Уже к девяти утра мы с Сарычевым без приключений добрались до места. Померанцев был вторым по счёту переулком, если идти по Остоженке от метро «Парк Культуры». Расположившись в сквере перед Московским государственным лингвистическим университетом, мы некоторое время внимательно разглядывали стоявший через дорогу от университета дом, на котором висела табличка с цифрой «3». Серое пятиэтажное здание с большими окнами, высокая арка, два подъезда с железными кодовыми дверями, маленькая металлическая табличка с надписью, гласящей о том, что в этом доме жил Есенин с июня по декабрь 1925 года, и средних размеров указатель с рекламой какого-то кафе в конце переулка.

– И что теперь? ― спросил я, не сводя глаз с дома.

Разглядывая издалека окна здания, я хотел увидеть хоть какой-нибудь знак, подтверждающий мою догадку. Неужели они здесь? Мне казалось, что дверь сейчас вот-вот откроется, и я увижу Полуянова, а может быть, Карину. Одна мысль об этом заставляла моё сердце учащённо биться. Я очень хотел её увидеть, я должен был быть уверен, что с ней всё в порядке, что она в безопасности, и у неё всё хорошо… Да что там говорить! Я просто соскучился, устал и хотел поставить точку в этой странной истории. Всё должно было закончиться хорошо. Полуянов исчезнет так же, как и появился, а Карина останется со мной. Это было бы справедливо…

– Если всё действительно так, как ты рассказал, то Полуянова здесь быть не должно, ― вдруг беспристрастно заявил Сарычев.

– Но почему? ― Я удивлённо посмотрел на майора.

– Слишком уж это откровенно, ― недоверчиво сказал Сарычев. ― Этот адрес – только начало ниточки, которая должна привести нас к Полуянову.

– Но что же дальше делать?

– Для начала надо проверить дом, ― ответил майор и направился к зданию.

Через арку мы попали в маленький дворик здания. Там практически не было свободного места, он был полностью заставлен «ракушками». Оглядевшись, мы вернулись к дверям. Сарычев стал по порядку нажимать номера квартир на домофоне. В первом подъезде нам так никто и не ответил. Перебрав большинство безответных комбинаций цифр на двери второго подъезда, мы вдруг услышали недовольный старческий голос.

– Кто? ― задала вопрос неизвестная старушка.

– Милиция, откройте, ― со всей строгостью в голосе ответил Сарычев.

На этаже нас встретила полная пожилая дама. В квартиру она нас не пустила. Подозрительно оглядев меня и майора с ног до головы, она подробно изучила липовое удостоверение Сарычева и недружелюбно спросила:

– Что вам нужно?

– Мы ищем одного человека. По нашей информации он должен был появляться в этом доме, ― сказал Сарычев и показал фотографию Полуянова. ― Не видели его?

Старушка, прищурив свои маленькие глазки и выпятив губу, внимательно посмотрела на фото.

– Опять? ― вдруг сказала она.

– Что «опять»? ― не понял Сарычев.

– Вы же приходили несколько дней назад. ― Старушка исподлобья глянула на майора.

– Это были наши сотрудники, ― не растерялся Сарычев.

– Вы что, теперь каждый день к нам будете приходить? ― Определённо, суровая дама была настроена отрицательно по отношению к нам.

– Так вы видели этого человека или нет? ― ещё раз, сурово сдвинув брови, настойчиво спросил Сарычев.

– Конечно, нет. Я его ни здесь, ни где-либо ещё никогда не видела. И об этом я уже рассказывала вашим сотрудникам.

– Лейтенанту Касымову? ― поинтересовался Сарычев, молниеносно взяв откуда-то с неба незнакомую фамилию.

– Нет… ― пробормотала старушка. ― Как же его… Фамилия у него была похожа на Иванова, но другая… Иваненко, да-да, Иваненко… Следователь по особо важным делам. Да, точно, Иваненко…

Мы поблагодарили старушку за сотрудничество и быстро ретировались.

