал? – Дима, как всегда, любил спорить.

– С этим сложнее… Возможно, обожал людей в мундирах. Психологически-сексуальный комплекс. Сам был далёк от армии, но любил военных на подсознательном уровне.

– Что ж он тогда старика-то изобразил? Нарисовал бы молодого красавца с погонами.

– Есть такие, кто стариков больше любят. Например, дети, оставшиеся рано сиротами. Как бы видят в них своих родителей… И вообще – кто из нас здесь Карнеги читает, я или Андрей? Его спроси!

Андрей привычно вздыхал и потел. О художниках он избегал делать выводы.

– Вообще очень интересные люди нам попадаются на жизненном пути, – сказал Славик Дэну. – Обратите внимание, что из всех живописцев в Эстонии нам явно попался самый оригинальный экземпляр. Я тоже поеду в следующий раз… Лично хочется взглянуть на такого уникума.

Два следующих дня пролетели без приключений, за исключением небольшого происшествия.

Тынис обнаружил в огороде гигантскую жабу, и все собрались на неё посмотреть. Жаба тяжело дышала, а при этом угрожающе косилась по сторонам. Славик предложил Андрею её поцеловать и посмотреть, что потом получится, но тот отказался наотрез. Тогда могучую жабу посадили в коробку и поручили тому же Андрею выпустить её в соседнем лесу. Вернулся наш сварщик изрядно помятый, весь в ожогах от крапивы.

– Почти донёс, и вот… высадил, как сказали, – объяснял он, по-стариковски охая. – Она посидела немного да прыгнула… как кенгуру, на меня… Упал в крапиву прямо…

– Такие события только с Андреем происходят, – заключил Славик. – Кино можно снимать по мотивам твоей биографии… Именно там, где собрался падать, обязательно растёт крапива. В Мексике это были бы кактусы, а в Африке – крокодил… Что жабы только на тебя кидаются, я даже не удивляюсь особо.

На даче банкира работы подошли к концу. Оставалось ещё приличное количество краски, которую Славик забрал «на будущее». Вечером друзья отправились за готовой картиной, отпустив Андрея домой.

– Только не забудь, – предупреждал Дэн, – он строителей не переносит!

– Моряков нормально переносит? – Славик потеребил тельняшку на груди.

– Не знаю. Думаю, да.

Славик удовлетворённо кивнул и расправил усы.

Повторилось всё, как в первый раз. Художник молча открыл дверь в темноте и побрёл по длинному коридору. Строители осторожно прошли в комнату. Посреди неё стоял мольберт с картиной, обращённой к окну. Сам художник замер на месте, сжимая в одной руке сразу две кисти, а другой обхватил узкий подбородок. Наличие краски на ладонях его не смущало, подбородок окрасился в сине-зелёные цвета.

– Констатин Пецовидин. Художник, – печально представился он.

«Забыл нас уже! Так я и думал…»

– Вячеслав Рубенс, старший чиф-рефриджератор новейшего авианосца «Эстония», флагмана отечественного флота в открытом море, – лихо рапортовал Славик. – Друга моего вы уже знаете.

Бурная фантазия Славика не знала пределов. Вооружённые силы новорождённой Эстонии были микроскопичны. Дэн не был уверен, что у эстонцев имеется хотя бы эсминец. Не говоря уже о крейсерах и авианосцах. Должность старшего «шефа-холодильника» тоже производила впечатление в своём английском варианте.

– Рубенс?

– Вы что-то имеете против, милейший Пецовидин?

Художник ничего не имел против и только спросил об обязанностях чифа-рефриджератора.

– Этого я не стану открывать гражданскому лицу, – сурово сказал Славик. – Информация о боевом корабле строго засекречена. Могу лишь сообщить, что отвечаю за некие предметы жизненной необходимости для всей команды.

Пецовидин повесил голову и почесал кистью ухо. Мочка окрасилась в красный цвет. Славик показал Дэну большой палец.

– Вы любите море? – художник продолжал глядеть себе под ноги.

– Конечно. Я опытный моряк. Плавал по океанам и не раз тонул…

– Я много раз пытался нарисовать море, – вздохнул художник. – Ничего хорошего не выходит. Начинаю, и потом становится скучно. Однообразное оно какое-то!

Славик сказал несколько общих фраз о море. Что-то вроде: море синее и море мокрое. Его собеседник грустил и морщился.

– Не могу нарисовать…

– Давайте вместе подумаем и найдём выход!

Стали думать вместе, а Дэн вежливо молчал в стороне.

– Могли бы вы нарисовать дельфина? – спросил чиф-рефриджератор.

– Не знаю. Не пробовал.

– А женщину?

– Женщину смог бы.

– Нарисуйте женщину, а кругом волны. Потом женщину закрасите, и останется просто море, – предложил Славик.

