ЕЩЕ НЕМНОГО О МИЛОСЕРДИИ…
Однажды Олесиному сыну Александру, которому на тот момент было уже двадцать два года, пришло в соцсети сообщение от бабушки. От той самой любящей и заботливой бабушки, бывшей по совместительству, согласно нелепой насмешке судьбы, еще и Олесиной мамой, которая в свое время буквально объявила беспощадную войну беспомощному ребенку, не известно, чем не угодившему ей, без преувеличения пытаясь заставить свою дочь сжить его со свету. От той самой незабвенной бабушки, от которой он за первые десять лет своей жизни не услышал ни одного доброго слова. От той самой задыхающейся от ненависти бабушки, с которой Саша, будучи на самом деле необычайно добрым и жалостливым мальчиком, еще целый год после того, как сама Олеся окончательно перестала с ней общаться, пытался поддерживать отношения, потому что искренне жалел ее и даже осуждал Олесю за жестокость по отношению к ней… Но он тогда все еще надеялся на то, что бабушка поймет, какой он хороший, оценит это, и все еще наладится…
Хотя даже Олеся, вытерпевшая от своей матери очень многое за долгие годы, на тот момент уже поняла, что ничего исправить нельзя, и ее мама никогда не станет относиться к ней и к ее сыну нормально. И смирилась с этим. Потому что просто больше было невозможно продолжать закрывать глаза на то, что любящая и заботливая бабушка никогда не называла внука по имени, – только бросала презрительное “твой сын”… Как невозможно было продолжать игнорировать и то, что бабушка целыми днями, без устали, на какой-то своей непонятной волне, вещала Олесе о том, какой он уродливый и убогий, постоянно передавала ей слова каких-то знакомых, которым не повезло где-либо случайно встретить Олесиного ребенка, и которые тут же падали в обморок при виде него, настолько он был глупый, юродивый, отвратительный и на внешность, и по поведению… А еще эта самая бабушка постоянно пыталась внушить Олесе, что “он у нее больной”, – правда, Олеське так никогда и не удалось понять, чем же он был так сильно болен…
Апофеозом всего этого было заявление милой бабушки Саше, на тот момент десятилетнему, что ей не нужна его любовь, – у нее для этого имеются другие внуки, нормальные, – а вот уважать ее и слушаться он обязан…
Перечислять все это можно было до бесконечности, но именно эта фраза любимой бабушки оказалась роковой и окончательно поставила точку в ее отношениях с внуком. После нее Саша тоже перестал с ней общаться. Рано или поздно даже святой апостол устал бы слушать о том, как его, такого уродливого, грешного и нечестивого, черти во главе с дьяволом будут жарить на медленном огне в аду, куда ему прямая дорога за его безобразное поведение…
Олеся так никогда и не сумела понять, что не так было с Сашиным поведением. И вовсе не потому, что она, как истинная яжемать, оправдывала все его безобразные выходки. Просто, как это ни смешно в контрасте с угрожающими бабушкиными предсказаниями, но Саша реально был на редкость вежливым и тактичным ребенком, никогда не сказавшим бабушке ни одного резкого или грубого слова. И это – несмотря на всю ту грязь, которой добрая бабуля поливала его, – особенно, в последние месяцы, когда Олеся уже перестала общаться с ней. И славная бабушка звонила десятилетнему внуку и поносила их обоих последними словами, не выбирая выражений, словно забыв, что имеет дело всего лишь с невинным ребенком…
Но даже тогда внук не говорил ей ничего грубого или оскорбительного.