На улице Сарычев вытащил сигарету и, задумчиво покрутив её в руках, закурил.

– Обознатушки, ― объявил он. ― Мы опять не первые. И опять некий Иваненко… Бартли, видимо, оказался сообразительнее нас и уже проверил эту версию.

– Но неужели это всего лишь совпадение и Есенин с Померанцевым переулком здесь ни при чём?!

– Возможно, и так… Надо поразмышлять над этим. ― Сарычев ещё раз оглядел здание. ― Ты есть не хочешь? ― спросил он неожиданно. ― А то ведь мы не завтракали с тобой сегодня. Я тут неподалёку, на Остоженке знаю приличную и недорогую точку, как раз для таких бомжей, как мы с тобой.

Сарычев повернулся и зашагал в сторону улицы. Я автоматически поднял глаза. Прямо передо мной висела реклама кафе. Непритязательно выполненный, с поблёклыми красками указатель – стрелочка направо, в сторону Померанцева переулка, адрес и надпись «Кафе Гранат». Я мельком посмотрел на эту вывеску, повернулся и уже направился вслед за Сарычевым, но непонятный внутренний толчок заставил меня остановиться. Я ещё раз поглядел на указатель. Что-то, непонятно что, заинтересовало меня в нём. Непостижимая магия букв приковала моё внимание. Спроси меня в этот момент, что я хотел увидеть на этой вывеске, я не ответил бы ни за что, но непонятная сила притяжения удерживала меня на месте.

– Ты чего? ― спросил Сарычев, обернувшись.

– Может, посетим это кафе? ― Я кивнул в сторону рекламы.

Майор щелчком пальца скинул пепел на мостовую и посмотрел на указатель.

– До этого кафе метров сто… Что-то интересное?

– Не знаю, это название…

Сарычев подошёл ко мне поближе.

– Гранат? У тебя есть какие-то ассоциации со словом «гранат»? ― заинтересованно спросил он.

– Да, но это такие мелочи… ― вдруг вспомнил я, не решаясь даже сказать об этом. ― Полуянов… Полуянов при встрече со мной пил гранатовый сок.

– Ты не говорил мне об этом, ― рассеянно пробормотал Сарычев и внезапно хлопнул себя ладонью по лбу. ― Ну, конечно же! Кто будет говорить о таких мелочах, о них даже не помнят. Любой нормальный человек даже не обратит на это внимания. Какая разница, кто и что пьёт, когда все ищут смысл в озвученной информации. Ты, рассказывая о встрече с Полуяновым, даже не помнил об этом и именно поэтому сохранил это в тайне. И никто, кроме тебя, не обладал этой информацией. Ты бы и сам ничего не вспомнил, если бы не внешний визуальный толчок. Гениальное и простое решение! Полуянов вложил в твою память, как в коробочку, тайный ключик, который сам и выскочил в нужный момент.

Я вспомнил расползавшуюся в моей рюмке тонкими линиями мутно-красную каплю гранатового сока и извиняющиеся слова Полуянова: «Это гранатовый сок». Если Сарычев прав, уже в тот момент Полуянов предвидел всё, что могло произойти и произошло впоследствии! Он знал, что письмо может оказаться у меня, он знал, что я буду искать его, и оставил закодированное сообщение, где слова и образы, перемешавшись, указывали путь к нему.

В маленьком заведении общепита под вывеской «Гранат», находящемся в полуподвальном помещении небольшого административного здания, было всего пять круглых столиков. Оно только что открыло свои двери, и мы с Сарычевым были в это утро здесь первыми и единственными посетителями. Молодая официантка с интересом наблюдала за нами, когда мы, оглядываясь по сторонам, выбирали себе столик. Наше неподдельно сильное любопытство к окружающей обстановке и находящимся в кафе вещам, вероятно, удивило девушку – это было заметно по её внимательному взгляду. Тем не менее она молча принесла нам меню и предупредительно отошла в сторону, давая нам время на выбор.

