Но жуткое разочарование Георга в эстрадных звездочках не идет ни в какое сравнение с разочарованием в реальных женщинах, с которыми иногда сталкивала его злодейка-судьба.

Вышло так, что Гекуля некоторое время умудрился проработать в милиции, – что неизменно являлось предметом его особой гордости. Правда, всего пару лет, и на самом деле он “служил” психологом в отделе кадров, – но это не важно.

И вот, в одном отделе с ним трудилась девочка по имени Катя. Она была на год старше Олеси, очень хорошая, умненькая и, разумеется, “чистая”.

Ну, как же без этого!.. Иначе она не привлекла бы внимание Георга.

Гекуля постоянно рассказывал Олесе о ее несчастной судьбе и прямо чуть ли сам не рыдал над ней.

Получилось так, что Катюша с детства была влюблена в лучшего друга своего старшего брата. Просто выросла с этим чувством. Но парень то ли не знал о ее любви, то ли не воспринимал ее всерьез, то ли ему все это было просто фиолетово. Поэтому на момент описываемых событий он уже давно и счастливо был женат и даже успел обзавестись парой ребятишек.

Но Катин пыл это нисколько не охладило. Она продолжала любить его верно и преданно. На других парней даже и не смотрела, потому что ее сердце было занято. Причем, как-то так уж вышло, что на работе все знали о ее чувствах. И искренне переживали за нее. Каждый по-своему.

Например, Олеськин Гекуля буквально преклонялся перед глубиной ее чувства. Он был совершенно искренне уверен в том, что верная и преданная Катя будет любить этого своего прекрасного принца всю жизнь, – потому что, если уж такая девушка, как она, полюбила, то это раз и навсегда!.. И, разумеется, она будет хранить свою “чистоту” для него одного. Ну, а поскольку принц уже был женат, – а разбивать семью Катя, разумеется, не станет, ведь она “не такая”, – то, очевидно, суждено ей на роду, бедолаге, помереть старой девой.

Другого варианта развития событий Гекуля даже и не рассматривал.

Более рациональная в этом плане Олеся, разумеется, мыслила иными категориями. Проливать слезы над несчастной Катиной судьбой она упорно отказывалась и видела здесь два возможных финала. Она полагала, что либо, рано или поздно, Катя встретит другого мужчину, либо станет встречаться с этим. Верить в то, что Катя будет вечно хранить целомудрие и преданно любить своего друга на расстоянии, даже и не пытаясь ничего изменить в своей жизни, Олеся упорно не желала.

Но, как давно уже известно, ни порядочностью, ни целомудрием Олеся после собственного бракосочетания не отличалась, – поэтому и могла рассуждать так цинично, как падшая женщина. Разве дано было ей, такой развращенной, понять и оценить истинные чувства и страдания действительно “чистой” и порядочной девушки?..

От рассуждений своего супруга Олеся просто неизменно выпадала в осадок. А он, даже и не понимая, что оскорбляет ее своими высказываниями, снова принимался петь дифирамбы чудесной Кате. Георг даже и не сомневался в том, что она, конечно же, будет любить этого своего молодого человека вечно, – ведь она же такая преданная, верная и порядочная!.. Такая девушка, как Катя, может полюбить только один раз – и на всю жизнь!.. Никто другой ей, разумеется, никогда не будет нужен, – но и с этим парнем она тоже не станет встречаться никогда и ни при каких обстоятельствах, ведь она “не такая”!!! И, да, – Георг прямо заявлял о том, что она унесет свою девственность в могилу, – прямо как героиня слезоточивого средневекового женского романа! Ведь это только такие непорядочные и развращенные женщины, как Олеся, интересуются интимной стороной жизни, а честным и “чистым” девушкам вся эта грязь не нужна!.. И святая Катя, разумеется, даже и мысли не допускает о каких-то там плотских утехах, – она выше всей этой житейской пошлости, и ее любовь возвышенна и непорочна, как и она сама!..

В принципе, к тому моменту Олесе давно уже следовало понять, что с ее супругом что-то неладно… Но даже тогда она еще не осознавала, как далеко зашла эта его паранойя…

Кстати, пикантности всей этой ситуации, на Олесин развращенный взгляд, добавлял следующий необычный момент. Семья Кати и семья этого ее молодого человека проживали в одном подъезде. И Катя почему-то никогда даже и не скрывала тот факт, что этот парень почти каждый день приходит к ней в гости. Разумеется, только тогда, когда она бывает одна дома, и, естественно, втайне от своей законной супруги. Олеся даже нисколько не удивилась, когда впервые услышала об этом. На ее взгляд это, разумеется, было не слишком хорошо и нечестно в отношении законной жены парня, – но вполне естественно в их ситуации.

