– Закрой другой глаз!
Софрон зажмурил левое око. И увидал мутную зеленовато-серую мглу – всё было расплывчато.
– Какая-то каша, не видать ничего! – возмутился он.
– Возьми трубу левой рукой, а правой – крути её!
Молодец покрутил.
И показались – словно были совсем близко – огромные ели! Среди них – хижина, с крестом. Софрон подвинул объектив вправо – и увидал здорового мужика в чёрной мантии с капюшоном, покрытой белыми надписями и крестами, из капюшона торчала длиннющая белая борода. Чуть склонившись, монах держал топор. Размахнувшись, он со всей силы саданул по полену – оно разлетелось на куски. Затем, инок взял другое брёвнышко из кучи, лежавшей в траве.
Софрон повёл трубу вниз. Поплыли верхушки елей, сосен, берёз… сплошь был лес. Вдруг, появилась вырубка – небольшое поле. Двое мужчин с двузубыми вилами таскали пучки сена, складывая их в большой стог. Молодец двинул взор влево – и показалась дорога. По ней скакали всадники – двое в одну, один в другую сторону. Софрон стал опускать объектив. И наконец, увидал чей-то двор, и – прямо перед собой – девушку, стоявшую у колодца. Она вовсю крутила ручку – в итоге, вытянула оттуда ведро с водой.
Молодец направил взор ещё ниже – всплыла какая-то тёмная крыша, и закрыла собой весь вид. Перед взором встали доски. Он убрал подзорную трубу в сторону. Впереди опять появилось всё то же море леса – в его нижней части извивалась тоненькой чёрной лентой дорожка.
– Ну и ну! – Софрон, улыбаясь, изумлённо посмотрел на Питера. – Замечательная вещица!
– Готов продать, но цена будет немалая!
– Как скажешь, Петька, называй цену.
…Была ночь. Ясная и лунная. Софрон не спал. Он сидел во дворе усадьбы, а в руках держал подзорную трубу, которую купил у голландца – никак не мог нарадоваться.
Молодец встал со скамьи, и пошёл прогуляться. Пройдя пару построек – заметил избу, в её окошке теплился свет. Оттуда был слышен знакомый голос – голос его друга, и голос Ульяны.
Дальше показалась повалуша – высокая башенка, он зашёл туда. Минуя тёмные этажи, стал подыматься вверх – и наконец поднялся на верхний этаж.
Здесь было окошко – пустое, без стёклышка. Софрон распахнул ставни. Выглянув в окно, он увидел ночной посад – десятки крыш, деревца… Кое-где были огоньки. Поднеся к глазу подзорную трубу, он стал водить от одного огонька, к другому. На стенах, иной раз, виднелись зажжённые факела. Вдруг, где-то далеко, он увидал пламя, причём большое. Что-то горело. Кажется, горел высокий терем. Он пытался рассмотреть получше.
Молодой купец убрал трубу, нахмурившись. Его ум окутали мрачные, тревожные мысли…
***
На ночном небе висела полная луна. Вереница лошадей, и повозок двигалась по широкой лесной тропе. С обеих сторон шли тёмные и глухие ряды деревьев. Слева от дорожки, немного внизу, тянулся ручеёк, а за ним – заросли.
Кони топали по траве. Всадники были в пёстрых, дорогих одеждах. Повозки, тянувшиеся следом – подпрыгивали на кочках, тихонько громыхая. Там сидели люди, державшие в руках колчаны с луком, и со стрелами. Они весело болтали:
– Уток-то сколько настреляли!
– А больше и ничего.
– Ну, это да!
Один из всадников, вытянув руку вперёд, удивлённо сказал другому: «Смотри! Стоит посреди дороги!».
Вдали показалось яркое белое пятнышко, человек в белой рубахе. Он встал, широко расставив ноги, громко крича всадникам:
– Стойте! Остановитесь!
– Что?! – крикнул ему в недоумении один из крайних наездников. – Ты кто такой?!
– Дальше не уедешь! – задиристо воскликнул незнакомец. – Придётся встать – и отдать мне всё, что у тебя есть!
«Что за пёс, мать его!» – подумал всадник, и хлестнул поводьями лошадь. Та поскакала шустрее.
Вдруг, раздался гулкий взрыв – выстрел. Ещё один. Подстреленные кони с диким воплем повалились вниз. Наездники полетели следом. Одного растоптала лошадь, другой пополз куда-то в сторону.