– И что теперь делать? ― нетерпеливо спросил я майора, быстро и бессмысленно переворачивая страницы меню.

– Позавтракаем, раз уж появились здесь, ― ответил Сарычев. ― Я, пожалуй, возьму салатик «оливье», котлетку «по-домашнему» и чай. Привык, знаешь ли, с утра кушать плотно… А ты что?

– Может, спросить её о Полуянове, показать фотографию? ― волнуясь, прошептал я. Отлистав меню до последней страницы, я начал перевёртывать листы в обратном порядке.

– Ты что есть будешь? ― почти по слогам повторил свой вопрос Сарычев, укоризненно посмотрев на меня.

– Только кофе.

– И всё?

Я кивнул. Мы сделали заказ, девушка дежурно улыбнулась нам и исчезла за неприметной дверью около бара. Прошла, наверное, всего одна минута, и из этой же двери вышел молодой парень. Заинтересованно окинув нас взглядом, он прошёл к стойке бара, порылся в каком-то ящике, что-то взял и исчез за дверью. Некоторое время мы сидели молча. Я барабанил пальцами по столу, а Сарычев, скрестив руки на груди, спокойно и с вниманием рассматривал развешанные на стенах кафе картинки и фотографии.

– Куда же она подевалась? ― Я нервничал. ― Надо было спросить у неё про Полуянова.

– Успокойся, сейчас мы всё узнаем, ― произнёс майор в тот момент, когда дверь снова открылась, и в помещение опять вошёл парень. Неуверенно потоптавшись на месте, он всё-таки подошёл к нам и спросил, обращаясь ко мне:

– Вас зовут Руслан?

Я быстро кивнул.

– Это вас, ― сказал парень и протянул мне мобильный телефон.

Мы с Сарычевым переглянулись. Я взял телефон, и парень, больше ничего не объясняя, отошёл обратно к барной стойке. Осторожно, как будто у меня в руках находился опасный инструмент вроде бритвы или ножа, я поднёс трубку к уху и негромко сказал «да».

– Руслан Кондратьев? ― раздался голос незнакомой женщины.

– Да, ― нетвёрдо ответил я.

– Запомните место и время, ― сказала незнакомка. ― Двенадцать часов дня. Памятник Энгельсу на Остоженке. Там вы встретитесь с человеком, которого ищете. Мобильный телефон оставьте у себя.

– Кто вы? ― спросил я.

– Не важно. Приходите на встречу один. Вы всё узнаете. Счастливо.

В трубке послышались короткие гудки.

– Номер определился? ― сразу поинтересовался Сарычев.

– Нет.

– Эй, друг, ― окликнул майор парня, который стоял за барной стойкой и с любопытством наблюдал за нами. ― Кто это был, и чей это телефон?

Парень виновато улыбнулся:

– К сожалению, я не могу сказать, кто вам звонил. Извините, но мне поручено было только передать вам этот телефон. Я его вам и передал.

Сарычев озадаченно почесал подбородок.

– Хорошо, ― пробормотал он задумчиво, как бы решая что-то про себя, и повторил через мгновение более уверенно, видимо, уже приняв решение: ― Хорошо… А когда будет готов наш завтрак?

– Уже несут. ― Парень был рад, что так быстро и безболезненно отделался от наших расспросов. Он хотел чётко и последовательно придерживаться данных ему инструкций хранить молчание. Но в то же время он был благодарен нам за то, что мы не проявили бессмысленной настойчивости в желании узнать всё именно от него и немедленно.

Через пару минут появилась наша внимательная официантка, которая аккуратно выгрузила с подноса на стол наш нехитрый заказ.

