Старуха открыла глаза. Кожа на её щеках оказалась того же цвета, что и сжатые губы – белые, будто в них не осталось ни капли крови. Даже когда бабушка болела, она выглядела лучше. Редкие седые волосы упали на костлявые плечи, а в помутневшем взгляде отсутствовала жизнь. Её зрачки растворились в жёлтых глазницах с красными прожилками, которые двигались помимо её воли. Лениво открылся беззубый рот.
«Ты болеешь, Баба?» – мысленно спросил малыш, но в ответ увидел, как старушка уставилась на накрытое шалью зеркало.
«Убери!» – прохрипела она, заставляя детское сердечко колотиться быстрее. – «Убери!»
Если раньше Сашенька слышал заботливый голос бабули, то теперь внутри неё говорило нечто зловещее и недоброе. Сашенька сразу же почувствовал это, но перед глазами стояло бледное лицо его родной бабушки: тот же глаза, нос и рот. Только другие.
Сашенька оцепенел, когда старуха вдруг зашевелила рукой. Связанной рукой. И это было не видение, это было по-настоящему, ведь Сашенька же видел…
Малыш засунул кирпич на место.
«Баба, ты меня видишь?»
Старуха издала истошный звук, который слышал только малыш. Люди будто и не заметили, как жадно глотая воздух, открывался кривой рот, а из горла вылетел булькающий хрип.
«Убери» – услышал Сашенька.
Это был точно голос бабули, но на этот раз он был едва узнаваем. Словно на шею бабушки повязали тугой шарф и заставили говорить.
«У-бе-ри!»
Деревянный ящик с треском подпрыгнул на месте и приземлился обратно на табуретки. Дряблое тело при этом чуть не выпало на пол, прямо под ноги пришлым незнакомцам. Саша вздрогнул от неожиданности. Он не знал, что пугало его больше – странное поведение бабули или то, что кроме него, никто ничего не заметил. Люди стояли вокруг ящика, склонив головы, и смотрели в него, как в воду. Внезапно Сашеньке стало слишком холодно. Он посмотрел на дверь, но та была закрыта. Никакого сквозняка. Но ноженьки уже охватил странный озноб, кончики пальцев начинали неметь. За окном бушевал костёр. Казалось, что его треск уже слышен внутри дома и с каждой секундой, пока он горел, Саша чувствовал, что погружается в бездну холода и мрака.
«Баба, это ты?» – послал мысль Саша. – «Что ты делаешь?»
С хрустом старых позвонков бабуля выпрямила спину и поднялась из ящика, цепляясь за борт крючковатыми пальцами. Голова колыхалась, будто не имела под собой опоры, а на шее образовались складки кожи с кровяными подтёками. Трясущиеся сухие губы сжались от напряжения. Бабуля опёрлась руками в дно, чтобы встать, но мёртвое тело вернулось обратно в гроб, словно его сковали невидимой цепью, отчего бабуля взвыла:
«У-бе-рииии!!!»
Саша обомлел от ужаса. Это была она – баба, но на этот раз Саше показалось, будто бабушку кто-то примерил на себя, как костюм. Перед ним была его любимая баба, которая угощала вареньем, читала сказки и помогала строить во дворе огромную снежную башню. Когда мама уходила на работу, Саша ходил с бабой гулять. Это она – баба! Но Саша слышал голос, который был уже кем-то присвоен:
«У-БЕ-РИ!!!»
Саша вдруг понял, что именно нужно было сделать, чтобы бабе стало легче. Зеркало! Всё дело в зеркале! Ну, конечно! Раньше баба читала «песни» перед зеркалом. А теперь его нет. Нужно снова сделать так, чтобы баба смогла читать, тогда ей станет лучше. Раньше так и было. Он потянулся ножками вниз на приступок. Холод не отпускал. Сашеньке показалось, будто он стоит босиком на снегу, а старые доски приступка покрыл колкий иней. Спустившись, Саша подошёл к толпе людей, которым было не до него. Немой взгляд упёрся в настенное зеркало. Он никогда бы не достал до него, даже если бы поставил стул, как и не достал бы до того, что над умывальником. Слишком высоко. А как на счёт того, что в сенях?
На кухне гремела посудой мама. Она снова что-то искала, только теперь уже в выдвижных ящиках, на шестке, под старым паласом и даже в мусорном ведре.
– Нина, перестань, – успокаивала её женщина в клетчатом переднике.