Девушка была влюблена в этого молодого человека с детства. И, какой бы суперпорядочной она ни была, – но ведь она же не железная, в конце концов!.. А что касается моральных устоев ее кавалера, – то уж, тем более, много ли вы выдели железных мужчин, да еще и обремененных женой и двумя маленькими детьми, которые сумели бы устоять в такой ситуации?.. На Олесин взгляд, все это было не слишком красиво, разумеется, – что уж тут говорить!.. – но вполне естественно.

На момент описываемых событий Кате было примерно двадцать пять лет. И Олеся прекрасно понимала, что, какой бы святой она ни была, а ей тоже хотелось получить свою порцию женского счастья, как говорится. Пусть и таким образом. Дело-то житейское…

Но, когда Олеся озвучила все это вслух, она всерьез думала, что ее муж умрет от разрыва сердца. Сказать, что он был в полном шоке, – это не сказать ничего… Ну, и, разумеется, тут же выяснилось, что Олеся ровным счетом ничего не понимает в отношениях двух порядочных людей, – очевидно, поскольку она сама таковой никогда не являлась… Гекуля был совершенно искренне и на все сто процентов уверен в том, что молодой человек приходит в гости к Кате без каких-либо дурных намерений. Просто он глубоко уважает ее, как человека, прекрасно понимает, что она “не такая”, и ходит к ней просто пообщаться, поговорить, отдохнуть от своей семьи, – ведь там же двое деток бегают, и ни минуты покоя… Разумеется, – Гекуля в этом даже и не сомневался, – у этого парня в отношении Кати даже и мыслей-то таких грязных никогда не возникает… Он прекрасно знает, что она – порядочная, и никогда не согласится ни на что без штампа в паспорте… Катя постоянно рассказывала на работе, что они с ним просто друзья, и молодой человек приходит к ней вообще просто для того, чтобы поспать, – потому что дома, с двумя вечно кричащими маленькими детьми, он не может нормально выспаться…

Ну, да, конечно, просто поспать на кровати одной!.. – как-то уже не выдержала всего этого бреда и рассмеялась Олеся.

В ответ она получила суровую проповедь о том, что ей просто не дано понять, что такое – порядочная девушка. Потому что Катя никогда не опустится до того, чтобы лечь в постель с мужчиной, – ведь она “не такая”!..

Признаться честно, уже тогда Олеся в такие моменты начала смотреть на своего любимого еще мужа, как на душевнобольного. Даже она сама, – девушка, воспитанная необычайно строгой и целомудренной мамой, с вбитой навеки в голову установкой “ни поцелуя до законного брака!..” – а иначе мама ее просто со свету сжила бы, наверное, – и то прекрасно понимала, что молодой человек, тайком от жены, приходит в гости к влюбленной в него девушке, разумеется, не только для того, чтобы поговорить о погоде с умным человеком. Но только вот ее собственный муж, – молодой здоровый мужчина, которому на тот момент было чуть больше тридцати, – реально искренне верил в это с фанатизмом умалишенного. Неистово, свято, не допуская даже мысли ни о чем другом. Олеся лишь в сомнении качала головой, глядя на него и думая о том, что он, возможно, просто знает нечто большее, что дает ему такую непреложную уверенность в Катиной святости. Ну, что ж, в жизни всякое бывает… Так что Олеся даже и не спорила…

Из милиции Георга в скором времени сократили. А года через три ему потребовалась какая-то справка, которую бывшие коллеги без труда могли помочь ему сделать. И Гера сразу же оптимистично заявил Олесе, что позвонит Кате, и она ему не откажет в помощи.

Олесю, признаться, удивила такая уверенность, и она вполне резонно заметила, что за это время Катя давно уже могла найти другую работу. Или же даже выйти замуж и уйти в декрет. Все-таки, несколько лет прошло… На что Гера тут же ответил ей, что замуж Катя не выйдет никогда, потому что всю жизнь будет любить этого своего молодого человека и даже и не посмотрит в другую сторону. Ну, тут уж Олеся реально готова была покрутить пальцем у виска, глядя на него…

С того дня, когда Гера в последний раз общался с Катей, прошли годы. Годы!!! Жизнь не стоит на месте. За это время миллион раз все могло измениться, – ведь они же не поддерживали отношения, и Георг ничего не знал об этой девушке.

