– Я не помню ни каких вопросов. – я еле держался на ногах и все мышцы тела отказывались работать вместе. Я чувствовал свое тело полностью, но каждую самую маленькую мышцу по отдельности и кажется моя нога могла двигаться только если я подумаю об этом, если же мое внимание было занято чем-то другим, то нога забывала свои движения. Может это и была полная осознанность. Сознание отобрало функцию управления мышцами у тела, получив то чего и добивался я с помощью тренировок. А что, если и сердце перейдет под полное управление сознанием, и мне придется каждое сокращение сердца запускать подумав об этом, а в это время печень перестанет работать в ожидании приказа. Бред же какой-то начнется. И зачем это надо.

Меня подвели к кровати, и я рухнул по верх одеяла. Река, уносившая меня, стала еще более быстрой и шумной. Когда же она кончится и успокоившись вынесет меня в соленое море? Или может ей суждено пересохнуть где-нибудь в долине, и я превращусь в липкую густую грязь под копытами быков, переходящих устье в летнюю жару. Нет, все еще колотят меня ее грязные воды.

А что дальше? И куда дальше? И где это дальше? Меня снова стукнуло о перекат моего бурлящего сна, и я позабыл как дышать. Отдыха ночь и не приносила, но в этом состоянии отдых только бы помешал и лишь гранатовый сок взбадривал меня своим терпким вкусом заставляя вспоминать, что я просто человек.

Следующим вечером произошло то же самое. Взгляд выжиг мне память и по ту сторону памяти я уже не видел, но знал, не слышал вопросов, но отвечал на них. Ждал голоса и начинал ненавидеть себя за это. Через три дня я смог обойтись уже и без взгляда учителя и память даже не возвращалась. Через пять я сам торопился в свою комнату, не понимая толком вышел ли я из того состояния и зачем вообще из него выходить если просто можно закончить сеанс. Днем я лежал в кровати и ждал вечера. Когда все уже пообедали я быстрым шагом направлялся в столовую где набивал себе желудок безвкусным обедом и затем выпивал гранатовый сок.

На шестой день, а может быть это было и на седьмой, очень может быть, что даже и на восьмой, я сбился со счета, учитель после обеда позвал меня к себе.

– Ты творишь удивительные вещи. Ты понимаешь это? То, что ты показываешь заставляет других поверить в то что они могут достичь если доверятся нам. Я признаю. Что такое не видел даже у учителя. Ты сильно похудел и у тебя усталый вид. Отдохни несколько дней. Не обязательно так изматывать себя. Давай сходим завтра на реку, а сегодня можешь посмотреть, чем мы занимаемся на занятиях. Ты же ни разу не видел. Почему ты молчишь? Как ты себя чувствуешь.

– Я ничего не помню. – Мне пришлось приложить усилие чтобы соединить слова даже в это короткое предложение.

– Да, отдохни несколько дней. Все уже увидели то что должны были и даже больше чем ожидали. Ты не выходишь из комнаты. Почему? Расскажи мне об этом.

Я молчал почти минуту, а он смотрел на меня и ждал. Я не понимал, чего он ждет и хотел уйти, но он встал, подошел ко мне и взял меня за руку. –

– Остановись. Хватит. Я понимаю тебя. Но пришло время остановится и обдумать что это такое.

Несколько дней я пытался отдыхать, тело не пускало покой, а требовало еще и еще. Я с нетерпением ждал вечера, как ждал горьковатого вкуса гранатового сока во время пустого обеда. Но вечер не наступал и как бракованный патрон не вылетал из ствола, и я снова перезаряжал и загонял утро в ствол времени в надежде услышать выстрел и снова испытать это.