Вскоре к ней присоединилась другая.
– Я чувствую, что мы что-то упустили, – без сил опустившись на стул, сказала мама. – Я нашла только пять.
– Мы всё сожгли, – утешала женщина в переднике. – Везде уже смотрели. Не изводи себя, Нина. Лица не тебе нет.
Мама тихо заплакала. Если бы не люди вокруг, то разрыдалась бы в голос. А тут силилась, чтобы не издать лишнего звука. Так и плакала она, бесшумно и скрытно, как только может плакать женщина, сильная и смертельно уставшая.
Сашенька уже оказался у порога, уставившись на изогнутую ручку двери, которая выросла на пути, как непреступная стена. Странный мороз уже пробрался под рубашонку, отчего кожа покрывалась мурашками, но Саша решил не сдаваться. Оно там, в сенях – зеркало! Нужно только спуститься вниз! Как назло, никто не подходил к порогу. Пришельцы толпились у входа в переднюю, что-то шептали друг другу на ухо, а рослые, сутулые мужики время от времени подходили к странным бутылкам на столе, от которых пахло кислым рассолом.
«Убери» – вновь услышал Сашенька странный голос бабули, но теперь он был далёк и почти не различим.
Мальчонка понял, что баба уходит. Скоро её вовсе не станет, а деревянный ящик закроют большой крышкой, той, что оставили снаружи. Саша видел, как утром мужики прислонили её к забору возле пылающего костра.
«Сейчас, Баба! Я всё сделаю!»
– Смотрите, идёт! – всполошилась вдруг одна из старушек. – Идёт отец Василий! Сам идёт, а говорили, обезножил. Чего же стоите? Встречайте.
Саша не мог видеть, как высокий человек в рясе, хромая, на обе ноги приближался к дому бабушки. Не мог он видеть и следовавших за ним двоих послушников, которые помогали отцу Василию подняться на порог. Сашенька не подбежал к окну и не стал становиться на цыпочки, чтобы посмотреть, как о. Василий войдёт в сени, а затем откроет скрипучую дверь. Сашенька ждал этого. Он снова уставился на кривую ручку, понимая, что шанс помочь бабе вот-вот появится. Уже стали слышны тяжёлые шаги и скрип половых досок. Ещё чуть-чуть и Саша, собрав волю в кулак, впервые в жизни сделает что-то без разрешения матери. Вот тогда-то он и не подведёт, тогда-то он и покажет, что Сашенька не просто малыш, а Сашенька может, Сашенька сильный, потому что баба его попросила.
Вытирая слёзы кухонным полотенцем, мама собиралась встретить священника. Устав от суеты, она не заметила, как потеряла из виду маленького сынишку. Сашенька, спокойный и послушный малыш, каких было поискать. Тот Сашенька, который безоговорочно слушался маму, тот самый, которого легко можно было оставить сидеть одного на скамье с наказом никуда не ходить, что и было сделано и вдруг… Стоит один у порога и смотрит на дверь, как заворожённый. Наверное, мама поняла по-детски наивное намерение ребёнка, и в то же время настолько ужасное и вопиющее, что успела выкрикнуть лишь слово, когда отворилась дверь.
– САША!!!
Отец Василий замер на месте, как неживой. Он и подумать ничего не успел, как мимо него вдруг прошмыгнуло что-то маленькое и быстрое.
– САША, СЫНОК!
Малыш уже мчался к заветным ступенькам. Под ногами жгло огнём от промёрзших досок. Сашенька схватился за носик. Холодно. Гораздо холоднее, чем было в доме. Теперь озноб сковал его тело, заставляя сердечко сжиматься в комок, и на мгновение замереть. Дыхание перехватило.
«Я сейчас, Баба. Ты только подожди чуть-чуть!»
Вдогонку бросилась мама, чуть не сбив с ног о. Василия и послушников. Сашенька слышал, как она звала, как, поскользнувшись на скользком полу, она упала, как кричала ему в спину:
– СЫНОЧЕК!
Она пыталась предупредить, уберечь от неминуемой беды, надеясь на то, что маленькие детские ручки не сделают того, чего задумали. Последняя ступенька и вот оно – зеркало. На нём висело старое полотенце, один конец которого свис настолько низко, что даже такой маленький человечек, как Саша мог бы дотянуться до него, чтобы….