На что Гекуля безапелляционно снова заявил ей, что все может измениться, – но только не Катя!.. И опять завел свою шарманку о том, что она – “не такая”, она – порядочная. И он точно знает, что в Катиной жизни ничего не изменилось. Она по-прежнему любит своего молодого человека все той же чистой платонической любовью и живет в святости и смирении перед судьбой. Ведь такая, как она, любит только один раз и навсегда…

Оказалось, что, отчасти, он прав. Катя действительно все еще работала на прежнем месте. И, когда Георг позвонил ей, она, по старой памяти, пригласила его приехать через пару дней, пообещав к тому времени все подготовить.

Когда Георг вернулся с этой встречи, на него реально страшно было смотреть. Он даже не мог говорить членораздельно, весь трясся и чуть не плакал от разочарования. Ведь оказалось, что его Катя, его святая и невинная Катя, по-прежнему незамужняя и все так же преданно любящая чужого супруга, чистая, непорочная и даже и не помышляющая о плотских радостях Катя, стоящая на пять ступенек выше всей этой грязи и мерзости, – беременна!!!

Сказать, что Гекуля был в шоке, – это не сказать вообще ничего. Он просто не мог прийти в себя.

Причем, с ним даже разговаривать было бесполезно на эту тему. Не без усилий, Олесе удалось выяснить, что, нет, замуж Катя так и не вышла… Да она и никогда не выйдет замуж!.. – тут же запальчиво добавил Георг, – очевидно, уже по привычке… Она скрывает, от кого забеременела, – но все ее коллеги, разумеется, уверены в том, что от того самого парня, – поскольку ни о ком другом они никогда от нее не слышали…

Олеся пожала плечами в ответ. В принципе, чего-то подобного как раз и стоило ожидать, и сама Олеся отнеслась к этому, как к чему-то, совершенно естественному. Разумеется, – и она была уверена в этом еще несколько лет назад, – молодой человек приходил к Кате не просто пообщаться. И вот, как говорится, результат налицо… Возможно, Катя просто побоялась, в конце концов, остаться одна и потому осознанно решила родить ребенка от любимого. Возможно, у них это просто получилось случайно, – такое тоже иногда происходит, когда люди встречаются, и в этом нет ничего сверхъестественного. От любви появляются дети, – так или иначе…

Но только Гекуля вдруг, забыв себя, опять начал верещать о том, что Олеся ничего не понимает в этой жизни, потому что Катя – “не такая”!!! Она никогда не стала бы спать с этим парнем, потому что ее вообще не интересует подобная грязь…

Ну, ей-богу, все это уже было даже не смешно!.. Олеся уже давно и твердо уяснила, что Катя – святая, и даже и не смела в этом сомневаться. Но только вот как во все это вписывается растущий живот, – если она по-прежнему “не такая”?.. Непорочное зачатие?.. Ветром надуло?..

Но у Георга, как выяснилось, было свое видение данной ситуации. И он, не раздумывая, выдвинул версию об изнасиловании. Мол, этот негодяй и подонок, такой – сякой, не удержался однажды и все-таки силой растлил – развратил бедную Катю. И она не смогла ему противостоять… А теперь вот страдает и с болью ждет ребенка, который вечно будет напоминать ей ее поруганную любовь…

Зацикленность Геры на Катиной “чистоте” уже не просто граничила с безумием. Она давно перешла все возможные границы.

Олеся заметила, что Катюше на тот момент лет уже было, в принципе, не так уж и мало. Нельзя забывать о том, что данные события происходили два десятка лет назад, и тогда женщина в возрасте двадцати семи, – или сколько ей там тогда было?.. – юной, в принципе, уже не считалась. Даже по медицинским показателям ее в этом возрасте вполне могли причислить к старородящим.

Так что, во-первых, глядя правде в глаза, если она планировала все-таки рожать детей, то ей давно уже пора было “совратиться”, – потому что тогда считалось, что уже в таком возрасте первого ребенка рожать тяжело, и могут быть проблемы. А во-вторых, Герина версия с изнасилованием, на Олесин взгляд, вообще не выдерживала никакой критики. “Не такая” Катя привечала молодого человека много лет, и, даже если они, – до поры, до времени,– действительно просто общались, она не могла не понимать, к чему все это, в конечном итоге, может привести.