Вечером я увидел их танцы. Я вошел в зал и присел с краю ото всех. Около десяти человек сидели вокруг учителя, подогнув ноги под себя. Увидев меня, они улыбались мне и кивали как старому знакомому, но я никого не мог из них вспомнить. Затем, приглушили свет, и в середину круга вошел небольшой человек азиатской внешности на вид почти подросток, но сосредоточенным лицом и твердыми как два камешка глазами. Он сел и не громко, но отчетливо произнес короткую, но не имеющую обычного смысла фразу. Затем, замолчав на мгновенье он повторил эту фразу, и я понял, что он делит фразу дыханием на части. Медитация зазвучала, и ее подхватили сидящие к нему ближние люди. На следующем разе ее уже произносили сидящие чуть позади, а азиат в центре круга стал раскачиваться в такт звуку и дыханию. Звук подхватили оставшиеся и он заполнил зал от чего темнота задышала в общем ритме и качающиеся тела стали похожи на траву, которую оживляет лишь ночной ветер. Ветер усиливался или это только казалось, потому, что дыхание не становилось торопливее. Я понял, что просто звук становится сильнее. У меня, сначала, начала болеть от этого голова, но потом сознание очистилось. Очистилось и от боли, и от тяжести последних дней. Затем все встали и выстроились в несколько шеренг. Зазвучал простая монотонная мелодия и люди в шеренгах, как заведенные роботы стали двигать руками и ногами. Их движения становились все сложнее и было не понятно, как они не сбиваются. Через какое-то время казалось, что они все-таки сбились, но оказывалось, что это лишь переход, к новому движению который вплетался в рисунок танца, изменяя его. Я смотрел на лица исполнителей и удивлялся. Спокойная сосредоточенность позволяла выполнять сложные движения и не сталкиваться между собой. Кажется, в окнах тихо дрожали стекла от вибрации музыки, ударов босых ног о деревянный пол и голосов, которые все иногда издавали. Впервые за мое пребывание в общине в эту ночь я спал спокойно.

На следующее утро учитель уехал, и я почему-то почувствовал какую-то пустоту, которая меня самого удивила. Я пошел на завтрак и впервые сел с краю длинного стола вместе со всеми.

– он, что уехал? – спрашивали вновь подходившие, и кто-нибудь из сидящих отвечал, что знал, пытаясь успокоить и приободрить товарища. – Он обещал приехать в конце недели. У него дела, вы же знаете. – Они удивительно напомнили мне оставленных в пионерском лагере детей. Напомнили своей искренней беспомощностью.

– Да, да, – отвечали пришедшие и их лица становились тревожными.

Я наблюдал это и не мог понять причину, но также не мог объяснить причину и своей тоски после отъезда учителя.

Руководил жизнью в общине, когда не было учителя Алексей. Это был здоровый мужик с большой головой и кулаками размером с добрую пивную кружку. У него был злой и веселый взгляд и, твердые как будто зажатые пружиной губы. Днем его почти не было видно, но все знали, что его можно найти в левой части домика хозяина, в правой части которого жил я.

– Ты можешь помочь в мастерской, если захочешь, там скажут, что делать. – Почти дружелюбно обратился он ко мне. Когда учитель уехал, все как-то изменились. Меньше стало слышно разговоров и смеха, работая люди часто нервно оглядывались будто пытаясь увидеть кого то, но не находили и почти грустно возвращались к работе. Я чувствовал, что и у меня настроение изменилось, хотя я стал набираться сил и спать, пускай пустым и беззвучным сном по ночам, но тихая тоска тревожила меня.

В мастерской мне поручили проверить всю проводку в домах и электрическую печь на кухне. Обходя дома, я увидел, как живут поселенцы. Везде одинаковые кровати и мебель. Занавески на окнах мне показались разными, но потом я понял, что одни выцвели на солнце больше других и изменили цвет. В крайнем, у высокого забора доме, я разобрал ночник у кровати в спальне, когда женщина заметила, как я осматриваю их бедную обстановку и с грустью сказала мужу, сидевшему в кресле спиной к нам.

– А помнишь, Яша, нашу спальню ту в московской квартире. В голосе ее была почти грусть. – Покрывала мне тогда наша мама из Румынии привезла, да, и занавески у балконной двери. – Я почувствовал, как Яша вытянулся в кресле и чуть повернув голову в сторону жены тихо сказал.

