Дериват

– Он имеет в виду нагревание плазмы за счет выстрела в нее атомов водорода. Выстрел и проходит, как я понимаю, по этим волноводам, – Бэа уточнила сухие фразах Гека. – Верно, Клем?

– Атом водорода, точно! Тритий! – эврика настигла задумавшегося по ту сторону связи геолога. – Ведь одной из причин, по которой токамаки со стеллараторами – еще до идей об их использовании в космосе – не стали общеупотребимой технологией в области энергетики, были заградительные конвенции трехсотлетней давности о промышленном освоении трития на Земле. К слову, нужно сказать «спасибо» комиссии по военным делам Земного Полиса, разбомбившей «слепую яростью» иным видом ядерного вещества, никак не связанным с тритием. Историки до сих пор в шоке от амплитуды общественного резонанса, возбудившегося против столь грубого, бесчеловечного метода борьбы с вирусом.

– Прежде всего благодарите лоббизм компаний, стоявших за альтернативными источниками энергии, а не военных, ага? – по-ребячески и совсем неуместно вмешался в не без того неловкую политическую баталию десантник.

– Мисс Ханаомэ Кид, нет ну Вы слышали? – возмутился Клем, но его поезд давно ушел: погрузившись в собственные интуитивные расчеты, Бэа стояла сама по себе.

– Это же – по сути, криостат. – И малейшего эха не отразилось от легкого постукиванья кулачком девицы по бетонной обивке. – Этот колпак служит оберегающим барьером, защищая внешнюю среду от адской петли ядерного синтеза внутри. Просто, но так гениально, – вздохнула с облегчением девушка, отождествив… уравняв прыткость ума, соорудившего этот термоядерный реактор, с мастерством рук безымянного капитана Аэксинавры: эти кисти, помимо непревзойденного любым другим летчиком Земли пилотирования, так приятно усыпляюще разводили волны по шелковым прядям Бэи, что они, казалось, выгорали не от палящего солнца дальневосходных верфей, а от самой страсти.

– Точно, – посмотрел на Ханаомэ Кид Спри, подытоживая. – Вакуумная коробка, промежуточные слои, сам криостат и его дополнительная бетонная мантия. Все, чтобы сохранить управляемость термоядерного синтеза.

– Грубо говоря, да, именно так, – Клем, казалось, тоже закончил затянувшуюся минуту брифинга перед самим собой.

Крео сблизился с Ханаомэ Кид, уловив ее отстраненность. Не было времени, чтобы продолжать витать в облаках.

– Тут, однозначно, по близости центр управления Вашим этим пончиком, Гек, – Крео хотел было дотронуться до плеча девушки, но на пол пути простился с этой мыслью, посчитав преждевременным, а, может, и вовсе недосягаемым даже самый безобидный контакт.

– Я уже ищу его.

Спри в очередной раз взглянул на сферу:

– Самое удивительное, что за этими стенами сейчас на нас смотрит непонятный сгусток солнечной энергии – так же, как и мы на него.

– Тогда мы не уйдем, пока не узнаем, что здесь произошло, – Бэа резко пронзила вставшего рядом соучастника. – Знаете, такое шильное покалывание в душонке? Где-то в области гордости, когда сам, не обладая нужными элементарными знаниями, уперто лезешь на рожон, чтобы утвердить свою правоту. Вот сейчас у меня, именно, такое покалывание.

Спри удовлетворил ее авантюрный запрос ухмылкой взаимного неповиновения: в представившихся обстоятельствах любая осторожность казалась обоим излишней.

Витиеватые коридоры с трещинами на стенах вели группу в аппаратную, ее предполагаемое местоположение Клем определил не сразу: то четверка незваных гостей наведывалась в помещения службы снабжения, то путалась и попадала в очередной пункт безопасности. Один раз группа и вовсе угодила в просторную кухню, где их ждал невразумительной формы пришелец: прямоугольный шкаф со стеклянным передом, через который были видны закуски. Наверняка, истощенный сотрудник здесь ненадолго замаривал червячка, прежде чем вновь вступить в бой с несгибаемой кинетической энергией ядер, отталкивающихся друг от друга. На машине было написано покинувшим языком «вендинг».