Из лесу, с неистовым шумом, побежали к дороге десятки людей, размахивая саблями и дубинами. Свалившийся судорожно полз к ручью. Над ним взметнулась острая сабля.
– Не надо! – жалобно завопил он.
Разбойник отрубил ему голову, воткнув остриё в землю. Голова покатилась вниз, и плюхнулась в воду, поток покраснел от хлещущей крови.
Охотники, спрыгнув с повозок, яростно отбивались. Звенели клинки. Грабителей было слишком много – они навалились разом, проламывая противникам черепа шипастыми палицами, одному за другим.
Один из всадников, что было сил, рванул вперёд. Он мчался безумно быстро, пригнувшись. Грохнул выстрел. Ездок с силой подстегнул лошадь, она понеслась ещё быстрее. Глянув назад, он увидал двоих – за ним гнались. Раздался взрыв. Конь вздрогнул, и свалился вниз с очумелым ржанием. Всадник влетел лицом в грязь и траву, и покатился по склону.
Кое-как поднявшись с земли, он понёсся к лесу. Мужчина на вид был уже немолодой. Он был кудрявый, с длинной бородой, чуть седоватый. Пробежал по ручью. Сзади раздались шлепки по воде – двое мчались следом. Впереди – дремучие заросли елей. Почти добежав, он споткнулся, и рухнул на землю.
Его схватили за воротник, и грубо подняли за волосы:
– Этого убивать не надо! – сказал один грабитель второму.
Другой разбойник заломал ему руки, и начал обвязывать толстой верёвкой. Кудрявый стал сопротивляться, и закричал. Ему врезали ногой по затылку.
Пленника уложили в седло, и привязали к нему. Разбойничья лошадка помчалась вперёд.
…
Из-за леса выглянула большая усадьба. Высокий забор – ворота распахнуты настежь. Пленник, лежавший животом поперёк седла, открыл глаза, и воскликнул:
– Господи! На мой же собственный двор везут!
Лошадь въехала в ворота.
Спрыгнув на землю, разбойник тотчас стащил с седла хозяина усадьбы. Вокруг них, по темноте, туда-сюда ходили люди с пылающими факелами. Иные суетились. Слышались возмущённые, и пугливые возгласы. Доносилась ругань.
Подошёл человек. Они потащили узника вдвоём – к крыльцу высокого роскошного терема.
Вдруг, оттуда выбежала женщина, в платье и шёлковом платке, покрытых серебристыми узорами и жемчугом. Рухнув на колени перед разбойниками, она истошно заорала, рыдая и надрывая голос:
– Не убивайте его! – лицо несчастной покраснело.
– Заткнись, шлюха! – разбойник с силой ударил её сапогом в зубы. Женщина упала спиной в грязь. Кто-то подошёл, схватил, и поволок её – она вопила во всю глотку.
Хозяин усадьбы кричал, и вырывался. Но его держали крепко.
Пройдя сени, мужчину потащили на второй этаж. Наконец, подняв его наверх – бросили на пол и ушли.
Огромную и просторную горницу освещал огонь печи, стоявшей посередине. Печь была в изразцах, красиво расписанная. На стенах были полочки, поставцы… Из красного угла глядели иконы, обрамлённые золотом, на золотой цепочке висела лампадка.
Возле печи, посреди комнаты, сидел Степан. Широко расставив ноги, он крутил в руках свой нож. Он торжествующе воскликнул:
– Вот ты и попался, Афанасий!
Купец встал, подошёл к стоявшему на коленях пленнику, и грозно крикнул:
– Когда мои хоромы сжёг и моих людишек перебил, думал – я тебя не найду?!
– Что ты теперь, Степан… атаман разбойничий? – угрюмо буркнул Афанасий.
– Нет, мой друг! Я через одного знакомого приятельство с лиходеями завёл. Как-то так.
Степан напряжённо ходил по комнате. Потом вновь подошёл к Афанасию, и наклонился к его лицу, подняв нож. И молвил:
– Я тебя освобожу, Афоня! Чего ради твою никчёмную душу губить? Но тебе всё равно деваться некуда! Даже не думай! Мои новые товарищи решат, куда тебя пристроить.
– Спасибо, – пленник тяжело нахмурился, – гибнуть мне не хочется… сделаю всё, что скажешь.
Степан стал резать ножом верёвки на руках пленника.