– Вспомнила, – и быстро взглянув на меня тихо добавил –Дура. – Я сделал вид, что не слышал и, закончив работу вышел, не задавая вопросов. Без учителя все поскучнели, и когда через несколько дней он вернулся радость у обитателей оказалась неподдельной и искренней. Надо признать, что и со мной произошло тоже самое. Или я заразился всеобщим приподнятым настроением или правда я так был этому рад, но сомнения и подозрения пока не объяснимые не давали мне покоя. Все-таки система учит анализировать себя и относится даже к самым тонким проявлениям своей сущности с вниманием и даже подозрениям, просто как к реакциям на что то, и поэтому я не мог понять этой своей радости от приезда учителя. Не белы во мне не привязанности, ни тем более особого уважения к учителю, и все-таки, как и все, я чувствовал себя не в своей тарелки в те дни, когда его не было рядом.

В день его приезда за ужином я понял причину этого.

Все ждали ужина, буквально считали часы, когда он должен был наступить. Я не мог понять причину этого и просто фиксировал для себя факты. Еще в обед меня спросили не знаю ли я, что будет сегодня на ужин. В течении дня люди приходили в столовую узнать меню и не перенесен ли он по какой-нибудь причине на более позднее время. Все были в легком возбуждении, и их обычная работа делалась с воодушевлением как подготовка к чему-то праздничному. Это было странно и совсем не спроста. Я как человек не давно проживающий между них замечал это точно, они же казалось не видели в этом ни чего странного

Учитель приехал, но в доме его не было. Я постучал к нему и не дождавшись ответа пошел к выходу. У двери мне встретился Алексей.

– Ну, что, на ужин? – спросил я проходя мимо.

– Не, – скривил жесткие губы он и стрельнул в меня взглядом как резиновой пулей, – я на ужин не хожу. – Я мотнул головой и вышел. И правда он не когда ни ходил на ужин, да и вообще в столовой, как и в зале он появлялся редко. И вообще в зале для танцев, что более всего меня интересовало было от десяти до пятнадцати человек в то время как всего в поселке проживало человек пятьдесят.

Когда я вошел в столовую почти все были за столом и Учитель усаживался во главе его. Я не заметно присел в дальнем конце от него и, кажется, на меня никто не обратил внимания. Я впервые был за ужином с участием учителя.

– Здравствуйте братья и сестры, – обратился он не громко и затем вся его речь шла по нарастающей.

– Радость жизни, даруемая высшими силами, мы вернем в наши тела. Мы отбросили все лишнее и открылись для нее готовые, если нужно, принять наказания, но не боящиеся его, потому, что то, что ждет нас там и есть суть жизни. Чистая и мощная, справедлива и неодолимая. И чтобы почувствовать силу в себе мы станем частью ее. И укрепим ее собой и сами станем сильнее ею. У каждого своего пути, но цель в конце одна для всех. Слушайте мой голос и идите за ним и в конце пути вы увидите и достигните.

В его словах не было ни чего особенного, но, когда я посмотрел в лица сидящих рядом людей, удивился той гримасе счастья, которая была на них. Безумные глаза и губы, шепчущие слова учителя делали лица разных людей одним лицом. Я встряхнул головой, чтобы освободиться от этого кошмара. Но взглянув на них еще раз, опять увидел, что на разных телах одна и та же голова с одним и тем же лицом шепчущем, слова беззвучными губами. Вдруг все стали подыматься с места и подняв бокалы пить ярко красный сок жадными глотками. Затем, поставив бокал на стол, по одному они стали подходить к учителю и тот высыпал каждому в пригоршню чего-то и после этого подошедший возвращался на свое место. Я смотрел с удивлением на людей с одинаковыми головами и понимая, что это только галлюцинации никак не мог освободится от желания встать и подойти к нему, чтобы и мне насыпали что-то в горсть.