– Возьмите мне парочку шоколадок на корабль, иначе я помру от консервов МэвеПита, – по-детски замычал Клем, разглядев через стекло соблазнительную обертку, почему-то названную в честь одной из ближайших к Земле планет.

Спустя несколько до конца необдуманных итераций начинающий сомневаться в своем профессионализме Клем вывел заблудившихся к нужной комнате – центр управления термоядерным синтезом в вакуумной камере уместился на втором этаже. Окна так же выходили на бетонного каторжника: его бериллиевые одежды стирались с каждым запуском выматывающего цикла зажигания.

Перед тем, как дернуть за ручки дверей, Спри мысленно вопросил об одобрении чиновницу. Та кивнула.

– Знаешь, что меня больше настораживает? – тот искал в непуганых глазах девушки хоть какой-то намек на капитуляцию, но так его и не нашел.

– То, что твое равнодушие к тому, что скрыто за дверьми, по идее, стоит где-то там наверху, около «Новых Фронтиров», и требует поскорее убраться отсюда, а ты сам, без своего мыслящего подобия, физически присутствуешь здесь? – оскалила зубы маленькая акула, но тут же смела чужеродную улыбку, так как та показалась ей чересчур гаерской. – Прости, тупая шутка.

– Меня беспокоит то, что все замки деактивированы, а двери отперты, словно тут не термоядерная установка, а проходной двор. Не находишь это странным?

Девушка притупленно уставилась на стену около двери:

– Открывай.

– И, к слову, вовсе она не тупая, – Крео повернул ручки дверей вниз и толкнул от себя ставни, – а очень даже и справедливая.

Девушка, не глядя на собеседника, пустила ухмылку вдогон дверям, распахнувшимся в центр управления термоядерным синтезом.

Множество компьютерных установок – причем каждая, возможно, отвечала за отдельный функциональный модуль токамака, – несметное количество разбросанных всюду где ни попадя распечаток с сигнатурами и их толкованиями в виде приписок на покинувшем языке: злой дух отсталой конструкторской инженерии заполонил помещение. Не в том смысле, что техника была лишена системно значимых характеристик, напротив – железо выглядело весьма мощным и пригодным. Проблема этого концентрированного технологического сгустка заключалась в излишней накопительности: тот процесс, который висел на десятках вычислительных процессорах, можно было без затруднений уместить в один компьютерный блок, благо триста-четыреста лет тому назад подобной техники имелось как грязи.

Лаконичность в исполнении – вот чье отсутствие так сильно вгоняло Крео в диссонанс. Люди науки как неоспоримые представители самой высшей интеллектуальной страты общества не могут отвлекаться ежесекундными промежуточными переходами между аппаратурой, теряя драгоценную концентрацию на объекте исследования.

Упрощенный интерфейс с голографическими устройствами ввода или инвазивные гарнитуры для управления воссозданной реальностью, судя по всему, считались немыслимой роскошью для ученых того периода. Гипотеза-ответ, в центре которого зияла идея об объективном технологическом прогрессе, закралась в размышления Спри: инвазивные электроды стали внедряться еще во времена таяния полисов – так почему же тогда в данной лаборатории не было и намека на подобный инструмент, ведь его насущность приравнивалась к баллону с кислородом для ныряльщика?

Посреди комнаты стоял центральный блок наблюдения: четыре огромных безрамных монитора блокировали вид на окно, за которым виднелся токамак.

– Какой же бардак, – процедил Спри, хрустя распечатками под ногами, как в осенний листопад: ступал он словно по хрупкой насыпи клена.

– Клем, что скажешь? – Ханаомэ Кид вдруг померкла. – Клем, прием.

– Что такое? – Крео не нравилась тревога, читавшаяся в интонации чиновницы.

– Связь. Ничего не слышно. Мы потеряли контакт с кораблем.

– Я пойду по кабелю и проверю, все ли с ним в порядке, – не дожидаясь одобрения лидеров группы, десантник уже унес свою дородную фигуру в коридор.

