– Я совершенно случайно услышал, те ужасные слова, что были бездумно брошены в вашу сторону теми маргиналами. Но я прошу вас не обижаться и не злиться на них, они не ведают, чего творят. Они лишь бездумное творение нашего времени. Если хотите – злитесь на меня. Ведь я – один из них, – эти слова были произнесены особенно удрученно, – выплесните все на меня. Я не обижусь. Честно.
Карл Моисеевич оторопел от такой учтивости в свой адрес, тем более исходящей от дворянина. Тем более от самого Орлова, князя всех вечеров Петрограда. Ему было достаточно взглянуть в глаза графа, как злость тут же, в секунду, сменилась на милость. Ему было невозможно противостоять.
Граф предложил ему пройтись.
– Знаете, злоба – очень дурное существо. – говорил граф Орлов. – Она не приносит никому счастья. Она не делает этот мир лучше. Она лишь уничтожает все, чего только прикасается. Вы со мной согласны?
Карл Моисеевич кивнул.
– Вот и хорошо. Продолжим. Уильям Теккерей, английский писатель, говорил: «Мир – это зеркало, и он возвращает каждому его собственное изображение». Вы улыбнетесь – мир улыбнется вам в ответ, нахмуритесь – нахмурится и он. Вот вы разозлились и были готовы распространять по миру свою злобу. А на кого? На что? – граф плавно остановился и указал взглядом на двух дворян.
Это были двое тех самых людей, что некоторое время назад, оскорбили Карла Моисеевича. В этот раз они стояли напротив полотна с изображением бедной матери-старушки, за спиной у которой поджигали дом, а на руках она держала своего сына, убитого пулей. Картина была исполнена в темных тонах и вызывала лишь горечь и грусть. Но два дворянина, даже не пытаясь себя сдерживать, гоготали во всю глотку, одной рукой держась за животы, а второй тыча пальцем в этом полотно. Словно гиены, что хохочут в след убегающего львенка, не осознавая, что однажды он вернется.
– Посмотрите на них – вы не должны на них злиться, вам должно быть их жаль. Жаль. Только жалость может вызывать человек, который не видит, что земля уходит у него из-под ног, пока он спокойно сидит и пьет свой послеобеденный чай. Но и они не виноваты в том, какие они есть. – Граф грустно посмотрел себе под ноги. – У нас, детей своих великих отцов, есть лишь два пути: либо пройти через все трудности жизни дворянского ребенка, лишится всей своей человечности и стать бездушной машиной на службе государства, либо пропить все свое наследство, – граф кивнул на хохочущих дворян, – и сгинуть в небытие.
У Карла Моисеевича сразу же возник вопрос, по какому же пути пошел сам граф. Но тот опередил его, ответив на него безмолвно – просто взглядом.
Граф Орлов пошел по первому пути, вместе со своим старшим братом Николаем. Но каким-то чудом, пройдя через все испытания, он умудрился сохранить в себе человеческие качества и по-детски добрые глаза.
– Я слышал истории о вас от Клары. – граф резко сменил тему. – Она удивительная женщина, и действительно сильно любит вас.
Карл Моисеевич стеснительно кивнул.
– Это прекрасно. Особенно в наше время. Война не делает этот мир лучше. Голод тем более. Но любовь! Любовь… – граф отвел глаза и ненадолго ушел в себя. – Любовь. – добавил он мечтательно. – Не об этом я хотел с вами поговорить. На самом деле, мы недавно, случайно, столкнулись с Кларой на улице, и она рассказала мне о ваших необычных, новых мыслях. И я думаю, что смогу вам помочь разобраться.
Они вышли из общего зала, и пошли по коридору в сторону кухни.