Я не стал пить из бокала, но, когда пришла моя очередь я встал и подошел к учителю. Он брал из большой тарелки орехи и сыпал подходящим к нему, но увидев меня замер в нерешительности, и потом все же насыпал в подставленную ладонь мне, и я отошел. Возвращаясь на место, я проходил сквозь ряд людей с одинаковыми головами, а они, взглянув на меня испуганно начинали трясти ими в исступление. По ряду пронеслось какое-то замешательство. Я понял, что они увидели мое лицо. Не измененное всеобщей галлюцинацией лицо. И тогда вновь зазвучал голос учителя, и они отвернулись от меня как притянутые к этому голосу чем то, что сильнее их. Я не стал садиться за стол, а вышел из столовой держа в руках несколько ядер орехов.

Я шел ошеломленный и испуганный увиденным, но то, что произошло дальше показалось еще более невероятным. Признаюсь, я готов уже был ко всему и даже не брался сразу объяснять то, что мог увидеть. Просто приняв это как очередной кошмар. Но то, что произошло потом это был гром и молния ударившая прямо надо мной.

Когда я повернул за угол дома у открытых ворот ведущих из поселения я увидел Ивана и Валерку стоящих и смотрящих на меня. Память опознала их сразу, хотя мы не виделись несколько лет, и они изменились. Лица у них были спокойные, но смотрели они на меня как на больного с тревогой и жалостью. Или это продолжение видений, как заразная болезнь, переданная мне в толпе людей с одним лицом, через ореховое заклинание. Я остановился и мое тело выдавило откуда то, из меня холодный пот, как еще одно доказательство моей болезни. Мне казалось, что галлюцинации продолжаются, но раз я понимал это, то какая-то часть меня остается свободной, но тогда что я вижу перед собой? Даже когда эти двое взяли меня за руки и потащили к машине, я не мог поверить в реальность, а лишь сбивал их руки с моего тела и двигал губами. Вместо звуков был низкий гул. Вместо запаха вкус гранатового сока. Когда я обернулся, сопротивляясь схватившем меня рукам Ивана то увидел, как Павел бьет подбегающего громилу Алексея и тот скрючивается и падает на землю.

Что это? Как объяснить? Что делать? Сопротивляться или нет? Иван тащил меня в машину, а Павел заталкивал внутрь. Разум отказывался что-либо объяснять и в бессилии оставил мое разрушенное сознание.

Очнулся я уже на кровати в своем старом доме. Очнулся от того, что кто-то встал на край моего дивана и стал с треском заводить старые часы, висевшие на стене. И правда, этот дом не терпит тишины и одиночества. Хотя уже пора.

Часть 14.

Я лежал на узком диване укутанный по самый подбородок старым одеялом, а двое человек из далекого прошлого сидели за столом переговариваясь о чем-то в пол голоса, и пили чай, звеня маленькими ложечками о края стакана. Позвякивание этих колокольчиков первое, что возникло из тишины в моем сознании.

– А у него очень хороший компьютер. Почти гигабайт оперативной памяти и два ядра. Дорогой.

– Да? Ну да. Так я продолжу. Однажды на корабле я нашел журнал . Он не был старым, но название его раньше я никогда не слышал. И в этом журнале было напечатано всего два произведения. Романы или повести, не помню точно, как это называется, но я их читал урывками почти полгода пока мы шли в Гонконг и обратно. Представляешь, там, в океане маршруты по которым идут корабли как широкие дороги. Они проложены давно, и с них нет никакой надобности сходить, а значит корабль идет по маршруту почти на автопилоте. Отстояв вахту, ты сидишь в четырех железных стенах как в тюрьме и тебе просто нечего делать. А корабль идет себе вперед и точно приедет куда ты ему сказал. Так вот, время у меня было хоть отбавляй. У меня приятель чуть не спился в тихушку, а сосед по каюте хотел успеть английский выучить от безделья.