И вот с тех пор прошло более десяти лет. Жизнь изменилась. Дети выросли. Бабули, очевидно, постарели. И вспомнили, что у них еще где-то есть внуки. Те самые, которые когда-то были не нужны…
“Здравствуй, Саша, – писала теперь бабушка. – Случайно наткнулась на твою страничку и осмелилась написать тебе. Ты стал настоящим мужчиной. Если бы встретила тебя, не узнала. Прошло много лет с тех пор, когда мы виделись с тобой. Я подумала, может сейчас ты стал милосерднее, и мы могли бы с тобой общаться. Все эти годы вы всегда были в моем сердце. Я вас очень люблю. Прошу у тебя прощения. Если у тебя появится желание, мы могли бы переписываться. Не так много нас осталось в этом мире. Иногда в жизни наступают такие моменты, когда нужна помощь, совет, а не к кому обратиться. ТЫ всегда можешь на меня рассчитывать. Не спеши сразу включать меня в черный список. Извини, если это сообщение тебе неприятно. Я больше не побеспокою тебя, если ты этого не захочешь. Прощение и любовь самые главные в этом мире. Всего тебе доброго, Саша. Удачи и успехов во всем.”
О Господи Боже ты мой!.. Это была первая фраза, которая вырвалась у Олеси в тот миг, когда она узнала об этом сообщении. Эта милая женщина смеет говорить сейчас о милосердии взрослому мужчине, чье детство превратилось в один сплошной неописуемый кошмар благодаря ей!.. Где было ее милосердие в те дни, месяцы и годы, когда она травила маленького беспомощного ребенка, для которого с десяти лет нежное слово “бабушка” является бранным?..
Да, прошло больше десяти лет. И “больной”, с точки зрения доброй бабули, и уж чуть ли не юродивый ребенок вырос. Он немало перенес для своего возраста, повзрослел, приноровился жить в этом странном мире, научился работать и зарабатывать, в конце концов… По возрасту уже вполне давно мог бы сам быть мужем и отцом, но пока не до этого…
Бабуля, кстати, вообще представления не имеет о том, как он жил все эти годы, что у него за душой, есть ли у него семья и дети, в конце концов… Да она, по большому счету, даже толком не знает, жив ли он еще, – разве что по слухам от людей, которые могли где-то случайно увидеть его… От других родственников, например, которые в соседнем доме живут…
Стал ли он милосердным за все прошедшие годы?.. При одной только мысли об этом Олеся чувствовала, что ее охватывает истерический смех. Дело в том, что ее сын всегда был очень добрым. Настолько, что, в его случае, это уже, скорее, недостаток, а не достоинство. И такого вот ребенка бабуля ненавидела и считала неким недостойным жизни вообще отродьем…
Да, несмотря ни на что, Саша всегда был добрым и жалостливым, – только вот бабушка никогда не желала этого видеть. Он и сейчас заботился о тех, кто слабее, он любил животных и готов был в клочки порвать тех, кто их обижал. С людьми ему общаться было не всегда легко, потому что такая вот непростая жизнь с самого раннего детства сделала его жестким и непримиримым, но она же и закалила его.
Олесю всегда очень удивляло в Саше то, что, несмотря на такую вот непростую жизнь, он остался в душе очень отходчивым и незлопамятным. И она даже не стала бы на самом деле зарекаться в том, что он никогда не сможет простить свою бабушку. Это сейчас он на словах клялся в том, что никогда не пустит ее на порог. Но при этом Олеся прекрасно знала, что, если бы ее мать действительно захотела этого и приложила бы определенные усилия, то Саша, наверное, с радостью простил бы ее, и был бы готов и помогать, и ухаживать, и так далее…
Но только вот бабуля все эти годы даже и не вспоминала о его существовании. А теперь вот вдруг заговорила о милосердии…
Не смешно, ей-богу…
На тот момент Олеся еще не знала, чем все это закончится. Она даже и не собиралась влезать в его взаимоотношения с бабушкой, тем более, что Саша давно уже принимал все решения сам. При этом Олеся, разумеется, понимала, что ей будет очень неприятно узнать, что они все-таки действительно возобновили общение. Но она готова была это пережить. На самом деле ее гораздо больше тревожило другое.