Пецовидин несколько оживился и даже попробовал улыбнуться. Получилась этакая гримаса отчаяния и боли. Дэн содрогнулся, а Славик спросил про картину.

– Нарисовал. Почти.

Друзья обошли мольберт и уставились на холст. Старик в мундире получился очень удачно. Дэн посмотрел на фото, приколотое булавкой к мольберту, и не мог понять слова «почти». На его взгляд, картина была закончена. Тем временем художник удалился на кухню.

– Ну что? – спросил Славик. – Похоже?

– Вроде да. Только слишком новая картина получилась.

– Ну ты даёшь, Дэн! Она же только что написана!

– Да я знаю. Но та, на стене, смотрелась постарше… более тусклая и пыльная…

– Это не проблема, – Славик крикнул на кухню: – Художник Константин! Вы гений!

Молчание.

– Пройдёт сто лет, и на вашем доме повесят мемориальную доску!

Молчание.

– Или даже памятник поставят во дворе!

Молчание.

Строители отправились на кухню. Художник Пецовидин готовил себе ужин. Теперь становилось понятно, отчего он такой худой.

На плите стояла старенькая сковородка, но газ под ней не горел. Художник сидел на стуле и размышлял о чём-то очень важном, сжимая в одной руке два куриных яйца. Другая рука теребила колбасный огрызок, который на глазах принимал сине-зелёный оттенок, как и подбородок мыслителя. Холодильник был открыт, холодный воздух струился по кухне.

Славик с треском захлопнул дверцу и потыкал пальцем костистое плечо художника. Тот поднял голову.

– Я говорю: памятник во дворе поставят!»

– Кому?

– Вам. Возможно.

– Хорошо, – художник ни грамма не удивился.

Он поднялся и разбил оба яйца о сковородку. Затем бросил сверху кусок колбасы и уставился в окно. Сковородка стояла по-прежнему холодной. С таким же успехом можно было готовить прямо на столе (да и вообще где угодно). Строители переглянулись.

– Почему на солнце нельзя смотреть? Ведь оно прекрасно! – с чувством сказал Пецовидин. – Как можно нарисовать солнце?

В этот момент в стену опять постучали, и художник обхватил руками голову.

– Мне нужно закончить картину! А мне мешают! – простонал он.

В стену забивали по меньшей мере железнодорожный костыль, она просто ходила ходуном. Славик крякнул и вышел из кухни. Через какое-то время шум прекратился.

– Подонки-строители! – сказал Дэн, чтобы нарушить молчание.

– Да. Вы правы. Это так, – хозяин квартиры схватил сковородку и поставил её прямо на стол. – Сейчас я немного поем и закончу картину.

Дэн догадался, почему поверхность стола покрыта круглыми чёрными пятнами. Видимо, художник не всегда забывал разжигать огонь…

– Вы не голодны? – Пецовидин указал на сковородку. Дэн покачал головой.

Художник невозмутимо взял вилку и попытался зацепить кусок «яичницы». Ничего не получилось, сырая яичная смесь металась, как ртуть. Хорошенько поразмыслив, художник снова поставил сковородку на плиту.

– Не готово ещё. Что ж… Пойдёмте рисовать!

Огня он так и не зажёг.

Водитель мусорной машины и гений Константин вместе стояли перед мольбертом. Вглядываясь в картину, художник подцеплял кистью маленькие комочки краски и пристраивал их на холст. От этого ничего не менялось, и Дэн невольно зауважал мастера.

«Что он там такое видит? Вот сейчас… поставил немного синего на зрачок старика. Капельку просто! И что? То же самое осталось».

Чиф-рефриджератор вернулся, потирая руки. Он посмотрел на картину и шепнул Дэну:

– Ну что?

– Точки ставит местами.

– Мда-а-а… А ужин что, съел?

– Готовит ещё. Без огня.

Славик снова показал большой палец и громко спросил:

– Как обстановка?

– Сегодня жарко, – сказал художник и легонько мазнул красным камзол старика. Самую малость, возле кармана.

– Вы не в курсе, какое сегодня число? День недели?

– Никогда этим не интересовался…

– Понятно. Один в квартире проживаете?

– Я не один, – художник обвёл комнату взглядом. – Со мной мои творенья!

Славик был в восхищении. Дэн не разделил его восторга, посматривая на часы.

– Может быть, уже готово? – спросил Славик. – Старик как живой просто!

– Я вам вот что скажу, чиф-реф… рефриж…

– Можно просто Рубенс.

– Я вам вот что скажу, Рубенс, – Пецовидин сделал трагическое лицо. – Вы не художник, Рубенс! И никогда им не станете! Как вы не видите композиции, Рубенс? Художника нельзя торопить! Его можно критиковать или давать советы. Но торопить нельзя! Вы не чувствуете свет, Рубенс, и не умеете проникать взглядом в глубины портрета…

Дэну хотелось закрыть глаза. Он представил себе, как в далёком семнадцатом веке мрачный инквизитор высказывает всё это тому самому Рубенсу. Питеру Паулю. Тем более что монотонный бас художника Константина как будто доносился из Средневековья. Славик внимал, кивая головой.