Бэа бесполезно кивнула могучей спине, армированной стальной бронезащитой.

– Интересно, что хуже: что, возможно, «Новые Фронтиры» был уничтожен или кто-то чужой проник в периметр муравейника, чтобы встретиться с нами? – Крео с подозрением кинул эту идею все еще озадаченным глазам Бэи.

Внезапно раздался зычный треск фрикционного устройства: карусель из слайдовых магазинов принялась описывать кольца вокруг своей оси; комната зашуршала множеством невидимых мотыльков.

– Диапроектор! – чиновница ткнула пальцем в образование луча в левой части помещения. Штатив с полотном держался набекрень: от полноценного падения завалившуюся конструкцию отделяла железная стойкость стола с кофе-машинами. С такой же невозмутимостью любой ответственный друг нес бы налакавшегося приятеля.

Ханаомэ Кид остановилась рядом с коробочкой, из-под черного корпуса которого сквозь кругленькое объективное окошко изливались подсвеченные клубы комнатной пыли: трехсотлетняя выдержка пропитала ее тем еще запашком. – Я такие штуки только в музеях видела. В какие же года ими умудрялись пользоваться?

– Переводи, – Спри смотрел на стену, которая подменила опьяненный штатив и выполняла роль принимающего изображение экрана. Из-за этой имитации картинка неосознанно делалась жуткой и воспринималась смотрящим с тонким слоем холодка, что неподавляемым саспенсом пробегал по загривку.

– Вы это кому, Спри? – Ханаомэ Кид покосилась на напарника, если его так можно было назвать.

– Да так, – Спри поспешил отделаться от возникшего недопонимания девушки. – Взял с собой твердотельного жучка, у него под микрофонной шкуркой зашит переводчик ряда языков… в том числе, и покинувшего.

Бровь Ханаомэ Кид была чуть вздернута – такой она и осталась, когда девушка повернула голову в сторону стены, ожившей калейдоскопом диапозитивов. Девушка явно осталась недовольной затяжной паузой мужчины, уже который час мозолившего ее неравнодушие, все в той же армейской куртке и глупом противорадиационном комбинезоне. Она вновь кивнула головой – теперь уже обреченно и притупленно – своему пошатнувшемуся доверию к попутчику: потихонечку земля под ногами Спри начинала гореть.

На экране возникло лицо среднеполисной внешности. Мужчина лет под сорок носил белый халат, его рукава были трудоголически засучены, глаза сияли триумфом. Выделялась и капля экстравагантности образа: эпатаж был заключен в его гламурной бабочке в клетку. Изучению образа со стороны Спри и Бэи помешал внезапный шум упавшей оргтехники: второй десантник уселся на стол за спинами обоих, его покачивающаяся нога беззастенчиво билась об стенку мебели.

– Тише там, – пригрозила Ханаомэ Кид.

Мужчина, динамика которого была сложена из быстро чередующихся слотов диамагазина и магнитофонной записи, говорил, а «твердотельный жучок» переводил: сухим пересказом Спри синхронно доводил перевод напарнице… если ее так можно было назвать:

«Приветствую тебя. Говорит профессор Ноа Ван Брюе – старший исполнительный офицер-ученый комплекса. Разумеется, после мисс Тэмпл… да сама вселенная не начнется, пока мисс Темпл не отдаст приказ. Раз Вы слушаете эту запись, то, полагаю, Вам уже известны общие черты принципов работы реактора… тем более, мисс Туск не взяла бы на работу в управление операционной эксплуатации центрального блока неучей. Вам, как юным дарованиями, отдающим ИТЭРу-3 свою остроту мышления и необузданное рвения раздвигать границы мыслимого, возможно, в будущем предстоит перенять от нас, текущего поколения ерепенящихся ворчунов-академиков, опеку над самым удивительным созданием в области возобновляемой энергетики. И да, просмотр этого видео – абсолютно факультативен… сдались Вам какой-то средневозрастной мужчина с дурацкой бабочкой и его занудные речи, – Ван Брюе поправил броский галстучек и нежно искривил губы в самоироничной улыбке. – Ну если Вы угомоните свой молодой пыл, пока что не признающий усидчивость и осторожность, то обещаю, что под конец этого шедевра документального кино, – тут Ван Брюе наигранно обернулся по сторонам, как будто удостоверяясь в отсутствии подслушивающих шпионов – при этом по комнате туда-сюда сновали его коллеги, – и прошептал через приподнятую к устам ладонь-глушитель, – я поставлю что-нибудь из Роя Орбисона, ага… – с еще большим артистичным задором подмигнул ученый; кривляния порядком утомили Спри. – Тогда пойдем по порядку. Вот, что Вам дОлжно иметь в виду…»