Так вот. Один рассказ фантастический «Час быка». Не читал? Нет? А второй, не помню кто автор, но название помню точно. Назывался он «Мы». И вот полгода, пока мы ходили туда-сюда, от Милана до Гонконга, я читал только этот журнал с двумя романами. Я не знаю, кто составил этот сборник, но человек, наверное, сам не понимал свою гениальность. Так точно подобрать и объединить эти книги. Так случайно не случается.

– Ну и что в них такого? «Час быка» я читал, кажется, в детстве, у отца был в библиотеке, но не помню, чтобы там что-то не вероятное описывалось. Мне скучно показалось. Да. Смотри, а у него и интернет самый лучший. Он думал, что паролем защититься, а пароль поставил простой. Как его тут до сих пор не ограбили на таком отшибе с такой техникой?

– Это дом его бережет. Ну, так я о книгах. Нет, пойду я еще бутербродов сделаю.

Я лежал с закрытыми глазами и звук знакомых когда-то голосов вначале лился как вода из-под крана, когда на нее не обращаешь внимание, но затем что-то заставило меня прислушаться и отдельные слова совпали в предложения, Предложения вызвали образы, а образы зацепились за что-то в памяти пытаясь вытащить оттуда неведомое, как рыбак, зацепившись крючком за прибрежную траву вытягивает ее к себе из темной воды и не знает, что там, и не оборвется ли крючок раньше, чем это появится на поверхности.

– Так вот. Час Быка удивительная книга.

– Ты прожуй сначала. А то я не понимаю, что ты там бормочешь.

– Но, прочитав ее во второй раз. Нет, вернее, это произошло, когда я оба произведения прочитал два раза от начала и до конца. Так вот, в "Часе быка" люди будущего представлены как такие, суперлюди. Люди, наделенные невероятными способностями. И они прилетают на планету, которая, по задумке автора, остановилась в своем развитии, примерно, на том уровне на котором мы можем оказаться через несколько десятилетий. Если отбросить увлечения автора приписывать все, что было достигнуто хорошего верности идеям коммунизма, а просто принять, что люди изменились потому, что стали правильно относится к своей природе, то многое становится понятнее и проще. А может, и на самом деле правильное развитие не может идти без преобразования общества на основе идей близких к коммунистическим. Может быть, но я сейчас не об этом. Это преобразование устройства государства.

– Вон куда тебя понесло. Смешно.

– Нет, послушай. Это важно. Невозможно построить сильное справедливое общество, которое будет состоять из слабых и живущих по своей несовершенной природе людей. Сумма несовершенств не даст совершенство. Она придаст новое свойство этому несовершенству и сделает его еще более опасным. Об этом и было написано во второй книге этого сборника автора которого я не помню. И название послушай какое «Мы».

«Мы», какими мы станем если просто останемся нами. В этой книге описано общество, которое просто и упрямо шло к одной цели. Развитие техники и преобразование человека в единицу, из которого будет выстроено совершенное государство, через которое и простой человек будет брать счастье для себя. Но сложение несовершенств не дает совершенство, а государство возомнило что может им стать и стало упрощать людей, чтобы сохранить себя. Цель государства стала в том, чтобы сохранить себя. Любая система в какой-то момент хочет этого. И подчиняясь логике развития системы мы не минуемо станем или героями книги «Мы» или жителями той планеты из «Часа быка»

– Ну, как я понимаю, ты нашел что-то, что позволит нашему несчастному человечеству избежать такой участи. Где ты до этого додумался? В Индийском океане или уже в Средиземном море? Мне просто интересно где родина твоего открытия.

– Это было в Красном море. И ты зря смеешься. Потому, что это тоже не случайно. Египет, колыбель мудрости нашей цивилизации. И когда я вышел на палубу той ночью, то далеко на горизонте я видел огни Египта.

– Вань, это просто от жары было. Успокойся.