Немного подумав над Олесиными словами, Гекуля сделал из всего этого один – единственный правильный, на его взгляд, вывод.

Да, святая Катя со временем поняла, что может остаться совсем одна. Она осознала, что любимый никогда не будет с ней, и, следовательно, у нее самой никогда не будет семьи. И решила хотя бы ребеночка родить, чтобы он в дальнейшем скрасил ее одинокую и печальную старость.

При этом почему-то наивный и светлый Гекуля искренне полагал, – в силу своей собственной неиспорченности, разумеется, – что женщине вообще все равно, от кого рожать. Мысли о том, что она хотела иметь ребенка именно от любимого, он не допускал, – ведь ей же все равно нельзя быть с ним!.. Просто вот так, – решила однажды родить и стала оглядываться по сторонам в поисках того, от кого можно было бы забеременеть… И, очевидно, по простоте душевной, сказала своему любимому о том, что планирует пойти на такой шаг, чтобы не остаться одной. А он, негодяй и ублюдок, воспользовался этим и предложил свои услуги. И бедная Катя, – скрепя сердце, разумеется, – согласилась на это, потому что не знала, что делать…

И, разумеется, Гера не сомневался, что у них все это произошло только один – единственный раз, – и исключительно с целью зачатия, а не получения удовольствия. У Кати просто не было другого выхода, и ей пришлось вытерпеть все это, сжав зубы от отвращения… А этот негодяй и почти что насильник использовал ее в своих целях…

Но все эти рассуждения, какими бы бредовыми они на самом деле не были, просто меркнул перед следующей фразой Геры, произнесенной, кстати, на полном серьезе:

– Он, ублюдок, просто не мог позволить, чтобы ее кто-нибудь другой раскупорил, вот и сделал это сам!..

Все. Добавить к этому больше нечего. Занавес падает. Олеся поняла, что при всем обожествлении святой Кати, она, тем не менее, для Геры даже и не человек, не женщина, не личность, – со своими желаниями, потребностями, чувствами, в конце концов. А нечто, похоже, вроде бутылки, – существо неодушевленное, бездушное, безвольное и недееспособное…

Олесю тогда чуть не вырвало от отвращения. Ее воспитанный, образованный, интеллигентный, вообще никогда не ругающийся матом муж, частенько говорил такие гнусные вещи, что хоть стой, хоть падай!.. И в такие моменты она порой смотрела на него, реально сдерживая рвотные позывы, и думала, что уж лучше бы он просто выругался от души!.. Трехэтажным матом!.. А так, вроде, он и не сказал вовсе ничего нецензурного, – но из его целомудренного девственного рта временами извергались такие нечистоты, что вымыться хотелось!.. И даже просто находиться рядом с ним после этого было настолько мерзко, что дыхание перехватывало, словно воздух вокруг него тоже был наполнен зловонными миазмами…

После этого случая про Катю Олеся тоже больше никогда не слышала. Похоже, Георг присоединил и ее к когорте прочих падших женщин за то, что она тоже так и не сумела сберечь свою “чистоту”..

Как, должно быть, страшно порядочному мужчине, обожествляющему девичью невинность, было осознавать, что в этом развращенном насквозь мире нет достойных его порядочных женщин!..

ПОСЛУШНАЯ ДОЧЬ

С самого раннего детства Олеся ощущала некую просто физическую потребность записывать свои мысли на бумаге. Совершенно непонятно было, почему она уродилась такой вот странной, – а самое главное, в кого?.. Других таких ненормальных в их семье больше не наблюдалось. Все остальные были вполне разумными людьми, которым подобная несусветная глупость была просто чужда. А вот в Олеське подобный дефект конструкции проявился уже чуть ли не с колыбели.

Она сама никогда даже про себя не решалась назвать это даром или талантом. Скорее уж, это было наказание Божье, ниспосланное ей свыше за какие-то грехи в прошлых жизнях. Потому что, надо признать, никакой радости или, тем более, счастья Олесе этот ее странный дар не приносил, – одни только вечные проблемы и беды…

В том числе, и с ее милыми добрыми родственниками. Которые совершенно не желали воспринимать ее такой, какой она была.