Когда он закончил, Афанасий с размаху вломил лбом по лбу рыжебородого купца. Степана отбросило к полу, нож куда-то вылетел.
Пленник накинулся на лежащего, и врезал ему по лицу, и плюнул в него, с криком:
– Когда в аду огненном встретимся – я тебе и там в морду плюну, собака! – и врезал ещё раз. – Денег моих, от корчмы, не прислал – уплыл за море к бусурманам! Всё ты заслужил!
Степан опомнился, и мощно пнул его ногами. Афанасий отпрянул, и скорчился.
– Проклятый жидовин! – рявкнул купец, и быстро поднял нож с пола.
– А ты вместо креста Куран целуешь! – в бешенстве соперник набросился на Степана, пытаясь вырвать из рук клинок.
– Замолчи, гнида! – купец ударил кудрявого так, что тот с криком повалился вниз.
Степан замахнулся, и со всей силы воткнул лезвие в ладонь Афанасия. Он заорал. Кровь хлынула из ладони струёй.
Лысый купец подошёл к иконам – и закрыл их красной занавеской, спрятав горницу от взгляда святых. Потом, подбежал к одной из полочек, и взял оттуда толстый железный прут. Обернув один конец платком, он засунул другой в жерло печи.
– Ты сдохнешь! – решительно воскликнул Степан.
Немного погодя, он вынул раскалённый прут из печки. Быстро подойдя к лежащему, купец засадил калёную железяку прямо в глаз. Раздался оглушительный вопль! Мясо зашипело – кипящая кровь струилась из жуткой раны. Казалось, от этого крика лопнут окна. Степан сильней надавил на прут – в голове Афанасия что-то хрустнуло. Наконец, вопль закончился. Тишина.
…
Рыжебородый купец весело спускался по крыльцу, держа в руке блестящий золотой кубок с изумрудами. Он повертел его в руке, и подумал: «Какой красивый!».
Он спустился на землю. Справа послышался топот копыт. Через ворота прискакала лошадь. С неё спрыгнул молодой парень, кудрявый. Сашка Афанасьев тотчас бросился к купцу, и неистово заорал, достав из ножен сверкающий клинок сабли:
– Что ты натворил?! Где отец и мать?!
Подлетев к Степану, он замахнулся острой саблей. Купец выронил кубок.
Прогремел выстрел. От головы Сашки с брызгами отлетели алые куски. Его труп свалился на землю, у ног Степана. С правой стороны подошёл Фёдор с ружьём в руках.
Степан наклонился, поднял золотую чашу, и взглянул на мёртвое тело.
– Эх, ты! Добрый молодец. За делишки отца своего поплатился! – печально промолвил купец. – Федька, скажи, чтоб запалили здесь всё, как следует!
– Скажу, не волнуйся, – хмуро ответил товарищ.
Степан направился к человеку с факелом. Подойдя, сказал ему:
– Пошли за мною!
Они зашагали в сторону маленькой полуземлянки.
Зашли в неё – и оказались в темноте. Мрак разгоняло лишь дребезжащее пламя факела. Стали спускаться, топая по каменным ступеням. Раздавалось эхо.
Спустившись, побрели по каменистому полу. Было очень прохладно, и тихо.
– Дай-ка мне! – Степан взял у напарника светоч. Он чуть отошёл, и посветил – в свете огня показалась бочка. Ещё одна. И ещё бочонки.
– Какой у него погреб огромный! – восхитился разбойник.
– А то!
Степан вскрыл бочку – и окунул голову в душистое заморское вино, хлебнув побольше.
– Райское зелье! – весело воскликнул купец. Он набрал вина в дорогой кубок. Издали послышались шаги, шло несколько человек. – Собирай всех – напьётесь от души. Говорил я, какое это местечко обильное!
– Говорил, сударь – так оно и есть! – напарник тоже испил из бочонка. Степан направился к выходу.
…
Огромный терем охватило пламя, заливая тёплым алым сиянием округу. Его острые языки танцевали и взмывали вверх, к далёкому ночному небу. Раздавался треск. Стреляли искорки – обломки брёвен с гулом отскакивали, и падали на землю.
Лица Степана и Фёдора были освещены огнём. Товарищи стояли у пожарища. Жар обдавал их щедро, чуть не обжигая кожу.
Степан хлебнул вина из драгоценной золотой чаши.
