– Одевайся, а-то вон Коляна смущаешь, бесстыдница, – во весь голос загоготал бандит. – Да, Колян, совсем гляжу молодёжь отвязная стала, совсем нет в них моральных устоев.
Смотрелась девушка в сём прикиде крайне нелепо, джинсы и свитер оказались все-таки великоваты, пришлось подворачивать рукава и штанины. Впрочем, мало кого в данный момент волновал внешний вид девушки, даже её саму. Все были нагружены собственными проблемами и предпочитали думать о них, либо совсем не думать.
Шпала вновь заставил девушку обосноваться в багажнике, но уже новой машины. Затем достал из старого автомобиля все необходимые вещи и переложил в новый.
– Ну чё, Колян, переселяйся, не фиг тут рассиживаться, – сказал Шпала покалеченному другу, заметив, что тот заморожен несколько больше, чем обычно в последнее время. – Чё, тоже вида крови испугался. Не дрефь, Колян, главное, чтоб твои мозги вот так не смывали.
Машина выехала на трассу, Шпала поднажал на педаль газа, и автомобиль киднепперов понесся по ровной глади асфальта навстечу неизвестности.
Коляна стало колбасить не на шутку, его замороженность достигла крайних пределов. Глаза молодого человека излучали такое неземное блаженство, неисчерпаемую загадочную силу бытия, раскрашенного яркими до рези в глазах вызывающими красками, что казалось вот-вот и он обретёт, впустит в себя, раскроет некий мистический смысл странного явления под названием жизнь, вот-вот и над головой Коляна озариться небесным сиянием божественный нимб. Смола цвел и млел, расплывшись в самом себе, ничто и никогда, казалось, не сможет его вернуть в сей грешный мир. Что послужило причиной столь странных метаморфоз, происходивших с Коляном, не знал и он сам. Вполне возможно, что он неконтролируемо проник, вследствии общения с умершим Булой, на запретную территорию потустороннего мира, а может и просто окончательно стал сходить с ума из-за рецидива болезненных последствий травмы головы.
Шпала до поры до времени не обращал внимания на происходящие с напарником чудеса, но в конце концов заметил странности поведения и решил нарушить вселенский покой, объявший товарища. Ехать в одной машине с человеком, больше напоминавшим собой одержимого, зомбированного клоуна, как-то не очень вдохновляло бандита.
Стоило выяснить причины, хотя бы ради собственного успокоения.
– Слышь, Колян, ты чё такой запареный? – Шпала легонько подтолкнул подельника локтем. – Или просёк, откуда кровь, и тебе стало жалко лохов-рыбаков? Дык, о себе надо думать, чтоб не стать такими же лохами. Ситуация, Колян, не позволяла найти иное решение. Тут либо нас, либо мы. Такова жизнь…
Как ни странно, но до блаженствующего сознания Коляна слова напарника дошли почти сразу же. Чудотворным взглядом окинув фигуру товарища, он чуть слышно ответил:
– Не знаю. Они вроде люди, но и в то же время как бы картинки, роли, и без раницы в каком виде нарисованы – мертвом или живом. Не могу определиться…
– Ну ты загнул, – громко заржал Шпала. -Вот интересно на твоём месте побывать, узнать, что у тебя в башке творится. Поди полный кавардак, хаос. Меня однажды по обкурке на выставку художников-авангардистов занесло, вот ржач-то был. У тебя поди хлеще.
Колян расплылся в улыбке, абсолютно ничего не обозначающей в эмоциональном плане, видимо, на него снизошел новый приступ блаженства.
– Я тебе помогу определиться, – сказал Шпала. – Они и есть картинки, как в тире, просто есть мишень, ты стреляешь и смотришь, попал или нет.
– И что при этом чувствуешь? – поинтересовался Колян.
– А ничё, – скривил рот Шпала, – особенно когда стреляешь. Вот когда глотку режешь или топором по башке, тогда есть немного. Ощущаешь себя первобытным охотником, словно загнал зверя, и тут или ты его, или он тебя. Кровь кипит, адреналин зашкаливает, из мыслей только одна – как эффективней обезвредить противника. Ну а потом чувствуешь себя победителем, будто в тебе сконцентрировались все силы мира, будто ты главный и единственный на земле хозяин всего и вся и твоё слово закон. Даже кайф некоторый ловишь. Впрочем, я не люблю подобную кровожадность, я современный человек, а не первобытный, дикий отморозок. Так что пистолет как-то сподручней.