В принципе, к счастью для самой Олеськи, чаще всего ее мамочка относилась к этой ее особенности совершенно равнодушно. Ну, есть таковое и есть… Маму в принципе никогда не интересовало, что именно пишет ее дочь, и зачем она это делает, потому что нечто подобное вообще было за гранью ее понимания. Ее раздражало лишь то, что странная дочь тратит на подобную ерунду те крупицы драгоценного свободного времени, которое можно было провести с гораздо большей пользой. Например, вполне можно было успеть пол лишний раз помыть или хотя бы пыль протереть. Все больше пользы было бы для семьи… Но, в принципе, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не выходило из-под контроля… И, наверное, именно поэтому Олеське было позволено иногда заниматься тем, что она считала нужным.

Тем более, что чаще всего она писала по ночам, не мешая другим членам своей семьи спать.

Но случалось, что, время от времени, у Олеськиной мамы вдруг просыпался какой-то болезненный интерес к странной деятельности дочери. К счастью, обычно это происходило не чаще одного – двух раз в год, – а то и реже, – но Олеське и этого вполне хватало… И тогда, услышав в случайном разговоре, например, что дочери задали написать сочинение, мама вдруг безапелляционно заявляла, что должна немедленно его проверить. Вот так, – она годами никогда не проверяла у дочери домашнее задание; та училась полностью самостоятельно, и, надо заметить, весьма неплохо училась, – практически на одни пятерки. Но порой звезды на небе сходились как-то не так, – либо ретроградный Меркурий насылал затмение на разум, – но Олеськиной маме вдруг приходило в голову, что она совсем пустила на самотек учебу дочери, и она желала именно сегодня и именно сейчас срочно наверстать упущенное. И начать она всегда непременно желала именно с сочинения.

Забегая вперед, замечу, что им она неизменно и заканчивала.

Сказать, что Олеся сопротивлялась этому, как могла, – это не сказать вообще ничего. Но беда была как раз в том, что на самом деле она не могла ровным счетом ничего. В своей родной семье она никогда не имела никаких прав вообще, – она лишь обязана была тупо подчиняться любой маминой прихоти, даже самой нелепой и необъяснимой. Пыталась ли она как-то этому противостоять?.. Пыталась. Постоянно. О том, что существует такое понятие, как “личные границы”, Олеся узнала лишь спустя много лет. Но то, что она делала, тем не менее, было именно отстаиванием своих личных границ. Пусть это получалось у нее робко и неумело; пусть она не смела открыто пойти наперекор своей маме, но, тем не менее, она действительно пыталась, – все свое безрадостное детство, – объяснить, что у нее должно быть хоть какое-то свое личное пространство, в которое вход другим был бы запрещен.

Наивная… Ее мама была непробиваема, словно танк. И, когда она перла напролом, остановить ее было невозможно.

От любых попыток сопротивления становилось не просто хуже. Становилось страшно. И вся жизнь превращалась в один сплошной кошмар…

Олесина мама без труда умела делать так, что дочь просто начинала жалеть о том, что вообще появилась на этот белый свет. И поэтому Олеся очень рано усвоила, что проще было действительно подчиниться, перетерпеть, сжав зубы, какие-то временные неудобства, чтобы потом снова можно было продолжать спокойно жить своей жизнью. Все остальное было себе дороже. При малейшей ничтожной попытке сопротивления, – порой всего лишь мысленного, – Олесю подвергали полной анафеме и сжигали на костре. И это, поверьте, к сожалению, было не совсем образное выражение…

Показывать какие-либо свои записи маме Олеся боялась просто панически. Это было для нее самое страшное и всегда неизменно превращалось в самый настоящий кошмар, которого Олеся всеми силами стремилась избежать. Но при этом она прекрасно знала, что, уж если ее мама что-то вбила себе в голову, то она пройдет по выжженной земле, но непременно получит желаемое. Любыми путями. В том числе, и при помощи физического воздействия. Она будет орать, визжать, оскорблять и угрожать; она без проблем надает по физиономии и вырвет тетрадку силой, – и это было еще далеко не худшее, на что ее непутная дочь могла рассчитывать в случае своей нелепой попытки неподчинения.