– Дослушай. Я не договорил. Когда я дочитал журнал второй раз, то решил найти в «Часе быка» как автор описывает способности настоящих людей будущего и то, как они эти способности приобрели. И оказалось, что эти способности не давались им с рождения, а приобретались ими путем длительных тренировок. Тренировок, которые были направлены, а затем и достигали того, чтобы переделать человека по-другому. Изменить или переделать его природу. Понимаешь. Они не рождались, а становились такими, и заставляло их становится такими государство. Государство, основанное на правильном знании и на принятии необходимости развивать природу человека до нужного уровня. Человек существо не завершенное, и мы никак не можем это принять. В какой-то момент мы начинаем воспевать его несовершенство, выдавая эту нашу способность понимать несовершенство окончанием развития. Будто есть люди, которые не совершенны и просто примирились с этим, а есть люди, которые понимают это и живут, страдая от этого. И это страдание как бы и есть подтверждение их человечности. Конечно, они сильно ближе к высшему замыслу чем те первые, но разве это все? Нет, не все. Человек существо не совершенное, но может развиться, а для этого надо прилагать усилие.

– Какое?

– Правильное, и не легкое. Человек должен пройти через глубокое страдание, но не убить в нем свое тело, а укрепить и обучить чувства. Чувства нужно учить так же как разум. Тело же упражняется всю жизнь и при правильных тренировках приобретает невероятные способности.

– Это фантастика. И только.

– Это не только фантастика, это не только взгляд в будущее, это направление для действия.

– Сверх людей. Как у нацистов.

– Ерунда. Нацисты – это герои книги «Мы», они упростили человека до примитива и провозгласили совершенством. Герои «Часа быка» не верят в простоту, они понимают настоящую чистоту, именно не простоту, а наполненную силой чистоту истинной природы, и трудятся, всю жизнь трудятся, чтобы поддерживать ее в себе.

– И ты полгода плавал с этим?

– Я много передумал за эти полгода. Да, и потом было время.

–Может, спать уже ляжем. Я думаю, где мне лечь, у себя на первом этаже или здесь.

– Посмотри, он спит?

– Врач ему вколол столько снотворного, что он проспит долго.

– Лягу я здесь. Сейчас раскладушку разберу, а ты в той комнате, на диване.

Они еще о чем-то болтали, умываясь и разбирая кровати, но я перестал улавливать значение слов, а может снова свалился в сон. Позже, я проснулся ночью в тишине среди тиканья часов и дыхания людей где-то рядом. Тела у меня будто не было, а мне и не хотелось его иметь, мне ничего не хотелось. Именно понимание отсутствия желания в себе как что-то не правильное, неожиданно пробудило потребность сопротивляться. Я осознал это только позже. Желания не было в обессиленном теле, но желание иметь желания говорило о проснувшейся жажде к жизни которое больше чем реакция тела или разума. Я захотел жить, до крика, до слез, но какое усилие я должен был сделать, это, слабый еще разум, не мог решить. Я снова уснул и пробудился, когда уже было светло. Я не помнил, что случилось раньше, проснулся ли я или открыл глаза. Странно конечно, но показалось, что я проснулся от того, что мои глаза были открыты. В окно надо мной входила серость утра, а по стеклу стучал мелкий дождь. В комнате было тихо и резкий храп того, кто лежал в другой комнате объяснил мне, от чего я проснулся. Я захотел повернуть голову на бок и двинул шею испугавшись отсутствия ощущения движения. Старая раскладушка была ниже кровати, на ней лицом ко мне спал какой-то парень. Я немного удивился потому, что не узнал его. И вдруг я почувствовал свое слабое тело и приподнялся на локте, затем сделал еще усилие и сел, свесив ноги с кровати. Резкий стон опять взорвал тишину, и я осмотрелся вокруг. Компьютер стоял на столе перед кроватью, тут же были два пустых стакана с чайными ложечками внутри и не допитым чаем и всю эту комнату как отточенным ножом нарезали мелкими ломтями ходики на стене.

