– Сложно, но есть так называемая цепная реакция. Ты причинил страдания соседу, сосед в свою очередь со злости заставил страдать другого человека, тот следующего, и рано или поздно всё замкнётся на тебе, ты получишь свою долю страданий. Но как ограниченный в своём видении человек никогда и не подумаешь, что причина твоей боли исходит от тебя самого, от твоего неблагородного поступка по отношению к соседу.

– Значит я, – сказал Чаки, – прежде чем сделать человеку что-либо плохое должен подумать, как это отразится на мне самом.

Арнав неодобрительно покачал головой.

– Прежде, – твёрдо сказал он, – ты должен подумать, как это отразится на твоем соседе. Если в первую очередь ты будешь думать о себе, то не уловишь того момента, когда рождается эта цепная реакция. Замкнувшись на себе, как бы исключишь её и никогда не поймёшь причину своих страданий, а лишь обозлишься, посчитав, что именно сосед и виноват в твоей боли. Просто не задумаешься над тем, откуда взялась злость человека, причинившего боль. Тебе не придёт в голову, что твоё действие и породило злость. Каждый человек получает только то, что отдаёт. Любой поступок в нашей жизни так или иначе, рано или поздно возвращается к нам, и в зависимости от того, каким он был, хорошим или плохим, отвечает нам тем же. И нечто целое, чем является всё человечество, имеет и свои целостные законы перемещающейся энергии, заряженной или положительно, или отрицательно. И эта энергия касается каждого, и когда ты выпускаешь отрицательный заряд, то не удивляйся, что и к тебе ворачивается только лишь отрицательный заряд.

***

Колян при очередном неудачном вираже машины вновь оторвался от книги, непонимающе и даже слегка очумело посмотрел на Шпалу и спросил:

– Что случилось?

Шпала удивлённо скосил на него глаза.

– В каком смысле случилось? – уточнил он.

Колян взглянул на книгу, перевёл взгляд на дорогу, затем на Шпалу, что ответить он не знал. В голове перемешались сюжет книги и реальность, в мозгах царил хаос.

Шпала более внимательно посмотрел на товарища, затем отобрал у него книгу, взглянул на название, на несколько секунд углубился в текст, в оконцовке дико рассмеялся.

– Блин, ты и так на полудурка смахиваешь, будешь читать эту муть, совсем свихнёшься. Выкинь её на фиг, тех, кто такие книги пишет, в психушке ссать под конвоем водят.

Колян забрал книгу обратно. Он представил в уме вооружённый до зубов конвой, ведущий по узкому чёрному коридору бледного испуганного человека, нагруженного сверх нормы книгами в мягкой обложке. Книги были все одинаковы, а именно "Из Мрата в Лотси – путь Дизи и Чаки". Бедный писатель, сгибаясь под тяжестью груза однажды написанной с глубокого похмелья книги, всхлипывал, исходил в тоске и зарекался то ли писать книги, то ли пить водку, то ли наоборот, пить всегда, чтобы не болеть с похмелья. Картина была удручающей, впрочем, как и все картины, рождавшиеся в мозгах Коляна за последние сутки.

– Путь Дизи и Чаки, – продолжал истерично хохотать Шпала, – совсем как Чип и Дейл спешат на помощь.

Колян непонимающе уставился на него.

– Мультик такой был, – добавил Шпала, не надеясь на память товарища.

– Ну? – скривил рот Колян.

– Чё ну?

– При чём здесь эти два придурка, которые спешат на помощь? – пояснил Смола.

Шпала пожал плечами.

– Хрен его знает. Ассоциации возникли.

– Похоже просто, – вмешалась в разговор Лиза. Она оживала на глазах, а с оживанием пустота в голове могла заполниться неприятными мыслями о своей судьбе, и чтобы не допустить этого, девушка решила поддержать совершенно глупую беседу похитителей.

– На что похоже? – Колян повернулся к девушке.

– Чип и Дейл, Дизи и Чаки – разве не похоже? – впервые с момента похищения Лиза выдавила из себя что-то наподобие улыбки.

Колян задумался и через секунд двадцать согласно кивнул головой.

