Закончив рассказ, Тхазус тяжело вздохнул.
– О чём ты вздыхаешь, – удивились некоторые, – ведь всё закончилось для тебя так хорошо?
– Это совсем другая история, – сказал Тхазус, – мы с Гхерзусом очень подружились и он многому учил Тхазуса и много полезного рассказывал из своего огромного опыта, но однажды он погиб на охоте. С годами его тело перестало быть таким подвижным, как раньше, и однажды он не успел увернуться от рогов и копыт бизона… Ему устроили пышное погребение! Весь род без устали рыл палками большую могилу, куда его поместили, обрядив в специально сшитую и пышно изукрашенную одежду. Там он лежал во весь рост на ложе, украшенном всей охрой, какую только удалось тогда найти; ему вручили с собой копья, копьеметалку, рубило и различные мелкие инструменты, а также, пищу, чтобы он ни в чём не имел нужды. И над ним возвели прекрасное погребальное жилище из лучших костей и шкур.
– Где его погребение? – спросил кто-то.
– Погребение его у утесов, возле которых одна из наших дальних стоянок, туда можно дойти, оставляя солнце по правую руку. Тхазус навсегда запомнил то место, и всегда сможет показать.
Засыпали мы все вокруг костра под впечатлением от этой истории, и некоторые даже видели её снова во сне. С нами не было только нашего несчастного Хяга-хастелоса – он вернулся утром, когда рассвело, очень замёрзший и расстроенный – ему не удалось найти неподвижную звезду, хотя он всё ещё надеялся найти её на следующую ночь. Тхазус попытался утешить его тем, что утёсы незыблемы, и подложил в затухающий костёр побольше сухой травы и остатки хвороста, чтобы мальчик согрелся. Тем не менее, когда все уже готовы были отправляться в обратный путь, тот всё ещё не мог согреться, чем всех задержал и вызвал у многих недовольство – ведь нас ждали наши голодные матери, жёны и сёстры!
Наконец, мы отправились в путь теперь уже навстречу солнцу, неся на спинах большие куски туш оленей. День прошел в нелёгком пути с тяжёлыми ношами. Лишь иногда мы делали короткие привалы и быстро отправлялись дальше. Хяга вскоре стал отставать, потому что не выспался ночью, вместо отдыха ища свою звезду; впрочем, вскоре и другие подростки начали отставать, но мы мало беспокоились по этому поводу, так как они знали, куда идти – на солнце – и солнце им поможет найти дорогу.
Вечером, опять разложив костёр и поджаривая мясо, мы дожидались отставших, когда заговорил один из кабанов по имени Ментизус, то есть Разумный, – он считался у них одним из знатоков традиций и вообще был человеком опытным.
– Вчера ворон Тхазус рассказал свою историю, как он нарушил традицию, и как всё для него кончилось хорошо. Но кабан Ментизус хочет рассказать совсем другую историю про нарушение традиции, в научение молодежи, что нарушение традиций кончается вообще-то очень плохо. Эта история тоже произошла много лет и зим назад – столько, сколько люди сосчитать не могут. Оба её главных действующие лица давно мертвы, хотя оба могли бы жить, так как были тогда ещё молоды и полны сил для долгой жизни. Он, имя его теперь забыто, был молодым охотником, только что успешно прошедшим инициацию и гордый этим. Охотники нашего рода отправились в другой род за невестами, а он сказал, что не пойдет, потому что ему по нраву девушка из нашего рода – наша сестра!
Среди слушателей прошёл ропот возмущения; Ментизус, выждав паузу, продолжил.
– Многие говорили ему, что так нельзя, что сотворивший подобное навлечет проклятие на весь свой род, что род, допустивший такое, вымрет! Но тот, чьё имя теперь забыто, не слушал – трудно переубедить молодого гордого охотника! И вот, он взял нашу сестру!
Ропот возмущения вновь прокатился по слушателям.
– Сначала казалось, что ничего страшного не случилось, они жили как все, и некоторые уже стали поговаривать, что так можно, что брать в жены сестёр – допустимо! Пока, наконец, она не родила первенца… Младенец не был похож на человека, жестоко мучил её в родах и убил, выходя, а затем и сам умер!..
