– Не, Муза говорит, немцы шлют посылки с консервами, правда такие, что и собаки не едят, благотворительный фонд какой-то.
Голая, с блестящей корой ветка тополя чирикала по стеклу, с нее упала пушистая полоска снега. Настя приоткрыла форточку, слишком накурено. Пропали Муза и Альберт, дядя Боря открыл вторую бутылку…
Вдруг за стенкой раздался гогот, дверь распахнулась, и из комнаты выбежал заплаканный дядя Алик. Не глядя по сторонам, протопал в коридор, грохнула входная дверь. Вышла Муза, поправляя прическу.
– Ну что, гаврики, о чем толкуете? Прекрасно, налейте и мне.
– С удовольствием, как раз меньше половины осталось, всем по чуть-чуть.
– Еще сходим!
– Генерала пошлем, – Муза соорудила себе бутерброд, – он мой друг и должен мне шестьдесят рублей. Ну, кто еще расскажет чудесную историю?
– Выпьем сначала.
– Конечно же…
– Когда я была маленькой, – подала голос Настя, все мгновенно притихли, – отдыхала летом у бабушки в Сиверском. Поехала однажды на велосипеде на станцию встречать папу и маму. Приезжаю, жду, четыре электрички прошло – нет моих родителей, опять обманули. Поела с горя мороженого, решила обратно ехать через лес по тропинке. Еду, жму на педали, солнце рябит сквозь елки – палки, вдруг вижу: из-за деревьев наш сосед дядя Паша выскакивает, через канаву перепрыгнул и быстрым шагом впереди меня пошкандыбал. Я его догоняю – здравствуйте, дядь Паш, он молчит, ходу прибавляет, здравствуйте, дядя Паша, кричу. Он все отворачивается, потом говорит – скажи Илье, пусть яблоню у калитки спилит. Мне смешно, зачем, спрашиваю. Он ничего не ответил, брык опять в кусты и пропал. Я домой приезжаю, настроение плохое, что родители не приехали. На следующее утро, когда завтракала, слышу шум на улице, плач. Я быстренько молоко допила и во двор. Бабушка у калитки стоит все соседи тут же, Павла Егорыча нашли, четыре дня по всему лесу искали, а он тут у тропинки помер. Инфаркт. Я чуть на попу не села. Не стала никому говорить, что со мной вчера на обратной дороге приключилось, вечером мама приехала, я все и забыла. Ильей моего деда звали, следующим летом играли мы в зверят с девочками местными, я и свалилась головой вниз с той самой яблоньки на какие-то железяки. Месяц в больнице лежала, реанимация, все дела, думали, что умру. Потом зрения лишилась, вот недавно операцию сделали, да здравствует академик Федоров. Такая история.
Все потянулись за сигаретами, Муза залпом допила остатки из своей кружки, откашлялась:
– Когда мне было семнадцать, за мной ухаживал очень интересный мужчина, непьющий, правильный, холостой. Старше меня лет на десять. Влюбилась я по уши. Долго он меня обхаживал цветы, вафли, кинотеатры, раньше так было не то, что ныне. И вот я решилась, зовет он меня в очередной раз, и я говорю – да. Матери про больную подругу наплела, новый лифчик надела, еду к нему. Он встречает, расфуфыренный такой, вокруг меня все бегает, шоколадом кормит. Я, как дура, и говорю: "Неплохо бы под шоколад коньячку!" Он вздрогнул, бросился ботинки надевать, сейчас, говорит, принесу, гастроном еще функционирует. Я мигом, жди.
Муза замолчала, горько вздохнула.
– И вот, тридцать лет жду. Пропал он, как в воду канул. Я тогда даже ночевать у него осталась, подумала, придет – разбудит, может, коньяк по всему городу бегает, ищет. Утром дверь прикрыла и домой поехала, звонила потом, звонила – как в могилу. Исчез человек. И свет в его окнах несколько лет не горел. Вот так.
Она заревела в ладошки, засмеялась.
– Зачем я это вам рассказала? Так! Я звоню Генералу, хочу еще водки! Дайте телефон.
Очень быстро, буквально через пять минут, нарисовался молодой веселый бомж в шароварах с красными лампасами. Он громко разговаривал и называл Музу Мурзилкой.
– Куплю нормальной! Ты ж меня знаешь!
Пока бомж ходил за водкой, уснула Алина, Цой тоже закемарил в кресле, гитару он спрятал за телевизор. Хозяйка сделала музыку тише, они с Борей танцевали медленный танец, держа друг друга за ладони и щекочась носами, как целуются эскимосы, Настя снимала все это на телефон.
Из магазина Генерал притащил с собой еще двоих, Муза сказала:
– О, какие люди!
В комнате стало шумно и тесно, на стол с грохотом выставили водку в разных бутылках с косыми этикетками, гости стали обниматься с Музой, Генерал, не спрашивая, переключил музыкальный канал в телевизоре на какую-то хуйню.
Этих двоих звали Пыня и Челентано. Еще один певец, подумала Настя, ну и рожи. Лысые, мохнорылые, зачем-то в спортивных костюмах. В народе таких зовут чертями или гандонами, отбирают у детей телефоны на улице, клянчат жетоны у касс метрополитена, потом исчезают навсегда, где-нибудь между ларьками в спальных районах.
Челентано увидел Алину на диване, присвистнул:
– Это я удачно зашел.
Ржач, скрип стульев, бульканье пойла по кружкам, стало тревожно. Муза попросила не материться.
– Здесь дети.
– Чтоб я матом? Вот уж хуй!
– Буга-га!!!
Надо уходить, телефон достать страшно, даже выйти в туалет страшно. Адрес какой, хрен знает, навигатор есть…
Алина застонала, захлопнула рот ладошкой, с криком у-э! вскочила с дивана, разбежалась и хлопнулась лбом о косяк двери. Настя подхватила ее, они успели добежать до ванной, Алину вырвало.
– Что с тобой, подруга?
– Не знаю, объелась чем-то…
Настя включила навигатор, запомнила адрес, набрала номер такси…
– У-э-э! У-э-э-э!
– Да, тише ты!
Настя вышла на кухню.
– Ой, извините…
Генерал писал в раковину.
– Заходи, не стесняйся.
– Девушка, машинку пожалуйста, адрес проспект Науки, дом четыре, корпус семь. Едем в центр…
– Дай-ка посмотреть.
Генерал легко отобрал телефон.
– Ух-ты!
Он изобразил какие-то цирковые пассы руками, и телефон исчез. Вытянул грязные ладони, осклабился, стал похож на пожилого китайца.
– Отдайте.
– А нету.
Настя бросилась в ванну, щелкнула задвижкой.
– Ну и сидите здесь! Сучки.
Генерал погасил свет и задвинул дверь тяжелой стиральной машинкой. Алина оклемалась, она помыла голову холодной водой, выжала волосы.
– Поехали, Настенька, мне уже лучше.
– Приехали, по-моему. Нас заперли, подруга, телефон отобрали.
– А что делать?
– Не знаю.
– Весело. А мне так хорошо стало, я бы еще лимонаду выпила.
– Ну, так иди, посиди с ними.
– Плохие ребята?
– Да как тебе сказать.
– Слушай, я сильно здесь наблевала? Посмотри в ванную.
– Я ничего не вижу, свет погасили. Уроды.
– В гандбол я больше не играю.
– Дура.
Они засмеялись. В квартире начались танцы, задрожали стены, очень нехороший и непрерывный ржач слышали пленницы.
Тем временем из маленькой комнаты, с довольной харей вывалился Пыня – а вот и я! Он запихивал свой загорелый болт в ширинку. В комнате на кровати развалилась голая тетя Муза, она дрыхла, булькая носом. Ноги широко раскинуты, почти в шпагат, густо заросшая манда призывно подмигивала малиновым зевом.
– Борюсик, давай!
– Давай, Борька, пока она спит.
Дядя Боря уставился на мохнатый треугол. И тут его свело окончательно – руки переплелись в узел, пальцы скрючились, брови взлетели высоко на лоб, обильная слюна полилась на грудь.
– Э-э-э-у-у-у…
Пыня с Генералом стянули с него штаны, выскочил эрегированный член, Борю стали толкать к кровати, он отчаянно упирался, скользя носками по паркету, мотал головой, слюна летела во все стороны. И тут он кукарекнул и кончил!
Самое толстое ядро спермы плюхнулось прямо Музе в пупок, Боря упал, упали все, черти катались по полу, Челентано сидел за столом, икал, держался за живот. Сзади подошел Цой и со всего маху треснул ему гитарой по башке. Отличный получился воротничок! Пыня с Генералом вскочили на ноги, силы были не равны…
Вспышка света ослепила Настю, откатили стиральную машину, дверь в ванную распахнулась.
– Мне молоденькую!
Их за волосы потащили по коридору, Алина уцепилась за ножку стола, ее ударили по лицу, Настя верещала, как припадочная, ей пытались разжать колени…
И вдруг, будто гаубица выстрелила! Дом вздрогнул, входная дверь слетела с петель и замков на середину коридора, по ней, как по мосту, с оружием наголо в квартиру ворвались полицейские.
– Лежать! Лежать! Лежать!
В комнатах стало совсем тесно, полицейские начали драться, кроме Алины и Насти получили все, даже охеревшая со сна Муза и контуженный, со спущенными портками дядя Боря и раненый бутылкой по голове Виктор Цой.
Настя спряталась под столом, натягивала штаны и свитер, ее совсем раздели. М-да, подумала она, – какое сегодня число? Надо запомнить этот денек…
А тем временем в "Буквоеде" на Лиговском проспекте к Олегу Филимонову подошли и сказали, что бы через двадцать минут он испарился вместе со своими стихами, столиком и друзьями. Его срок до часу дня, потом придет какой-то профессор с лекцией, дети в белых рубашках уже начинали ставить стульчики в ряды для слушателей, на сцену вытащили трибуну.
Последние пять минут Олег раздавал книжки бесплатно. Сложили остатки в баул, Антон подхватил столик под мышку и они покинули магазин. Зашли к Филимону, зашвырнули все в кладовку.
– Предлагаю продолжить у меня на работе. Никого нет, тихо, спокойно.
– Да по фиг, главное не дома.
Олег работал в запасниках одного музея. Запрыгнули на Невском в троллейбус, поехали в сторону Васильевского острова.
В универсаме на Первой линии купили еды и водки, потом шли против ветра и снега вдоль стены очень старого дома, скорее всего, еще времен Петра Великого. Торцом дом выпирал на берег Невы и когда-то, наверное, обозначал въезд в переулок, давно разрушенный и ныне забытый.
Остановились у железной двери, Фил брякнул ключом в замке.
– Входи быстрее, я сейчас сигнализацию выключу.
Они поднялись по каменной лестнице в каморку под самой крышей, сложили продукты на столе, Олег сразу ушел за посудой.
Антон сел у полукруглого окна, было тихо, метели не слышно, он видел Эрмитаж на том берегу заснеженной реки, Ростральную колонну, белые с проталинами крыши, как на черно-белых открытках семидесятых годов. Каким бы еще секретным фотошопом вырезать навсегда этот металлолом на колесах, прущий по мосту и Стрелке, эту рекламу на крышах. И заменить. Чем? Можно пустить одинокий троллейбус, нарисовать негра в пальто на остановке, рядом военного в шинели с портфелем, пару беспризорников в растопыренных шапках-ушанках. На Стрелке экскурсионный "Икарус", это обязательно, это всегда, и крепко сбитая в тесный кружок группа туристов. Пальто у негра с каракулевым воротником, советское, уебищного покроя, с квадратными плечами и ремешком на поясе. В любом универмаге висели по шестьдесят рублей, эту дрянь носили только негры и нищие…
Фил нарезал закуску, открыл бутылку, выложил хлеб на тарелку, вытер полотенцем рюмки. Попросил не переключать джазовую музыку в радиоприемнике, поставил на электрическую камфорку кастрюльку с водой.
– Ты сколько сегодня книжек продал?
– Половина у меня дома, значит, было пятьдесят, осталось девять штук, пять подарили, тридцать ушло к четырем часам, я считал деньги. Шесть штук пропали неизвестно куда.
– В следующее воскресение пойдешь?
– Нет, остатки распихаю по магазинам и забуду, аренда в "Букве" дорогая, я же не буду продавать книжку по триста рублей. Наживы-то никакой, так, пиар акция, пусть знают нашего поэта.
– Опа, что это?
Антон держал в руке маленькую, изящную, лакированную шкатулку, на крышке готической вязью надпись "Alice in Wonderland", еще несколько таких коробочек сушились на подоконнике. Сразу и не заметишь.
– Помогаю одному человеку, делаю товарную упаковку. Заготовки у матрешечников покупаю, остальное все сам. Лучше спроси, что за товар. Вот он недавно расплатился, сказал налика нет…
Олег вытащил откуда-то из-под стола такую же коробоньку. Внутри в бархатной нише соединенные тонкой перфорацией лежали две серенькие марки.
– Я понял…
– Продается только в сувенирной упаковке. Говорят – убойной силы вещичка, эксклюзив.
– Ты сам пробовал?
– Одному стремно. Видишь, они парой лежат, не зря, наверное.
– Так давай…
– Бесполезно, мы же бухие.
– Ну, наливай тогда.
Закипела вода в кастрюльке, Олег закинул пельмени. Поговорили о наркоманах и наркоманских "сквозняках" в другие измерения. О снах и их фатальных предсказаниях.
– …Это было года два назад, я возвращался откуда-то домой по Гороховой улице, я там снимал рум за одиннадцать тысяч, только развелся, и надо было где-то пересидеть пару месяцев. И вот, уже издали видел дом, в котором жил, и мне показалось, что как только я взглянул на свои окна, там погасили свет. В моей комнате никого не могло быть, ключ только у меня, окно я не перепутал. Смотрю, дверь нашего подъезда открылась, вышел человек и пошагал мне на встречу. Он глядел себе под ноги, опустив голову, будто всего стеснялся, прошел мимо…
– Ну и чего?
– Я сразу узнал его, понимаешь, вот, как люди узнают себя со спины на фото или видео. Даже пошел за ним, боясь окликнуть, потом отстал, испугался, что он обернется, наши глаза встретятся, я не был уверен, скорее всего, я обознался. Он вышел на многолюдный проспект и потерялся в толпе. Это был я, я сам. В квартиру тогда не вернулся, за вещами пришел с приятелем через неделю, два месяца жил у родителей на кухне на раскладушке.
– А ты ничего не ел?
– Не помню. Я в то время много с чем экспериментировал.
– Ну, понятно.
– Чего тебе понятно? Как ты объяснишь это.
– Что – это?
– Что? Ик… пардон.
Фил потушил сигарету в пепельнице.
– За мной! Только тихо, в том крыле охранник где-то гуляет.
Спустились вниз к стеллажам с ячейками хранения, пошли по длинному коридору мимо, вероятно, ненужных музейных экспонатов. Старинное холодное оружие, костюмы неизвестных народностей, попались даже доспехи.
Наконец лабиринт вывел их в тупичок с дверью под номером "101", Олег распахнул дверь, включил свет.
Маленькая каморка типа домашнего погреба, на деревянных полочках стояли запечатанные трехлитровые банки. В мутноватой жидкости застыли, словно космонавты в невесомости, голые человечки, дедушки. Кудрявые головы и длинные бороды, чуть приоткрытые глаза, крохотные пальчики на конечностях, все они были ростом с бутылку, половые органы отсутствовали.
– Что это маза-фака?
– Гномы, а вот русалка и водяной.
Русалка улыбалась, она занимала все пространство колбы, ей было тесно, голова с кулак, желтые волосы, грудки с ноготок, серое тельце внизу заканчивалось рыбьим хвостом. Водяной – плотный кусок шерсти с двумя белками глаз из-под густого козырька бровей.
Последний экспонат собака в круглом аквариуме. Пес как бы бежал куда-то, морда вытянута, взгляд мудрый, хвост кольцом. Внизу на бирке имя и цифры – "Милорд 2001-2012".
– Редкая порода?
– Нет, просто говорящая собака.
– Понятно, обыкновенная говорящая собака.
– У нас целая фонотека с записями, можно послушать.
– Гав-гав!
– Гау-гау!
– Ау-у-у!!!
Плюхнулись на четвереньки, завыли, залаяли.
– Гав-гав!
– Гау-гау!
– Ау-у-у!!!
Громыхая коленками вернулись в мансарду, животы болели от смеха.
– Ну и рожа у твоего гнома…
Молча выпили, поели пельменей, слышали шаги охранника внизу, хлопнула где-то дверь. Снежные хлопья падали и падали, казалось, это их деревянный звездолет летит вверх в сером космосе сумерек.
Антон снова распахнул сказочную шкатулку.
– Мне все равно, – махнул рукой Филимон, – я не буду, толку-то, пьяный в говнище. Держи во рту, пока не растает.
– Ха-а-шо.
– Ты на хуя две-то слопал?
– Ой!..
Пустая шкатулка полетела под диван, Олег в легкой панике стал наводить порядок, оставил на столе бутылку и блюдце с парой бутербродов.
– Давай-ка еще выпей, что б я был спокоен.
– Да все норм… и блевать не хочется. Ладно, пора домой.
– Проводить тебя?
– Ну, пошли.
Ветра уже не было. Только все вокруг белым бело и сыро, город будто забинтован рыхлой, стерильной пеленкой, которая приготовилась к утру растаять и с течь в Неву…
Олег посадил его в троллейбус, помахал рукой.
Антон вышел напротив Казанского собора, здесь можно по набережной канала, дворами, полчаса и он дома. Переходя по Мучному мосту, услышал оркестр, это там за спиной на Невском проспекте. Оркестр, будто приглашая и маня, заиграл еще веселее и громче.
– Надо выяснить, что там происходит.
И Антон пошел в обратную сторону. На узкой гранитной тропинке, что тянется вдоль ограды набережной, ему навстречу приближалось какое-то существо, между ними было шагов тридцать. Непонятно, животное это на задних лапах или человек, кто это? Кенгуру! Ну да – кенгуру. Да нет, человек, конечно же, с острой мордой. Тогда женщина. Да нет, это не человек. Существо танцевальным движением развернулось боком, прижалось хвостом к ограде, чтобы пропустить встречного пешехода, и как бы в испуге прижало передние лапки к груди – так дети изображают зайчика. Антону опять показалось, что это баба в меховой шубе.
– Здравствуйте, ой, извините, я подумал, вы женщина.
– Женщину ты в зеркале увидишь!
Тявкнуло странное существо.
– Что?
– Там.
И тыкнуло своей замысловатой конечностью в витрину магазина. Антон приблизился к зеркалу, и увиденное почему-то рассмешило, а не напугало. Ему в глаза смотрела с той стороны зазеркалья растрепанная, похмельная проститутка со злым, недовольным лицом. Кривые локоны до плеч, рубашка навыпуск поверх скатанной до пояса юбки. Мускулистые ноги, полосатые гольфы и туфли с пряжками. Кенгуру взвизгнуло:
– Попрыгай!
Антон подпрыгнул, клетчатая юбка расправилась до колен, блеснула квадратная пряжка на поясе, Антон еще раз прыгнул и превратился в девочку с красивыми глазами и длинными ресницами.
Существо пропало, на небе ярко вспыхнуло солнце, оно стало желтым, летним, зимы как не бывало! Антон засмеялся и бросился вперед – туда, где оркестр!
На проспекте много народу, но толпа не двигалась, все стояли на тротуаре, глазели на шествие по проезжей части. За оркестром, в двух метрах над асфальтом, плыли надувные овощи, прямо перед Антоном проплыла огромная оранжевая морковка с тряпичной ботвой, ее за стропы держали веселые колхозники. Надутая гелием тыква катилась сама, за ней смешная редиска, кабачок величиной с дирижабль, на боку надпись: "Теплицы. Гатчинский район".
Солнце лупило, отражаясь от купола Казанского собора, было жарко и весело, вокруг хихикали, бегали туда-сюда, кого-то несли на руках.
В переулке за храмом работники зоопарка с факелами ловили пиявку, точнее пытались загнать ее в клетку. Пиявка размером с трамвай горбилась, надувалась, вытягивалась, норовила улизнуть в подворотни, мерзкая кожа ее бултыхалась, плоская ребристая голова порхала над улюлюкающей разбегающейся толпой. Пиявку, жаля факелами со всех сторон, наконец-то затолкали в клетку, взревел двигатель, бульдозер потащил добычу обратно в зоопарк.
Антон подружился с какой-то компанией, они все вместе побежали купаться в фонтан. Купаясь, он потерял новых друзей, его бросили, да и плевать, надо где-нибудь спрятаться, выжать мокрую юбку и гольфы.
Кто-то из толпы два раза крикнул его по имени, он даже не обернулся. Черная тень накрыла улицу, что это? Воздушный змей! Какой красивый, великолепный, кто им управляет, кто дергает за нитку? Он шел, завороженный инопланетным узором на парусах, ниточка тянулась в подворотню.
Он вбежал во двор, что здесь? Ах…
– Сволочи!