В свое время, – как раз, когда Саше исполнилось десять лет, – он уже пытался “дружить” с другой бабушкой, со стороны отца. Она тоже на каком-то этапе вдруг вспомнила, что у нее есть внучек, и пожелала начать с ним общаться. Олеся тогда даже и не пыталась мешать ей или препятствовать этому. Хотя, к сожалению, заранее предполагала, чем все это может закончиться.
Саша с удовольствием поддерживал отношения с “той” бабушкой. Он словно моментально забыл, что она многие годы и не вспоминала о нем, он с радостью навещал ее, созванивался с ней… Вот только через два года бабульке все это, очевидно, надоело. И она просто снова тихо и мирно исчезла из их жизни…
Признаться честно, Саша тогда очень сильно переживал из-за всего этого. В принципе, этот бабушкин поступок и был, наверное, тем самым последним гвоздем, вбитым в крышку гроба, в котором двенадцатилетний на тот момент мальчик похоронил все свои надежды и иллюзии на какие бы то ни было отношения со своими достопочтимыми родственниками. Но он выжил, разумеется, – а, как известно, то, что нас не убивает, делает нас сильнее…
И вот сейчас, когда очень сложный и полный испытаний отрезок жизни был позади, когда Олеся с Сашей оба, наконец-то, встали на ноги, когда у них, – после чуть ли не полнейшей нищеты, – появился определенный достаток, стабильная работа и, как следствие всего этого, уверенность в завтрашнем дне, еще одна бабуля соизволила вспомнить о том, что ведь у нее, оказывается, есть внук, – да еще и взрослый!..
Это, наверное, могло бы быть смешно, если бы на самом деле не было так грустно…
Несмотря ни на что, наивной Олеся давно уже не была. И она никогда не надеялась на то, что ее мать, хотя бы со временем, может что-то осознать. Пока Олеся верила в это, она продолжала с ней общаться, в надежде на лучшее, и только поняв, наконец, что это лучшее не наступит никогда, поставила на этом общении точку.
А сколько раз за эти годы ее мама пыталась звонить и говорить пакости, портить настроение в дни рождения, пытаться что-то требовать от них… Благодаря этому они были вынуждены отключить домашний телефон еще много лет назад, потому что иначе она не желала угоманиваться…
Поэтому сейчас Олеся прекрасно понимала, что ее мать ни капли не изменилась. И она ничего не осознала. Даже в этом своем сообщении она надеется на то, что внук стал милосерднее… Господи, что это вообще за дикий бред сумасшедшего?! Со стороны можно предположить, исходя из этой фразы, что причина ссоры с бабушкой была в том, что он некогда был, например, злым, жестоким и испорченным ребенком, с которым несчастная бабушка не смогла в свое время общаться именно в силу этих его отрицательных качеств. И теперь она лишь надеется, что он, став взрослее и умнее, осознал свои ошибки и хочет их исправить…
Но только вот проблема была вовсе даже не в глупом испорченном ребенке. А в безумной уже тогда, много лет назад, сорокалетней (!!!) старухе, превратившей жизнь собственных дочери и внука в один сплошной непрекращающийся кошмар… Для Олеси решение перестать общаться с ней было самым правильным решением из всех, которые она когда-либо принимала в своей жизни. И она не пожалела об этом ни разу, несмотря ни на что.
Олеся была изначально воспитана так, что готова была простить своей маме очень многое. И прощала, – до поры, до времени, – что греха таить… Она даже и не осознавала того, что мама всю жизнь травила, унижала и обижала ее саму, – напротив, Олеся всегда воспринимала это, как должное, потому что искренне была уверена в том, что мама имеет на это право. И, спустя годы, ей было просто жутко вспоминать все это, потому что, перестав общаться с матерью, Олеся одновременно с этим перестала понимать, как вообще могла допустить по отношению к себе нечто подобное.
И камнем преткновения, давшим Олесе силы прекратить весь этот кошмар, стал именно ребенок. Олеся много страдала по вине своей мамы, – но боль сына она ощущала гораздо острее, чем собственную, и вытерпеть ее Олеся уже не смогла.