Я сидел и осматривался, вспоминая стены, вещи и себя. Неприятно закололо где-то в руке и шее, и мне захотелось плакать. Не от боли, а от жалости к чему-то. К чему-то, что я потерял хотя никак не мог вспомнить что же это такое. Слезы полились у меня по щекам и от рыдания затрясли обессиленные плечи, я закрыл глаза.

– Ты что? Что с тобой? – скрипнула раскладушка, и я услышал тяжелые шаги босых ног, приближающиеся ко мне. Я не хотел открывать глаза, а только плакал и плакал как ребенок. Плакать было просто и приятно.

– Успокойся, ложись. Тебе рано еще. Ложись. – Тяжелые и жесткие руки стали укладывать меня и окутывать одеялом, я сквозь слезы взглянул на стоящих рядом двух людей. Лица их и голоса были мне знакомы, но кто они и как их зовут, на этот вопрос я бы не смог ответить. Руки завернули одеяло мне под плечи, а я смотрел на лица и молчал, а слезы все еще лились по щекам прохладными струйками.

– Успокойся. Поспи. Тебе надо спать. – Я закрыл глаза.

– Ты видел его взгляд? – Спросил первый голос.

– Да. Сумасшедший. – Вздохнул второй.

– А если он теперь всегда такой будет. Надо рассказать это доктору.

– Я договорился. Он заглянет к вечеру. Голос стал тише. Дай ему успокоительного и пускай спит.

Я очнулся потому, что меня с силой стали подымать за плечи и усаживать на кровать. Человек с жидкой бородкой смотрел мне в лицо, внимательно и прямо, как в одну точку и что-то спрашивал. Мне не хотелось с ним разговаривать, но он снова спрашивал и спрашивал, тряс меня и смотрел мне в глаз, а затем бил чем-то жестким по коленке. Мне было не больно, а только обидно, что меня можно вот так просто бить по коленке. Кажется, я опять заплакал и меня уложили под жаркое одеяло. Я отвернулся к стене лицом и плакал.

Голоса у меня за спиной утихли, и темнота сна почти растворила мысли и ощущения. Что меня заинтересовало перед тем как я уснул, это то, что стало возвращаться ощущение своего существования. Слабого, чужого, а может и больного, но своего. Тело пыталось вернуться для меня трудно или может я возвращался в него с трудом и удивлялся этому. Проснувшись, позднее в тишине, я смог повернуться на другой бок и осмотрел комнату. У стола за компьютером сидел мой знакомый, которого я знал, как зовут, но опять не мог вспомнить. Я смотрел на него, а он молча смотрел мне в лицо. Я смотрел на него и чего-то ждал. Он также не отводил взгляда. Наконец он встал и подойдя ко мне помог сесть на смятое одеяло. Я не мог оторвать взгляда от его лица. Подобие улыбки искривилось на его лице и застыло в ожидании или с требованием вопроса. Я не представлял, что от меня хотят. Я просто не знал, как это надо делать и молчал. Он взял со стола стакан с водой и поднес его к моим губам. Я выпил все так же глядя в его лицо, после чего он надавил мне на плечи и уложил на кровать. У него за спиной раздался шум, и он обернулся. Когда я перестал видеть его лицо, мне снова захотелось плакать.

– Ну как? – спросил первый голос.

– Представляешь, я поворачиваюсь, а он лежит и на меня смотрит. Наверное, минут пятнадцать смотрел. Я дал ему успокоительное, кажется уснул.

– Врач сказал, что в ближайшее время может быть кризис. Если его преодолеет, то может быть улучшение, а если нет, -голос замер на секунду- то дальше будет только хуже. – Я услышал, как заскрипели стулья.

– Надо его покормить. Помоги мне.