– Похоже, по именам. Но что смешного-то в этом?

– То и смешно, – в момент перестав смеяться, сказал Шпала, – Чип и Дейл – глупые мультяшки, с глупыми идеями и поступками, идиоты из диснеевского МЧС. Вот и герои твоей книги такие же и идеи у них такие же идиотские. Реальность и глупый мультик – разные вещи. Твоя книга столь же мультяшная. Ты Колян из серьезного кино вследствии травмы башки вылетел, теперь вот пытаешься в мультике поселиться, то есть поглупеть окончательно.

Колян набычился и раздраженно сказал:

– Сам ты мультик. И ничё они не похожи, имена только похожи.

– Ну, это как пародия, – вновь ввязалась в разговор Лиза.

– Чё ты ему объясняешь, всё равно ни хрена не поймёт, – подвёл итог разговору Шпала.

При взгляде на пассажиров машины в этот момент могло создаться впечатление, что они давние друзья, поспорившие по незначительному поводу и в силу различности характеров не нашедшие взаимопонимание по данному вопросу. Но если Шпалу с Коляном что-то и сближало, то каким образом стала вливаться в компанию Лиза, было абсолютно непонятным. По идее она должна была ненавидеть своих мучителей, один из которых принимал активное участие в её изнасиловании и даже собирался убить, ненавидеть всеми фибрами своей души, дрожать всем телом от страха перед ними и молить Бога о спасении, а не мирно беседовать на постороннюю тему. Но эта нелогичность пропадала, если более пристально взглянуть на всю компанию и странные вещи, происходящие вокруг них. Пожалуй более нелогичным выглядело бы, если вдруг всё встало на свои места и персонажи начали исполнять истинные роли, которыми их наградил создатель пьесы задолго до встречи. Но так порой бывает, особенно в самодеятельном театре, когда актёры, страдающие от последствий встречи Нового года, начинают безбожно коверкать сюжет, вгонняя в краску создателя пьесы, режиссёра и завзятых театралов. Но поверьте, без этой самодеятельности и без того скучный и бессмысленный мир вообще бы потерял последние остатки осмысленности, став бесповоротно мрачным и депрессивным, а на вешалках, с которых как известно начинается любой театр, вместо верхней одежды болтались трупы наскучившихся жизнью участников пьесы в полном объёме, то есть вместе со зрителями. Возможно, что пресловутый Новый год и недисциплинированность актёров и позволяют до сих пор миру и людям существовать и играть вечный, мало кому понятный, но в своей глубине очень важный спектакль.

Пассажиры машины вряд ли задумывались о столь глубоких основах, о странности ситуации, о Новом годе и спектакле. Взгляды их были устремлены в даль, в некое счастливое будущее, в которое верят все, или почти все, ведь оно несёт надежду, а она умирает, как известно, последней, вместе с самим человеком.

И даже Колян, который себя абсолютно ни с чем не ассоциировал, следовательно никаких забот и проблем не имел, и то где-то в глубине только-только зарождавшегося сознания заприметил едва уловимую надежду на что-то пока еще непонятое и недосягаемое, возможно скрывающееся за одним из поворотов дороги, но очень для него важное.

"Далеко бежит дорога – впереди веселья много". Не известно, как далеко простиралась дорога, но в её веселости во всех смыслах можно было не сомневаться.

За окнами автомобиля стали сгущаться сумерки. Постепенно, сначала где-то вдалеке проглатывая видневшиеся на горизонте участки леса, они подбирались к машине беглецов, со временем грозя, слившись с ней, поглотить, растворить в своём сумрачном однообразии. Пассажирам автомобиля стоило подумать о ночлеге.

Неожиданно подобревший Шпала, устало придавливая педаль газа и скорее уже по привычке держась за руль, заговорил на эту тему первым.

– Где ночевать будем, господа? – спросил он, обращаясь ко всем присутствующим и одновременно к самому себе.

Коляну было абсолютно всё равно. Лиза, предполагая, что если ночевать они останутся в машине, то из-за вполне логичных опасений побега её снова поместят в багажник, сразу же сформировала своё мнение по этому поводу, без задержки озвучив его:

– Где-нибудь в гостинице.

Шпала неодобрительно покосился на девушку.

– Ты дура или так, мимо пробегала?!

– А что?! – девушка, в прошлой жизни мало комплексовавшая в спорах с людьми и привыкшая, что её мнение было далеко не последним, осваивалась всё больше и больше, и ни сколько не стесняясь начала дерзить. – Не в этой же развалюхе ночевать.

Но Шпала был далёко не её приятель-мажор и ещё помнил, кто здесь главный, а кто вообще не должен иметь своего слова.

– Развалюха… Для тебя может быть и развалюха, но я ещё пару-тройку лет назад только мечтать о такой мог, – раздражённо процедил он. – Тем более, что тебе-то какая разница, твоё место на параше, то есть в багажнике.

Лиза закусила губу и отвернулась к окну, но не из-за вновь возникшего страха перед бандитами, а от обиды, что "подельники" , несмотря на совместное романтическое путешествие, напоминают о каком-то грязном багажнике, отводя ей там место. Ситуация абсурдировалась до неприличия.

– В общем так, – сказал Шпала, – вон какие-то строения виднеются, подкатим, может переночуем.

– В свинарнике?! – все ещё дуясь, но уже немного испугавшись, тихо пролепетала Лиза.

– Почему в свинарнике? – жалобный голос девушки немного успокоил гнев Шпалы.

– Колхоз же вокруг, деревня.

– А там чё, не люди живут. В натуре, ты, шалава, паришь, по дворцам соскучилась. Не забывай, где находишься.

Шпала свернул на просёлочную дорогу, закурил сигарету и посмотрел на Коляна. Глаза того неотрывно смотрели куда-то в даль, вид был задумчивый.

– Чё такой замороченный? – поинтересовался Шпала у товарища. – Душевные порывы покоя не дают или наконец-то осознал всю убогость своего пребывания на земле, то что ты всего лишь Колян, к тому же со свёрнутым мозгом, а не Дарк Вейдер или Дункан Маклауд.

Колян перевел взгляд на Шпалу и сказал:

– Я не знаю, кто это такие и чем данные товарищи отличаются от меня в лучшую сторону, а также почему я должен осознавать свою убогость по сравнению с ними, но зато я знаю, что лучше быть Коляном, не помнящим себя, чем быть чей-то мыслью, полностью зависимой от хозяина этой мысли.

Шпала и Лиза уставились на Коляна в полном недоумении и даже в некотором шоке. Колян при этом оставался вполне серьезным, нисколько не сомневающимся в правоте своих слов. Впрочем, он, если быть честным, и сам не понял, что сказал, это был очередной приступ его потустороннего самоосознания, вызванного последствиями травмы головы.

– Ты это, Колян, – сказал Шпала, пребывая в некотором замешательстве, – тебе наверное лучше совсем не пытаться думать, а то я за тебя бояться уже начинаю. Так вот бесконтрольно пройдешь точку невозврата, и мы потеряем тебя как полнценного члена общества, пусть и с некоторыми недостатками и отбитой память, но всё же члена.

– Да, Колян, – кивнула головой в знак согласия Лиза, – тебе лучше думать в другую сторону, более безопасную. У меня одноклассник был, ну как был, он и сейчас есть, только теперь он то ли Наполеон, то ли ещё какой великий исторический персонаж, обеспеченный койко-местом и полным довольствием в специальном учреждении. Звали его раньше просто Федя. Был он из семьи потомственных рабочих, а в нашу элитную школу он попал в силу своих талантов и протекции неких благотворителей, благосклонных к его уникальным способностям. То есть был Федя обыкновенный вундеркинд. Не буду перечислять всех его талантов, их было много и не все из них понимаемы среднестатистическим человеком, остановлюсь на главном, на том, что привело его в специальное лечебное учреждение. Федя наш как-то в один прекрасный день осознал, что данное ему при рождении имя не совсем подходит победителю многих олимпиад по многим предметам и темам, человеку с большими перспективами и очень светлым и гениальным будущим. Фамилия у Феди была вполне подходящая Крайслер,так как происходил его род из немцев, но вот имя, как ему казалось, сильно подкочало. Федя Крайслер по его мнению звучало немного не по-вундеркиндски. И решил он сменить имя, не по паспорту, так как был еще несовершеннолетним и не мог самостоятельно менять свои имена, а так, для себя сменить, на будущее. Ну вроде подготовки, испытательного срока нового имени, до того момента, когда это можно будет сделать официально. И стал он усиленно думать на данную тему, подбирать подходящее имя, достойное его великому будущему. А что оно будет великое, Федя нисколько не сомневался, это ему усиленно внушали учителя и всеразличные благодетели. Федя лопатил горы специальной литературы, в поисках наиболее перспективного и достойного имени, но, как говорится, нашла коса на камень. Как он ни старался, ни одно имя, на его взгляд, не подходило ему в достаточной степени, каждое было с тем или иным, большим или меньшим изъяном. Начал он с вполне обыкновенных имён, типа Александр, Евгений, Олег и тому подобное. Но довольно-таки быстро пришел к мнению, что ни одно из них ему не подходит как раз в силу своей обыкновенности. Как тут выразился Шпала, – Лиза украдкой проследила за реакцией киднеппера на то, что назвала его по кличке, Шпала не отреагировал, и девушка продолжила, – надо ему было что-нибудь позамороченней, позаковырестей, гении ведь не каждый день рождаются и отличаться от остальных должны даже в мелочах, вроде имени. Тут его потянуло на редкие имена, а так как он был до мозга костей русский, несмотря на то, что и происходил из немцев, все-таки многие поколения его предков варились в русских щах, то и имена ему на ум приходили соответствующие – Аристарх, Пантелеймон, Ксенофонт и так далее. Но и здесь точек соприкосновения Федор не находил. Аристарх Крайслер, Пантелеймон Крайслер, Ксенофонт Крайслер. Да, кстати, отца его звали Иваном. Звучало, опять-таки по его мнению, это несколько неэстетично – Ксенофонт Иванович Крайслер или Пантелеймон Иванович Крайслер. Ну в общем, и данную тему он закрыл. Ориентируясь теперь уже на фамилию, стал он подбирать себе импортные имена. Ну тут та же история, либо имена были вполне обыкновенные для импортного уха, либо мешало отчество. На всё про всё к тому времени у него ушло на поиск имени уже года два и масса трудов. Усердный, но бесплодный поиск и тупик , из которого он никак не мог выйти, стали отражаться на его здоровье, уникальных и умственных способностях, изучаемых науках, социальной адаптации и прочей жизнедеятельности. А главное, что ни о чём другом он уже не мог мыслить, вся его мозговая деятельность вертелась вокруг темы имен. Он даже написал пару научных трудов по данному вопросу и заочно, несмотря на свои четырнадцать лет, был принят в академию наук. Знакомые и незнакомые люди стали советоваться с ним по поводу имен новорожденных отпрысков. Но свой собственный вопрос, превратившийся для него в настоящую, устойчивую проблему, он всё никак не мог решить. Последствия не заставили себя ждать, подбор имени стал для Феди идеей фикс, неким бзиком, сводящим с ума. У него развилась паранойя, по ночам во сне его начали преследовать Ксенофонты, Марки, Джоны, Курты, Филимоны и прочие папы Карлы, которые кто с колюще-режущими предметами, а кто и с более серьезным крупноколиберным оружием доказывали состоятельность своих имен. Он стал заговариваться, появились галлюцинации и даже началось раздвоение личности, по утрам он мог быть Аристархом, называть себя этим именем, ни на что другое более не откликаясь, к обеду Альфредом или Кейсуке, а к вечеру уж совсем экзотическим Мубукой или того хуже Ту Ту аль Ахри Ким Чер Махамброй. Короче, он стал сходить с ума. Знаю, что последними именами, которые Федя пытался освоить, были имена известных исторических персонажей. Полагаю, что и среди них он не нашел подходящего, так как в психушку он загремел будучи Наполеоном, а пока на него надевали смирительную рубашку стал зваться Сенекой. Так что кем он является сейчас, я не могу сказать. Вот я и полагаю, что думай он в другую, более безопасную сторону, возможно, и по нынешний день здравствовал и пребывал бы в своём уме.

Шпала посмотрел в зеркало заднего вида на Лизу, усмехнулся чему-то своему и сказал:

– Ну тут вопрос сложный, какая сторона правильная и безопасная, а какая нет. Тут главное, навязчивость идеи. Можно думать о футболе и свихнуться, особенно о нашем. А навязчивость идеи исходит от умения и способности думать, чем лучше и больше думаешь, тем угроза навязчивости идеи выше. Так что я правильно посоветовал Коляну, стараться не думать вообще, тем более поврежденными мозгами.

– И что теперь, совсем не думать? – возразила Лиза. – Так тоже нельзя. Просто я полагаю, не стоит черезчур углубляться в проблему, замыкаться в мыслях о ней и шизофренически концентрироваться на определенной теме. Те же фанатики определенной идеи все полоумные. Надо думать в меру, даже ученым, тогда ты будешь объективен и адекватен. А что касается Коляна, пусть думает, только над более простыми вопросами, а иначе так и останется недоношенным, ну то есть амнизированным ( Лиза уже поняла из разговоров о главной проблеме Коляна ).

– Пусть уж лучше недоношенным, чем философом невозвращенцем джунглей альтернативных происхождений и построений мира и прочей хрени. И вообще, надо у него эту книгу отобрать.

Колян угрюмо и агрессивно посмотрел на товарища. Шпала благоразумно решил ничего не отбирать и примирительно сказал:

– Ладно, закрыли тему, пока она в идею фикс не превратилась.

Расстояние до видневшихся строений оказалось больше, чем это виделось с трассы. В машине наступила тишина, каждый думал либо не думал о своём. Вскоре тягостную тишину решил нарушить Колян.

– Вот я думаю, мы едем, едем, а зачем и куда не понятно, – с невинным выражением лица младенца сказал он.

Шпала раздраженно посмотрел на Коляна.

– Слышь, я же тебе сказал, нельзя тебе думать. Вот чё ты опять за своё. Хотя бы в благоприятном ключе думал, а то фигню всякую несёшь. Достал уже.

– Никого я не достаю, – с тем же выражением лица возразил Колян.

– Достаёшь, ещё как достаёшь. Ты, в натуре, как в анекдоте. Мужик заглядывает в глубокий колодец и кричит в него: "Глубоко…". Эхо, типа, ему отвечает: " Глубоко…глубоко…глубоко". Мужик опять: "Глубоко…". Эхо: "Глубоко…глубоко…глубоко…". Мужик орёт: "А если кинуть ведро". Эхо по-прежнему, но уже затухающе:" Глубоко…глубоко…глубоко". Этот дятел бросает в колодец ведро, оно достает дно, он кричит: "Достал…". Эхо: "А если кинуть ведро…а если кинуть ведро…ведро…ведро…ведро". Мужик подумал немного и опять орёт: " Глубоко…". Эхо: "Достал…достал…достал…".

Шпала рассмеялся и мельком взглянул на товарища, наблюдая за его реакцией. Но никакой реакции не последовало.

– Вот ты , типа, такой же олень, хоть кого достанешь, – заключил он.

И тут со стороны Коляна послышался громкий заливистый смех. Шпала в замешательстве повернул голову. Смола качался из стороны в сторону, держался за живот и покатывался со смеху.

– Я что-нибудь не то сказал? – в недоразумение Шпалу ввела замедленная реакция Смолы на рассказанный анекдот.

Лиза также тихонько посмеивалась в кулачок. Шпала стал раздражаться всё больше и больше, ему казалось, что попутчики смеются именно над ним, а не над анекдотом.

– Я что-нибудь смешное сказал?.. Не, реально, что-нибудь смешное?.. То есть я смешной. Че вы, в натуре, ржёте как кони. Блин, достали…

Он резко нажал на тормоз. Машина дёрнулась и остановилась. Пассажиры продолжали, как ему казалось, глумливо смеяться.

– Достали, – сквозь смех пробурчал Колян, – ой, блин, достали…

Шпала прикусил губу, уже было отступившая мысль об избавлении от пассажиров вновь обрела место в его голове. Пелена застилала глаза, но он не забывал, что у Коляна был пистолет, а ум его повреждён. Но теперь Шпала точно был уверен, что когда-нибудь он это им припомнит.

– Не, блин, – продолжал хохотать Колян, – достали, мы его достали.

Вдруг он резко прекратил смех, повернулся к приятелю и сказал:

– Ты че, колодец, а мы вёдра?

Шпала жалобно простонал, нелепо улыбнулся и, как показалось Лизе, обречённо всхлипнул. Вслед за этим наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь стрёкотом кузнечиков.

В этот момент Шпале в голову пришла мысль, что с ума сошёл не Колян, а именно он сам. И всё, что он видел и ощущал за последние сутки, это лишь плод его больного воображения. Глюки. На самом же деле нет и никогда не было потерявшего память товарища, убитого Хмеля с долотом в заднице вместо души, пленницы, непонятной погони, стрельбы, Булы, застрелянного скорбившим по петуху Ираклием и угрожавших им призраков-мстителей. Просто он, бедный и несчастный, соскочил со своей роли и стал строить свой новый, необузданный и абстрактный сюжет. И его разгульно-обезумевшая мысль, если её вовремя не остановить, понастроит таких форм, усугубив и без того мрачную ситуацию, что самый ужасный американский фильм ужасов покажется комедией. И Шпала, во избежание этого, решил незамедлительно вернуться к заданному сюжету, то есть как-то прояснить ситуацию.

– При чём здесь колодец? – всё ещё находясь в прострации, он жёстко потребовал объяснений.

– А при чём Чип и Дейл? – на полном серьёзе вразрез вопроса поинтересовался Колян.

Лиза хихикнула. Шпала тяжёлым уничтожающим взглядом посмотрел на неё. В этот момент ей стало по-настоящему страшно, больше в разборки придурочных киднепперов она решила не вмешиваться – в салоне запахло бензиновыми парами багажника.

– Тебе же, дебилу, объясняли, что это выглядит как несуразная пародия на твою идиотскую книгу, – устало сказал Шпала.

– Считай, что и я про то же, это – пародия, – сказал Колян, немного помолчал и добавил: – Я хоть и с трудом понимаю себя, но точно знаю, что я не ведро. И душа у меня не железная и долото из задницы не торчит.

Шпала покачал головой и завёл заглохшую машину.

– Душа…, – тихо сказал он, руля по ухабам. – А если она вообще?

Колян по-прежнему мало имел представления о душе и её наличии в человеке, в очередной раз слова взялись ниоткуда, мимо мозга, сразу вложившись в уста. Но он решил развить тему.

– Вчера сами утверждали, что она есть, – сказал Колян.

Шпала на секунду задумался, вспоминая, когда это он говорил Коляну о месте души.

– Забыл? Когда петуха похоронили.

– Так это же так, к слову, прикол такой, – Шпала наконец-то вспомнил

– Ну допустим…

– А чё допускать-то, – усмехнулся Шпала, – чё ты и впрямь поверил, что душа у баб находится в заднице? Тогда уж во влагалище, по крайней мере они им думают.

– Так по-твоему душа – это то, чем думают? – осознавая, что совсем не разбирается в этом вопросе, спросил Колян.

– Ну, – Шпала пожал плечами, – можно сказать и так. Сам посуди, душой, если ты не в курсе, называется твоё Я. Надеюсь, себя-то ты ощущаешь?

Колян подвигал конечностями, коротко пробежался по своим мыслям и утвердительно кивнул головой.

– Так вот, то, что и есть ты – думает?

Колян вновь кивнул головой, хотя и понимал, что отчасти врёт. То, что он умел думать, было под большим вопросом. Но так как его мысль всё-таки кое-что рождала, то следовало с этим согласиться.

– Во, а если ты вообще перестанешь думать, будешь ли тогда ощущать себя?

Колян пожал плечами, подобное обстоятельство ему трудно было представить, а тем более осознать, тем более повреждённым мозгом.

– Не, ладно, тогда по-другому. Откуда ты знаешь, что ты есть ты?

– Я и не знаю, – Колян удивленно посмотрел на Шпалу.

– Ладно, ещё раз по-другому. Почему считаешь, что ты вообще есть?

Колян немного подумал и ответил:

– Я чувствую себя, я смотрю на окружающее и понимаю, что я не оно, а сам по себе.

– Во, молоток, в натуре, делаешь успехи, – Шпала похлопал по плечу товарища. – Чтобы почувствовать себя и понять, что ты не окружающее, надо начать мыслительный процесс, то есть думать. Коль мысль сдвинулась с точки и начала поиск своего отождествления с окружающим, и поняла, что она сама по себе, значит ты начал думать. А вот если ты не пытаешься отождествить себя и не задумываешься о том, что существуешь – есть ли ты тогда?

Колян попробовал это представить, но как ни старался, ощущать себя не перестал, он по-прежнему знал, что существует. И вообще, мысль его не могла остановиться ни на секунду, постоянно на что-то обращая внимание и что-то вбирая в себя.

– Вряд ли, – сам же Шпала и ответил, глядя на мучительные потуги товарища, – потому, что как только ты перестаёшь ощущать себя, твое Я исчезает, его как бы и нет. Значит, твоё Я всецело зависит от мысли, от умения думать.

– Ну допустим, – Колян кивнул головой в знак согласия.

– Не допустим, а точно. Следовательно, если считать душу, как твоё Я, то она как раз то, что умеет думать, или как ты базарил, чем думают. Твоё Я есть, пока думает, рождает мысли, а так как душа и Я это одно и то же, то и душа есть, пока думает.

– Понятно, – сказал Колян. – И что из этого?

– А то, – в эмоциональном порыве радостно стукнул обеими ладонями по рулю Шпала, – что душа считается, и это без понтов и вариантов, вечной. А это уже само по себе большой понт, поскольку если она перестаёт думать, то и перестаёт существовать – какая же тут вечность?!

– А почему ты думаешь, что душа должна быть вечной? – спросил Колян.

– У..у..у, ну ты даёшь. Душа людьми для того и создана, осознана, осмыслена и ассоцирована, короче придумана, чтобы отождествлять вечность и бессмертность, иначе её существование просто бессмысленно. У людей земли других значений и свойств она и не имеет, как только она переходит в разряд смертности, она перестаёт быть душой, разве только в литернатурном обозначении человеческого Я. Её бы просто не придумали, если бы она была смертной. Понял? А так как мы определили, что душа – это мыслеообразующее тело, которое смертно, когда перестаёт думать, то выходит, что на самом деле её нет, по крайней мере в человеческом понимании. Потому как смертное вечным быть не может.

Колян хмыкнул, посмотрел на товарища и сказал:

– А если она думает всегда.

– Как это? – Шпала в удивлении сморщил лоб. – Когда ты мёртвый – ты осознаёшь себя? Я что-то сильно сомневаюсь. Насколько помню, в глазах Клизмы и Хмеля не было и капли мысли.

– Ну, может, – не сдавался Колян, – этого просто видно не было, мы же не умирали ни разу, не знаем, что там у мёртвого в голове.

На сей раз задумался Шпала, что-то в этом было, но выглядело уж больно своеобразно.

– Но мозг-то наш умирает, – наконец-то выдавил он из себя. – А именно он отвечает в нашем теле за мыслительные процессы, он разлагается, гниёт, поедается червячками, перестаёт существовать.

– А кто тебе сказал, что мозг отвечает за отождествление своего Я? – возразил Колян.

– Не понял?

– Ну он думает и всё такое, но это не значит, что Я не может отождествляться и без него. Вот я например, повредился в мозге, всё забыл, даже кто я такой, но ощущать при этом себя в целом не перстал.

Шпала задумался не на шутку, действительно, пример Коляна доказывал, что и покалеченый мозг мало влиял на ощущение себя.

– Мозг умирает, а это ощущение, само Я продолжает существовать, – закончил свою мысль Колян.

– И где по-твоему продолжает?