– Это – заведующий реактором, правильно? – Ханаомэ Кид пыталась полноценно уловить пересказываемый Спри нарратив видеоряда, не упуская самой невзрачной детали.

– Да, кто-то типа того. Сама запись – своего рода инструктаж для поступивших на работу в токамак.

Документальная лента резко сменила показываемое местоположение, будто перепрыгнув несколько контрольных точек хроники:

«Из-за внештатного поручения сверху пришлось пойти на существенные риски, – Ван Брюе теперь стоял у самой бетонной оболочки криостата. Камера местами неуклюже пошатывалась: скорее-всего, тому виной были неопытные руки оператора, выбранного Ван Брюе. В непрекращающейся жестикуляции рассказчика даже самый неопытный наблюдатель заметил бы сточенный стержень вменяемости ученого. – В целях достижения энергии, требуемой от Совета ИТЭР-3 чрезвычайным комитетом Еврокомиссии, мы увеличили импульс пучка дейтерия до пяти электронвольт. Именно им выстреливает инжектор нейтральных атомов. Чтобы вы понимали, это ровно в пять раз мощнее стандартной кинетической энергии, которую инжектор подает на плазменный шнур при обычной работе токамака. Очень важным являлось определение объема добавляемых отрицательных ионов, да и деионизирующих электронов тоже. То есть выброшенные на плазму атомы дейтерия ионизировали шнур, и он теперь крутится, как белка в колесе. Однако при такой скорости ионы, по сути ядра дейтерия, будут, несомненно, отвергнуты магнитным полем токамака. В этой связи пубертатный приступ ионов необходимо деионизировать, так сказать… к-хм… разложить поперек дороги ленту с шипами перед лиходеем, несущимся на шелби джи-ти пятьсот. Вот этой самой лентой выступают электроны, они как бы тормозят безумие ионов… хотя шипы бы, вообще, остановили машину и она, в конце концов, остановилась. Нет, электроны не останавливают – они чуть притормаживают атомы дейтерия, мд-а, неудачное сравнение. Бог с ним! – нервозность в движениях Ван Брюе ударилась во все тяжкие: могло показаться, что ученый в любую секунду вытащит из-под халата дирижерскую палочку и поведет за собой оркестр. – Короче! В свете сами знаете каких событий всю конфигурацию пришлось перенастроить под хотелки Еврокомиссии после согласованного ООН всеобъемлющего плана действий. И плевать крючкотворным невежам из ООН на кассеты бланкета, который просто-напросто может не выдержать пограничные локализованные моды гипертрофированного плазменного шнура, если вдруг Атлас ошибется в расчетах. А если он ошибется, то корректирующие катушки не смогут угомонить выпучивания плазменного шнура из-за термоядерной несбалансированности. А я неоднократно доводил до сведения Совета