– САША, СТОЙ! – услышал он напоследок, прежде чем дёрнуть за тряпочку. От охватившего детское тело холода, в глазах поплыло. Маленькое тельце словно заключили в тиски и стали сжимать до хруста костей, а рядом, уже стоял палач и ржал во всё горло, наблюдая за тем, как жертва попалась в ловушку. Дышать стало невозможно, и Саша почувствовал, как больно его голова бьется о промерзший деревянный пол. Тело ему больше не принадлежало. Малыш упал.
«Держи, Баба. Теперь ты можешь выйти из ящика! Я сделал, как ты сказала»
Саша мог бы поклясться, чем угодно, что в следующее мгновение услышал в собственных ушах настолько громкий смех, что резало слух. Громкий, ужасный смех с утробным клокотаньем, похожий на бабушкину «песню», только это была не «песня». Только не на этот раз. Это был вопиющий крик сотен людских голосов, изнывающих от страданий и боли. Они будто горели в костре, что буйствовал снаружи. Ужасные людские голоса умоляли прекратить пытки, рыдали и снова заливались яростным криком от осознания вечных мук адского пламени. Они будто окружили маленького Сашу со всех сторон и орали ему прямо в ухо, а костёр трещал, выплёвывая в небо столбы красных искр. И над всем этим был смех. Победный, лающий смех. Настолько ужасен был этот звук, что Саша хотел было прикрыть уши ладошками, но чьи-то крепкие руки вдруг подхватили его и потащили обратно в дом. Это был отец Василий.
А мама так и осталась лежать на холодном полу. Она уже не стеснялась и рыдала в голос, сжимая в руке снятое с зеркала полотенце. Кто-то из пришедших помог ей подняться и зайти в обратно в избу.
***
После отпевания Сашенька уснул. Даже когда сельчане проводили бабушку в последний путь и уже вернулись с кладбища для поминального обеда, малыш так и не проснулся. Крепко спал. Неприятный случай списали на мальчишеские проделки, но осадок остался. Нина держалась из последних сил. На похоронах она не проронила ни слова и во время прощания так же оставила при себе свои мысли, которые превратились в отчаянные рыдания только после того, как гроб опустился в могилу. К счастью, о. Василий был всегда рядом и не отпускал от себя бедняжку ни на шаг. Он всегда чувствовал особенную, возложенную на него свыше ответственность за семью Громовых. Возможно, поэтому после случившегося он с виноватым взглядом вызвался проводить Нину до дома. По возвращению Нина Ивановна обратилась к нему:
– Батюшка, могу я с Вами поговорить наедине?
Отец Василий без слов взял за локоток измождённую женщину, чтобы отвести в сторонку. Нина же была на волосок от того, чтобы сдаться и опустить руки. Ранее сильная выносливая женщина всего за один день превратилась в обессилевшую старушку.
– Говори, Нина, – сказал о. Василий, как только удостоверился, что рядом нет посторонних. – Что тебя гложет?
– Мы нашли не все книги, – прерывистым голосом призналась она. – Я точно помню, что их было шесть. Каждую из них мама заворачивала в материю и хранила отдельно друг от друга. От меня прятала.
Отец Василий сглотнул.
– Ты уверена, что их было только шесть? – спросил он.
– Да. По одной на каждый день, – с сожалением ответила Нина. – В понедельник одна, на вторник другая. В воскресение мама не могла «петь».
– Вы всё проверили?
– Да. Нашли пять. В костре сожгли.
Отец Василий поднял голову вверх. В его взгляду Нина почувствовала, что он не имеет страха. Разве что напряжён.
– Господи Боже, что же это делается такое, – произнёс он в воздух.
Затем он опустил ладонь на голову женщине и сказал:
– Ты, Нина, не бойся ничего. Бог он милостив и способен принять в Царствие своём заблудшую душу. Если будем усердно молиться, то примет её Господь, и никакие сатанинские книжонки не смогут этому помешать.
– Я боюсь, – всплакнула Нина. – А как же зеркало? Зачем Саша так сделал? Это же она его попросила?
– Не изводи себя попусту, – одёрнул её о. Василий. – Не придумывай то, чего не знаешь. Дети шалят. Такое бывает. Зачем говоришь так? Теперь её душа отошла к Господу. Нет здесь больше ничего.
Увидев слёзы на измученном лице женщины, о. Василий добавил:
– Начни другую жизнь вместе с сыном. А Бог вам поможет. Ты только молиться не забывай, а всё остальное приложится.