– Ну я не знаю, на земле, в небе, в космосе, везде.

– Ну в принципе, по религии ты в чём-то и прав, но я тебе уже говорил насчёт веры. Давай разбираться без неё.

Колян и сам имел смутное представление о религии, потому согласился со Шпалой, но всё же заключил:

– Только как бы там ни было, существование души возможно.

– Ладно, – сказал Шпала, – хрен с ним, допустим она есть. Но давай рассмотрим данный вопрос не с религиозной позиции, а подключим новые технологии и прогресс. Допустим, мозг – это компьютер, отвечающий за основные действия и мыслительный процесс в этой жизни, душа же что-то вроде энергии, то есть электрического тока, который приводит в действие компьютер, и со смертью компьютера, как и ток, она не исчезает, а где-то существует в виде энергии, продолжая отождествлять своё Я. Но ты ни разу не думал о том, что всё вокруг нас существует, пока мы его видим?

– Ещё слышим и ощущаем, – вставила Лиза. – Ведь слепой может слышать и знать об этом существовании, а если он ещё и глухой, то может ощущать, руками, ногами, телом.

– Да, – принял поправку Шпала. – Понял? Что скажешь на это? Как только мы перестаём видеть, слышать и ощущать – все вокруг для нас исчезает, следовательно исчезает само существование. Существовать можно в чём-то, а в нигде, в неощущаемом существовать нельзя, это алогично. Следовательно исчезает и ощущение себя самого. А душа ведь не имеет тех органов, которыми мы всё это проделываем. Видеть, слышать и ощущать может только смертное тело. У души нет глаз, рук, ушей.

– Но у неё может быть что-то другое, – вместо Коляна ответила Лиза.

– Да, некое Понимание, – ляпнул неизведанное Колян.

– Какое ещё понимание? – удивился Шпала.

– Просто Понимание, – Колян и сам не знал, что имел в виду.

– Кстати, – сказала девушка, – этим многое объясняется.

– Что именно? Обоснуй.

– А то, что мы глазами, ушами, руками создаём в своём уме только этот мир. А с помощью Колянова Понимания ощущаем нечто большее, многосторонность мироздания. То, что не доступно нам увидеть при жизни, потому что мы руководствуемся понятиями ума, а не души.

– Грузишь, подруга, – устало вздохнул Шпала, – чушь всё это – фуфло для проповедников. Есть только я и есть мир, в котором надо бороться за своё существование. Тем более я так и не понял, что объясняется? Конкретизируй.

– Ну там параллельные миры всякие, чудеса, паранормальные явления. Ну и религиозные догмы, священные писания, ад, рай, Бог.

– Опять Бог, – криво улыбнулся Шпала, – что вы так все без него не можете. Почему не понимаете, что верой в Бога вы уничижаете себя, низводите до уровня марионеток.

– Может, наоборот, – возразила Лиза, – переходим из разряда смертных, никчёмных тварей в нечто большее, конечно в зависимости от нашей праведности.

– Заткнись, блин, – не сдержался и зло выкрикнул Шпала, – ваша праведность – наипервейшее рабство. Не буду обосновывать, поскольку вообще не хочу говорить о религии. И вы о ней лучше молчите.

Разговор для данной компании был более чем странный. Никто из пассажиров машины в прошлой жизни даже не задумывался над подобными вопросами. Но, видимо, действительно мир для всех них перевернулся с момента похищения девушки. Куда их вела дорога, к каким еще изменениям сознания, сейчас сказать было сложно, но то, что многое для этих людей, и даже Шпалы, изменилось, было неоспоримым фактом. Поэтому и не стоит слишком удивляться затронутым темам. Они не прозрели, не стали другими, просто ситуация заставляла их задумываться о тех вопросах, о которых они раньше и не помышляли. Ну и, конечно, Колян, точнее травма его головы, его неосознанные высказывания, его странное поведение внесли свои коррективы. А дорога всё вилась и вилась куда-то в даль, исчезая за горизонтом, неизведанное неконтролируемо влекло людей в свои объятия. Чем всё это закончится, только одному Всевышнему было известно.