Несколько мужчин избивали слоненка. Цепями, палками, снятыми ботинками. Потные лица, оскаленные рты, проклятия. Голова слоненка застряла в канализационном люке, оттуда он трубно, глухо визжал, передние лапы взлохмачивали асфальт, уши из люка торчали, как капустные листья из кастрюли. Слоненок истекал кровью, перебитый хвост слабо вибрировал, вот-вот он рухнет на бок и свернет себе шею. Хлест железа по плоти, рычание, предсмертный рев, Антон зажал уши и выбежал на проспект.
Под зонтиком уличного кафе человек-кенгуру и работники зоопарка в черно-красных ливреях и комичных шляпах-цилиндрах, играли в покер. Они держали карты открыто, каждый игрок мог видеть, какая масть на руках у соперника, как-то странно для покера. Человек-кенгуру обрадовался, задрал вверх копытце, заблеял:
– Дружище!
– Кенга! Помоги! Там мужики слоненка убивают! Где милиция?!
– Слоненка! Она сказала слоненка?! – противно заскрипели пластиковые стулья, посетители кафе, теряя цилиндры, спешно покидали террасу. В первый раз существо-кенгуру повернулось к Антону в фас, глаза две фиолетовые сливы, морда острая рыжая, с седым подшерстком.
– Слоненка?! А ты змея не видела?!
– Видела. В небе, воздушного!
Кенга отпрыгнула, щелкнула хвостом и поскакала прочь. Антон пробежал по обезлюдевшему проспекту от Дома книги до Адмиралтейства, вернулся обратно, никого, куда все подевались? Да что ж это такое! Увидел брошенный транспарант, он гласил – "Змея и Слоненок – первый шаг в бесконечность"
– Глупость какая.
У кинотеатра "Баррикада" мелькнул околыш фуражки с кокардой, оттуда же слышна была прекрасная скрипичная мелодия, Антон бросился на звуки музыки. Он увидел зеркальное крыльцо с вывеской "Казино-Казино" и на ступеньках печального милиционера, это он играл на скрипке. Антон обрадовался.
– Как замечательно! Помогите, слоненка убивают!
Милиционер перестал скрипеть, строго посмотрел ему в глаза.
– А почему ты тогда улыбаешься, девочка?
– Он так пищит прикольно…
Милиционер с трудом разогнул руки, его мужественное лицо стало печальным, он тяжко вздохнул.
– Я не могу помочь тебе, мой юный друг. Видишь? Я прикован за ногу к водосточной трубе. Отрабатываю большой долг этому казино. Когда-то я работал здесь охранником и в мою смену угнали дорогой автомобиль, прямо из-под носа увели.
– Значит, мне никто не поможет?
– Ну, не знаю, обратись к Коле омоновцу.
Антон упал на колени, сложил ладошки у подбородка.
– Как его найти?! Помогите, это последний шанс!
– Очень просто, славный ребенок, ступай в Купчино.
– Это так далеко…
– Почему далеко, за углом, второй ларек "Свежее мясо", он там работает.
За спиной доброго милиционера на окне поползла вверх ставня роллета. Проявился огромный глаз, бровь, одна ноздря и половинка рта. Губы раскрылись, чудовище обнажило серые зубы.
– Перипиленко! Не слышу музыки!
Милиционер встряхнул руками и заиграл бодрую еврейскую мелодию. Глаз посмотрел на Антона, бровь в умилении скосилась на бок.
– Какая красивая девочка, что мы здесь ищем, лапа?
Антон вскочил с колен, бросился наутек. За углом ряд ларьков, над ними большие буквы "Купчино"
– Это здесь, слава Богу.
У второго ларька очередь из пенсионеров, мужики вытаскивали громадный банан из грузовика. Очередь расступилась, банан занесли в ларь, положили наконечником на колоду. Высокий плечистый парень в белом переднике широким тесаком точным ударом отсек наконечник и с помощью грузчиков стал сдирать кожуру. Ударил нечаянно Антона локтем, он спрятался под прилавком.
– Ай!
– Ты как здесь очутилась, соплячка?
– Между ног у вас пролезла.
Коля опустил тесак, старухи зашумели:
– А говядина будет?
Антон захныкал.
– Коля, спасите слоненка! Его там убивают, прямо на Невском, во дворе, это недалеко!
– Я тебе Маугли, что ли?
– Мне Перипеленко сказал, вы всем помогаете.
Антон зарыдал, уткнув лицо в колени, он так и сидел под прилавком. Толпа между тем волновалась:
– Говядину давай! Свинину! Где колбаса?!
Коля что-то свирепо разжевал, сплюнул, отрубил ломоть от банана, бросил на весы, сказал кому-то в окошечко:
– На семьдесят два рубля, пойдет?
Старухи завыли:
– Сам жри свое обезьянье мясо!
В ларек протиснулась голова старика.
– Слышь, ты! Хуй! Мне двадцать пять лет зарплату не платят!
Коля побледнел, глаза их встретились, старикан все понял, задергался обратно, но башка застряла в амбразуре – вот неудача! Николай взмахнул мачете, Антон зажмурился, голова пенсионера с кошмарным звуком брякнулась об пол. Очередь прыснула кто куда, Коля снял окровавленный передник, вытащил из сумки сетку яиц, протянул ее Антону.
– Иди, свари мне яйцо на завтрак, а я пока переоденусь, и пойдем слона выручать.
– А куда идти? Мы, наверное, уже опоздали…
– Не опоздали, я переведу часы, успеем как раз к началу.
– Да? Тогда я быстро! Я мигом!
…Его нашли на кухне кофейни "Старбакс", он держал в ложке под струей кипятка куриное яйцо, пытаясь его сварить. По пояс голый, орал имена, звал кого-то. Очень быстро приехала карета скорой помощи и увезла его в наркологическое отделение больницы № 16 на Литейном проспекте, дом пятьдесят шесть…
Настя сидит на стульчике в коридоре, ждет Алину. Дверь кабинета "главного следователя" приоткрыта, Настя слышит, как милиционеры разговаривают.
– …Их второй день ищут, ограбили салон сотовой связи у Казанского собора, сегодня эту парочку по приметам опознали, центровые пасли их до Гражданского проспекта, хотели всю шайку заарканить, грабителей-то четверо было. Сидели, ждали у подъезда, и тут местные с отделения с мигалками – вызов поступил: дебош и крики в такой-то квартире, ну решили брать немедленно. Хорошо успели, девчонкам повезло…
– Совершеннолетние?
– Да, все в порядке. Одна слепая.
– Пусть домой идут.
Было уже темно и поздно, шел крупный снег и тут же таял на теплом асфальте, кто-то из толпы выпустил клуб сигаретного дыма Алине в лицо, она закашлялась, взяла Настю под руку.
– У тебя деньги есть?
– Немного.
– Зайдем куда-нибудь покушать. Ты маме звонила?
– Да, сказала – скоро будем, в гостях, типа. Спасибо дежурному, разрешил с коммутатора позвонить.
– Жопа замерзла, трусы же порвали гады, чтоб им ежиками обосраться.
– Испугалась?
– Да я чуть не прозрела от страха. Кстати, как там твой Денис?
– Дениска? Пригласил меня в четверг к себе.
– Пойдешь?
– Еще бы! В ресторан зовет.
– Выходи за него.
– Чего?..
– А Настька-то вышла замуж за мильонщика, теперь ходит в соболях, да попукивает!
– Сейчас второй фингал поставлю!
– Гы-гы-гы… Справилась с инвалидом. Отпусти! Больно.
– Про гандбол никому ни слова, хорошо? Забудем.
– Да, ладно…
– Алинка…
– Ну, чего?
– А у тебя вообще был мужчина?
Алина засмеялась.
– Вроде, да…
– Это как?
– Валера наш, с бабушкой который все ходит, помнишь? День рождения его праздновали летом, поели, потанцевали, кто, как мог, все кроты наши были, ну я ночевать там осталась. Предки захрапели, Валера ко мне в кровать брык, люблю, шепчет, шубу куплю. Ну, реально крот из "Дюймовочки". Поломалась немного, как положено… Я ведь тоже живой человек, надо когда-то начинать. Только с этим дауном не хотелось. Отвернулась от него, он это, елду свою тычет мне в зад, потом между ног вошел, никуда не попал и давай о ляжки тереться, сам, наверное, первый раз. Так и кончил. Блин, я вся мокрая в чужой квартире, кошмар! Хорош ржать, смешно ей…
– Значит, рано еще. Не торопись.
– Согласна, надо сперва глаза починить, что бы не кончить, как Валера. Хватит смеяться.
– А хватит смешить!..
Настя учиться в институте имени Герцена, он ближе к дому. Пару месяцев подготовительных курсов, легко сдала вступительные, но эту сессию все равно завалит, потому что ни хрена не учит, редко что-то записывает. Ей здесь не нравится, ошиблась, поторопилась. Она старше всех в группе, иногда не понимает о чем говорят дети вокруг, все эти новые словечки – пизже, вписки, лайтово, без вариков.