– Какой же грех большой! – угрюмо воскликнул Фёдор, и перекрестился. – Прости, Господи…
Купец молчал, со спокойной улыбкой глядя на гигантское трескучее зарево огня.
– На, попробуй! – Степан дал кубок товарищу.
Фёдор осушил чашу, и швырнул её в сторону. Друзья пошли к воротам.
Забравшись на своих коней – они поскакали прочь, рассекая ночную тишину. За их спинами стоял пылающий терем.
***
Денёк был пасмурный. Софрон брёл по людному торжищу. Он вёл разговор со здешним посадским жителем.
– Ходят слухи, – говорил тот, – что сегодня ночью лихие люди убили гостя Афанасия Васильева. И двор его пограбили, и сожгли!
– Я ж его сына знаю, Сашку! – взволнованно отвечал Софрон.
– Вот как! Тогда будем надеяться, что, Божией милостью, живым остался. Как бы то ни было, теперь староста со служилыми за душегубцев хорошенько возьмутся! Этот гость, Афанасий, был человек именитый, и повинностей никаких, говорят, не нёс.
Сквозь толпу, грубо расталкивая людей, пробирался вперёд отряд стрельцов. Их было много, каждый держал в руке пищаль. Они торопились.
Молодой купец напрягся. Ему сделалось очень страшно…
Накрапывал мелкий дождик. По двору ходили люди, что-то таскали. Под навесом галереи, за деревянными резными колоннами стоял Степан, с Никитой зверем. Купец облокотился на бочковатый столбец. На купце был узорчатый синий халат. Никита стоял в меховом плаще.
– У меня была корчма в Ярославле, – говорил Степан. Он всматривался в серую даль. – Хмельные напитки мне Афанасий отправлял из Холмогор. Доход от корчмы мы пополам делили. Там были и мои люди, и его. Много лет всё шло чудесно. Но потом, в городе новый воевода сделался – по извету отправил к корчме людей своих, и приставов, чтоб погромить её. А холопов Афанасьевых след простыл! Афанасий, я знаю – он это всё задумал! Я взял добро, и убежал в Астрахань, а оттуда – в Дербент. То раньше была земля персидского царя, а ныне, султана турецкого…
– Что же… говоришь, сжёг он усадьбу твою? И жену твою убил?
– Я не любил её, но… да. И погубил слуг моих верных!
– Ты ведь понимаешь, что лиходеев всех половят, однажды, – спокойно говорил Никита. – И тебя тоже приберут! К заплечному мастеру сначала отправишься, он будет тебя пытать. Потом выведут на площадь – и голову отрубят! Или на кол посадят.
– Понимаю, – нахмурившись, ответил Степан.
– Что будешь делать?
– Я уплыву отсюда. Навсегда.
– С нами… в Мангазею?
– Да.
…
Степан сидел за столом, и ел. К нему подошёл Софрон, и воскликнул:
– Знаешь, о чём люди говорят, Степан? Убили Афанасия Васильева! Скажи мне, уж не подсоблял ли ты как-то разбойным людям?!
– Прости, Софрон. Не стану с тобой этого дела обсуждать, – отрезал купец. Потом, он добавил. – Я скоро отправлюсь с Никитой за море.
Молодец вышел во двор, судорожно крестясь, и повторяя молитву. Навстречу ему шёл Иван. Софрон вскрикнул:
– Ваня! Степан, скорей всего, в злом деле замешан! А вместе с ним – и мы с тобою. Он за море уплывёт, а нас – будут пытать в темнице!
– Пущай Бог его судит, за все его дела. Я хотел тебе сказать – я отправляюсь в поход, с Никитой, и с товарищами – за соболиною пушниной, в град Мангазею.
– Что? А я куда?!
…На холме, в дремучей тайге, между большими тёмными елями, стоял одинокий бревенчатый скит.
В тесной хижине был монах. Длиннобородой седой старец в великой схиме – чёрной робе с белыми крестами, и надписями – молился перед небольшой иконкой, стоя на коленях:
– Тебе, Богу и Творцу моему – в Троице Святей славимому Отцу, и Сыну, и Святому Духу поклоняюся, и вручаю душу, и тело мое! И молюся – Ты мя благослови, Ты мя помилуй! И от всякого мирскаго, диавольскаго, и телесного зла избави! И даждь в мире, без греха, прейти день сей! В славу Твою – и во спасение души моея! Аминь, – инок осенил себя крестным знамением.
Он вышел на свежий воздух. Погода была прохладная, но приятная. Сев на пенёк, монах взглянул вдаль – с холма была видна бескрайняя водная гладь. Он заметил там, на море, два кораблика. Оставив позади устье реки, они уплывали вдаль – на север.
[26] Плундры – короткие и мешковатые брюки, популярные в XVI-XVIII вв.
Глава 4. Ветер дует с юга.
По бурному серому морю, вздымавшемуся из раза в раз волнами, стремительно плыл вперёд толстобокий коч. Он скрипел, и покачивался, его большой квадратный парус полнился ветром. Корабль шёл уверенно. Спереди, вдалеке, плыл коч побольше – кормщиком там был Никита Зверь. С ним был Истома – указывал судну правильный путь – а ещё другие бывалые мореходы. Справа по курсу, далеко на горизонте, тянулась рваная полоска чёрных скал, и каменистых серых отмелей.
На малом корабле находились уже давно знакомые товарищи, кроме Михаила. Купец остался в Архангельске, чтобы потом, к концу лета, воротиться в Вологду.
Ветер был сильный. Свинцовые тучи изредка сыпали каплями. Капли летели в лицо товарищей, Степана, Фёдора, Софрона и Ивана, усевшихся на бочках, друг возле друга, в кругу – на ледяном ветру кутаясь в тёплые накидки. Неподалёку, по палубе, ходили двое – дёргали за толстые верёвки, идущие к парусу. Иван, склонившись, перебирал пальцами ожерелье из бирюзовых бусин, и большую костяную фигурку. Степан, завернувшись в меховую шубу, рассказывал товарищам историю:
– В Дербент я ходил в прошлом году…
***
Позади уплывали вдаль белокаменные башни Астрахани. Степан с другими купцами сидел в небольшой торговой ладье, под парусом. Ладья шла по Волге к Хвалынскому морю…
– Куда собрался? – Степан прицепился к плывшему с ними иноку. Монах сидел в чёрной робе, из-под чёрного капюшона был виден низ лица. Парень был молодой.
– Не твоё дело. Отстань! – раздражённо ответил молодой чернец низким голосом. В руках он держал небольшую книжку.
– Что, тяжело жить на белом свете?! – усмехнулся купец. – Решил от невзгод убежать – сначала послушником сделаться, а потом за море уплыть? Не поможет!
– Нет. Я в деревне жил – и всё было чудесно. Но потом, Господь призвал меня праведности искать среди неправедных! В странах восточных, средь агарян… Ты ищешь блаженства земного, а я – вечного. Смотри, ещё веру христианскую позабудешь ради прелестей сего мира!
Другой купец подошёл, и сказал:
– Стёпка, не трогай его! Он тебе чем мешает?
…
Стояла жара. Над головой, с чистого синего неба, палило солнце. Ладья качалась на волнах. Впереди, на гористом берегу, появились сотни бледно-коричневых домиков и желтоватая крепость. Неподалёку проплывали корабли. Взбиравшимся от синего моря наверх, на пустынные склоны Кавказа, предстал город Дербент.
Степан присел на колени возле монаха:
– Благослови! Долго мне храмов православных не видеть.
Чернец окрестил купца сложенными пальцами руки.
Ладья причалила. Опустили сходни. Купцы зашагали по ним, и очутились на пёстрой шумной пристани. По ней ходили рабы и знатные господа. Мелькали рваные тряпки, цветные кафтаны, и белоснежные чалмы с длинными перьями…
Степан с товарищем поднимались по залитой солнцем узкой улочке. Всё было светло-песчаное, по бокам тянулись квадратные домики. Ходило множество народу, мужчины и женщины в платках, и накидках. Кто-то вёл навьюченных осликов.
Купцы вышли на базар. Степан бросил серебро продавцу фруктов, разложенных на одеяле, и взял парочку персиков. Дав один товарищу, он откусил свой. Они шли дальше, жуя сочные персики.
– Бу нэ чюрэт?! – угрожающе крикнул янычар в красном кафтане какому-то местному жителю. Подошёл второй янычар. С их голов торчали широкие белые шапки, спускаясь кусками ткани за плечи.
Товарищи ушли вперёд.
Из-за низкого домика выглядывало деревце, всё усеянное птичками, непрестанно прыгавшими по веткам. Степан замахнулся, и швырнул в них персик. Птицы с криком разлетелись в стороны. Друзья смеялись.
…
Толпа янычар в ярко-алых платьях, шедших попарно и лязгавших ятаганами, двигалась вперёд меж круглыми коричневыми башнями. Товарищи шагали за ними. Неподалёку, рабочие шустро таскали кирпичи и большие камни. Степан заметил, что кусок стены обвалился – прореху торопливо залатывали.
Купцы приблизились к воротам. Их стерегло двое усатых воинов в чёрных одеждах, с чёрными платками на головах и торчащими оттуда острыми железными луковицами.
– Кто такие? – спросил один по-турецки.
Степан умел связать пару слов на этом языке, и ответил:
– Русские купцы. Мы пришли к Хусейн-эфенди!
– Идите за нами!
…
В светлой комнате, Степан стоял у высокого зеркала, обрамлённого золотыми завитушками. В зеркале виднелся высокий и худощавый мужчина сорока лет. На нём был тонкий бледно-розовый халат из шёлка, весь покрытый изящным золотым узором, поблёскивавшим в лучах света, которые падали справа, из окна. Купец поправил халат возле глубокого выреза на груди. Его грудь вся была в ярко-рыжих волосах. Погладил короткую рыжую бороду. На блестящей лысой голове, на макушке, сидела бледно-розовая тюбетейка в золоте.
В комнату зашёл слуга в красной шапочке с кисточкой:
– Хусейн-эфенди приглашает тебя на прогулку! – деликатно сказал он, по-русски. И поклонился.
…
Степан, и ещё множество других мужчин в высоких тюрбанах, тюбетейках и фесках27, оживлённо болтая, неторопливо брели по верху крепостной стены. Справа, по её краю, шёл ряд небольших светло-рыжеватых зубцов. Подойдя к ним, купец взглянул вдаль – внизу раскинулся весь город, уходящий к синему морю. Среди домиков торчали башенки, и длинные минареты мечетей. У самого подножия стены, виднелся красивый зелёный садик, с вытянутым прудом и фонтанчиками.
Отойдя от края, Степан зашагал вслед за остальными.
…
Мужчины стояли внутри замка, в длинном светлом коридоре.
– Это птицы из Эфиопии! – весело воскликнул по-турецки молодой правитель Дербента, Хусейн, показывая на огромных бело-сине-оранжевых попугаев, сидевших на плечах у темнокожих слуг.
Попугаи яростно вскрикивали, мотая и щёлкая крючковатыми клювами. Степан, заливисто смеясь, пытался засунуть палец им в клюв и схватить за голову.
Хусейн произнёс длинную фразу. К купцу подошёл слуга в красной шапочке, вежливо сказав на русском:
– Я покажу тебе зверя – самого грозного и сильного! Невиданного в России, и где-либо в северных странах. Только будь осторожней!
…
Степан, в окружении янычар, зашёл в большое полутёмное помещение. Хусейн был сзади.
В дальнем углу сидел гигантский лев. Лев медленно вздыхал, и сопел – он дремал. Купец тихо подошёл к могучему зверю. Янычары издали крикнули что-то непонятное. Степан не обратил внимания.
Он погладил льва по мохнатому носу, и лбу. Погладил мягкую пушистую гриву. Почесал за ухом. Зверь заворочался, и заурчал. Он поднял морду, открыл свои большие оранжево-янтарные глаза – и сосредоточенно взглянул в глаза Степану.
Купец убрал руку, и медленно попятился назад. В звере что-то загрохотало, морда озлобилась. Он широко раскрыл пасть с клыками, резко сиганул вперёд – и полетел на купца. Янычары с воплями бросились в разные стороны. Степан в ужасе прыгнул спиной назад – пасть льва со стуком захлопнулась прямо у его рыжеволосой груди. Громыхнула вздёрнутая цепь – лев был прикован к стене.
– О, Господи! – купец отпятился назад, и стал креститься.
Его тут же подхватил за плечи Хусейн, и встревоженно воскликнул по-турецки:
– Я же тебе говорил!
…
Мужчины в тюрбанах шагали по светлому коридору дворца. Его стены, покрытые причудливой вязью, уходили вдаль. По коридору бегали туда-сюда и суетились слуги. Ходили стражники.
Молодой повелитель весело молвил одно слово за другим. Слуга в красной феске поклонился до земли, а затем сказал:
– Клянусь Аллахом, для меня нет большей радости, чем снова видеть тебя, Степан! В Дербенте всегда готовы с честью принять заморских гостей! Но сейчас, я должен оставить тебя, из-за очень важных дел, которые ждут меня, и моих советников. До встречи, друг!
