– Руслан, я прекрасно понимаю все твои опасения, ― сказал Сарычев. ― Я никак не могу подтвердить свои слова, но ты должен мне поверить. Мы нужны друг другу. Если ты поможешь мне решить вопрос с Бартли, я помогу тебе выбраться из этой истории и верну Карину.
– Что будет с Полуяновым?
– Мне он не нужен. Пусть уезжает куда хочет. Мне нужно письмо. Я хочу выменять его на голову Михаила, свою и твою безопасность.
– А если всё это обман с вашей стороны? – внезапно спросил я.
Майор развёл руками.
– Это, Руслан, вопрос доверия. Ты можешь только верить мне или не верить. Если тебе необходимы подтверждения, могу дать слово… Слово офицера.
– Но… – начал было я, однако, вспомнив слова Ракицкого о том, что послание Ногаре подделка, прикусил губу и после небольшого раздумья сказал: – Хорошо. Я принесу вам письмо.
глава 15
Я сидел на заднем сидении припаркованной около универсама «десятки» и безучастно смотрел в окно. Совсем недалеко возвышалась шестнадцатиэтажная высотка моего дома. Я печально разглядывал здание, по своей квартире в котором уже успел сильно соскучиться. Вспомнил раскиданные в беспорядке вещи, разобранную мебель. «Когда всё закончится, надо будет сделать, наконец, ремонт в квартире», – подумал я, краем глаза наблюдая за входом во двор.
Впереди на месте водителя сидел Сарычев, который, держа руки на руле, ритмично постукивал по нему пальцами, смотрел в боковое зеркальце и ждал… Он ждал Бурята. Тот уже пятнадцать минут назад ушёл за письмом Ногаре. Сарычев наотрез отказался выпускать меня из машины, уверенный в том, что за квартирой, а возможно, и за домом ведётся наблюдение. За документом пошёл Бурят. Натянув на свою круглую голову тёмную кепку и надев большие солнцезащитные очки, он скрылся во дворе моего дома. Прошло уже пятнадцать минут, а он всё не возвращался.
– А он действительно по национальности бурят? – нарушил я тишину, спросив майора про его помощника.
– Нет, калмык, – сухо ответил майор.
– А почему же тогда вы зовёте его Бурятом?
Сарычев улыбнулся, посмотрев на меня в зеркало заднего вида, и пожал плечами.
– А бог его знает почему. Ещё на первой чеченской приклеилась к нему эта кличка.
– Вы воевали вместе?
– Да. Он был командиром взвода в моей роте.
– Спецназ?
– Нет. – Майор усмехнулся. – Пехота.
– А как же ФСБ?
– Закончил Академию ФСБ и пошёл работать… А вообще, считай, по знакомству устроили. Родственник у меня в конторе работал.
– Он вас и рекомендовал генералу Пахомову?
Сарычев нахмурился.
– Ты что, тоже шпион, как и Полуянов? – полушутливо, полусерьёзно бросил Сарычев и подозрительно посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
– Да так просто, любопытно было, – сказал я с наигранным равнодушием, опять уставившись в окно.
«Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой», – всплыли в памяти почему-то известные строчки из песни детского мультика. Я отсутствующим взглядом посмотрел на здание универсама, автоматические двери которого с характерным щелчком открывались и закрывались, пропуская внутрь и выпуская наружу немногочисленных летним днём покупателей. А что если?.. Моя мысль уцепилась за маленькую, но характерную деталь рассказа Марины, лаборантки нашей кафедры. Рыжий кагэбэшник… Простой исполнитель со временем стал генералом. А его начальник?
– Пахомов любит рассказывать анекдоты? – неожиданно спросил я.
Сарычев повернулся ко мне лицом.
– Ты это к чему? – изумлённо и настороженно спросил он.
– А ваш родственник в бытность свою, случайно, не был начальником Пахомова?
– На что это ты намекаешь? – Майор заволновался. – Ты хочешь сказать, что мой родственник имеет отношение к вербовке Полуянова?!
– Это возможно.