Меня подняли за плечи и заставили сесть и свесить ноги. Я открыл глаза. Двое тех же, когда-то знакомых мне людей, стояли рядом и зачерпывая что-то горячее большой ложкой подносили ее к моему рту. Глядя на ложку и не понимал, как она, такая большая, влезет туда и что дальше. Ложка коснулась моих сухих губ, и во рту оказалось что-то горячее и приятно соленое. Соленое. Я на миг вспомнил слово и вкус. Ложку убрали, и через мгновенье снова губа почувствовала прикосновение. Соленое и горячее мягко разлилось по языку. По языку. Ку. Курица. Слово всплыло неожиданно как из-за угла.

– Курица. – вдруг, вылезло из меня забытое слово.

– Смотри, – улыбнулось лицо передо мной, – он сказал слово курица.

– Ты пересолил, наверное, как всегда. Попробуй.

– И правда, немного пересолил, но смотри, ему нравится. Взгляд ожил немного. Смотри.

– Ну, давай, давай корми.

Я чувствовал, как горячая ложка оставляла у меня во рту соленую жидкость, и она проливалась куда-то в меня, дальше указывая мне на мое горло и еще что-то ниже.

– Смотри, почти все съел. Теперь ложись. Да пересолил я сегодня бульончик.

Тепло во мне заметно оживило тело. А резкий, ароматный вкус чем-то взбодрил память. Слова стали появляться из дали, как будто море отступало от берегов оставляя незнакомые предметы, чтобы я посмотрел на них. Я замечал их и море вновь скрывало все в своем холоде.

Холодное море сна отступило снова и повернувшись на локте я открыл глаза. В темноте я услышал шум улицы со стуком трамвая и как чуть заметно дуло из щели под окном. Я лежал и дышал. Следил как что-то у меня внутри расширяется и затем выталкивает из меня кусок пустоты и снова набирает в меня часть окружающей меня темноты, чтобы вытолкнуть ее из себя вновь. Странное бессмысленное движения, а что, если просто отказаться это делать. Будет тише и спокойней. Я остановил дыхание или оно само остановилось я просто объяснил это для себя и ходики на стене сначала начали идти медленнее и громче. Вдох не наступал и сознание наполнялось светом от которого становилось холодно, сердце во мне замолкло и мир наполнился страшной тишиной. Маленькая девочка с большим синим бантом и оранжевых сандалиях улыбнулась мне, и махнув рукой позвала за собой. Было страшно, но кто остановит меня перед шагом в темноту. И тут я услышал, как бьется сердце. Нет это было не мое сердце, а может это было и не сердце, а что-то другое. Я ощутил рядом что-то большое и неожиданно знакомое, спешащее и с каждой секундой приближающееся ко мне из глубины земли. Может быть из того самого хода, что был под домом что-то рвалось наружу и боялось, очень боялось не успеть. Я замер в ожидании. Это большое ворвалось в темноту, и девочка с синим бантом пожала плечами растеряно улыбнулась и повернувшись исчезла в темноте. Дом заскрипел всеми своими старыми стенами и закрыл меня ими как большими ладонями или как старая птица укрывает крыльями своего последнего птенца. Мне очень захотелось вздохнуть, и воздух обрадованно стал заполнять меня жизнью.

– Послушай, он спит уже почти сутки. Может разбудить его? – Иван ходил по комнате и пол скрипел, когда он наступал на чуть утопленную половицу у двери в кухню.

– Пускай спит. Дышит ровно. Пускай спит. Главное, чтобы ему стало легче. Я взял сегодня билеты на поезд. В следующую субботу мне надо будет уже ехать. Ты сможешь с ним еще побыть сколько-нибудь времени?

– У меня есть еще целый месяц. Я хотел съездить в Крым, но если надо, то я конечно поживу здесь месяц. Только, что дальше. Если ему не станет лучше, то…

– Ладно, посмотрим. Врач сказал, что кризис пройдет, и там будет видно, что делать.

Я проснулся и слышал их разговор у стола, не открывая глаз. Иван. Пашка. Откуда и зачем они здесь. Тело не слушалось и я, напрягая все силы, повернулся и сел на край кровати. Оба повернулись от неожиданности и смотрели на меня как на призрак.