Шпала посмотрел на товарища, немного подумал и сказал:
– А если ты имеешь в виду жалость или что-нибудь в этом роде, ну там эмоциональные переживания, то ты сам же и ответил. Картинка, она и есть картинка. Если тебе самому не больно, то и боли вообще как бы не существует, значит и не существует тот, в кого ты стреляешь. Картинка, и тебе совсем не интересно, что за ней скрывается.
– Но ты же видишь, как он корчится, – возразил Колян.
– Стреляй лучше, меткость тренируй, чтоб сразу в лоб. И ему хорошо, хоп и уже на том свете, и у тебя проблем меньше. Ну а так, – ухмыльнулся Шпала, – пни картонную коробку, она тоже будет лететь и разваливаться, как бы корчиться – и что, у тебя хоть что-нибудь внутри шелохнётся, жалость появится?
Колян пожал плечами. С его позиции, и сам он был подобен коробке, и жалость с эмоциями вряд ли стал бы проявлять даже по поводу своей собственной боли и смерти.
– Живой, блин, только ты, поскольку о других этого знать не можешь, ты их внутренний мир не ощущаешь, для тебя они та же коробка, – продолжил Шпала. – Когда паяльник в задницу какому-нибудь чмырю пихаешь, ты даже приблизительно не знаешь, что он испытывает, а значит для тебя его ощущений как бы и нет. Точнее совсем нет. Зато есть результат. Ну допустим, ты забиваешь гвоздь, результат есть, гвоздь забит, но эмоций у тебя при этом ноль, разве что только по поводу достигнутого результата. А жалостью можно проникнуться лишь к ощущаемому непосредственно тобой самим.
Колян попытался переварить и примерить к себе услышанное. Получалось, что с позиции зрителя, где ты сам непосредственно не испытываешь никаких ощущений, связанных с актерами и ролями, на самом деле не существовало не только ролей, но и самих фильмов, кратковременный мираж, зрительный эффект кинотеатра, что подтверждало его прежние мысли о том, что кино ничтожно само по себе по сравнению с кинозалом и вечностью. Так нужно ли ему самому, некоей пространственной сущности, вживаться в конкретную роль. Зачем подстраиваться под действия и законы фильма и, по словам Булы, доказывать свою жизнеспособность, если того, где ты собрался самоутверждаться, просто не существует в вечности, мимолётный миг, исчезающий с горизонта быстрее, чем божественная сущность успевает подумать следующую мысль.
Мозги Коляна вспучились. Чёрная дыра в голове постепенно сужалась, но по-прежнему неохотно воспринимала сваливашиеся на неё размышления и откровения. Пропускная способность уменьшилась, а усвояемость ещё не развилась. И Смоле было плохо от собственных размышлений. Он решил больше ни о чём не думать, и тупо уставился на линию горизонта, за которой, возможно, скрывалось нечто новое и непознанное.
Машина неслась по прямому как линейка шоссе со скоростью сто двадцать километров в час, с каждым мгновением всё дальше и дальше оставляя позади себя город, с его вечными проблемами и ежесекундной неспокойной суетой, которые, казалось, каждый человек непременно захватит с собой в могилу, вжившись в них всем своим существом. В вечной погоне за самоутверждением и поиском своего места в этой жизни горожане на бешенной скорости стремятся от себя, от своего истинного места, постепенно превращаясь в ничто, в персонаж-роль трагикомедийного фильма, и даже на пороге смерти, усвоив роль на пять с плюсом, они не собираются с ней расставаться, логично полагая, что и на том свете роль не претерпит значительных изменений, разве что перейдет из сугубо физической в метафизическую, из материальной в духовную. Ад или Рай, кто что заслужил, но и там обязательно они найдут своё место, свою роль для самоутверждения, иначе потусторонний мир не будет иметь логики и смысла для них, для актеров и персонажей фильма. И даже скрыться в километрах трассы, оставить город далеко позади себя, как наши герои, ещё не значит остановить процесс ролевых игр. Для этого надо как минимум, как Коляну, избавиться от своего прошлого, от определения своей роли, от пресловутого единственного собственного места в жизни и самоутверждения в нём, возможно, при этом получив камнем по голове.