На противоположной стороне улицы я заметил коренастую фигуру Бурята, который быстро пересёк дорогу. Захлопнув за собой дверь, запыхавшийся, он сразу сказал:
– Поехали быстрей, командир. Тип какой-то пристал. Еле оторвался…
– Письмо?
– Взял. – Бурят вытащил из кармана брюк знакомый мне конверт Верхова и бросил его на переднее сидение.
Сарычев нажал на газ. Машина резко рванула с места, лихо развернулась и полетела в сторону проспекта. Внимательно наблюдая за ехавшими сзади машинами, Сарычев успевал аккуратно лавировать, меняя полосы дороги. Когда майор убедился, что нас, скорее всего, никто не преследовал, он сбавил скорость.
– Что там было? – неопределённо бросил Сарычев, имея в виду, скорее всего, ситуацию с преследователем Бурята.
– Тип какой-то из соседнего подъезда направился за мной, когда я уже выходил со двора. Чтобы оторваться от него, пришлось уйти чуть дальше, перейти улицу в другом месте, поплутать во дворах домов на той стороне и, сделав круг, вернуться к универсаму, – объяснил Бурят.
– Будем надеяться, что ушли… Что с почтовым ящиком?
– Всё как надо. Вскрыл, там ворох рекламы и бесплатных газет, нашёл письмо.
Сарычев усмехнулся:
– Рисковый ты парень, Руслан. А что если твои соседи приехали бы раньше? Или кто-нибудь из их знакомых и родственников проверил бы их почту?
– На конверте мой адрес, подумали бы, что почтальон ошибся, и переложили в мой почтовый ящик.
– Но твой-то почтовый ящик наверняка под наблюдением.
– Риск, конечно, был. Но тут можно было надеяться на то, что, проверив его однажды, все могли о нём забыть.
Майор с сомнением покачал головой и промолчал.
Мы не стали возвращаться в Химки, на съёмную квартиру. Сарычев в районе «Войковской» свернул направо и припарковал автомобиль около старого институтского здания. Тут он раскрыл конверт и внимательно изучил его содержимое, быстро пробежался по тексту письма Верхова, более тщательно и подробно прочитал перевод письма Ногаре. Бурят равнодушно посматривал в окно, я же с нервным ожиданием наблюдал за тем, как майор читает письма.
Закончив просмотр, майор положил все бумаги обратно в конверт, ещё раз задумчиво оглядел его и протянул мне.
– Вы возвращаете письма мне? – искренне удивился я.
– Да. Будешь пока хранить их у себя.
Я понял, что это был особый знак доверия, благородная ответная реакция на моё решение показать исторический документ. Сарычев убедился, что содержание письма соответствует моему пересказу и что я его не пытался обманывать. Сейчас этого ему было вполне достаточно, и он решил со своей стороны проявить добрую волю, оставив бумаги в моих руках.
– Бурят, может, посмотришь провизии где-нибудь на сегодня? – внезапно предложил Сарычев.
Бурят глянул сначала на майора, потом на меня и молча вышел из машины, направившись к ближайшему ларьку.
– Так что там ты говорил о Пахомове? – спросил меня Сарычев.
– Я просто предположил, что его интерес к Полуянову может иметь более глубокие основания, чем просто особое чувство справедливости и возмездия. И причину этого интереса можно найти, если восстановить события двадцатилетней давности.
– Генерал говорил мне, что не имел тогда никакого отношения к делу Полуянова, – грустно произнёс майор.
– Я уверен, что двадцать лет назад он входил в группу, расследовавшую его исчезновение.
– А группу эту мог возглавлять или иметь какое-то к ней отношение человек, устроивший меня на работу к Пахомову, – за меня продолжил цепь рассуждений Сарычев.
– Удивительно, что вы сами не интересовались этим вопросом. Пытаясь знать всё о Полуянове, вы не могли не видеть его дело, не знать тех, кто занимался им в вашей организации.
– Всё не так просто, парень. – Сарычев многозначительно вздохнул. – Дело Полуянова находилось в ведении Первого Главного Управления КГБ. Сейчас это уже другая служба, хоть и родственная нам, – Служба внешней разведки. У неё свои архивы, и просто так они их не раскрывают. Дело Полуянова целиком видел только Пахомов. Он от неизвестного мне источника в СВР получил информацию, что Полуянов должен появиться в Москве. Никто не знал обстоятельств, точной даты и места, где он мог материализоваться. Мне досталась черновая работа. Я с ребятами должен был отследить всех его знакомых и родственников в Москве, а также их связи и отношения и установить негласное наблюдение. Ты попал в мою орбиту только тогда, когда стал встречаться с дочкой Полуянова. Потом второй раз ты засветился у Андреева. Это ещё могло быть случайностью… Когда умер Андреев и стало ясно, что Полуянов пытается что-то отыскать в Москве, мы решили перейти от наблюдения к активным поискам. Встретились с продюсером Кубаревым, мамой Полуянова и его дядей… Жаль, что я тогда не знал, что Ракицкий является твоим научным руководителем. Согласись, это обстоятельство было уже слабо похоже на очередное совпадение. Мы установили бы за тобой наблюдение. А там, возможно, знаменательная встреча Полуянова с тобой закончилась бы тем, что он попал к нам в руки… Но этого не произошло… Погиб Верхов. Дело приобрело совсем скверное продолжение. Кто-то (а тогда мы думали, что это Полуянов) решил пойти на крайние меры, чтобы получить нечто, о чём мы не имели вообще никакого представления. Именно тогда я решил повидаться с тобой. – Майор замолчал, что-то обдумывая. – Твоя встреча с Полуяновым остаётся до сих пор для меня загадкой. Зачем надо было ему встречаться с тобой, рассказывать о тамплиерах, маскировать всё это странным телевизионным интересом и рисковать? Знал ли он уже тогда о гибели Верхова и о том, что письмо было у твоего приятеля? – Сарычев посмотрел на меня.
– Может, он хотел встретиться с Верховым и получить у него письмо. А я на встрече оказался только потому, что Верхов пригласил меня, – сделал я неуверенное предположение. – Верхов так и не появился, зато пришёл я. Он решил познакомиться, пообщаться на тему тамплиеров.
– Возможно, так оно и было… – сказал Сарычев. – Но к тому моменту у Верхова уже не было письма. Он отправил его тебе.
– Сергей хотел обезопасить себя от возможных неожиданностей при встрече.
Сарычев кивнул:
– Похоже на правду… Но внутреннее чутьё подсказывает мне, что ты Полуянову тоже чем-то интересен… Может, тем, что близко знаешь Карину?
Я поджал губы. Мне совсем не хотелось сейчас обсуждать с майором службы безопасности свои отношения с дочкой Полуянова. Сарычев, видимо, заметил это и едва заметно улыбнулся.
– Вы говорите, что вели слежку за родственниками Полуянова, – произнёс я. – Как же Полуянов смог тогда беспрепятственно забрать Карину?
– Мы не вели постоянного визуального наблюдения за ней – слишком накладно таскать за какой-то девчонкой своих сотрудников. Мы надеялись на прослушку телефонов.
– Полуянов звонил Станкевичу по поводу своей дочери.
– Я знаю об этом. – Майор махнул рукой. – Из телефона-автомата с другого конца города… Но что это могло уже изменить? Мы долго шли вторым номером в поисках Полуянова и не знали, что в этом деле у нас есть конкуренты, третья сторона.
– Значит, Полуянов оказался такой же жертвой чьей-то игры, как и мы?
– Это мы сможем понять только тогда, когда его найдём… А сейчас, я думаю, мы должны навестить моего дядю Дмитрия Ивановича Рыбакова, полковника КГБ в отставке. Надеюсь, твоя догадка окажется правильной, – сказал Сарычев, наблюдая, как к машине с полной сумкой продуктов приближается Бурят.
Проявляя максимальную осторожность, Сарычев договорился со своим дядей о встрече. Позвонил не ему, а его соседке из квартиры напротив и попросил пригласить к телефону своего родственника – мол, извините, но телефон, видно, сломался, а дело срочное. Полковник Рыбаков совсем не удивился звонку племянника и выбрал оригинальное место встречи – договорились встретиться в Московском зоопарке.
Мы прибыли на место за час до назначенного времени. Долго из машины наблюдали за окружавшими нас автомобилями. Далее, оставив Бурята за рулём «десятки», мы с Сарычевым некоторое время гуляли между павильонами. В зоопарке, несмотря на летний будничный день, было многолюдно. Великовозрастные родители с не меньшим, а иногда и с большим удовольствием и радостью, чем их чада, разглядывали вальяжных мишек, большеглазых неторопливых страусов, ленивых львов и агрессивно-нахальных кабанов. Подозрительно оглядываясь, я шёл за майором и чувствовал, как далека от меня сейчас была эта удивительно благодушная, расслабленная атмосфера, которая царила в зоопарке.
Майор довольно быстро нашёл глазами среди отдыхавших горожан своего дядю, но совсем не спешил к нему подойти. Седой пожилой мужчина в белой кепке, опершись руками на зонтик, неподвижно сидел на скамейке. Он мирно и абсолютно безучастно, как это могут делать только старики, разглядывал сидевших за высокими клетками орлов, бывших когда-то дикими и свободными, а теперь больше похожих на пыльные чучела. Сарычев внимательно огляделся, пытаясь высмотреть без дела слонявшихся одиноких мужчин, сделал круг почёта вокруг пруда и только потом подошёл к родственнику.
– Ты чего так долго не подходил? Боишься, что ли? – сразу спросил полковник, верный правилам конспирации, до момента нашего появления перед ним и вида не показавший, что заметил нас намного раньше.
– Боюсь, – откровенно признался Сарычев.
Мы с майором сели на скамейку.
– И что же ты натворил? – Рыбаков холодным, мутным взглядом посмотрел сначала на майора, потом на меня.
– Веришь, Дмитрий Иванович, ничего плохого. А вот меня хотят превратить в убийцу и предателя.
– Ну-ну, это серьёзно, – с важным видом протянул старик. – И что произошло?
– Дмитрий Иванович, дело связано с неким Полуяновым. Не знакома вам эта фамилия?
– Как же не знакома… Знакома.
Сарычев нахмурился:
– Хотелось бы услышать о нём.
Рыбаков ещё раз внимательно посмотрел на меня:
– А твой товарищ?..
– Он со мной, – отрезал майор. – Можете не стесняться.
– Ну, что ж, племянник, думаю, ты знаешь, что делаешь, – заметил старик глубокомысленно. – Дело было году в восемьдесят третьем. Я работал в Первом управлении. Костя Пахомов, тогда ещё капитан и мой подчинённый, рассказал мне о своём знакомом историке Полуянове, который, по его утверждению, знает, где может находиться легендарный перстень царя Соломона.
– Пахомов был знаком с Полуяновым? – недоверчиво спросил Сарычев.
– А как же, – уверенно промолвил Рыбаков. – Конечно… Они же были одноклассниками.
– Одноклассниками?! – Поражённый услышанным я привстал.
Полковник смерил меня и майора непонимающим взглядом.
– Так мне продолжать, или вы так и будете с открытыми ртами здесь отсвечивать? – спросил он.
Я сел на место.
– Повстречался я с этим зеленоглазым чёртом. Естественно, сначала инкогнито, не раскрывая своего звания и места работы, чтобы понять, с кем имеешь дело – увлечённым, знающим человеком или сумасшедшим, – продолжил полковник. – Этот самоуверенный парень меня заинтриговал. Он говорил о секретных архивах последних тамплиеров. И это были не просто рассуждения, он называл вполне конкретные места, где могли храниться документы.
– С адресами? – спросил Сарычев.
– Да, с конкретными адресами. Это были три небольшие церквушки на юге Франции, в пределах Тулузы. Полуянов утверждал, что именно в хранившихся там документах можно найти указание на точное местоположение знаменитой реликвии ордена Храма.
– И вы ему поверили? – удивился Сарычев. – Откуда у молодого советского историка, который и за границей-то никогда не был, появилась такая информация?
– Он смог косвенно подтвердить свои слова…– невозмутимо ответил полковник. – Полуянов показал нам письмо своего прадеда Святослава Львовича Ракицкого, датированное 1890 годом и адресованное барону П…
– Барону П.?! – От неожиданности я опять привстал.
Рыбаков замолчал и раздражённо посмотрел на меня.
– Вы так и будете окружающий народ пугать? – Полковник глянул на своего племянника. Тот дёрнул меня за руку и усадил на скамейку.
После непродолжительной паузы Рыбаков продолжил:
– Так вот. Письмо было написано по-французски и действительно содержало информацию о некоем документе, разделённом на три части и спрятанном в неприметных деревенских церквях. Соединённые вместе, эти части документа должны были показать место, где находился перстень Соломона.
– Вы проверили подлинность письма, установили адресата, выяснили, откуда у прадеда Полуянова могли появиться подобные данные? Может, это всё была шутка? – спросил Сарычев.
Рыбаков поморщился. Было видно, что ему не очень приятно вспоминать детали этой истории.
– Мы особенно ничего не стали проверять. – Слова полковника прозвучали устало-виновато.
– А если бы оказалось, что этот барон П. давно воспользовался советом прадеда Полуянова и изъял документ?
– Но письмо ведь не было отправлено. Иначе оно не оказалось бы у Полуянова, – резонно заметил Рыбаков.
– Занимательная история, – проговорил Сарычев. – Получается, что КГБ, самая серьёзная и мощная на тот момент спецслужба мира, получив достаточно отрывочные сведения от рядового научного работника, отнеслась со всей серьёзностью к этой информации, даже не проверив их? – сказал Сарычев.
– Да ничего бы так и не случилось. – Полковник огорчённо вздохнул. – Но я – чёрт меня дёрнул! – решил доложить о полученной информации наверх. Там оказался один весьма высокий чин (не буду говорить его фамилию – упокой господи его душу), который вполне серьёзно интересовался всей этой мистикой. Вот он и дал указание – заняться темой. Мы и занялись. Полуянову организовали через Академию наук командировку во Францию, придали ему в качестве сопровождения своего сотрудника и отправили в Тулузу. Полуянов и наш агент проверили все адреса. Естественно, там ничего не обнаружили. Более того, церквушки оказались совсем уж не такими старыми, чтобы быть хранительницами секретов средневекового рыцарского Ордена. Все три церкви были построены в восемнадцатом веке, то есть спустя четыреста лет после процесса над тамплиерами. Через месяц после начала поисков мы решили их свернуть. И вот за день до отлёта на родину Полуянов исчезает. В гостинице Тулузы находят труп нашего агента. Медики констатировали отравление сильнодействующим ядом. Следов борьбы не было, пузырёк с ядом стоял на столе, посторонних пальчиков в комнате не нашли – официально прошло как самоубийство. Мы долго искали Полуянова, но через год бесплодных поисков списали это дело в архив. Меня за этот провал турнули на пенсию. Генерала так и не дали… Но я ещё хорошо отделался.
– А о Полуянове так никаких сведений и не появилось? – поинтересовался Сарычев.
– Ну почему же! В девяностом году его видели в Риме. Наш агент абсолютно случайно наткнулся на него в одном из ресторанов города. В памяти сработала старая ориентировка (мы после исчезновения Полуянова разослали по резидентурам Европы его фотографию). Агент доложил об этом в Центр. Когда решили установить за Полуяновым наблюдение, его уже и след простыл. И самое интересное выяснилось тогда, когда мы решили проверить личность человека, с которым в тот вечер ужинал Полуянов… Это был некий Джордж Бартли, агент ЦРУ.
На этот раз со своего места молча поднялся Сарычев, а я дёрнул его за рукав рубашки. Рыбаков гневно посмотрел на племянника.