К сожалению, она не сразу осознала до конца весь смысл этой жуткой ситуации, поэтому до десяти лет ее сын жил в аду. И только потом Олеся, – с помощью Саши, кстати, – нашла в себе силы это прекратить. Она прекрасно осознавала теперь, что в том кошмаре, в котором прошло детство ее сына, есть существенная доля ее вины, потому что она тогда была не в силах его защитить. Она лишь всегда надеялась в дальнейшем, что Саша простил ее за это… Но при этом Олеся всегда считала, что бесполезно теперь посыпать себе голову пеплом, ругать себя и жить с вечным ощущением вины. Ни к чему хорошему это все равно не приведет. Надо просто найти в себе силы жить дальше, с обретенным чувством собственного достоинства и новым опытом.
Все без исключения люди совершают ошибки. Но далеко не все из них находят в себе мужество это осознать.
Олеся никогда не поверит в то, что ее мать хоть что-то осознала. И поэтому она не понимала, зачем этому лживому беспринципному чудовищу, уничтожающему все живое на своем пути, понадобился ее сын? Почувствовала приближение старости?.. Ищет запасные варианты, чтобы не остаться без “досмотра”?..
Она лишь надеялась, что Саша сумеет принять правильное решение. Каким бы оно ни было.
На самом деле, в этой весьма странной, – если не сказать более грубо, – попытке бабушки возобновить отношения с давно утерянным внуком были два пункта, на которые Олеся просто не могла не обратить внимание.
Первое, – на тот момент, когда бабушка написала Саше, она заблокировала Олесю. Хотя до этого Олеся в черном списке не была, – она знала об этом наверняка, – и, после того, как бабушка, очевидно, поняла, что ответа не дождется, она Олесю снова разблокировала. Но в тот момент бабуля подстраховалась и попыталась обезопасить себя от возможных неприятностей.
Чего она побоялась?.. Того, что Олеся немедленно кинется выяснять с ней отношения?.. Так это, если подумать, была бы прекрасная возможность хоть как-то начать разговор и прийти к какому-то консенсусу. Ведь она же хотела помириться?.. Разве не так?..
А второй момент представлял, на самом деле, еще больший интерес. Потому что он имел свою предысторию.
Когда Олеся в свое время перестала общаться с мамой, она не думала, что это навсегда. Просто в какой-то момент гиря до полу дошла, и Олеся поняла, что так дальше продолжаться не может. Отношения, которые связывали их с мамой на протяжении многих лет, нельзя было назвать здоровыми. И в какой-то момент Олеся просто пришла к выводу, что их необходимо изменить.
Она думала, что через несколько дней, – ну, максимум, через пару недель, – мама, тоже поняв, что в их отношениях что-то не заладилось, свяжется с ней, – позвонит, приедет, пригласит к себе. Они сядут и спокойно поговорят. Олеся объяснит, почему такой формат отношений изжил себя, и что им необходимо поменять, чтобы продолжать нормально общаться. Мама, возможно, выскажет какие-то свои предложения и замечания. Они спокойно обсудят все это вместе и придут к разумному совместному решению.
Диалога с мамой не получилось. Она даже и не пробовала нормально поговорить с дочерью. На протяжении еще многих-многих месяцев она пыталась регулярно звонить, – но только для того, чтобы снова оскорбить Олесю и Сашу и вылить на них очередную порцию помоев. Поговорить по-человечески она даже и не пыталась. В конце концов, чтобы избежать ее оскорблений и начать, наконец, жить спокойно, Олесе пришлось просто отключить домашний телефон.
За все эти годы мама так ни разу и не попыталась нормально встретиться и просто поговорить, – спокойно, разумно, как взрослые люди. И, в конце концов, Олеся просто перестала этого ждать и окончательно вычеркнула ее из своей жизни.
Пару-тройку лет назад мама отыскала в соцсетях и ее тоже. И принялась вдруг поздравлять ее с праздниками. После второго поздравления Олеся просто ее молча заблокировала. Везде.
И теперь вот это сообщение Саше… И, опять же, ни одного разумного слова, никакой попытки что-то обсудить, как-то помириться реально… Только что-то невнятное, с позиции обиженного и брошенного человека…
Что могла бы написать бабушка внуку в подобной ситуации, на взгляд Олеси, если бы действительно осознала какие-то свои ошибки и искала бы пути к примирению?..
“Мы столько лет с тобой не виделись!.. Как я хотела бы это изменить, возобновить отношения, исправить совершенные ошибки!.. Может быть, и вы тоже хотели бы помириться?.. Приезжай ко мне, – буду рада, если вы приедете вместе с мамой, но, если она пока не готова, буду рада видеть и тебя одного!.. Я вас очень жду! Мы поговорим, обсудим, найдем выход, – ведь мы же с вами родные, близкие люди!.. Приезжайте в любое время, – я буду очень счастлива!.. Или хотя бы позвони, – напоминаю мой телефон! Я буду очень ждать звонка! Я так хотела бы помириться с вами; я так мечтаю снова вас увидеть!.. Ну, или хотя бы напиши мне, если тебе так будет проще!.. Давайте попробуем начать все с начала!..”
Вот чего Олеся ожидала подспудно все эти годы. Но так и не дождалась… А не того: “…Если у тебя появится желание, мы могли бы переписываться!..” Да с чего бы у него появиться-то этому желанию?.. С какой стати взрослый сложившийся парень, выросший, к сожалению, без любви бабушек, пожелает вдруг переписываться с совершенно чужой для него женщиной, изливать ей душу, обращаться за помощью и советом?.. Он вырос без ее любви и поддержки. Так зачем же она нужна ему сейчас?..
Он – взрослый мужчина. Он может сам решить свои проблемы, он может посоветоваться с матерью, которая является для него авторитетом, он может поделиться с друзьями, – он может напиться с ними, в конце концов. Он может многого добиться в жизни или опуститься на самое дно, жениться, развестись, уйти на фронт, уехать, заняться бизнесом, – все, что угодно. Но с какой стати ему просить в соцсети совета у чужой безумной старухи, от которой он даже в детстве не слышал ни одного доброго слова, и просить ее о помощи?.. Чем она может ему теперь помочь?.. Подножку подставить, разве что…
Отвечать бабушке, – а тем более, возобновлять с ней общение, – Саша не стал. И она, воодушевленная, очевидно, тем, что ее сразу же не послали на три буквы, стала постоянно мониторить его страницу и лайкать его фотографии и записи. Саша несколько дней полюбовался на это, а потом просто молча занес ее в черный список.
Ибо нефиг…
МУЖ-ПСИХОЛОГ – ГОРЕ В СЕМЬЕ…
К тому моменту, когда сыну Олеси и Георга исполнилось шесть месяцев, их брак давно уже висел на волоске. И даже Олесе, которая изначально была нацелена сохранить его любой ценой, – просто потому, что ей некуда было возвращаться, так как в отчем доме ее давно уже никто не ждал, – теперь уже было понятно, что сейчас это просто вопрос времени. Они с Георгом за эти месяцы стали совершенно чужими друг другу, и любые попытки, предпринимаемые Олесей, чтобы спасти их несчастливый союз, изначально были обречены на провал.
Они давно уже не могли даже просто нормально общаться между собой. О чем бы они ни начинали говорить, – тема уже не имела значения, – они тут же ругались. К ужасу для самой себя, Олеся осознавала, что ее раздражает в собственном муже буквально все без исключения. А Георгу, в свою очередь, похоже, точно так же ничего не нравилось в самой Олесе.
Да это было бы еще полбеды, если бы только в Олесе!.. Проблема в том, что настоящим камнем преткновения между ними стал их ребенок. Георга он не устраивал совершенно. Похоже, уже самим фактом своего существования.