– Анекдот, – Сказал Шпала, дабы разрушить наступившую неестественную, даже пугающую тишину в машине. – Мужик покупает квартиру и спрашивает у риэлтора:"Это, типа, тихая квартира, в смысле изоляции?". Ему отвечают:"Ну да, типа, очень тихая. Когда бывшего владельца убивали, так никто и не услышал… ".
Колян тупо уставился пустым взглядом на улыбающегося товарища. Шпала, несмотря на явные признаки недомогания и тормознутость подельника, ожидал несколько иной реакции, скорее идиотского гомерического смеха, чем бессмысленного мрачного взгляда в пустоту.
– Ты чё такой квёлый? Анекдот, конечно, так себе, в Булином стиле, ну хотя б улыбнулся для приличия, – Шпала недовольно сморщил лоб.
Колян возрился в потолок и поинтересовался:
– Какие приличия? Мне не смешно, бессмысленный анекдот, даже я это понимаю.
Шпала удивлённо посмотрел на товарища.
– Они, что, прислушивались? – пояснил Колян.
– Кто?
– Ну те, кто якобы не услышал…
Шпала скривил рот и покрутил пальцем у виска.
– Ты, блин, и раньше-то по части анекдотов непробиваемым был, сейчас вообще тупишь.
Казалось, Колян обиделся. Он отвернулся и уставился в окно, недовольно буркнув:
– Сам козёл.
– За базаром следи, а то не посмотрю, что убогий, – вскипел Шпала.
– Если никто не прислушивался, – решил всё-таки пояснить свою точку зрения Колян, – то почему кто-то должен был услышать, кому это на фиг надо, у всех свои проблемы.
Шпала задумался, пытаясь переварить сказанное товарищем, но так ни к чему и не пришёл и раздраженно проговорил:
– Да пошёл ты, только настроение портишь…
– Коляну вдруг стало очень стыдно и он решил поддержать подельника.
– Ну извини, не понял анекдот, расскажи другой.
– Иди ты…
Шпала немного помолчал и сказал:
– Вот ты спрашиваешь, что я чувствую, когда убиваю… А что я должен чувствовать, когда вижу перед собой подобную тупость, рука сама собой к пистолету тянется. Если вокруг меня одни тупые козлы, что ещё делать остаётся. Проявишь снисходительность, сам со временем в такого тупого козла превратишься, – Шпала стал неожиданно откровенным, чего ранее за ним не замечалось. – Кто они? Твари мелкие и грязные, но с неизменным желанием выбиться в люди. А это уже борьба за место под солнцем. Шавка подзаборная метит в господари, тьфу, на таких и патронов не жалко… А что касается всякой там морали, нравственности и религии, я вспоминаю эту Шавку и думаю, либо Бог был не прав, создавая её, либо всё вышеуказанное лишь понты. Я склоняюсь ко второму. Особенно с учётом того, что если примешь к руководству все эти нравственно-религиозные проповеди, то в реальной жизни из тебя сделаю говно, смешают с грязью, будешь нищим, бомжом, все хреначить будут, а ты только будешь подставлять щеки, как заповедовал Христос. Щас все верующими стали, видно мода такая что ли, только вот заповеди никто не соблюдает, никто не желает быть говном нищим. Значит сиё есть понты. А тупо верующая, религиозно настроенная шавка, которая при этом метит в господари, нисколько этого не стесняясь и не стыдясь, нарушая пресловутые заповеди направо и налево, неприятна мне вдвойне. Какое снисхождение и сочувствие к ней может быть. Я вот по крайней мере не скрываю, что от Бога далек и хочу хорошо жить. И мочить шавок, вставших у меня на дороге буду безжалостно.
Колян ещё более непонимающе возрился на словоохотливого товарища, к анекдоту сказанное им не имело совершенно никакого отношения.