Степан поклонился в ответ, и воскликнул, улыбаясь:
– Взаимно, мой друг!
Хусейн с советниками удалились. От них отстал один человек в большой белой чалме. Этот мужчина подошёл к Степану. Они вдвоём юркнули за угол, в небольшой боковой проход, и встали у стены.
– Я рад тебя видеть, Юсуф-ага! – воскликнул купец. Мужчины крепко обнялись. Юсуф – пожилой, полный и круглолицый, с раскидистой белой бородой без усов – широко улыбался, хлопая Степана ладонью по спине.
– Я тоже! – ответил он по-русски. – Я жду тебя сегодня вечером!
…
Степан решил сходить в сад. Стояла жара. В полуденном зное, палимые солнцем, на скамье дремали двое янычар, прислонясь спинами к стене, закрыв глаза и похрапывая.
Журчали тоненькие струйки фонтанов. Степан прогуливался между сочными зелёными кустами, вдоль пруда. От воды веяло ласковой и свежей прохладой.
Возле пышного дерева, усеянного цветами, стояла юная девица в тёмном платье, худенькая и черноволосая. Купец, не теряя времени, устремился к ней.
– Как тебя зовут? – спросил он по-турецки, подойдя близко.
– Гюльсум, – спокойно ответила она, разглядывая и перебирая большие бледно-розовые цветы и бутоны. – А ты… торговец из России?
– Да! Меня зовут Степан.
– Я тоже не из этих краёв… Здесь очень милый сад, правда? – Гюльсум посмотрела в лицо Степану, от взгляда жгучих чёрных глаз его кожа покрылась мурашками. На её нежные и румяные щёчки падали чёрные локоны.
– Правда. Это какие-то необычные цветы! Я таких в жизни не видал. Очень красивые, – купец серьёзно взглянул на девушку, поправляя ей чёрный локон за ушко, – но прекрасней их, прекраснее всего в этом городе – это ты!
Гюльсум радостно улыбнулась. Она взяла край его распахнутого халата на груди, проводя пальцами:
– Твоя одежда, Степан, прямо как эти цветы! – ласково воскликнула она, смотря ему в лицо. Потом задумчиво добавила. – А твоя борода как… огонь.
…
Вечер. Но было ещё светло. Степан сидел возле Юсуфа, на мягких подушках, на полу – в просторной комнате. Под подушками были тёмно-красные ковры с невероятными узорами, в тысячах листочков и ромбиков которых терялся взгляд…
На коврах стояли серебряные кубки, и блюдца. Длинноногие наложницы в шёлковых юбках, наклонившись, наливали в чаши вино из расписных бело-синих кувшинов, и раскладывали по блюдцам инжир, виноград и большие сливы.
Степан и Юсуф неспеша ели фрукты, и пили изысканное вино. Звучала подвывающая струнная музыка.
– Сегодня во дворце встречали важного гостя, – молвил советник, и вздохнул. – Как же долго это длилось!
– Я слышал, в вашем Куране написано, что грешное дело – вино пить, – сказал купец, потягивая напиток из кубка.
– Так и есть! – спокойно воскликнул Юсуф. – Но для чего же Аллах установил этот запрет, если не для того, чтобы мусульманин был счастлив выпить немного вина, после долгого перерыва?
Степан почесал лысую макушку.
Перебирая струны толстобокой багламы28, молодой парень в светлой накидке – кудрявый и длинноволосый, с густой чёрной бородой – напевал какую-то восточную песню…
– У него голос соловья! – с улыбкой произнёс пожилой советник. – Этот прекрасный музыкант – перс, но несмотря на это он может петь на всех наречиях, какие только есть на свете!
– Правда? – нехотя отозвался купец. – Всех наречий я не ведаю… Пускай хотя б на русском что-то споёт!
Музыкант улыбнулся, и забренчал, напевая:
– Мать моя, Мари-ия… По полю ходи-ила…
Свечи разноси-ила – у Бога проси-ила…
Боже, наш, Бо-оже! Уроди нам ро-оже…
Степан одобрительно кивнул головой.
Друзья допивали вино. Комната, спустя время, окрасилась в алый цвет – из окна падали уже последние лучи заходящего солнца.