Без пятнадцати двенадцать я уже находился около памятника Фридриху Энгельсу, верному соратнику первого коммуниста и известному капиталисту по совместительству. В июльский день на площади было особенно малолюдно, и моё одинокое присутствие около памятника-раритета советских времён было, наверное, чрезвычайно подозрительно. Я бродил около памятника, сцепив руки за спиной, и рассеянно поглядывал по сторонам. Периодически я нервно поправлял незаметным, почти автоматическим движением руки маленький микрофончик, который прицепил мне Сарычев за воротником куртки – было непривычно и неприятно играть роль ходячего ретранслятора. За мной наблюдали, меня подслушивали. Пусть даже это был Сарычев, и пусть это было необходимо для моей безопасности, – всё равно это мне казалось не совсем честным ходом в нашей партии с Полуяновым. Я очень волновался, сердце учащённо билось. В отдельные моменты охватившего мой разум беспокойства, я мысленно куда-то проваливался, я забывался и ничего не видел перед собой, полностью погружаясь в свои мысли и ожидания. Осознав, что не смогу успокоить своё волнение, я сел на скамейку и стал отстранённо наблюдать за находившимся через дорогу от меня выходом из метро. Мимо быстро пролетали одинокие автомобили, немногочисленные неторопливые прохожие долго стояли на пятачке около метро, решая, куда отправиться на прогулку – на Гоголевский бульвар, в сторону Пречистенки или к храму Христа Спасителя.

Он появился абсолютно внезапно ровно в двенадцать часов, вырос, словно из-под земли, поблизости от скамейки, на которой я сидел. От неожиданности я даже вздрогнул и немного отодвинулся. Аккуратный, в светлом льняном костюме и белоснежной рубашке, Полуянов стоял рядом и внимательно рассматривал меня неподвижным взглядом своих зелёных глаз.

– Добрый день, Руслан. Я рад, что вы пришли, ― сказал Полуянов абсолютно спокойно. ― Я не сомневался в том, что вы отгадаете мою загадку.

Я растерялся, словно и не был готов к появлению человека, которого страстно хотел найти во время своих злоключений. Я молчал, не в силах что-либо ответить, и, не отрываясь, глядел на Полуянова. Непонятный комок застрял у меня в горле, мешая произнести дежурное приветствие. Наконец я поборол внезапно охватившее меня оцепенение и приглушённо пробубнил:

– Добрый день…

Полуянов улыбнулся, показав ровный ряд своих белых зубов.

– Давайте покинем это открытое место, ― вдруг предложил он, бегло оглянувшись. ― Нам, людям, находящимся в розыске, лучше найти более укромный уголок.

Мы пересекли улицу и, зайдя в помещение старого двухэтажного дома, оказались в небольшом грузинском ресторанчике. Там нас радушно приняли и усадили за стол около окна. Мы были единственными посетителями.

– Несмотря на то что ресторан грузинский, здесь варят очень неплохой бразильский кофе, ― заметил Полуянов. ― Закажем по чашечке?

Я неуверенно кивнул.

– Вы хотели меня видеть, ― сказал я.

Полуянов усмехнулся.

– Не меньше, чем вы меня, ― парировал он. ― Впрочем, не важно, кто кого искал. Главное, что мы наконец встретились. Теперь наше положение обязывает нас быть вместе… Тем более, что сейчас вы не менее разыскиваемая личность, чем я.

Полуянов аккуратно, чтобы не заметили официанты ресторана, передал мне сложенный пополам листок бумаги. Я осторожно развернул его. Сверху большими буквами было напечатано «розыск», а под этим кричащим словом – две фотографии, моя и Сарычева с подробной информацией о нас – возраст, рост, цвет волос и глаз, особые приметы. Текст извещал, что мы разыскиваемся за убийство. Я поспешно сложил листок бумаги пополам и спрятал его в карман.

– Сорвал на память с одного из стендов около отделения милиции, ― объяснил Полуянов и с интересом спросил: ― А Сарычев – это кто?

– Мой товарищ, ― нерешительно ответил я.

– Да, да, понимаю, ― Полуянов постучал пальцами по столу, выбивая непонятный ритмический узор звука. ― Он где-то рядом?

– Да, ― подтвердил я.

– И слушает нас?

Я ничего не ответил и невольно поправил воротник куртки.