Ментизус опять выждал паузу, пока уляжется ропот ужаса.
– Чтобы отвести проклятие от рода, чтобы у других женщин дети не рождались такими же, молодого охотника, чьё имя теперь забыто, нарушителя традиций, изгнали из рода! И он долго ещё блуждал вокруг стоянки, питаясь жалкими кореньями, но не решаясь вернуться – да его и не приняли бы! Он не мог в одиночку охотиться, чтобы добыть себе достаточно пищи, и со временем ослабел от голода, заболел и умер. Мы потом нашли его в траве мертвым из-за запаха, так как его облюбовали злые духи. Никто не хотел хоронить его, теперь уже дважды оскверненного – сначала нарушением табу, а теперь ещё и злыми духами – но всё же, чтобы самим избежать проклятья непогребенного мертвеца, мы выкопали ему узкую и короткую могилу, только чтобы он туда поместился, и с отвращением, связав ему руки и ноги и привязав их к туловищу, с трудом запихнули его туда, в узкую могилу! И никто не положил ему ничего необходимого для жизни. Таким – безоружным и связанным – он и остался навечно!..
Повисло тяжёлое молчание, все были подавлены этой поучительной историей.
Тем временем приходили по очереди отставшие подростки. Когда было уже совсем темно и все укладывались вокруг костра на отдых, выяснилось, что всё ещё нет Хяга. Многие стали негодовать на него, другие беспокоились; он опять вернулся утром, когда рассвело, замёрзший и страшно усталый, и взрослые, конечно, наказали бы его, если бы он и без того не выглядел очень несчастным. Наскоро обогревшись у костра, он вяло поплелся за нами и почти сразу отстал. По счастью, до стоянки было уже совсем недалеко. Мы расстались с кабанами, которые отправились к своей стоянке, а мы – к своей.
Итак, мы подходили к нашему жилищу гордо неся на плечах богатую добычу. Женщины выбегали нам навстречу; жёны бросались обнимать своих мужей, матери не могли нарадоваться на своих вернувшихся подростков, многие из которых ходили на охоту впервые. Только одна мать была расстроена – та, которую огорчил ее нерадивый сын Хяга. Мы, как могли, успокоили ее, что он всё-таки жив, хоть и болен, и идёт следом. Тхазус даже предложил остальным, несмотря на усталость, пойти на поиски и, если надо, принести его на руках, как сделали бы со всяким, получившим рану на охоте. Но Хяга вскоре приплелся сам и его мать и другие женщины стали заботиться о нём, предложили ему отвар из целебных трав.
Весь день мы пировали. Вырезая из туш лучшие куски – языки, печень, мышцы спины, – мы поджаривали их на большом костре, разожженном по этому случаю снаружи жилища. Мяса хватало всем в избытке, оставшиеся куски мы складывали про запас в глубокие ямы, прикрыв их шкурами и привалив от хищников тяжёлыми камнями. За едой мы не спеша рассказывали женщинам о нашей охоте, вместе спели новую песню, а на скале в жилище нарисовали важнейший момент этой трудной, но удачной охоты – схватку с большерогими оленями.
Только Хяга нас огорчал своей странной болезнью. Тхазус подробно рассказал его матери, как обстояло дело, затем подозвал самого Хяга и стал объяснять ему про незыблемость утесов, что нет необходимости искать на небе неподвижную звезду, когда всё необходимое есть на земле. Хяга почтительно слушал его, не возражая, но вечером, как только стемнело, пошёл прочь от стоянки в темноту. На этот раз его пытались остановить, но он бросился бежать, несмотря на то, что даже не был одет для ночного холода. Он так отчаянно бежал наугад в темноту, что взрослые не смогли его догнать, не решившись так бежать в темноте – тут недолго было, споткнувшись, получить травму! Из-за этого отчаянного безумца, его несчастная мать проплакала всю ночь. Наутро он опять вернулся, опять замёрзший и расстроенный.