– Несколько месяцев назад мне в руки попала довольно интересная книга, я ее прочитал, а затем отдал Борису, дабы было с кем обсудить теории, высказанные в ней. Но Борис так и не осилил ее, к моему сожалению. Как мне кажется, вы сможете понять идеи, которые в ней описаны. Тем более вы, как я знаю, человек чисел. Так вам она к тому же будет близка и по роду деятельности. И мне было бы необычайно интересно ее с вами, потом, обсудить, при удачной возможности. Если, конечно, вы не возражаете.
Карл Моисеевич одобрительно покачал головой. Он уже и не думал перебивать речь графа. Ему даже стало казаться, что это грешно. Грешно!
Они остановились у кладовки, полностью забитой пустыми холстами. Граф открыл дверь и, перешагивая через холсты, осторожно прошел внутрь. Несколько минут он копался внутри и довольно забавно пыхтел. Затем шум прекратился.
Карл Моисеевич уже было открыл рот, чтобы узнать в порядке ли все с графом. Но тут из кладовки высунулась рука и протянула ему немного потрепанную книгу. Карл Моисеевич взял ее. Аккуратно отряхнув ее от пыли, он прочел «К. Маркс. Капитал. Курс политической экономии».
– Написал ее один немецкий экономист-философ. А перевел ее один гениальный труженик Иван Степанов. Наш соотечественник. Как мне кажется, это один из лучших ее переводов на наш язык. Не стоит ее считать сухой экономической доктриной. В ней изложены идеи, которые имеют большое значение уже сегодня. Для меня и моих единомышленников эта книга…
– Карл! Карл! Ну, где ты ходишь? – послышался голос Клары. – Все тебя ищут целый вечер, и никто не может найти! – это означало, что ищет его только Клара, а начала она его искать примерно пять секунд назад. – О, граф! Добрый вечер! Не ожидала вас сегодня здесь увидеть!
– Добрый вечер, обворожительная Клара. Как всегда, вы являетесь украшением этого вечера.
– Ой, ну, стоит вам. Сегодня мы собрались здесь ради Бориса.
– Но при этом все внимание вечера, как всегда, сфокусировано на вас. Борису далеко до вашего великолепия.
– Ой, стоит вам. – повторила Клара. – А я смотрю, это вы украли моего любимого Карла? Позвольте поинтересоваться, для каких это целей? – любопытно улыбнулась она.
– Думаю вам наши разговоры покажутся сухими и скучными. Обычные дела, работа, политика… – слукавил Граф и кинул хитрый взгляд в сторону Карла Моисеевича.
– Понятно. Вы опять про эту войну. У меня складывается такие ощущение, что, когда мужчины остаются наедине им просто больше не о чем говорить, как о своей войне. Лучше бы поговорили о чем-нибудь прекрасном, например, о женщинах.
– Как мне кажется, не вежливо говорить о дамах вне их присутствия.
– Но вы же все равно говорите? – пошутила Клара.
Граф сдержано засмеялся.
– Ну, будет вам. Не смею больше задерживать ни вас, дорогая Клара, ни вашего великолепного спутника. – еще никто в жизни не употреблял такой лестный эпитет обращаясь к Карлу Моисеевичу. – Не хотелось бы утомлять вас нашими разговорами, да и вечер сразу поблекнет, если я наберусь наглости задержать вас еще хоть на одну секунду. А мне бы не хотелось так подставлять Бориса. Думаю, мы еще встретимся. – обратился он к Карлу Моисеевичу. Граф положил свою руку на книгу, – если у вас появятся вопросы или же вы захотите обсудить какую-либо тему, вы всегда сможете меня найти.
На этой загадочной ноте граф оставил пару и пошел обратно в зал.
– Вы только подумайте! Я даже представить не могла, что вы так сдружитесь. Все-таки ты у меня такой замечательный!
Глава 4.
Наступила осень. Новое время года со своими законами и порядками уже пришло, а старое еще не хотело уходить. Поэтому дни были длинными и жаркими, а ночи – холодными и темными.
Дожди, то и дело, омывали Петроград. Огромные капли падали с неба на улицы, чтобы остудить разгорающийся дух города. Но легче не становилось. Народ был на пределе.