– Не беспокойтесь, Руслан. ― Полуянов опять улыбнулся, заметив, как я сделал машинальное движение рукой. ― Это вряд ли что-то изменит. Я доверяю вам, а значит, доверяю и вашему выбору и вашему решению сохранить свидетельство нашего разговора.

– Где Карина? ― спросил я.

– Она в безопасности, ― коротко ответил Полуянов и добавил: ― Я думаю, вы её скоро увидите.

– Кто была та женщина, которая говорила со мной по телефону?

– Моя старая знакомая, хозяйка заведения под вывеской «Гранат», ― ответил Полуянов. ― И раз вы сейчас здесь, значит, мой план благополучно сработал.

– Вы были уверены, что я догадаюсь о том, где вас следует искать?

– Я надеялся на это.

– Но почему вы оставили закодированное сообщение о том, как вас найти, именно мне?

– Потому что мне нужно письмо Ногаре, а оно находится у вас, Руслан, ― невозмутимо произнёс Полуянов.

Принесли две чашки чёрного кофе. Полуянов сделал глоток и удовлетворённо щёлкнул языком.

– Действительно, неплохой кофе, ― сказал он и откинулся на спинку стула. ― Я думаю, нам нужно многое друг другу рассказать… Так уж получилось, что волею судьбы вы оказались вовлечены в ход происходящих событий. Подозреваю, что это обстоятельство не только создало вам ряд неудобств, но подвергло вас прямой опасности. Мне искренне жаль, что так получилось. Поверьте, я совсем не хотел, чтобы кто-нибудь пострадал из-за меня. Но… что произошло, того уже не изменить, и сейчас надо понять, как можно исправить ситуацию… Самое главное, вы должны чётко осознавать, что происходит вокруг. И будет, безусловно, честнее и правильнее в наших отношениях, если я расскажу вам о том, что же действительно приключилось со мной.

Полуянов достал пачку сигарет «Gitanes» и неторопливо закурил.

– Полагаю, нет нужды пересказывать вам историю моей московской жизни. Я знаю, вы виделись с моей мамой, общались с моей дочкой и моим научным руководителем. Возможно, вы даже обсуждали ситуацию с хорошо известным вам Стефаном Петровичем Ракицким, моим дядей. В любом случае у вас есть вполне объективное представление о том, кем я был раньше – хорошим сыном, любящим мужем, внимательным отцом, перспективным учёным… Всё это было и в одночасье исчезло. Спросите, почему?.. ― Полуянов сделал небольшую паузу. ― Виной тому моя страсть к поиску тайного в истории и… пара исписанных клочков старой бумаги. О первом документе вы наверняка уже знаете и читали его. Это письмо канцлера Ногаре. ― Полуянов посмотрел на меня, стараясь оценить мою реакцию, и продолжил: ― Второй документ – это послание моего прадеда, Святослава Львовича Ракицкого некоему барону П.

Я отвёл свой взгляд, и это не осталось незамеченным.

– Вы знаете и об этом письме? ― заинтересованно спросил Полуянов.

Я утвердительно кивнул.

– Значит, вы виделись с Рыбаковым?

– Да, мы разговаривали с ним, ― сказал я.

– Что ж, это облегчит мою задачу. ― Полуянов одним глотком допил кофе. ― Вкратце история такова. В нашем семейном архиве хранились два странных письма, обращенных к одному адресату, загадочному барону П., но разделённых пятьюстами годами. Удивительным было не только это необъяснимое сходство, но и само содержание этих посланий. Первое представляло собой отчёт французского канцлера, тайного альбигойца, о разгроме ордена тамплиеров; второе сообщало о существовании удивительной реликвии тамплиеров и указывало вполне конкретные адреса хранения неких документов, указывающих на местонахождение этой реликвии. Оба послания на протяжении долгих лет хранились в нашей семье и передавались от отца к сыну. Информация о них держалась в тайне. В семьдесят втором году умер мой дед, Пётр Ракицкий. Так получилось, что незадолго до смерти он поссорился со своим единственным сыном. Старик сильно обиделся на Стефана Петровича и даже отказывался с ним говорить. В чём была причина размолвки, осталось тайной. Тем не менее, я думаю, они не поняли друг друга, когда Пётр Ракицкий решил поделиться своими знаниями со Стефаном. Как бы то ни было, перед смертью дед передал письма мне, своему внуку, а не сыну. Мне тогда было всего пятнадцать лет.