Наверное, сразу же возникает вопрос, а что вообще может быть такого страшного в том, чтобы девочке-отличнице позволить любимой мамочке почитать хорошо написанное сочинение, за которое она обязательно получит пятерку, – потому что писала она гораздо лучше всех в своем классе?.. Да просто все дело было в том, что обожаемая Олесина мамочка от природы обладала просто уникальной, можно даже прямо сказать, маниакальной способностью отыскать в самом крохотном, простеньком и незамысловатом сочинении тысячу просчетов и недостатков. И после прочтения она, разумеется, просто считала своим святым долгом указать дочери на них, а потом долго и нудно отчитывать ее за абсолютную неграмотность и полное неумение внятно выражать свои мысли. При этом мама, как заведенная, – как заезженная пластинка, – неоднократно повторяла и просто давила на то, как она жутко и ужасно разочарована полным отсутствием у своей непутной и неразумной дочери хоть каких-то очевидных способностей к написанию, поскольку, зная ее привычку постоянно марать бумагу, мама, разумеется, ожидала от нее гораздо большего…

И беда была даже не только в том, что правдолюбке-маме даже и в голову не приходило хоть немного пощадить и без того довольно потрепанную психику своей несчастной дочери. Весь ужас ситуации заключался в том, что мама, напротив, казалось, ловила немыслимый кайф от того, что унижала ее и лишала последней опоры в жизни. Ведь именно в сочинительстве и писательстве Олеся видела свое будущее; именно с этим она неизменно связывала все свои надежды и стремления. А ее любимая мамочка, мнению которой она доверяла на все сто процентов, – женщина, посмотрим правде в глаза, в свое время сумевшая осилить лишь профессионально-техническое училище, причем, по чисто технической рабочей специальности, и не имевшая к творчеству ну вообще никакого отношения и даже ни малейшей склонности, – просто стирала ее в порошок своей постоянной неизменной критикой.

И все это, разумеется, подавалось под красивым, но очень жестоким девизом: “Кто же еще скажет тебе правду, если не мамочка?..”

А Олесе не хотелось такой правды. Ей тогда хотелось просто умереть…

А потом как-то незаметно подрос ее дорогой младший братец. И у него вдруг появились проблемы с русским языком. Нет, такое выражение было неправильным, потому что то, что происходило, даже нельзя было назвать проблемами. Учился Олесин братик, в принципе, очень даже хорошо, – правда, из-под палки, но какое это имеет значение, если важен только конечный результат?.. Но вот сочинения давались ему тяжело. Нет, это опять не совсем правильное выражение, совершенно не отражающее сути происходящего. Олесин братец вполне был способен написать нормальное сочинение на уровне школьной программы. Может быть, и не на пятерку, – но мог. Но просто ему все это очень сильно не нравилось и лень было тратить на это свое время. Он никогда не любил читать и уж, тем более, терпеть не мог писать.

Саша с раннего детства был очень избалованным мальчиком, привыкшим получать все, что он пожелает. И, если ему хоть что-то не нравилось в окружающем его мире, он имел обыкновение попросту закатывать дикие истерики с нечленораздельными воплями и топаньем ногами. А писать сочинения ему очень не нравилось. И, прекрасно зная об этом, их обожаемая мамочка, не желавшая лишний раз расстраивать своего звездного наследника и провоцировать его дурное настроение, нашла прекрасный, на ее взгляд, выход из данной ситуации.

Она решила, что сочинения за Сашу будет писать Олеся. А что такого?.. Она же все равно целыми днями пишет, – вот пусть и старается, приносит пользу обществу, так сказать, – раз ей все это так нравится. А Сашеньку не надо нервировать. Зачем заставлять его делать то, что ему неприятно?..

И теперь Олеся постоянно слышала от мамы ее коронную фразу: “Помоги Саше написать сочинение, иначе я не буду с тобой разговаривать!”

И, поверьте, это был не просто глупый бессмысленный шантаж, который можно было бы благополучно проигнорировать. Со стороны мамы это было откровенное и весьма изощренное издевательство. Угроза “Я не буду с тобой разговаривать!” в понятии мамы заключалась в том, что на ближайшие, – нет, даже не дни, а недели, а то и месяцы, – Олеся попросту превращалась в изгоя в собственной семье, в парию, в неприкасаемую, с которой не просто никто не разговаривал, а которую вообще никто из родственников в упор не видел и даже брезговал дышать с ней одним воздухом. Любые Олесины тщетные попытки обратиться к кому-нибудь из них, – даже по чисто бытовым вопросам, решить которые в одиночку она иногда была просто не в силах, – натыкались на дикие вопли, нецензурные оскорбления, трехэтажный мат и прочие проявления большой любви… И к тому моменту, когда все это, наконец, закончится, Олеся успевала пройти все круги ада, проклясть все на свете и неизменно пожалеть о том, что она вообще родилась на белый свет… То, что вымаливать прощение нужно было, в буквальном смысле слова, на коленях, – да порой еще и не с первого раза это получалось, – я уже вообще молчу…