– У меня на эту тему даже анекдот есть, – сказал Шпала. – Поздним вечером монашка при полной экиперовке проходит мимо кабака. Вдруг из дверей выбегает пьяный мужик, сбивает её с ног и начинает пинать. Через несколько минут монашка отдаёт концы. Мужик, отдышавшись, говорит:"Не так уж ты и крут, Бэтмен".
Колян захохотал что есть мочи, вспугнув и сильно поразив своей необузданной реакцией Шпалу. На самом деле анекдота он не понял, а захохотал на всякий случай, желая ублажить рассказчика.
– Вот, – на всякий случай стал пояснять отношение анекдота к религии Шпала, – монашка в своих черных одеяниях в глазах пьяного мужика олицетворяет собою Бэтмена, как и вся религия, внатуре, некий ужас, летящий на крыльях ночи, который отомстит, накажет злодеев, восстановит справедливость, в случае религии на том свете. И мужик знает, что это олицетворение справедливости исчезнет, если его вовремя мочкануть. Мужик подсознательно боится Бэтмена-религии. Все не без греха, и он это понимает. Он понимает, что в один прекрасный момент и сам может оказаться в цепких руках безжалостного, но справедливого Бэтмена, если вовремя не подстрахуется, И он убивая Бэтмена, убивает зачатки религии в себе. Он убивает свой страх перед божественным возмездием… Да, Колян, видимо для тебя это сложно…
Шпала со вздохом посмотрел на Коляна, тот непонимающе моргал глазами.
– Ну вот смотри, – стал пояснять Шпала, – религия, Бог, это тоже этакий крутой Бэтмен, в обязанности которого входит спасение и наказание, в зависимости от того, кто что заслужил. Но человек, постоянно получающий в жизни по зубам, подсознательно заранее боится всякой там крутой летящей тени. Кто эта тень и как она оценит его очередной поступок, в случае мужика, беспробудное пьянство в кабаке. И отсюда его желание обезопасить себя. Что скрывает в себе эта тень? Что она даст мужику? Вполне возможно ад. И каков выбор у мужика? Замочить эту тень, замочить в себе в первую очередь, свой полуосознанный страх перед неизбежной расплатой. Ведь главный закон жизни – выживаемость, инстинкт самосохранения. Самосохранения что на этом, что на том свете. Замочи Бэтмена, сохрани себя… Сегодня Бэтмен спасает тебя, а завтра он тебя накажет. Сложный выбор нестабильности твоего положения. Уничтожь в себе все признаки Бэтмена – стань свободен от нестабильности своей роли… А религия и вера для лохов, настоящая, конечно, вера, а не вера шавок. Сладкий, успокоительный обман, чтоб лох смирился с судьбой лоха и вдруг не подумал о господстве над другим лохом. Несопротивление тяжким обстоятельствам жизни, с последующим посмертным мифическим вознаграждением. Мазохизм в чистом виде.
Впереди метрах в стах показалось летнее кафе, Шпала почувствовал признаки голода и притормозил.
– Пора пожрать, второй день уже голодные, с Васькой-то вчера ничего не получилось, – сказал он, – и неизвестно, когда еще случай представится.
Колян кивнул согласно головой, он тоже уже давно хотел есть.
Машина заехала на небольшую стоянку возле кафе.
Четыре столика под навесом, мангал, рядом с которым аккуратно сложенная стопка дров, прилавок из двух придвинутых друг к другу столов – вот и вся небогатая обстановка придорожного пункта быстрого питания. Зимой всё это, за исключением мангала с дровами, перемещалось в небольшой аккуратный домик, приютившийся на обочине трассы чуть поодаль. В общем, это было стандартное кафе, каковых на просторах России десятки, а то и сотни тысяч, со стандартными видами услуг и хозяевами.
Рядом с мангалом, поглядывая то на вкусно пахнущие шашлыки, то на проезжающие машины, суетился маленький человечек с характерной наружностью: чёрные волосы, изрядная небритость, зазывающе-хитрый, одновременно услужливый и настороженно-наглый взгляд и дикий акцент – говорили о принадлежности торговца к дружной семье кавказких народов. За прилавком, заставленным прохладительными напитками, гамбургерами, шоколадками, сигаретами и прочей нужной в дороге для кратковременного отдыха мелочью, сидела привлекательно-потрёпанная блондинка, грустно понурив голову. Она мало обращала внимание на проезжающие автомобили, подозрительно косилась на останавливающиеся и периодически натужно улыбалась мангальщику.
Шпала вышел из машины, кивком головы указал Коляну на шашлыки и сказал:
– Пахнет-то как, миром, покоем, эх, где былые дни, отдых на природе…
Колян лишь молча уже по привычке пожал плечами, былых дней понятное дело он не помнил.
– Я чё думаю, может девку достанем? Народу нет, джигит внимание вряд ли заострять будет, она хоть пожрет, а то так подохнет с голоду, – предложил Шпала, скорее для проформы, чем действительно интересуясь мнением подельника.
Шпала открыл багажник. Девушка спала, убаюканная плавным ходом машины.
– Эй, подруга, вылазь, хавать пойдем.
Лиза приоткрыла глаза, первое непонимание на её лице сменилось гримасой усталости и раздражения, страха не было совсем, девушка устала бояться и свыклась со своим положением, лишь неприятные физиономии бандитов вносили относительный дискомфорт.
Пленница неохотно, но без возражений подчинилась и вылезла из багажника.
– Так, подруга, веди себя тихо и спокойно и всё будет нормально, – сказал Шпала. – Лучше не зли нас, тут тебе вряд ли кто поможет. Мне терять нечего, если что, сразу пулю в лоб.
Девушка неприветливо посмотрела на киднеппера, сморщила носик и тяжко вздохнула, ни сопротивляться, ни звать на помощь сил не было. Пусть на время, но она смирилась с судьбой, главное, что жива, а там уж как Бог на душу положит, может и представится удобный случай. А пока она тоже хотела есть.
Шашлычник и блондинка на появление странного, симпатичного, грязного и измученного существа из места, никак не предназначенного для перевозки людей, никакого внимания не обратили. Видимо, видели и не такое и давно привыкли. Да и облик молодых людей, прикативших на машине, не оставлял сомнений в их принадлежности и роде деятельности. Лишь на мгновение бросив взгляд в сторону новоприбывших, они продолжили заниматься своими делами, шашлычник жарить мясо, а блондинка грустить.
По дороге к столикам Шпала сказал, обращаясь к Лизе:
– Приодеть тебя надо, а то как бомж выглядишь, перед людьми стыдно. Видел бы тебя твой папаша.
При упоминании отца девушка вздрогнула, ей стало грустно и гадко на душе – когда же это всё кончится.
Молодые люди сели за крайний, ближний к лесу столик, и зазывающе уставились на блондинку. Та в очередной раз грустно вздохнула и с неохотой поплелась к посетителям.
Колян, оказавшись по соседству с Лизой, вдруг почувствовал себя крайне необычно. При нечаянном соприкосновении с девушкой он весь напрягся, вытянулся в струнку, а чёрная дыра в голове закупорилась непонятно откуда взявшимся сгустком чувств и мыслей, впрочем, разобраться в которых было невозможно. Колян застыл в позе древней мумии.
Блондинка подошла к посетителям и спросила:
– Что будем заказывать?
– По два шашлыка на каждого, салатику какого-нибудь, две по сто водки и сладкого даме, – сказал Шпала.
Вскоре блондинка принесла заказ и ,вильнув соблазнительно задом, вернулась к импровизированному прилавку.
– Почему чёрных всегда тянет к крашенным б… , а крашенных б… к чёрным, – сам себе задал вопрос Шпала и сам же ответил: – Единство противоположностей.
Он раздал шашлыки и салаты, пододвинул к Коляну стакан с водкой, а Лизе сок с пироженным, и залпом выпил свою порцию спиртного. Закусил салатом и продолжил:
– Маленьких тянет к большим, низких к длинным, толстых к худым, а Робинзона Крузо к Пятнице, – восполнение своих недостатков, генома и менталитета за счет противоположностей. Тебе, Колян, надо дружить с мощным компьютером, а тебе, бабца, с нищими детдомавцами. Да, кстати, звать-то тебя как?
– Лиза, – робко прошептала девушка.
– А мне, Лиза, надо дружить…, – было продолжил Шпала.
– С Иисусом Христосом, – закончил за товарища Колян, сам от себя не ожидая подобных слов.
Как уже было сказано, поразительные мысли и слова, вырывавшиеся порой из уст Коляна, зачастую рождались где-то за гранью его восприятия, совершенно не контролировались и не понимались им же самим. Так что в очередной раз ляпнув неизведанное, он потупил глаза, схватил стакан и залпом опрокинул его.
– Ты чё, падла, не беси меня, был же базар за религию… Понты это всё… Хотя да, от тебя, дебила, такое следовало ожидать. Ты еще за мораль, стыд и совесть заикнись. Святость, хренатость. Кто тут святой, ты? – Шпала посмотрел в глаза Коляну. – У тебя сейчас реально вид блаженного идиота, но это не значит, что ты святой. У тебя внутри не божья благодать, а обыкновенная фига…
Высказанная как бы невзначай реплика Коляна сильно разозлила Шпалу, вывела его из себя до такой степени, что он стал терять контроль над собой.
– Совесть, стыд, стыд, совесть… Хрень… Где эта совесть, если люди говорят одно, делают другое, а думают третье. Что конкретно человеку выгодно, то на его взгляд и правильно, оправдания поступкам всегда найдутся, можно повернуть всё так, что бессовестным станешь не ты, а твой высокоморальный оппонент. Делов-то раз плюнуть, – Шпала повернулся к девушке и продолжил на высоких тонах: – Вон, папаша Лизки сто процентов свой капитал не на нравственности сколотил. Да, Лизовета? Правильно, что молчишь, знаешь, что почём. Так что украв тебя, мы со своей стороны справедливость как бы восстановили. Кто тут прав, кто бессовестный?! Наши родители были хорошими, правильными, на заводе вкалывали, законов не нарушали – в результате в дерьме оказались. Твой отец кидал, обманывал и, кто знает, может кровь проливал – и получил капитал. И почему мы, потомки благочестивых, но нищих родителей не можем немного пощипать его, заставить поделиться наворованным, если он такой плохой. Чья здесь правда? А? Молчишь. А я тебе скажу – правда в заднице, и у каждого она своя, что ты лично высрал – то и правда. Что высрал Колян – то его правда. Что ты – твоя. И они несовместимы, значит какой-то общей, самой правдивой правды нет. Поэтому я буду поступать так, как диктует мне моя правда. А она мне подсказывает,что твой папаша козёл и ты – коза, вас надо наказывать, а жить оставить только если хорошо попросите. Поняла?! Так что давай, падла, на колени и проси меня…
Шпала приподнялся, зло взглянул на девушку и вытащил пистолет. Ткнув девушке в голову ствол, заорал:
– Ну, кобыла, падай на колени.
Девушку покинули последние остатки сил и рассудка, она медленно стала сползать на землю. В её голове образовалась чёрная дыра ещё почище Коляновой и вся действительность, всё окружающее, все чувства, мысли и эмоции разом провалились в неё.
Но вдруг из забытья очнулся Колян. Глядя то на девушку, то на злобно скалящегося подельника, он тоже приподнялся со стула, перехватил руку Шпалы, державшую пистолет, и с силой нагнул её вниз.
– Отстань от неё, а то у меня ведь тоже ствол есть, – отчетливо проговорил он.
В этот момент Шпала горько пожалел, что дал товарищу пистолет и не изъял его после захвата машины. Он напрягся, но, чувствуя, что свихнувшийся подельник не уступит, с большим трудом заставил себя успокоиться. Шпала сел за стол и покачал головой.
– Паришь, братан, – устало сказал он.
– Ты не парь. Мне Була советовал тебя пристрелить, видимо, зря я его не послушался.
– Когда это он тебе советовал? – удивленно спросил Шпала. – Он не мог такого сказать.