При этом даже нельзя было сказать, что шестимесячный Саша был проблемным. Совершенно нормальный, здоровый, к счастью, малыш, развивающийся в полном соответствии со своим возрастом, – а кое в чем даже и опережающий своих сверстников. Наверное, не идеальный, – потому что он мало спал и требовал очень много внимания к себе; с ним необходимо было постоянно находиться рядом. Но полностью идеальных детей не существует в природе. А Саша был веселый, дружелюбный, общительный, контактный; он охотно шел на руки к родственникам и много смеялся. В общем, совершенно обычный нормальный малыш, который еще только начинал с интересом познавать увлекательный окружающий мир.
Беда, очевидно, была в том, что Георг попросту никогда раньше не видел вблизи маленьких детей, и поэтому вообще не представлял, что именно следует от них ожидать. Его собственные рассуждения о малышах всегда ранее неизменно укладывались в три странные фразы, от которых Олесю поначалу попросту жутко коробило и передергивало от какого-то непонятного чувства, которому она тогда еще не могла дать точного названия, но которое больше всего было похоже на отвращение и даже омерзение. Со временем она, правда, немного привыкла, наверное, потому что перестала реагировать на слова Георга так болезненно, – хотя более приятными и понятными для нее они так и не стали. Но что поделать… Олеся тогда еще любила своего будущего супруга и пыталась смириться и принять его странное чувство юмора и еще более непонятное для нее его общее восприятие жизни.
Георг так мечтал о детях, – до того, как его мечта превратилась в реальность. На протяжении двух лет, что они с Олесей встречались, Георг повторял эти так шокирующие Олесю фразы по несколько раз в день.
– Маленькие дети такие заба-а-а-а-вные!.. – растягивал он до бесконечности последнее слово своим тогда еще густым рокочущим басом, который теперь, после свадьбы, почему-то все чаще срывался на бабий визг. – У них такие крошечные писю-ю-ю-ю-ю-льчики!.. – На этом месте он обычно начинал оглушительно ржать, очевидно, искренне веря про себя, что говорит нечто донельзя забавное. – Они пи-и-и-и-и-сают в разные стороны!..
Почему-то видение писающих в разные стороны детей возбуждало Георга просто до крайности и приводило в какой-то нелепый, непонятный и совершенно недоступный Олесе восторг. Реально казалось со стороны, что он сам сейчас описается в предвкушении удовольствия. Но ничего другого о детях он попросту не знал и никогда не видел их вблизи. В его больном воображении ребенок, похоже, вплоть до половозрелого возраста должен был преспокойно целыми днями лежать на полу и пи-и-и-и-и-сать своим крошечным писю-ю-ю-ю-ю-ю-льчиком… А потом, рано или поздно, похоже, просто должен был встать и уйти своей дорогой, не тревожа занятых родителей.
Но на самом деле все получилось совсем не так.
Саша реально с самого первого дня жизни был необычайно дружелюбным, любопытным, постоянно был готов рассмеяться. Он совершенно не боялся других людей, – даже незнакомых, – был необычайно контактным, с удовольствием шел ко всем на ручки, и, казалось бы, должен был доставлять всем без исключения окружающим только радость. Саша очень хорошо кушал, быстро рос, был очень сообразительным и любознательным. То есть, он уродился совершенно нормальным и полностью благополучным ребенком, который, появись он на свет в другой семье, мог бы стать неиссякаемым источником неземной радости для своих счастливых и любящих родителей.
Но не стал.
Проблема была в том, что, при всех прочих своих неоспоримых достоинствах, которые Георг не видел и не замечал, Саша вовсе даже не желал смирно лежать на полу и писать в разные стороны.
Он с самого рождения был очень подвижным. В нем реально словно был установлен вечный двигатель, потому что он никогда не уставал. И он совершенно не желал ни спать днем, ни играть самостоятельно, – как это делают, по мнению Гекули, все нормальные дети. Вместо этого он хотел все время быть со своими родителями.