ИТЭР-3 информацию о подобном риске. Но Сэму, похоже, связало руки беспринципное легкомыслие комиссариата сверху. Подумать только, международное частное объединение, но все-равно пляшем под дудку бюрократов. – Ван Брюе был уже в двух шагах от укрытой вакуумной камеры. Где-то на периферии ширины объектива постоянно мелькало что-то отливающее серебром. Этот весьма приметный блеск нарочито обозначал присутствие своего источника: он, казалось, намеренно маскировался в гурьбе непримиримых дискуссий сотрудников ИТЭР. Слушатели перестали отвлекаться на задний план записи: риск потерять нить из замудренных слов старшего исполнительного офицера был велик – слишком много стояло на кону. – Сегодня в девять часов состоится пробный цикл зажигания переконфигурированного инжектора нейтральных атомов. Сверим часы, – ученый резким движением предплечья хлестнул по воздуху – на руке отсутствовали часы. Ван Брюе постучал по седеющему участку кожи, естественно, не найдя там циферблат, и так же дружелюбно, как и на предыдущем отрезке документальной ленты, улыбнулся, хоть и все им сказанное не предвещало ничего хорошего. – Мы творим будущее. Да прибудет с нами…» – хроника молниеносным движением затвора – сменился очередной диапозитив – перенесла действие в затемненную каморку с разворошенной макулатурной массой перед объективом. То был личный кабинет Ван Брюе; неживые зрачки мужчины будто ввергли в паралич динамику проекции. Он установил камеру на стол, за которым сам и сидел, не проронив за десять секунд хронометража ни единого слова.

– Картинка что ли зависла? – Бэа занесла над проектором руку, готовясь стукнуть по аппаратуре.

Крео не отреагировал. Девушке показалось, что он сам пал жертвой бездейственного гипноза камеры; едва различимая сепия выступала на фильтре линзы. Ван Брюе поднял голову и устремил взгляд на смотрящего – отблеск от настольной лампы, гулявший по очкам ученого, пробил четвертую стену и засверкал на радужке Спри. Старший исполнительный офицер опустил очки и принялся массировать изнеможённые веки:

«Он не выдержал. Я ведь так и знал, что это случится. Даже мощный процессор Атласа не предугадал это. А теперь все стало еще хуже, и я в ступоре, черт подери. Я не знаю, что делать дальше. Этот звонил, как его… Боссчович из комиссии, минуя Сэма – представляете, насколько бесцеремонен клоп! Я просто повесил трубку, когда он в своем высокомерном официозе постановил предельные сроки передачи военведомству нашего источника энергии. Этот его апломб просто выводит из себя! – Внезапная тяжесть в легких поставила подножку беглой риторике оратора. Ван Брюе откашлялся, затем сквозь слезящиеся от раздраженных дыхательных путей глаза продолжил речь: – В общем, центральная задача токамака – ввести дейтериево-тритиеву смесь, предварительно агрегировав ее системой топливного впрыска в газообразное состояние. Затем – нагреть эту смесь до плазмы, то есть осуществить зажигание термоядерной реакции, вывести ее на уровень самоподдерживающейся и наконец отключить нагреватели. Все, готово. Вот тебе и электростанция за тридцать два миллиарда долларов… да этот реактор будет метать бисер перед свиньями, коими окажутся никчемные ВЭС. – Он остановился, передохнул, сдержал разрываемые кашлем бронхи и пошел дальше: – Однако случилось непоправимое. Чтобы потушить ионизированную плазму, достаточно подождать, когда вся кинетическая энергия ядер передастся по сетям, затем отключить магнитное поле и вуаля – цикл завершен. Произошло что-то из разряда фантастики, в которую – в свете происходящих событий и, в частности, всеобъемлющего плана действия – только безбожник не поверит. Мы отключили все сорок восемь элементов поля: и тороидальные, и полоидальные, и корректирующие катушки, даже саму бандуру, соленоид – но шнур так и завис в вакуумной камере. С наглым жирным видом чесночного кольца бултыхается на самопроизводной магнитной подушке и хамски бурлит, как жаба. Мы должны были сделать управляемый самоподдерживаемый термоядерный синтез, но никак не самоуправляемый! Мы вторглись на Terra Incognito⁴, пробудили организм, о структуре которого ничего не узнаем, даже если растормошить всю яблочную латифундию Нац-Шавеса и обрушить ее плоды на головы физиков-ядерщиков. Это не может не шокировать и не волновать. Я как ученый внутри танцую, но как житель планеты, знающий о ценности человеческой жизни, не могу не устрашаться деянию собственных рук… Оно ведь там до сих пор, – Ван Брюе смотрел точно в душу. Знакомый кашель возвратился из глубин его легких. – Первым делом же стали проверять через порт-плаги состояние кассет бланкета, которые, собственно, смотрят на плазменный шнур и принимают на свою бериллиевую оболочку отбившиеся от стаи нейтроны. С бланкетом проблем не было. Однако когда мы спустились под вакуумную камеру, с потолка ощутимо просачивалась вода теплоносителя, который через трубопроводы проходит в криостат и охлаждает дивертор – «пепельницей» мы ее называем, потому что на нее как бы оседает бериллиевая пыль, образующаяся при испарении разгорячённых внутренних стен бланкета. Так вот, этого загрязнения, пыли, из-за переконфигурации оказалось непомерно много: она каким-то неизвестным ни мне, ни главному механику способом проникла в теплоноситель, а я, видимо, еще и вдохнул ее. Гладкова, не поднимая глаз, сказала, что все обойдется – но я-то знаю эти их медицинские эвфемизмы. Ну ничего… я думаю, что не успею почить в бозе от бериллиоза. Скорее, умру в жалеющих объятиях Тэмпл, которые участились с момента моего отравления. Ладно, – тяжелые вздохи Ван Брюе заметно отставали от дыхательного ритма аудитории по ту сторону экрана, – сейчас Атлас заканчивает дорожную карту по переносу этого нейтронного зверя в специальный кожух, который индусы призвались поставить в ИТЭР-3 на сегодняшнем конференц-коле. Посмотрим, что из этого выйдет. А вот и он сам… эти его чертовы грузные шаги, проминающие пол.