– Получается, Пётр Ракицкий сознательно лишил своего сына права владеть семейными реликвиями? ― спросил я.

– Вероятно, обида была очень сильной, и впервые в истории нашей семьи традиция была нарушена. Письма перешли по наследству не от отца к сыну, а от деда к внуку.

– Но Стефан Петрович знал об этих письмах?

Полуянов немного замялся:

– Я точно знаю, что он видел и читал письмо Ногаре. Но я не уверен, что Стефан Петрович был в курсе того, что существовало ещё и послание его деда Святослава Ракицкого, рассказывавшее о тайниках во французских церквях.

Я вспомнил седовласого профессора. Он в самом деле ни словом не обмолвился о втором письме. Но неужели он действительно ничего о нём не знал?

– Когда мы были наедине с дедом, ― продолжил рассказ Полуянов, ― он отдал мне письма, взяв обещание сохранить всю информацию, которая в них содержалась, в тайне. Дед сказал мне, что мы не вправе раскрывать тайну писем, потому что являемся лишь их хранителями, но не владельцами. Он добавил, что эти послания может сделать достоянием гласности только их хозяин, который рано или поздно появится.

Руслан, вы не представляете, что значил для меня, подростка, этот доверительный дар деда. С этих писем для меня началась взрослая сознательная жизнь. Поначалу я даже не представлял всей ценности этих документов. Но их обладание послужило стимулом для погружения в исторический материал. Я читал всё, что так или иначе было связано с тамплиерами, забивая свою голову подчас абсолютно далёкими от реальности горячечными выдумками безумных авторов. Я читал их книги и чувствовал своё превосходство. Посудите сами, как я мог относиться к диким предположениям графоманов от истории, когда держал в руках ключ к истине – ведь я-то знал, в чём состоит секрет тамплиеров! Это было прикосновение к тайне. Передо мной в форме пожелтевших листков бумаги лежала сокровенная историческая истина, которой монопольно обладал только я… С годами, когда я уже стал взрослым, тяга ко всему, что так или иначе было связано с орденом Храма, превратилась в страсть. В своих рассуждениях я отталкивался от очевидного для меня факта существования тайной реликвии тамплиеров, и со временем, сопоставив реальные исторические свидетельства о деятельности ордена, решил для себя, что этой реликвией должен был быть перстень царя Соломона.

– Но почему именно перстень царя Соломона? Неужели туманные намеки Вольфрама фон Эшенбаха и мистические озарения Елены Рерих могли стать достаточным основанием для таких выводов? Ведь никаких достоверных подтверждений этой версии нет.

– Как нет никаких подтверждений тому, что это могло быть что-либо иное. Как, впрочем, и нет никаких прямых подтверждений того, что реликвия тамплиеров вообще существовала, ― нисколько не смутившись, ответил Полуянов. ― Святой Грааль, древние несметные сокровища Востока, вывезенные из Иерусалима, алхимическое золото, тайные документы царских еврейских родов и династии Меровингов… На что способен воспалённый человеческий разум, ищущий подтверждение мистическому источнику своих фантазий? При отсутствии неопровержимых свидетельств он строит свою реальность, хватаясь за соломинку искажённого исторического факта. Но человеческий разум не зря испытывает особое притяжение к этой теме – в истории ордена есть тайна, которую, возможно, специально пытаются скрыть под валом мистических небылиц…

Почему перстень Соломона?.. Считайте это моим вкладом в копилку неподтверждённых вариантов истории о тамплиерах. До определённого момента я, будучи здравомыслящим человеком и учёным, относился к своей версии лишь как к игрушке своего исторического сознания, являющейся ещё одним возможным вариантом объяснения тайны истории ордена Храма… Ещё одним из многих… Но со временем моё отношение изменилось.

Я страстно желал поделиться с кем-нибудь своим сокровенным знанием, не ограничиваясь ролью простого хранителя, и проверить свои предположения о природе реликвии ордена Храма. Я ощущал свою избранность и разрывался между желанием сделать содержание писем достоянием научной общественности и чувством долга перед памятью деда. Искушение тайной было слишком велико. В какой-то момент я сломался и решил показать письмо Ногаре своему научному руководителю. К тому времени я уже защитил диссертацию и выпустил в соавторстве с Андреевым книгу о тамплиерах. Я считал себя уже не просто его учеником, а коллегой академика. Я показал письмо Ногаре Андрееву, тот сразу заявил, что это подделка. Я настаивал на экспертизе – для этого крайне необходимы были связи академика с его знакомыми французскими историками. Он отказался мне помочь, заявив, что не собирается ввязываться в авантюры. Я был взбешён. Именно тогда у меня возникла идея самостоятельно проверить достоверность сведений, содержащихся в письме моего прадеда. Для этого мне надо было попасть во Францию. На научную заграничную командировку в ближайшие годы я мог не рассчитывать. А иначе учёному выехать из СССР было невозможно. Оставался один путь – обратиться прямо в КГБ.

– Это было рискованное решение, ― заметил я.

– Чистой воды авантюра, ― согласился со мной Полуянов. ― Но я был молод и самонадеян. Я обратился за помощью к своему школьному товарищу, Константину Пахомову, который служил в КГБ, и тот организовал мне встречу с Рыбаковым. Я показал полковнику письмо Святослава Ракицкого… И, представляете, моим мистическим проектом заинтересовались! Через Академию наук была организована научная командировка во Францию. Перед отъездом я отдал письмо Ногаре, о котором в КГБ не подозревали, на хранение Андрееву. Тот сначала даже не хотел его брать, но потом согласился. Вскоре мы, я и мой сопровождающий из спецслужб, оказались в Тулузе. Я был уверен в победе и совершенно убеждён, что величайшая историческая реликвия будет найдена. Указанные в письме церкви мы обнаружили без труда. Но… тайники, устроенные в них, оказались пусты.

– Так значит, тайники всё-таки были?! ― воскликнул я.

– Конечно, ― абсолютно уверенно подтвердил Полуянов.

– А как же быть с возрастом самих церквей? ― поинтересовался я, вспомнив рассказ полковника Рыбакова. ― Разве вы, будучи в Тулузе, не выяснили, что церкви были построены в восемнадцатом веке и, соответственно, никакие тамплиеры не могли ничего спрятать в них в четырнадцатом веке?

Полуянов покачал отрицательно головой.

– Об этом Рыбакову сообщил мой напарник в экспедиции, но это не соответствовало действительности в полной мере. Дело в том, что церкви были лишь перестроены в восемнадцатом веке, а построены они были ещё в одиннадцатом-двенадцатом веках, ― объяснил он. ― Так что это возражение не могло опровергнуть рассказ о кладе тамплиеров. Поиск и вскрытие тайников – это было единственное, что могло доказать или опровергнуть историю моих предков… И я нашёл эти тайники и именно в тех местах, о которых говорится в письме моего прадеда, но, как уже говорил, они оказались пусты.

Во всех трёх церквях, названных в письме моего прадеда, мы обнаружили хорошо замаскированные тайники, о которых не подозревали даже служители. Но они были уже пусты… В каком-то смысле мы могли говорить об успехе экспедиции – мы получили реальные подтверждения информации, содержащейся в послании Святослава Ракицкого. Но ниточка поиска была оборвана. Рыбаков решил, что наша миссия провалилась и её надо свернуть… Никто из нас тогда даже предположить не мог, что произойдёт потом…

– И что же произошло потом? ― Я всем телом подался вперёд.

– За сутки до нашего отлёта из Франции мой сопровождающий был убит, а меня похитили прямо из гостиницы. Всё было подстроено таким образом, что я отравил своего товарища, сымитировав его самоубийство, а сам скрылся.

Полуянов замолчал и сцепил руки, облокотившись на стол.

– И кому это понадобилось? ― не удержался я от возгласа.

– Вы не поверите. ― Полуянов криво усмехнулся. ― Я всегда поражаюсь тому, как реальность схожа с банальным художественным вымыслом… А может, это вымысел созидает реальность?.. Короче, это было ЦРУ.

– И что произошло потом? ― Я превратился в слух, боясь пропустить мельчайшую деталь рассказа.

Полуянов грустно улыбнулся.

– Шпионский роман получил своё удивительное и неожиданное продолжение. Меня поселили на конспиративной квартире под охраной нескольких агентов. Держали взаперти целый месяц, ежедневно допрашивали, несколько раз проверяли на детекторе лжи. Их интересовало одно: какова была цель нашего приезда в Тулузу и что мы искали в церквях. Оказалось, всё время, пока мы находились в Тулузе, за нами наблюдали сотрудники ЦРУ. В последний день нашего пребывания за границей они решились на крайние меры, чтобы задержать нас. Сначала я не мог поверить в то, что американская разведка всерьёз относится к нашей миссии во Франции. Я был уверен, что это какая-то ошибка, что нас с кем-то путают. Ну, право слово, кому нужны охотники за ветхими реликвиями?! Хоть мы и работали на враждебную спецслужбу, но неужели обыкновенное историческое любопытство к деталям событий, давно канувших в Лету, заслуживало смерти? Это было невероятно и дико. Я не находил никакого нормального логического объяснения поведению агентов ЦРУ, пока не познакомился с их руководителем…

– Кто это был? ― спросил я, подозревая, что в ответ услышу знакомое имя.

– Джордж Бартли, ― сказал Полуянов; мои подозрения оправдались. ― Вам ведь знакома эта примечательная личность? Рыбаков наверняка поведал вам о том, что это за человек.

– Я видел Бартли и говорил с ним, ― промолвил я. ― Он готов пойти на всё, чтобы найти вас. И я хотел бы узнать почему.

Полуянов глубоко вздохнул и внимательно посмотрел на меня:

– Руслан, знание приумножает печаль. Не так ли? Вы уверены, что хотите знать об этом?

– Я хочу знать, что происходит вокруг меня. Я хочу знать правду.

– Правда есть совсем не то, что истина. Правда есть справедливая сила человеческой души, а истина представляется мне символом могущества знания. Я иду дорогой истины потому, что хочу получить ответы на свои вопросы. А вы? Зачем вам это? Куда вы идёте? Вступив на этот путь, вы можете в итоге никуда не прийти, но уже точно никогда не найдёте пути назад. То, что вы увидите, вполне может быть не настоящим светом, а лишь его отражением. Путь истины не гарантирует её достижения. Вы можете, в конце концов, лишь ухватить кончик плаща её тени. На это ли вы рассчитываете? Не боитесь ли вы глубоких разочарований? Не говоря уже об обыкновенной физической опасности, всё это сильно усложнит вашу жизнь – ваш дух претерпит изменения.

– Моя жизнь уже изменилась. Я попал в круговорот странных событий. Теперь я должен знать, вокруг чего всё это крутится.

Потупив свой взор, Полуянов некоторое время сидел молча. Взгляд его зелёных глаз был прикован к сахарнице, стоявшей на столе, а длинные пальцы ловко и быстро сворачивали и разворачивали салфетку, превращая её в правильный треугольник.

– Хорошо, ― решил он. ― Я расскажу вам об этих странных подводных течениях моей истории, которые, разорвав жизнь простого советского историка на две половинки, навсегда определили его судьбу… Но прежде дождёмся вашего друга, которому, наверное, тоже не терпится услышать эту историю от меня лично.

Я резко обернулся. В дверях ресторана стоял Сарычев.