Сама Олеся не видела в этом ничего особенно страшного и с удовольствием занималась сынишкой целыми днями. Тем более, что у Саши был один весьма существенный плюс: ровно в восемь вечера он засыпал намертво и по ночам никогда ее не беспокоил. Да и утром, – как это ни странно, – проснувшись самостоятельно, он мог часов до восьми – девяти спокойно лежать в своей кроватке, ничего не требуя, не тревожа маму и давая ей еще немного отдохнуть. Поэтому Олеся, к счастью, не ведала бессонных ночей у кроватки ребенка и многочасовых укачиваний.
В принципе, даже нельзя было сказать, что Олеся уставала от ребенка, несмотря на то, что днем они неизменно проводили практически все время вместе. Для нее это все получилось как-то совершенно естественно. Но вот несчастный новоявленный папа уставал очень сильно, лежа на диване целыми днями напролет и переключая телевизор с одного новостного канала на другой. И он желал абсолютного покоя и тишины, потому что ему требовался отдых от долгих и бесплодных поисков работы в радиусе все того же дивана. А как тут отдохнешь, успокоишься и наберешься сил для новых подвигов, если где-то поблизости вечно копошится наглый и подлый ребенок, который, словно нарочно издеваясь над своим нелепым папашкой, постоянно мешал ему, просился на руки, то и дело, – вот ведь негодяй!.. – хотел кушать, играть, капризничать…
На взгляд дорогого папули, этот ребенок был дефектным и вел себя совершенно неправильно, ненормально и нестандартно. А Георг, – это нельзя упускать из виду, – был, вне всякого сомнения, непревзойденным специалистом в области заболеваний психики. Как же иначе, – ведь он в свое время сумел закончить педагогический университет по специальности учитель истории и школьный психолог. Поэтому он, разумеется, сразу же увидел своим опытным наметанным глазом, что с этим младенцем, явно, что-то не то. И, когда долгожданный сынуля находился еще всего в возрасте двух – трех месяцев, любящий папочка поставил своему, такому, вроде бы, некогда желанному наследнику целую кучу серьезных диагнозов.
От шизофрении до маниакально-депрессивного синдрома. На полном серьезе. Со знанием дела. Кроме шуток. И бесился до истерики, когда Олеся возражала ему, потому что он точно знал, о чем говорил.
В то время, когда неудачный младенец еще только-только учился головку держать и агукать, папа уже предсказал ему незавидное будущее и даже описал его во всех душераздирающих подробностях. Из его слов следовало, что если этот ребенок уже сейчас так себя ведет, – тем более, что у него имеются столько поставленных папой практически несовместимых с нормальной жизнью диагнозов, – то у них с Олесей, разумеется, всю жизнь будут с ним жуткие проблемы. Его вышвырнут из садика и из школы за плохое поведение и неуспеваемость; он, естественно, свяжется с дурной компанией, будет наркоманом, вором, а может, и похлеще; потом станет уголовником – рецидивистом, отсидит в тюрьме много лет, а вернувшись с зоны, непременно убьет своих ненавистных родителей, – и бабушку, что немаловажно, мать Гекули, – и все это ради того, чтобы завладеть их квартирой…
У Олеси просто реально волосы на голове шевелились, когда она слушала все это. И шевелились они, разумеется, пока еще вовсе не от страха перед сыном-уголовником, рецидивистом и потенциальным убийцей, а от дикого ужаса при одной только мысли о том, что все эти мерзости так легко вылетают из уст ее еще недавно такого любимого и желанного мужа, без которого она некогда просто не мыслила своего существования. Того самого, который когда-то так хотел детей, что целыми днями мог говорить только о них, не обращая ни малейшего внимания на то, что саму Олесю все эти его разговоры расстраивают до глубины души… Того самого, в котором она была так уверена… Пока не родился их сын…
А Георг, прекрасно понимая, что Олеся не желает внимать его разумным и справедливым словам, – словам образованного человека, профессионала и специалиста, – срывался и начинал визжать, по привычке разбрызгивая вокруг слюну:
– Ты ничего не хочешь слушать!.. Ты считаешь меня придурком!.. А я тебе это, как психолог, говорю!.. Это так и будет!.. Я знаю!!! Я в этом разбираюсь!!! Я – психолог!!!