– Ребята, это у вас коллективное? – обеспокоенно и совсем не шутливым тоном спросил он и далее, обращаясь к племяннику, заметил: – Я вижу, Иван, ты уже знаешь, кто такой Джордж Бартли. Что ж, обрисую его портрет вкратце. Бывший кадровый сотрудник ЦРУ из семьи русских эмигрантов, сейчас в отставке. В восьмидесятых годах был помощником атташе по культуре в Москве, имел неплохую агентуру. Большие проблемы нам принёс один его крот в ГРУ. Полковник Зимин. Не слышали об этом деле?.. Большой скандал был. Тогда из-за этого полковника многие по шапке получили. Вышли на него абсолютно случайно. Причём не мы или военные, а милиция. Взяли его на спекуляции валютой в особо крупных размерах – при сбыте попал на милицейского информатора. Заинтересовались, откуда валюта, потянули – оказалось, он на ЦРУ уже пять лет работал. А завербовал его, когда тот ещё за границей под прикрытием служил, наш общий знакомый Джордж Бартли. Бартли и в Москву-то устроили, чтобы он поближе к своему агенту был. Зимин покончил с собой – неаккуратно наша контрразведка сработала. Ну, понятное дело, дипломатический скандал. Бартли объявили персоной нон грата… Закончил он карьеру в США, недолгое время преподавал, а сейчас, кажется, в Англии живёт и работает на какую-то частную контору.
– А что из себя контора представляет? – заинтересованно спросил Сарычев.
– Да ничего, кажется, особенного. Отстойник для работников спецслужб. За хорошие деньги добывают информацию и выполняют другие деликатные задачи.
– А отец Бартли? – поинтересовался майор.
– И про него знаете, – пробурчал Рыбаков. – Загадочный персонаж. Был командиром Красной Армии, перешёл на сторону немцев и сразу попал на работу в идеологическое VII управление РСХА, потом работал над специальным проектом «Мани» под эгидой «Аненербе».
– «Аненербе»? – удивился Сарычев. – Что это такое?
– «Аненербе» (Наследие предков) – специальная научно-исследовательская организация СС. Появившись как частная инициатива некоего лингвиста, мистика и оккультиста Германа Вирта, «Аненербе» со временем по распоряжению Гиммлера стало исследовательской организацией СС, объединившей под своим именем десятки институтов и программ.
– Что представлял собой проект «Мани»?
– В том-то и загвоздка, что никто не знает этого… Все документы по нему исчезли или были уничтожены, никого из тех, кто был задействован в проекте, кроме Леонида Барташевича, мы не знаем. Да и о наличии проекта советские спецслужбы узнали случайно. Изучали имевшиеся архивы РСХА и нашли единственную запись о том, что Барташевич был заместителем руководителя этого проекта. Руководителем проекта значился некий профессор, доктор философии Фридрих Мейер, тоже достаточно таинственная личность – нашими работниками не было найдено никаких фотографий и никаких других упоминаний об этом человеке. Вот и все документальные данные. Никто из немногочисленных работников «Аненербе», попавших в руки советской контрразведки, ничего о проекте не знал. Все, кто мог что-либо пояснить по этому вопросу, оказались на Западе, включая Барташевича.
– Что означает слово «мани»?
– Проблема в том, что даже этого мы не знаем.
Майор удивлённо присвистнул:
– Если подытожить, то получается, что бывший красный командир после перехода на сторону немцев стал заместителем руководителя абсолютно секретного проекта, цели, задачи и даже название которого остаются по прошествии стольких лет для нас полной тайной. Удивительно… Появляется закономерный вопрос: не слишком ли стремительная карьера для обыкновенного предателя? – недоверчиво заметил Сарычев.
Рыбаков согласно кивнул:
– То-то и оно. Это, действительно, казалось подозрительным. Было даже предположение (правда, ничем не подкреплённое), что Барташевич был завербован немецкой разведкой ещё до войны.
– Даже так? – удивился майор.