– Я завтра к первой паре не пойду, – заявляет один мохнорылый, девочки аплодируют, стоят кружком у доски с расписаниями. Мохнорылый склабится – убззз, счастлив, очки с диоптриями, из носа сопля торчит. Девочки примерно такие же.
Настя с большим удовольствием работала бы в магазине "секонд хенд". Она часами рылась в ношенных американских шмотках, незаметно срезала мульки, у нее дома целая коллекция. Тряпочные квадратики – небоскребы, бейсболисты, Гудзонский залив, орлы и филины, звезды и полосы.
Купленную вещь долго полоскала в ванной под струей воды, что бы смыть "чужую энергию" – так советовал продавец. Продавца надо грохнуть, думала она, забирает лучшие вещи, каждый день в новых тряпках. Этого алкаша потом уволили, повесили объявление – требуется, но Настя не посмела – родители бы не простили.
Живет в Басковом переулке вместе с мамой и отчимом. У каждого своя комната. Когда приходит домой все уже дома, она забирает обед из кухни, идет к себе. Включает телеканал "Дважды два", банку "гриноллса" переливает в фужер, курит, выплевывая дым в распахнутую форточку.
Ее любимое место в углу подоконника, после операции она часами здесь сидела и смотрела, смотрела, смотрела. Как паучок. Изменился переулок, вроде бы те же дома с черными полукругами подворотен, но на первых этажах теперь не живут – магазин, магазин, кафе, опять магазин. И окна все в белоснежных рамах, геометрически безупречные мертвые стеклопакеты. И куда ни глянь одни машины, машины, машины, людей столько нет.
Настя смотрит на свое отражение в черном зеркале окна…
Самая обычная девочка, училась в школе на улице Восстания, ни о чем не мечтала, и однажды летом бух! травма, больница, глазной центр. После восьмого класса зрение стало резко ухудшаться. Наваливалась слепота.
Доктор сказал – жить надо, жить надо всем: слепому, глухому, безрукому или безногому. И, что вероятно, можно будет все поправить. Настя часто вспоминала двух человек, слепых с рождения, что пели под гармошку в переходе станции Сенная площадь. Жалкие люди, некрасиво одетые, с увеличенными глазными впадинами, слипшиеся ресницы, белые палочки.
Нет, Настя просто болела, что вы, никаких черных очков, палочек и шрифта Брайля, жила как бы с закрытыми глазами. Ходила на работу в кооператив Общества инвалидов по зрению, они там собирали какие-то полезные в хозяйстве вещицы из пластмассы, получала зарплату. Познакомилась с Алиной, "дауном" Валерой с их мамами и бабушками. Дружили, общались.
Позапрошлой весной врач позвонил – перед Новым годом можно будет попробовать, только в Москве в Академии. Почему так долго, перед Новым годом? Очередь. Деньги не имеют значения, и без гарантий.
…Тихая больничка, палата на двоих, но Настя здесь одна. Первые минуты, когда разрешили снять повязку. Радость? Шок? Голоса, запахи – все как было вчера, позавчера и всегда. Несколько дней Настя мало с кем общалась, все-таки легкая контузия имело место быть, отчим дядя Сережа, Алина такие, какими она себе и представляла, мама почти не изменилась. Врач строго запретил плакать, сказал – потом наплачешься, вся жизнь впереди. На следующее утро разрешили раздвинуть занавески, на третий день телевизор полчаса, потом ее выписали. В Новый год она уже была дома.
Стрелки на часах Кремлевской башни склеились на римской цифре двенадцать, бум-м, бум-м. Ура!
– С Новым годом, дорогие товарищи, с новым счастьем!
…Однажды прошлым летом очутилась на Сенной площади, она не была здесь много лет, очень хотелось посмотреть.
Ух, Сенная площадь! Ее толкают со всех сторон, извиняются. Что здесь раньше было! Где грузины – господины? Где зеленые палатки, торговля с ящиков разной чепухой, бомжара, что танцевал у ларька аудио-видео? Сдох, конечно же. "Макдональдс" старый знакомый, вонь, как в зоопарке, очередища в женский туалет, на кассах вместо детей какие-то тетки свирепые, смотрят – ну и хули ты приперлась, пожрать больше негде?