Олеське, дурочке, гнать бы этого психолога в шею еще тогда, потому что все диагнозы, – его, а не ребенка!.. – уже были налицо… А она все еще напрасно пыталась что-то объяснять ему, доказывать, успокаивать, уговаривать, в конце концов… Потому что тогда она все еще была не в силах осознать самое страшное в этой ситуации. Георг не был психологом. Он был психом. И Олеся с каждым днем осознавала это все более отчетливо, – просто пока еще не в силах была смириться с печальной действительностью.
Олеське на тот момент было чуть больше двадцати, и у нее просто крыша ехала от всех этих свалившихся на ее голову проблем. Безумный муж, вопящий на диване и выкрикивающий такие вещи, которые любой нормальный человек просто побоялся бы произносить вслух… Сумасшедшая свекровь, – теперь понятно, в кого у нее сынок пошел!.. – затевающая очередные пакости и никак не желающая успокоиться… Ее собственные дорогие родственники, открывающие рот только для того, чтобы еще раз напомнить любимой дочери, что ее жизнь закончена в двадцать лет; что она разрушила ее собственными руками и теперь пожинает плоды всего этого… И ребенок, который почему-то оказался никому, кроме нее, не нужен, – ни мечтавшей уже много лет о внуках бабушке, ни грезящему писающими младенцами отцу… На тот момент Олеся уже не способна была даже понять, кого из них она еще любит, а кого – давно уже ненавидит… Она просто чувствовала, что всему этому необходимо положить конец, потому что иначе, если это так и будет продолжаться, она сама попросту окажется в психушке…
А самое главное, самое обидное во всей этой ситуации заключалось в том, что Олесин муж считал ее виноватой ну буквально во всем. Плачет ребенок – она виновата, потому что родила не пойми кого… Родственники с обеих сторон козни затевают, – это она не желает идти с ними на компромисс… Работы у него нет, – это тоже по Олеськиной вине он ее лишился. Ведь это она, очевидно, как-то сумела внушить его начальству мысль о том, что необходимо сократить его должность. Устроиться он теперь никуда не может, – так это она со своим ребенком мешает ему, отвлекает его от усиленных поисков…
А еще более удивительным для Олеси было то, что Георг вдруг вообще пришел к выводу, что она с самого начала к нему очень плохо относилась. И вышла замуж за него исключительно с целью испортить ему жизнь… Только тогда зачем же, спрашивается, он сам-то вообще женился на ней?.. Но он на полном серьезе заявлял теперь, что она, на момент их знакомства девятнадцатилетняя малолетка, оказывается, постоянно обижала и унижала его, пока не сделала из него, некогда сильного и уверенного в себе тридцатилетнего мужчины, безвольную тряпку, действительно уже ни на что не годную и не способную… Она забрала у него все, – вопрос был только в том, что именно, поскольку в наличие у Георга, как в той поговорке про латыша, были лишь портянки да душа… И высосала из него все соки, – опять же, если прогнать пошлые мысли, высасывать там было просто нечего, да и с пошлыми мыслями – тоже, поскольку, простите, но даже в этом плане мужчиной Гера, к сожалению, не являлся… А теперь вот, после всего этого, Олеся уже готова предать и бросить все отдавшего ей супруга, потому что взять с него больше нечего, и он стал ей теперь не нужен…
Олеся слушала его бредовые рассуждения и ничего не могла понять. Видимо, в силу своих слабых умственных способностей… Потому что, в свете всего этого, у нее всегда напрашивался только один вопрос: что же такого ей все-таки удалось поиметь с этого человека?.. Ведь он, изначально не имевший ни кола, ни двора, ни Родины, ни флага, – похоже, при этом искренне был уверен, что она обобрала его до нитки. Прямо по законам жанра…