– Говорил, когда ты за машиной пошёл. Говорил, что ты, чтобы доказать свою жизнеспособность, убьёшь меня, поэтому я должен первым тебя убить.
– Ну ты совсем…, – только и смог выдавить из себя Шпала. Он повращал зрачками, мысленно поперхнулся и понял, что с Коляном действительно шутки плохи, раз у него уже появились галлюцинации. Шпала почувствовал себя крайне неуютно в компании свихнувшегося и пленницы, пакость можно было ожидать от обоих в любой момент. Одновременно в его голове стал зреть план избавления от опасных попутчиков, который он решил воплотить в реальность в самый ближайший подходящий момент. Да и скрываться от преследователей одному легче. Но пока он решил молчать и не предпринимать никаких действий, способных расскрыть его замысел. Он окончательно пришёл в себя и успокоился.
– Знаешь, – тяжело вздохнув, сказал Шпала, обращаясь к Коляну, – у меня есть знакомый фермер. Подыскивает он на вокзалах бомжей да и просто безработных, нанимает их, увозит на своё фермерское хозяйство и там они на него вкалывают бесплатно, как рабы. Документы отбирает, в общем кидает. Вот я у него как-то спрашиваю: "А вдруг когда-нибудь терпение у работяг лопнет, повяжут они твоих надзирателей и тебя заодно, и станут мстить, жестоко мстить. В лучшем случае сделают калекой, в худшем – убьют. Не боишься?". Так он мне ответил : "Если они даже победят свой страх, то самое большее, на что будут способны – убежать. А убить не убьют никогда, даже руку не поднимут – мораль и совесть не позволит, и страх перед ответственностью, законом, что государства, что божьим. Я их хозяин, сильный хозяин, а они рабы и быдлы. Рабство у них в крови, преклонение перед хозяином. Молча будут сжимать кулаки и челюсти и в тайне мечтать о свободе. Главная черта неудачников и быдл – это наличие совести, стыда и морали, и страх, вечный страх за свои поступки, с непременной оглядкой на своё божество. "… Вот теперь и скажи мне, Колян, как в этом случае быть?! Я тоже не сразу стал таким и совесть у меня, насколько помню, была. Да, возможно, и я рад был бы жить по совести, но, видишь ли, я тогда сразу превращусь в быдлу и раба. А я хочу жить полной жизнью, а не быть законченным придурком, на котором все ездят. Не мы такие, жизнь такая.
– Не жизнь, – вновь невесть откуда взял Колян, – это охреневшие козлы, повылазившие из всех щелей и темных закоулков как тараканы, давно попутавшие добро со злом, навязывают людям свою систему координат, в которой прав тот, кто имеет меньше человеческого, а больше звериного. А звери лишены понятия совести.
Колян тупо посмотрел на свои руки, затем на Шпалу, будто спрашивая у того объяснений по поводу собственных слов, и, потупив взгляд, решил в дальнейшем помалкивать. Если сам не понимаешь, что говоришь, то лучше молчать, дабы не выглядеть в глазах окружающих ещё большим идиотом, чем есть на самом деле.
В это время к кафе подъехала ещё одна машина, красная "Мазда", из которой вышли трое мужчин, на вид состоявших в близком родстве с шашлычником. Джигиты мельком, но внимательно осмотрели компанию молодых людей, сели за соседний столик и заказали шашлыки с пивом.
Шпала в свою очередь также не обделил новоприбывших своим вниманием и сказал:
– Вот у них, Колян, друзья не предают друг друга, они друг за друга горой, чувство братства и локтя у них в крови. Поэтому они в своем единстве имеют преимущество перед русскими. А ты вот пистолетом мне угрожаешь, разве это по-братски. Нас так быстро преследователи поимеют. Нужно быть едиными, уверенными в том, что тебе в спину твой же товарищ нож не воткнёт… Хотя я чёрных и не люблю, но что есть, то есть.
Коляну было глубоко всё равно что чёрные, что белые, что красные. Он приподнял Лизу с земли, бессмысленно блуждавшую взглядом по облакам, усадил её на место и сел сам.
Кавказцы тем временем о чём-то оживлённо спорили на своём языке, совершенно не обращая внимания на соседей.