– Сэр Ван Брюе, – металлический голос посетителя был искажен цифровыми ультразвуками: формируясь, они резонировали на редкость усыпляющим эхо, – мисс Тэмпл сидит в лекторской комнате «Пять Би» и ждет, когда Вы соизволите уделить ей минуту своего времени. – Укромные уголки подсознания Крео стали посылать его серому веществу тревожные импульсы. Неизвестно, с чего вдруг инстинкт самосохранения так взбунтовался.

Щелчок затвора диамагазина был так же молниеносен, как и директивы непонятной, то ли надзорной, то ли исполнительной комиссии, предписавшей Ван Брюе увеличить мощь термоядерного синтеза, о чем он – с бередящей тревогой в сердце – так оскорбленно разоткровенничался перед зрителями; временная пропасть между ними исчислялась столетиями.

Ван Брюе кипел ненавистью, присущий же ему оптимизм как рукой сняло: брови нахмурены, а ноздри гневно оттопырены. Камеру он держал на вытянутой руке:

– Сегодня нашли еще одного. Это была МакКормик из НАСЭМ. Бедной девчонке высверлили глаза… там просто месиво. Тело положили в лекционную «Пять Би» после инцидента с пожаром в медблоке, когда мы потеряли Гладкову. Специально на заставку окна поставил объемную инсталляцию пустого зала с партами, чтобы проходящие мимо сотрудники не шарахались от вида трупов – и так уже трое слегло с психическим помутнением. Говорят, неизвестные сверкающие глаза из вентиляции постоянно следят за ними. Чушь какая-то, видимо плазменный шнур помутнил рассудок половины научно-исполнительного состава. Наверное, из-за него у Атласа мозги-то и поплыли: чертову железяку обещали заменить уже как с неделю, но от аварийно-инженерной бригады ни слова, ни духа. Теперь еще Темпл вызвала правоохранителей для расследования убийств. Это, конечно же, правильно, но с учетом того, что военно-космические силы Земли, как передали по интернету, пока он не отключился, были подняты в экстренном порядке, а по населенным пунктам прошла волна милитаризации гражданского населения, то я не удивлюсь, что мы теперь на длительное время представлены самим себе. Тем более, все возможные способы открыть входные шлюзы не увенчались успехом. Как говорит первый офицер по безопасности Аль-Басра, их можно отворить только снаружи – вся внутренняя электроника приводов полетела к чертям».