– Впрочем, я закончил. Всё хорошо. Всё, – сказал художник и принялся вытирать руки о какую-то тряпку. Дэн обратил внимание, что тряпка была с пуговицами и воротником.

На кухне готовилась яичница…

– Высохнет скоро? – спросил Славик и достал деньги.

– Она уже сухая. Я написал картину ещё вчера. Сегодня лишь немного подправил.

Славик отсчитал деньги. С таким же успехом можно было вручить хозяину квартиры фантики от конфет или старые лотерейные билеты. Он даже не поглядел на купюры и небрежно бросил на пыльный телевизор. Работал художник Константин не из-за денег, и это было очевидно.

Строители двинулись к двери, бережно придерживая картину. У порога Дэн оглянулся. Пецовидин сидел на диване и смотрел в пустоту, скрестив руки на своей плоской груди. Его трагическое лицо очень подходило к компании святых на заднем плане.

– Грандиозный человек! Титан! Непризнанный гений! – объявил Славик в машине. – Натуральный Ван Гог! Картины таких сумасбродов через сотню лет стоят миллионы.

– Не знаю… Мне к его дому страшно приближаться…

– Очень скоро приблизимся, – пообещал Славик. – Я договорился с соседями. Мы им делаем стенку из гипсокартона на следующей неделе.

– Что ты такое говоришь? Этот Ван Гог ненавидит строителей…

– Дэн! Ау-у-у-у! Мы не к нему идём, а к соседям! Он нас даже не заметит.

Дэн прежде не занимался гипсокартоном и не знал ничего про эту работу. Славик вроде бы тоже. Но сейчас обсуждать ничего не хотелось.

Остановились возле дома Славика. Тот вылез с картиной и сказал:

– Пошли со мной. Посмотришь со стороны.

Дэн покорно запер машину. Друзья поднялись по лестнице, и дверь открыла жена Славика. Она уставилась на картину:

– Это ещё что?

– Неважно. Пылесос где у тебя?

– В комнате стоит.

– Неси сюда. И ключи от подвала тоже.

Женщина принесла пылесос. Славик схватил его в охапку и бойко побежал вниз.

Бетонный пол был усеян пятнами краски – когда-то здесь творил художник Дима. Треугольный рояль, кровавые ноты, «Кофе Классика»… Славик прислонил картину к стенке, а затем открыл пылесос.

– Какая-то неправильная пыль, – сообщил он, ковыряясь в фильтре. – От кота шерсти много… На настоящей картине шерсти я не замечал.

Дэн ничего не понял. Славик нашёл какой-то пакет и тщательно выбил туда всю пыль. Потом он собрал пылесос и начал пылесосить пол подвала.

– Соседка жутко надоела, – жаловался он. – То за скамейку меня ругала, то за стекло на двери… А за эти пятна две недели подкарауливала в подъезде.

– Может, их бензином потереть? От пылесоса не выйдут.

– Ты, наверное, решил, что я для неё пылесошу? – усмехнулся Славик. – Мне просто правильная пыль нужна.

«Правильной пыли» скоро набрался целый килограмм, потому что подвал не убирали последние тридцать лет. Славик разобрал пылесос и начал посыпать пылью картину, а точнее – старого генерала на ней. Зрелище было неприглядное.

– Сейчас ты всё поймёшь!

Славик встряхнул картину и принялся дуть изо всех сил. Пыль стояла столбом, Дэн расчихался и закрыл лицо руками. Чиф-рефриджератор поднёс картину к свету, и стало всё ясно.

Портрет старика изменился на глазах. Поначалу он был ярким и сверкающим, но теперь стал серым, тусклым, невзрачным. Подвальная пыль состарила полотно. Если бы всё это увидел художник Константин, то не вышел бы из задумчивости до конца года.

– Завтра повесим на стеночку и будем крепко надеяться, – Славик провожал Дэна с картиной. – Подожди-ка!

Чиф-рефриджератор ловко высыпал пакет с кошачьей пылью в щель почтового ящика под номером три. Потом невозмутимо продолжил:

– Ещё неизвестно, как всё получится. Может быть, мы оказали банкиру великую услугу… Представь себе, что наш художник Константин – непризнанный гений. И что тогда? Окажется банкир владельцем «Портрета старика в мундире» работы самого Пецовидина, величайшего живописца нашего столетия. Представляешь? Обычно так всегда и получается. Цепь случайностей приводит к неслыханной удаче. Можно сказать, что, пока банкир прохлаждается на пляже, его судьба не дремлет!