Мама всегда была для Олеси самым близким, – и единственным близким, честно говоря, – человеком. Она прекрасно осознавала, что, кроме нее, у ее дочери попросту никого больше нет в целом мире… Зря, что ли, она годами отваживала от Олеськи любых даже потенциальных подруг, весьма настойчиво внушая, что все окружающие люди желают ей только зла, и лишь она, мама, ее любит… Хоть дочь и не заслуживает ее любви… Но, несмотря на всю эту безмерную собственническую любовь, мама никогда не задумывалась о чувствах дочери и с легкостью, походя, причиняла ей боль.

И с каждым годом ситуация становилась все хуже и хуже…

В старших классах домашние задания у братца становились все труднее, – что было вполне естественно и прогнозируемо. А поскольку он и раньше-то никогда не выполнял их сам, то было совершенно даже не удивительно, что теперь он уже не просто не хотел, – а порой действительно не в состоянии был их сделать, потому что совершенно не читал никакой литературы. И это превратилось в серьезную проблему, потому что для написания сочинения по книге необходимо хотя бы немного представлять, о чем вообще эта книга… Но как раз на тот момент Олесин братец не интересовался вообще ничем, кроме просмотра дурацких юмористических передач по телевизору. Когда начинались “Маски-шоу”, он просто словно сходил с ума и уже заранее, – очевидно, в предвкушении, – начинал ржать на всю квартиру.

Но мама нисколько не переживала по поводу не слишком высокого интеллектуального уровня любимого сына. Ведь у нее же еще была старшая дочь, – и вот та имела несчастье быть и серьезной, и умной, и начитанной. И мама совершенно искренне полагала, что написать какое-то паршивое сочинение для нее – пара пустяков, и она лишь из подлости и идиотизма отказывается помогать младшему братику.

Олесю никогда не просили. Ее просто безапелляционно ставили перед фактом и требовали, чтобы она шла и писала. Но к тому времени Олеся тоже стала чуть старше. И, несмотря на свою годами выработанную привычку безропотно подчиняться каждому маминому слову, она все чаще смела сопротивляться и наотрез отказывалась от этой выпавшей на ее долю чести.

Кстати, нежелание “помогать младшему братику” было единственной сферой, в которой Олеся решалась противиться и не подчиняться своей маме. И даже не потому, что она была такая смелая, – или ленивая, как полагала ее милая мамочка. Просто Олесин младший братец, с полного попустительства и одобрения их слепой в своей безумной любви к нему мамочки, вырос настоящим выродком. Олеся вовсе не была смелой; она до смерти боялась свою милую мамочку; но в данном случае ей действительно легче было умереть, чем помочь хоть чем-то малолетнему доморощенному садисту, измывавшемуся над ней всю свою осознанную жизнь.

Любящая и заботливая мама устраивала жуткие истерики, от которых стены дрожали, а соседи, наверное, прятались под кроватями. Она вопила, как сумасшедшая, называя дочь, в переводе на более или менее литературный русский язык, бессовестной и неблагодарной тварью. Олеся долгие годы жила в постоянном страхе перед этими регулярными ужасными скандалами, избежать которые было невозможно. Но все равно ни в какую не соглашалась покорно каждый раз делать за брата домашнее задание. Она просто не в силах была подчиниться, – даже ценой тишины и спокойствия.

Самое печальное, что, помимо плохих отношений с братом, существовала еще одна – и даже гораздо более серьезная – причина, по которой Олеся порой чисто физически не способна была сделать то, что от нее требовали. И дело тут было даже не в ее собственной патологической лени или эгоизме, как считала их мамочка. Ведь она, наблюдая, как дочь систематически, день за днем, марает бумагу, похоже, искренне полагала, что для нее это элементарно. И ей даже в голову не приходило задуматься о том, что пишущему человеку, для того, чтобы что-то создать, надо действительно захотеть этого, надо обрести соответствующий настрой в нужный момент, надо пропустить все это через себя, прочувствовать, пережить, переварить, в конце концов… Она даже и не подозревала о том, как на самом деле это тяжело и порой даже болезненно… Откуда ей было знать об этом?.. Ведь она никогда не интересовалась чувствами своей дочери…