Временное правительство во главе с А.Ф. Керенским не справлялось с нарастающим кризисом. Парламентаризм терпел крах. Недавний мятеж Л.В. Корнилова, известный в народе, как Корниловщина, являвшийся попыткой установления военной диктатуры, был подавлен. В связи с этими событиями авторитет правительства падал. Но на его фоне укреплялись движения большевиков…
На улице светило солнце. Карл Моисеевич вышел из своей квартиры на Малой Мастерской.
Хоть по календарю был уже сентябрь, но летняя жара еще не покинула свои пенаты, из-за чего было жарко, душно и невыносимо.
Карл Моисеевич попытался захлопнуть покатую дверь, ведущую в парадную, но после громкого хлопка, дверь тут же со скрипом приоткрылась, приглашая войти любого прохожего, желавшего спастись от несвоевременной жары. Вдохнув горячий уличный воздух, он повернул налево, дошел до Офицерской улицы и пошел по ней в сторону Мойки, где, как он надеялся, было чуть прохладнее.
Карл Моисеевич смотрел по сторонам, вглядываясь в детали как будто преобразившегося, “нового” города. Город действительно изменился, но только для него, и далеко не в лучшую сторону.
Дело в том, что, когда раньше Карл Моисеевич шагал по улицам Петрограда, он смотрел лишь себе под ноги, даже не поднимая голову. Его не интересовали ни люди, ни улицы, ни происходящее вокруг. Только одна цель, только один кратчайший путь к ней. Все, ничего лишнего. Но это время кануло в лету.
Книга, которую дал ему граф Орлов, оказалась отнюдь не легким послеобеденным чтивом. Вряд ли, Карл Моисеевич, получив ее от какого-нибудь другого человека или в библиотеке случайно схватив с полки, стал бы с таким энтузиазмом вчитываться и пытаться понять высказанные в ней идеи. Но книгу дал сам Граф. Его он подвести никак не мог. Ведь граф сказал, что именно Карл Моисеевич сможет по достоинству оценить эту книгу. К тому же ему было бы интересно обсудить эту книгу с ним. А послушать мысли графа, услышать его стройную, четкую, мелодичную, почти ангельскую речь.… Упустить этот шанс было недопустимо. Не одна неделя у него ушла на ее прочтение и осознание. Скорее даже переваривать полученную информацию ему пришлось дольше, чем ее получать. В книге были высказаны очень интересные идеи насчет экономического и социального развития общества. И, хоть язык был сухой, сама книга оказалась очень близка по духу Карлу Моисеевичу. И она дала ему то, что было больше всего необходимо.
Последние пару месяцев из его головы не выходили разные, новые мысли. Они были беспорядочными, обрывочными, до конца не сформированными и до ужаса тупыми. Но «Капитал» помог ему, он дал Карлу Моисеевичу ту базу знаний и понятий, которой ему не хватало из-за его социальной неуклюжести. Его мысли огранились, приобрели форму, стали осмысленными и понятными. Но самое главное, что его интерес не угас, а лишь возрос. И теперь ему было что сказать! Но толкать речи, не совсем понимая, что же именно сейчас происходит в ЕГО стране – было опрометчиво. Он проникся к народу России, тем самым коснулся глади воды; он сформировал свои мысли и взгляды, тем самым зашел вброд. Оставался последний шаг – ему нужно было нырнуть!
Но как это сделать? Что нужно, для того чтобы вникнуть в ситуацию? Как понять нужды народа? И что самое главное – как ему помочь? Вопросов оставалось еще много, но ответ на них был всего один. Карл Моисеевич нашел его на бумажке, что была вложена в потайной кармашек книги. На бумажке была лишь одна надпись: «Понтий Пилат».
Карл Моисеевич шел по набережные реки Мойки. Он смотрел по сторонам и видел рыбаков, которые сворачивают свои пустые сети, босоногих детей в рваной одежде, раненных и изувеченных солдат, ветеранов, которые отдали своей стране все, а она в ответ лишь выбросила их на обочину. Им не оставалась ничего, кроме как просить милостыню да побираться. Молодые и старые, юные, но уже седые, все были здесь. Все они хотели одного – жизни: не богатой, но и не бедной, чтоб не сидеть на мостовых и не просить у таких же нищих, как они, крошку хлеба. Если не хорошей, то хоть и не плохой, чтобы не умирать ночами от голода и холода. Временами счастливой, а временами и грустной, чтобы было, о чем рассказать своим детям. Им было надо немного, но им не дали ничего.
На самом деле «кричал» не только народ, но и сам город. Карл Моисеевич видел, как некогда красивые здания, построенные прославленными мастерами, сегодня крошатся и разрушаются – теряют штукатурку, а вместе с ней свой величавый вид, где-то падают прямо на мостовую осколки балюстрад и лепнин. Что уже говорить о крышах и окнах, дверях и лестницах. Гранитная кладка трескалась и тонула в Неве. Город трещал по швам и готов был развалиться на части.
– При Николае было лучше…
– Кто ж тебе его вернет? Молись, чтоб хуже не стало… – шептались по углам.
– А ты видел, какую еду князь в мусор выбрасывает? У меня сын уже три дня хлебной крошки в рот не брал, а князь картошку да пироги в мусор!
– Да, знаю я! И все соседние улицы знают! Пойдем, может и мы? Вдруг повезет?
– Мне вчера жена рассказала, что этот мелкий буржуй напился, да начал по дитяткам, что играли на улице, стрелять! Представляешь? А знаешь, что сделали полицаи?
– Что же?
– А ничего! Сняли шляпы и поприветствовали малахольного!
– Скоро всех нас так постреляют…
Карлу Моисеевичу стало стыдно и больно в душе. Больно оттого, что он впервые в жизни открыл свои глаза на мир. А стыдно за то, что он столько лет закрывался от страданий людей. Стыд жег его грудь изнутри, а летняя дара снаружи. Он покраснел и припустил вперед. Добежав до Невского проспекта, он наконец-то увидел вывеску «Понтий Пил*т».
У заведения, как всегда, было столпотворение. Людно снаружи – пусто внутри. У людей не было денег, чтоб ходить в кабаки. Не было денег совсем. Зато у вельмож, что были на государственной службе, денег было хоть завались. Поэтому они и облюбовали это заведение, которое находилось в непосредственной близости с местом их работы.
Люди снаружи – ругались и завидовали, люди внутри – насыщались и смеялись. Люди снаружи умирали с голоду, а внутри – от подагры.
Карл Моисеевич протиснулся сквозь толпу рабочих, как он их про себя гордо назвал «пролетариев», снял шляпу перед метрдотелем и поклонился ему. Тот его сразу узнал и впустил.
Аналогично тому, как снаружи было людно и светло – внутри было пусто и темно. Освежающая прохлада ударила в лицо Карла Моисеевича, будто он опустил голову в полное ведро колодезной воды.
Он, по привычке, расшаркался перед входом, и прошел к барной стойке.
В кабаке из всех столов были заняты только два, да и то в самый час пик. За одним сидели скучающие официанты, а за другим, в самом углу, какой-то господин жадно набивал в свой рот жаркóе. Видно было, что он пришел сюда один, поэтому его глаза бегали из стороны в сторону, то испугано смотря на голодную толпу снаружи, через которую он пришел и через которую пойдет обратно с высоко поднятым носом и сердцем в пятках, то на официантов, которые изредка поглядывали в его сторону с такими же голодными глазами.
У барной стойки, по своему обычаю, подводя предварительный итог дня, стоял администратор. Тот самый, с чьей настырной подачи, все началось несколько месяцев назад. Он никак не среагировал на шаги за спиной. Возможно, уже знал, кто это.