– Видишь ли, командиром полка Барташевич стал незадолго до войны, а до этого он работал в НКВД и попал в военные, так сказать, по партийной путёвке для укрепления реально поредевших в годы репрессий армейских кадров.
– И как это объясняет подозрение о том, что он был завербован немецкой разведкой?
– Понимаешь, работая в НКВД, он в своё время приложил руку к делу Тухачевского и был там не последним исполнителем… А тебе наверняка известно, что дело Тухачевского во многом было запущено благодаря дезинформации, которую немцы подбросили нашим. Та ещё история была!
Сарычев покачал головой.
– А ты-то откуда всё это знаешь? – спросил он дядю.
Тот махнул рукой:
– Да, по делу Зимина пришлось в своё время копать информацию на Бартли, вот и осталось в памяти у меня его досье… – Рыбаков откинулся на спинку скамейки и вытянул свои худые ноги. – Ладно, я ответил на твои вопросы. А теперь ты расскажи мне всё, что с вами произошло, да пообстоятельнее.
Сарычев, ничего не скрывая, подробно рассказал о своём, моём, а точнее уже сказать, нашем деле, начав с появления у Пахомова информации о прибытии мятежного историка в Москву и закончив удачным возвращением письма Ногаре в мои руки. Рыбаков внимательно выслушал рассказ майора, по ходу его не проронив ни слова, а по окончании некоторое время сидел молча, опершись руками на зонтик и замерев в раздумье.
– Да-а, красавцы, – протянул Рыбаков, – попали вы в переплёт. А я-то думаю, что это Костя Пахомов вдруг вспомнил обо мне, старике. Звонил вчера, приглашал на встречу ветеранов, интересовался, как часто племянник меня навещает, не забывает ли родственника… Лиса рыжая. Ни полслова о том, что ты в розыске.
– Что посоветуешь? – грустно спросил Сарычев.
– По-хорошему вам, ребята, надо найти зеленоглазого чёрта Полуянова. Всё в него упирается. Но если это невозможно или занимает много времени, надо выходить на Пахомова. Я так понимаю, что подстава не без его помощи была организована. Пусть переводит стрелки на Мишу – всё равно уже материал отработанный, – а вы ему за это письмецо. И лучше подстраховаться – получить не просто заверения, а конкретные доказательства того, что против Мишки дело заведено. Переговоры стоит зафиксировать, лично не встречаться, тихо отсидеться в укромном месте до финала. Как дело дойдёт до конкретики, сообщите, позвоню и генералу, и ещё кое-кому. Топить Костю не стоит, но показать, что и на него управа найдётся, надо.
– А может, с Бартли пообщаться?.. – Сарычев, как не уверенный в своём решении ученик, вопросительно посмотрел на Рыбакова, своего опытного и рассудительного учителя.
– Забудь, – решительно отрезал тот. – Вести переговоры надо с тем, кто может повлиять на твою судьбу и кто боится здесь что-то потерять. Прыгнешь через голову Пахомова и сразу проиграешь. Бартли, как появился, так и исчезнет, его словам грош цена. Ему главное – своё получить, отработать заказ, а что там завтра здесь будет, его не интересует. Мало того, что продаст, не задумываясь, так наши ещё вам этот финт припомнят. Сунетесь к Бартли – и можете на себе крест ставить.
Полковник посмотрел на часы, давая понять, что аудиенция закончена. Намёк был понят. Мы с Сарычевым встали, собираясь уходить.
– А ты, зять, – вдруг обратился Рыбаков ко мне, беспардонно намекая на мои особые отношения с семьёй Полуяновых, – подумай хорошенько. Думаю, не развлечения ради Полуянов с тобой встречался. Ты ему зачем-то нужен, недаром он на будущую встречу намекал. Возможно, и ключик к пониманию этого тебе какой-нибудь оставил… Поразмышляй об этом.
И на прощание старик ещё раз оценивающе окинул меня своим мутным, подозрительным взглядом. У меня сложилось стойкое впечатление, что я ему сильно не понравился.