– Ты куда? – Ханаомэ Кид сперва не придала значение ретирующемуся Спри, но тут же встревожилась, увидев, как его фигура пересекла дверной проем центра управления. – Стой. Да что стряслось-то? – Второй десантник последовал за Бэей, ринувшейся вон из зала. Она наконец-то отстегнула от пояса кабель для связи.

Ханаомэ Кид хотела уже выйти из помещения, чтобы нагнать устремившегося в неизвестном направлении Спри и пробиться благим матом сквозь его барьер беспечности – настолько его скотское молчание засело у нее в печенках. Однако на самом пороге помещения что-то на изображаемом диапроекторе одернуло ее внимание – Бэа повернула голову в соответствующем направлении. Ван Брюе прислонил руку в стеклопакету, по изолирующей оболочке окна пробежала рябь, тянущая за собой покрывало пикселей – их рендеринг проявлял изображение, не имеющее что-либо общее с истинным содержимым комнаты-лекционной. На полу у ног девушки валялся скомканный лист бумаги – карта, которую изрисовывал Спри с высохшим синим маркером, в центре было написано «Пять Би».

Буси-до шел в три раза быстрее обычного. Редкие лампы, спрятанные за бесконечной тесьмой труб, отсекали освещение большей части пути, из-за чего в мраке ноги мужчины так и норовили задеть акустико-оптоволоконный кабель: его целостность, как тут же вспомнил Спри, вызвался проверить один из десантников капрала Дуэ.

Спри поднялся на третий этаж, откуда группа изначально вышла на застекленные просторы амфитеатра. Осталось немного, почти на месте, картографически ловко прикинул Крео. Длина коридора теперь не казалась такой томительно тягучей: еще пара рекреаций и мужчина бы достиг дверей лекторской комнаты «Пять Би», кодовая нумерация которой отпечаталась в сознании.

«Пять би», дверь в приснопамятную комнату будто сама примчалась к нему, намного раньше, чем предполагал Спри. Еще несколько обведенных роком намеков ученого с записи диапроектора, и мозг Крео был бы расщеплен до вегетативного безобразия.

Бесцветные в темноте стены затрезвонили эхом кличущей Крео чиновницы. Спри взялся за холодный металл сферической ручки; еще несколько мелькнувших мыслей, и он был готов повернуть ее против часовой стрелки. Очередное звонкое обращение Ханаомэ Кид, которая вот-вот догонит его. Ее девчачий голосок мешал мужчине сконцентрироваться: меж стонов скрежещущих трубопроводных пустот и выкрикиваемого по протяженному дефиле имени Спри уловил неправдоподобные этому могильному гроту мелодичные звуки по ту сторону двери. Буси-до без проблем мог перевести слова песни на покинувшем слоге; бренчащая гитара отбивала задорный ритм.

Выдохнув, Крео смирился с тем, что страх, рано или поздно, проникнет через взбудораженное сито самообладания и, слизко прокрутившись по спирали кишок, пронзит хлипкую отвагу. Можно было лишь смягчить этот дурной эффект – лишить страх эффекта внезапности, услужливо пригласив его лично в хоромы и так уже пошатнувшейся психики. Он снова взглянул на окно в лекционную, но, как и несколькими часами раннее, когда группа проходила мимо, комната продолжала оставаться стерильным плато из незанятых низкорослых раскладных стульев. Пиксельная частица на стекле безотчетно дернулась: нестабильное напряжение, как моргнувшее от беспрерывного контакта веко, выдало маскировочный характер мнимого светопрозрачного окна. Светодиодная штора в виде обычной инсталляции с пустыми партами обманула зевак-исследователей.

Крео Спри открыл дверь. Ни один пламенный куплет песни, в которой солист воспевал подвиги воздыхателя, исполняющего любой каприз его искусительницы, не смог дистиллировать смрадную дымку мертвечины: все стулья были заняты полуразложившимися останками нечт, когда-то они были людьми. Складывалось ощущение, что тела мертвецов подвергли бальзамированию, причем неизвестный садист сделал это неумело и совсем неэкономно.