Ожившая при новых гостях блондинка суетливо поправляла товар на прилавке, при этом соблазнительно виляла задом, а положение её глаз рано или поздно должно было привести к косоглазию.
Шашлычник не разделял позитивного настроения своей работницы по поводу новых гостей, он спрятался за поленницей, то и дело выглядывал из-за неё, одновременно следя за шашлыками и клиентами. Вскоре его поведение нашло логичное объяснение. Один из кавказцев обернулся в сторону хозяина кафе и громко сказал, обращаясь к нему:
– Сюда иди.
Мужчина тяжело вздохнул и быстро приблизился к гостям.
– Ты должен! – звавший в упор уставился на шашлычника.
Мужчина молча кивнул головой.
– Деньги где, срок давно прошёл.
Шашлычник обмяк, покраснел и промямлил:
– Будут, будут, на днях будут.
Гость неторопливо встал, огляделся по сторонам и с размаху двинул кулаком под дыхло земляку. Тот что-то простонал и согнулся пополам.
– Завтра, понял?! А то семью зарежем, баранов заберём.
Шашлычник молча, согнувшись в три погибели, поплёлся к мангалу.
– Где это он здесь баранов нашёл? – исренне удивился Шпала.
– А ты говоришь, они друг другу братья, – вставил Колян.
– Ну так, видимо, конкретно накосячил, бедолага, – пожал плечами Шпала. – Анекдот на тему чёрных. Сидит Гоги на крыльце академии изобразительных искусств и плачет. Прохожий спрашивает: "Чё, мол, плачешь?". Гоги отвечает: "Вот нарисовал картину "Мадонна с младенцем, сосущим грудь" – забраковали." Прохожий: "А в чём причина?" Гоги: " Сказали, младенца надо побрить и надеть трусы".
Колянова реакция была прежней. Он глупо хихикнул, чтобы не раздражать товарища, но по взгляду было понятно, что ничего не понял.
Зато сидевшие рядом кавказцы с неподдельным интересом выслушали громко говорившего Шпалу и, не разделяя радости по поводу анекдота, устремили на киднепперов в миг погрустневший , очень неприятный взгляд.
– Э, друг, – сказал один из них, самый щуплый и небритый, – зачем так плохо о Гоги говоришь.
Шпала с удивлением и в то же время с вызывающе-наглым взглядом посмотрел на соседей.
– Проблемы? – сказал он кавказцам.
– Какие проблемы, у тебя проблемы? – принял вызов щуплый.
– У меня нет, а вот у тебя, видимо, да, – неприятно усмехнулся Шпала.
– Ты я вижу смеешься над Гоги и его картиной, нам это не нравится. Ты, наверное, кавказцев не любишь?! – продолжил щуплый.
– Ну да, на то это и анекдот, чтоб над ним смеяться. Гоги ваш баран небритый и извращенец, – Шпала с издевательской ухмылкой посмотрел на соседей.
– Не уважаешь ты нас, – заключил щуплый.
Шпала, казалось, нашел на ком сорвать злость, скопившуюся за последние сутки. Он явно провоцировал гостей с юга.
– Ты, блин, витязь в овечьей шкуре, чё мне тут глазки строишь, хочешь, чтоб я тебя отымел…
Как уже ранее говорилось, Шпала по характеру был трусоват, но, видимо, за последние сутки, вследствии известных событий, в нём произошли некоторые изменения, он стал более агрессивным и смелым.
Терпение кавказцев лопнуло, они все одновременно вскочили со своих мест и злобно уставились на бандита.
Шпала неторопясь развернулся полностью, достал пистолет и без лишних эмоций, хладнокровно разрядил обойму в южан.
Двое из кавказцев не проявляли признаков жизни, третий, корчась, схватился за живот и опустился на колени.
Шпала подошел к раненому, на ходу заменив обойму.
– И чё, как анекдот? Прикольный?
Кавказец оскалил зубы и посмотрел на убийцу.
– … маму твою, зачем ты меня убил?
– Я тебя ещё не убил, – усмехнулся Шпала, направил пистолет в голову и добавил: – Вот сейчас убил.
Шпала выстрелил.