Кудрявый певец тянул, подыгрывая струнами:
– А-апо ксэно то-опо –
Кя ап аларйино-о-о!
Ирф эна корици-и фо-ос му, дэкаохто хроно-о,
Ирф эна корици-и фо-ос му, дэкаохто хроно-о…
– Это на каком? – спросил Степан Юсуфа.
– На греческом.
– Красивая песенка, о чём она?
– О молодой девушке, восемнадцати лет. Эта девушка из далёких, чужих краёв…
Купец глубоко вздохнул, смотря потерянным взглядом куда-то в сторону. От вина кружилась голова. Просторная комната, залитая багрянцем, мерцала и расплывалась.
Друзья, наконец, встали, и подошли к распахнутому окну. Оттуда дул прохладный ветерок.
Там, за окном – кромка неба налилась розово-алой краской. Слева – шумело море, тихо шелестя волнами по бережку. Справа громоздились жёлто-коричневые домики, поднимаясь, один за другим, на крутой склон. Взмахивая крыльями, летали и вскрикивали проворные чайки. Большое ярко-красное солнце медленно садилось за гору, стреляя тонкими красными лучами.
Юсуф спокойно, и сосредоточенно, говорил другу:
– Хусейн – молодой, неопытный правитель. Турки не так давно забрали Дербент у Персии. Он истребил множество его знатных жителей! Многих из них – несправедливо, и без какой-либо надобности. Он тронул тех, кого трогать было нельзя, – круглолицый советник угрожающе прищурился. – Тех, кто был дорог и мне.
Юсуф обнял купца, положив руку ему на плечо. Другой рукой он показал вперёд, хитро улыбаясь:
– За морем, и за теми холмами, Степан – лежит Персия! А здешним жителям не по нраву власть Османов, – он решительно продолжал. – На твоё серебро я смогу подкупить стражу и горожан! Они устроят мятеж, расправятся с янычарами – и убьют Хусейна. Сто пятьдесят тысяч персидских сабель уже ждут – когда придёт час вторгнуться в Ширван. Они захватят Дербент! Сюда вступит персидское войско. Я стану падишахом. А ты будешь моим визирем!
Степан не слышал, что ему говорит Юсуф. Перед глазами купца были чёрные волосы Гюльсум. И её нежная ручка, которой она держала большой розовый цветок.
– Да, я… я подумаю, – растерянно ответил он.
…
Было утро. Они шли по гладкой каменистой дороге, между круглыми коричневыми башнями. Степан держал её за руку. Девушка остановилась, и, снизу вверх, взглянула в его глаза.
– Я рада, что встретила тебя, Степан! – она тепло улыбалась. Они крепко сплели пальцы обеих рук.
Степан поцеловал Гюльсум. Они долго, и жадно, поглощали губы друг друга.
Наконец, она воскликнула, тяжко вздохнув:
– Я должна идти, потому что меня, наверное, уже ищут! – её изящное личико было исполнено печалью. – Пожалуйста, не провожай меня!
Степан всё не мог налюбоваться Гюльсум, и смотрел на неё до тех пор, пока она не исчезла за высокой коричневой аркой, уйдя куда-то вглубь паутины улочек крепости…
Купец медленно зашагал по проходу между башнями, спускаясь в сторону города, к морю. Сзади раздался топот. Кто-то быстро бежал, грохоча железом. Степан обернулся – двое янычар неслись прямо на него. Они догнали его, и грубо схватили за руки. Тяжёлый сапог врезался в спину – купец грохнулся на камни, разбив себе подбородок.
– Вы что творите?! – завопил он.
Янычары что-то кричали. Они заломали его руки, и перевязали запястья.
…
Купца приволокли во дворец, в светлую комнату. Хусейн стоял к нему спиной, смотря в окно. Он гневно восклицал что-то на турецком, размахивая руками. Когда это прекратилось, слуга в красной шапочке начал речь:
– Ты очень сильно разочаровал меня, Степан! Известно ли тебе, что в город приехал из столицы султан Мехмед! Я принял его с великими почестями! Но когда до него дошли слухи, что какой-то незнакомец, а ещё и неверный, общается с его дочерью – он был вне себя от ярости! Помня нашу прежнюю дружбу, я выпросил, чтобы тебя не казнили. Тебя посадят на каторгу29, которая плывёт в Бухару. Там, ты будешь продан в рабство.
– Но я же… – ошеломлённо вытаращив глаза, Степан силился что-то сказать.