Музыка ускоряла свой лиричный ансамбль, тем самым взвинчивая дезориентацию шокированного посетителя – только дьявол мог с таким коварством, тайком под носом у странников, разместить здесь захоронение. Перед взором Спри, как у контуженного солдата, пробежали вспышки наиболее запомнившихся кадров с записи первого исполнительного офицера-ученого: то самое слепящее серебро, прикрытое спинами ученых, к коим относился и сам Ван Брюе; те искрящиеся инфернальным кармином светила, подглядывающие, со слов сотрудников, через стены. Что-то выжидающе дремало среди работников ИТЭР-3 – они и не подозревали о резне, которая уже была на пороге комплекса.

Человек десять, не меньше – непонятно, с какой целью сосчитал мертвецов буси-до. Не примкнет ли он к их числу, безоружно находясь в хомутах помутненного рассудка? В его глаза врезался бейджик халата одного из скелетов: тот был отличительно обугленным по сравнению с остальными. Черными буквами по стальному глянцу напечатано на покинувшем языке: «Гладкова А.В.».

Всхлипы – чреда агонизирующего удушья, – звук застрявшего в костях лезвия. Спри, не теряя ни секунды, покинул помещение; музыка, хоть и приглушенно, тонкими струйками продолжала изливаться из лекционной.

Крео смотрел в темноту коридора, чреватую будоражащим ненастьем, – мандраж подкосил всегда считавшего себя стоиком буси-до. Сквозь непроглядную чернь прорвались очертания десантника – поиск причины неполадок с кабелем обернулся для него фатальным исходом. Военный удерживал толстыми подушечками перчаток тю-о меча, пробившего его грудную клетку. Не находящий слов инородному наросту на теле, десантник упал на колени и сделал заключительный вздох. Лезвие хлестким рывком покинуло бронированную фигуру солдата – ассасин толкнул ногой обескровленную кучку плоти и медленно побрел к Спри.

– Стой! Назад! – Крео выставил ладонь подоспевшей Ханаомэ Кид, девушку отделяли какие-то пять метров от пригрозившего ей Спри.

Убийца оценивающе изучал посмевшего остаться на месте мужчину в баллистической армейской куртке, ее оттопыренный легким электрическим полем ворот едва скрывал силуэт чиновницы, отсутствовавшей в смертной смете «Третьего»: проскрипцию он получил от Б’Дода, Тринадцатого, в ходе инструктажа.

Делать было нечего, вывод всплыл в мозгу Спри – необходимо принимать бой. Один раз он одолел схожего противника, хоть и с помощью подставного человека в черном. Несмотря ни на что, буси-до был готов.

«Третий» резким движением пошатнулся. Карминовые светила, что только-только в лекционной привиделись Спри, нависли над алым колпаком ассасина. Убийца не успел и вскинуть тати, как неизвестное существо схватило его одной рукой за промежность, а другой за ключицу, проминая углеродное волокно вместе с металлом внутрь хрустнувших костей. Оно подняло ассасина над стальной головой, знакомо отливающей серебром в редком мерцании инсталляционной лампы, и, не церемонясь, с легкостью увлеченного ребенка, что выпускает пух из порванного мишки, разорвало убийцу на две части. Разбросанные по полу, как мокрые косички мопа, внутренности подсвечивались светом пиксельной лампы: сияние исходило из глубины оконного изображения. Свет, преломляясь через кровяную кляксу, размазанную об умный стеклопакет, просвечивал напольное месиво тошнотворным пурпурно-алым цветом.

– Теперь быстро назад! – скомандовал Спри и, буквально, за два шага одолев расстояние между ним и чиновницей, цепко ухватил ее кисть и рванул за собой.

Они неслись, как могли. Инстинкты самосохранения бегущих перекрыли дурацкий соблазн взглянуть одним глазком на чудище, которое их преследовало: судя по стремительно наступающих ударам металла о такой же металл пола, создание почти вдвое сократило дистанцию между Бэей и Крео. Спри увидел, как уже близок был овальный корт, но что делать дальше, он не знал. На кольцевидном балконе, куда они бежали, вдруг появился единственный оставшийся в живых десантник: