11
Я открыл глаза и резко сел на постели. В окно струился мягкий солнечный свет. Мой взгляд упал на свернутый вчетверо листок, лежащий на прикроватной тумбочке. Я опустил ноги в тапочки, встал и взял его в руки. Страха уже не было. Я развернул листок и начал читать.
«Мой дорогой брат. Пишу тебе это письмо, потому что боюсь сказать тебе все в лицо. Не то, чтобы боюсь, просто не хватает моральных сил. Я устал, очень устал от такой жизни. Мне приходится много работать и моя жена постоянно жалуется, что я уделяю мало внимания ей и детям. Говорит, что последний наш веселый выходной был уже очень давно и это так, потому что почти каждый выходной я езжу к тебе. Я сижу у тебя всего пару часов, но, когда возвращаюсь домой, состояние у меня совсем не ахти. Оля говорит, что, если бы это имело толк, то она бы слова не сказала, но ведь все бесполезно, ты уже несколько лет не идешь на поправку. Я устал надеяться, что ты выздоровеешь. Умоляю, прости меня, но это съедает мою жизнь и чем чаще я к тебе езжу, тем мне становится хуже.
Я устал от твоего перекручивания реальности. И сколько я не пытался тебе доказать, объяснить логически, ты все равно твердишь обратное. Обвинил папу в алкоголизме, хотя и я и он хорошо помним, что пила мама. Ты даже не заметил, что папа уже года три к тебе не приходит, а все потому, что когда он приходил, ты подымал крик и обзывал его алкоголиком. Врачам приходилось колоть двойную дозу лекарств, но папа не смог видеть тебя в таком состоянии и больше не навещал.
Я столько раз тебе об этом рассказывал, но ты все время смотришь на меня, как на идиота, и не понимаешь – о чем идет речь.
Врач по этому поводу говорит, что люди порой склонны к стандартизации тех аспектов, которые противоречат устоявшимся общепринятым канонам. То есть, что ты никак не можешь примириться с нашей необычной ситуацией, в которой пила именно мама. То же самое относится и к твоему перекручиванию, будто это я в детстве упал на стройке и получил сотрясение мозга. Лишь отрицание одной из возможных причин твоего нынешнего психоза. К тому же ты еще во многих вопросах выворачиваешь действительность, но касательно большинства из них даже врач уже не дает комментариев, поскольку не может точно определить – от чего это исходит.
В общем, я больше не смогу к тебе приезжать. Пожалуйста, прости меня, но я уже не выдерживаю. Я чувствую себя ужасно, Оля постоянно жалуется и ничего не меняется.
Я все еще люблю тебя, Игорь. Поправляйся.
Твой брат
P.S. Я переживал, что врач не захочет передать тебе письмо, но прочитав, он даже допустил, что оно может подействовать. Не знаю, дай бог, конечно. Но я уже ни во что не верю.»
12
Благодаря тому, что мое сознание вынырнуло на поверхность маслянистой реки забвения и открылось для реальности, я смог наконец прочитать письмо нормально, без замены его на абсурдные речи про «уродочеловеков». От этого я упал в ступор и несколько часов просидел на кровати, уставившись в пол, но на этот раз осознанно. Потом ко мне зашел врач с дневным обходом и тут же заметил перемены.
Брат не смог сдержать слова и даже до переломного момента заходил не раз. Заходил он и после, и за несколько визитов на лице его закрепилась улыбка, которая доселе посещала его разве что в легкие годы юности.
Потом брат сказал, что попробует поговорить с отцом. Расскажет ему о моем прогрессе и предложит навестить. Меня удивило, что он до сих пор ему не рассказал, мне всегда казалось, что неожиданная новость так и просится в уши ближним и друзьям. Но с другой стороны – я понимаю, что он просто не хотел делать поспешных выводов во избежание разочарований.
Спустя некоторое время папа действительно заглянул. Уже зная о его скором приходе я все пытался вспомнить его лицо и вообще, как он выглядит, но не мог. Руки сознания, инстинктивно сжимая пальцы, хватали пустоту и в то же время не могли пробиться через толстую стену, которой была заграждена часть моих воспоминаний. А когда он зашел, меня посетило дежа вю – это гадкое чувство, ставшее моим преследователем. Я был уверен, что видел его не только в этой жизни в роли отца, а и в других… своих жизнях в каком-то ином облике.
Я все вглядывался в его крупную фигуру, маленькие ямки на морщинистом лице – результат ветрянки, которую он с трудом перенес, будучи уже взрослым. Встречался с его острым взглядом, но никак не мог преодолеть эту стену.
Уже вечером, когда они с братом давно ушли, я наконец вспомнил и меня бросило в пот. Папа и был тем мужиком в костюме Деда Мороза, с которым у меня возник конфликт в той реальности.
Более того, подобный эпизод произошел в моем детстве, только за меня никто не заступился, потому что случилось это у нас дома. Хотя нет, заступился. Я вспомнил: мама заступилась, она тогда еще пила мало и принимала активное участие в семейных делах. Потом все начало меняться, но и позже, несмотря на алкогольное опьянение, мама всегда стояла за меня горой. А может, мне так хочется думать?.. Может, это искаженное восприятие?
Не знаю, однако я до сих пор не могу вспомнить: почему это произошло и в чем была моя вина? Понятно, что папа не просто так начал меня бить, значит я где-то провинился, но где?..
«Надо будет у него спросить, когда он зайдет ко мне еще раз. Может, он помнит» – подумал я.
13
Прошло уже четыре года, а я так и не спросил у папы: в чем была причина. Местами я понимал, что это не уместно, местами мне самому не хотелось об этом говорить, а бывало просто не хватало сил. И вот в итоге, по истечению этого времени, все осталось по-прежнему, но мне уже наплевать.
Происшествие с мужиком в костюме, как и все остальные повторяющееся моменты из моей выдуманной реальности (в чем я уже начинаю сомневаться) – это проекции на эту, настоящую реальность (а настоящую ли?). Не обязательно прямые, как в случае с эпизодом из моего детства, а и косвенные тоже.
Например, татуировки на загадочном человеке, которого я регулярно встречал в маршрутке, никогда не существовало. Она появилась лишь перед моим мысленным взором и это произошло благодаря одной пациентке лечебницы, с которой я часто пересекался. Это была действительно сумасшедшая женщина и весь образ татуировки родился с таких вот ее слов:
«Представь, что ты смотришься в зеркало, а вместо лица у тебя тусклое белесое пятно. Безликий мешок под волосами. Ты не знаешь – кто ты такой.»
Она повторяла это не раз и всегда наполняла фразы подлинными эмоциями, словно говорила впервые. Также она поступала и со словами про «уродочеловеков». Часто бубнила себе под нос эти гадкие бессвязные речи и – что примечательно – она как раз этим занималась, когда мне в руки попал листок с письмом брата. Мое сознание отказывалось воспринимать текст и оно, будто за спасательный круг, ухватилось за поток ахинеи, который улавливал слух как раз в данный момент, и заменило им информацию оригинала. Так мне показалось, что я это прочитал, хотя мозг отказывался читать письмо и выдал за написанное – услышанное.
А женщина эта была особой весьма эксцентричной. Между приступами бреда у нее случались длительные просветы рационального мышления, при которых она ясно изъяснялась и с ней можно было вести конструктивный диалог. Она ненавидела наше время и не раз говорила, что хотела бы родится лет 150 назад не в нашей стране. Мир за стенами больницы был ей еще более омерзителен, чем внутри нее, поэтому ее часто ставили дежурной на КПП, зная, что она и не помышляет о побеге.
Я раз за разом разгружал машины вместе с остальными возле кухни, принимая поставки продовольствия, соков и т. д., и смотрел на ее фигуру с растрепанными волосами, суетящуюся возле ворот. Она пропускала машины, в основном грузовые «Газели» и все это в совокупности с ее речами о зеркале и желанием жить в старое время и породили татуировку в том конечном образе. И поэтому я видел ее именно в маршрутке. Хотя, в конечном итоге, это тату по своему значению являлось ключом к действительности и навеивало вопросы, которые мне следовало себе задавать. А лицо обладателя татуировки, также, как и прохожего возле остановки, я предполагаю, что не мог разглядеть потому, что не существовало этих людей. Мне они никогда не встречались в реальной жизни и вот как раз желание заглянуть в лицо, разоблачить отсутствующих псевдоличностей, которые оказались всего лишь пустыми носителями образов, было, мне кажется, поиском мостиков к этой действительности.
Я говорил об этом со своим врачом и он всегда был таким спокойным. Неудивительно, впрочем, на то он и врач, но у меня уже не получается смотреть на ситуацию с холодной отрешенностью.
Примечательно, что брат вообще недолюбливал моего лечащего врача, называя его жирным мудаком с вечно кислой миной. А также не уставал жаловаться на отсутствие должного уровня медицины в нашей стране. Он сказал мне, что положительные отзывы о моем лечении в его письме – это местами сдержанность, а местами и правка самого доктора. Говорил, что он, да и все они – «псевдоспасатели» в белых халатах – очень мало для меня сделали. Правда в этом есть, но врач вынес много правильных выводов касательно моей болезни.
Также он подметил, что сон про море и акулу в небе, по словам папы, преследует меня еще с детства. И то, что он продолжал мне сниться в той жизни – это лишь проекция на реально существующее, как и сам сотрудник, регулярно рассказывающий мне о нем; как и вся эта работа – простая, серая и стабильная, на которую я ходил изо дня в день. Ведь я действительно трудился на такой работе и был у меня такой сотрудник. Только все это происходило очень давно, когда мне было лет девятнадцать, еще до того, как я получил права и совершил жуткое преступление, отрешившее меня от мира.
По словам врача и брата, я сбил мужчину с коляской, в которой сидел ребенок. Притом ехал я не в своей машине, каковой у меня вообще не было, а в машине друга. Ребенок погиб, мужчина остался калекой. А причина этому была настолько заурядной, что становится еще страшнее – я был пьян за рулем. Не в стельку, но достаточно, чтобы утратить внимательность. К тому же друг, сидящий рядом, тоже был пьян. Происходило это глубокой осенью поздно вечером и мы ездили по безлюдным, в такое время, дорогам близлежащего поселка, прилегающего к окраине Киева. Просто катались. Друг любезно предложил проехаться на его третьем «Гольфе» 88-го года. Никаких проблем, главное ехать поселком, по дорогам которого никогда не проезжали колеса гаишников. По крайней мере мы их там никогда не видели. Однако проблемы возникли. Во-первых, я был в тяжелых «Стилах» с толстой подошвой и плохо чувствовал педали. А во-вторых, друг постоянно подзадоривал и даже давил рукой мне на колено, чтобы я ехал быстрее. Но я его нисколько не виню в произошедшем, потому и не упоминал об этом ни следователю, ни доктору. Ведь я был за рулем и вполне мог заставить его прекратить это безобразие, но мне было слишком весело.
Я не помню само столкновение и многое последующее. Все, на что способна моя память – это оживить некоторые эпизоды из предыстории. Остальное разум заботливо вытер и выжал кровавую тряпку в темный колодец подсознания. Но я знаю, что все произошло за секунду.
Размышляя об этом теперь, я думаю: сколько же было случаев в мире, когда в подобных ситуациях люди успевали затормозить. Подозревают ли они насколько близко находились к изуродованным трупам, сломанной жизни и, возможно, сумасшествию? Подозревают – да, но, чтобы полностью осознавать – нет, не думаю.
Однако у меня сложилось иначе, я не располагал ни временем, ни возможностью. Вся моя жизнь, все мои поступки подвели меня к этой секунде, после которой все переменилось. Человеческая жизнь состоит из сотен миллионов секунд, но большинство из них инертные и являются слепым продолжением предыдущих. Лишь некоторые оказывают влияние на последующие, но такие решающие секунды происходят раз в жизни, и далеко не в каждой. Они всегда приходят неожиданно и только уже потом ты понимаешь, что все предшествующие события закономерно к ней подвели.
Теперь я стараюсь забыть об этом, так толком и не вспомнив, но остановить мозговую деятельность, дотошное обсасывание этих деталей, у меня так и не получается.
А эти повторы. Эта коллапсирующая закольцованность. Ведь это Я раз за разом рассказывал брату про сон, а не сотрудник мне. И периодически думал о «татуировке», которая создалась в моем воображении, и о словах про «уродочеловеков». А подсознание, возможно, возвращалось к письму брата и искало выход. И, похоже, единственный выход, который нашелся – это заклинить разум, чтобы показать мне абсурдность моей реальности (неужели она никогда не существовала на самом деле?).
Я живу у брата. Сперва, когда меня выписали, я поселился у папы в маленькой квартирке, но совсем скоро попросился к брату. Я не мог постоянно находиться в одной комнате с этим угрюмым человеком, лицо которого вызывало неприятные воспоминания и ассоциации. У Миши же была трехкомнатная квартира, которая досталась ему после смерти бабушки с дедушкой. Вследствие моего переезда, его дочек пришлось сселить в одну комнату, но они были еще маленькими и не успели привыкнуть к жизни порознь, в которой пробыли менее полугода. Правда, я подозреваю, что брату довелось выслушать от жены целую тираду по этому поводу. Он был достаточно мягкотелым человеком.
Я долго не мог найти работу, но это уже давно в прошлом. Сейчас я по восемь часов пять дней в неделю нахожусь на стандартной работе с однотипными, примитивными обязанностями, которая сильно смахивает на мою работу в той, другой реальности, правда сотрудников у меня больше.
Я наведываюсь к своему лечащему врачу. Раньше была необходимость приходить постоянно, теперь же количество обязательных визитов сократилось до одного в месяц, но я прихожу чаще. Мне много чего не понятно и я пытаюсь это прояснить, а иногда и просто, чтобы облегчить душу. Но последние год-полтора мне это помогает все меньше.
Тогда я увлекся литературой, надеясь там найти ответы на беспокоящие меня вопросы. Но все тщетно, я наоборот еще больше запутался. Даже те ответы, которые уже были, раздробились и расплылись в вариантах, посеяв сомнения. Единственный плюс, какой от этого был, так это то, что я сумел написать Вот Этот текст более не менее литературным языком.
Не могу точно сказать – зачем я за это взялся, просто поддался порыву. Теперь же я думаю, что хотел таким путем расставить все по полочкам, как это бывает в книгах. И отчасти у меня это получилось, поскольку тот кавардак, что был в моем восприятии, я сумел все-таки рассказать по порядку. Там, где возникали пробелы, я заполнял их выдумкой, ретушировал, чтобы предать целостность ситуациям. Впрочем, так всегда поступает человек, когда рассказывает историю. Вследствие этого мое произведение прошло этап рационализации и романизации, и теперь это моя жизнь через литературную призму. Ведь на самом деле все было хаотичней и запутаннее, а тут я смог добавить собственные размышления к некоторым действиям, поскольку в тот момент никаких мыслей у меня практически не было и, соответственно, взглянуть на ситуации под иным углом. Так что чисто с событийной точки зрения мне удалось внести ясность, но с других сторон ничего не вышло. Многое осталось недосказанным, и я ума не приложу, как обуздать этот спектр ощущений и мыслей за пределами осознания и передать его на бумагу. Даже в таком, более не менее обоснованном виде, этот текст напоминает доклад психопата, впрочем, каковым я и являюсь.