Карл Моисеевич молча подошел к барной стойке и встал рядом. Он аккуратно и незаметно достал из своего пальто книгу, открыл ее на нужной странице, взял оттуда бумажку, и так же незаметно положил книгу обратно в пальто. Карл Моисеевич положил бумажку, на которой было написано «Понтий Пилат», на барную стойку и пододвинул ее к администратору, в надежде на хоть какое-то дальнейшее развитие ситуации.
Администратор совершенно отрешённо взглянул на бумажку и сделал глубокий выдох, как будто копил воздух в легких весь день специально для этого момента.
– Давно бы так, Карл Моисеевич. Пройдемте за мной, пожалуйста. – лишь после этих слов он повернулся к нему лицом и добавил. – Только попрошу вас не привлекать лишнего внимания. – и окинул взглядом пустой зал. Это просьба была подтруниванием со стороны администратора, но в этот раз добрым и совершенно безобидным.
Карл Моисеевич улыбнулся и пошел вслед за администратором.
Они вошли на кухню, повернули налево, по узенькому коридорчику, мимо кабинета Карла Моисеевича. На секунду ему даже показалось, что в кабинете кто-то есть. Что он даже слышит звук от своей любимой счетной машинки Шиллер. Но ему лишь показалась. Приоткрытая дверь в кабинет со сломанным замком показала, что в кабинете никого нет. И все там осталось также, без изменений, с его последнего посещения «Понтий Пилата».
Они пошли дальше, туда, куда сам Карл Моисеевич уже не ходил. Ему было это не надо, а любопытством он с детства не обладал. Коридор становился все уже и уже, а затем резко стал спускаться вниз, туда где было темно и холодно, пахло сыростью и гнилью. Администратор видимо специально, чтобы «не привлекать лишнего внимания», не взял с собой ни лампу, ни даже свечу. Поэтому спускаться приходилось на ощупь. Стены были холодными и влажными, пару раз Карл Моисеевич «вляпался» во что-то склизкое и противное на ощупь, но продолжал спускаться за своим проводником. Хорошо, что путь оказался не таким долгим.
Добравшись донизу, Карл Моисеевич остановился. В подвале было настолько темно, что он уже не видел даже кончика своего носа. Что уж говорить об администраторе, который по звуку ушел куда-то дальше. Карл Моисеевич решил продолжить свой путь в слепую, но тут же ударился носом о стену и, поскользнувшись, чуть не упал, успев опереться о что-то склизкое на стене.
– Тшш. – шикнул администратор. Затем последовал скрежет железа, скрип, и, наконец, Карл Моисеевич увидел свет.
Открылась тяжелая железная дверь, в которую администратор позвал Карла Моисеевича. Как только он в нее зашел, дверь тут же закрылась за ним.
Они оказались в подвальном помещении, которое хорошо освещалось керосиновыми лампами. Видимо, оно было осушено совершенно недавно. Сырость и влага еще не успели выветриться. Было холодно и совершенно не уютно. По углам были навалены коробки, на которых красовался черный герб страны. Где-то вдалеке помещения, у стола, кипел оживленный спор.
Администратор пошел вперед, Карл Моисеевич за ним. Неожиданно, он вспомнил утреннюю газету, где была статья о том, что в последнее время участились случаи «поимки шпионов» и на него напала необъяснимая паника. А что он здесь забыл? Может это ловушка и его расстреляют? Он больше никогда не увидит лицо своей любимой Клары! А может они расстреляют и ее? Ведь она… с ним… Бежать? Куда? Позади железная дверь. Напасть на администратора? Он высокий, широкоплечий молодой человек. Ему с ним никак не совладать! Что же делать? Что же делать?! Его здесь убьют, в этом вонючем подвале! И никто больше не вспомнит о Карл Моисеевиче Б…
– Не волнуйтесь. – раздался голос администратора. – Вы среди друзей. – давно он не слышал эти слова.