7. Руслан
Когда мне было лет двадцать пять, Руслан однажды позвал меня погулять по городу. Он повел меня попить пива, поесть фаст-фуд и весь тот день он учил меня одному: говорить «Нет». Сейчас мне кажется, что я ни разу в жизни никому не отказывал, всегда делал то, что сам не хотел и охотно откликался на то, что требовали другие. Всегда шел на поводу, слушал их, не догадываясь, что всего лишь мечтал о том, чтобы меня любили и ценили. А мной пользовались. Просто пользовались.
Руслан стал учить меня отказывать людям и не делать того, чего я не хочу. Надо сказать, ему это вполне удалось. Первый год прошел очень сложно, потому что мне показалось, что цена достижения цели – это потеря всех, кого я знаю. Люди бесились, что я им отказывал, не скрывал, что не хотел их видеть, не ходил на совместные посиделки. Но они не догадывались, насколько в параллели мне было тяжело всему учиться: самостоятельно отдыхать, в одиночестве гулять, ходить на концерты.
Но я научился. Те люди, которые отвалились (их было, конечно, большинство) оказались мне не так и нужны, а в последствии, что сыграло на руку моей самооценке, стали страдать без меня. Я сильно ограничил круг своего общения, но зато теперь мог точно сказать, что не шел ни у кого на поводу.
Прошло столько лет, а до сих пор уйма знакомых меня все время пытается куда-то вызвонить. Только теперь я могу с холодной головой рассудить и сделать так, как хочу я, а не они. Не привыкли: всю жизнь люди считали меня экстравертом. И я сам так думал.
Со временем я стал понимать: то, что происходит – нормально. Страшного ничего нет. Ты становишься старше и это реальность, от нее не убежать. Помогало внезапно открытое свойство мозга: он упорно помнил все только плохое. Абсолютно не помню, когда именно это произошло, когда я себя перепрограммировал. Кто-то из родителей однажды сказал мне, что со временем все плохое забывается. Ни черта подобного, начиная с той встречи с Русланом я хорошего почти не помню. Могу смотреть на какие-то фотографии, видеть лица, позы, места. Людей помню, а чувств своих не помню. Помню, что человек сделал плохо, а значит относиться к нему хорошо – странно. Вот и все.
С другой стороны, Глеб подозревает, что я не знаю, что такое «прощать». Потому что мне, с одной стороны, все равно вроде, но говорить с человеком даже через десять лет после его плохого поступка я по-приятельски вряд ли смогу. Плавали.
Если же все воспоминательные оправдания приправить щепоткой того, что в лицо лгали, совсем легко на душе становится.
Руслан своим напором и беспардонностью убаюкивал. Он объяснил, что во всем есть баланс, а если кажется, что теряешь его, надо на секунду остановиться и оценить расположение сил. Да, нет в природе родственной души. Ну некому поныть и некого поблагодарить. И никто не спасет. Сам. Сам себя спасешь, уравновесишь. И всех окружающих тоже спасешь. А то начал тут, видали. Сам себя пожалеешь, сам себе поможешь. Пошел весь мир к черту. Сам всегда справлялся и сейчас справишься. А то начал тут, мол, как же так-то опять.
Да. Жизнь жестока. Да, жизнь абсолютно несправедлива. Да, она совершенно закономерна. И вопросы «за что?!» тут не работают. Посмотри на свои мысли. Что за безысходность? Ты сам со всем справишься. Причем только тогда, когда сам в это поверишь. В свои силы. В свое превосходство. В то, что сможешь. И тогда действительно сам, сам все сделаешь.
Мотивация грубостью явно была коньком Руслана. Он сказал, что осталось совсем немного. Дотерпеть, дострадать. Может даже доплакать. Но я понял одно. Как пелось в старой песне, «есть один человек, кто мне не изменит, который будет верен мне до конца». Он сказал: ты нужен себе. Потому что для себя ты – самый лучший. И если какая-то сволочь делает так, что ты начинаешь в этом сомневаться, то она – именно сволочь и пусть отправляется бодрым чесом к чертям собачьим. И сидит там припеваючи. А ты со снисходительной и понимающей улыбкой, запрятав в себя чувства, борешься с ментальным мазохизмом и прострадаешь это все до самого конца. Сам.
И тогда почувствуешь силу. И сможешь вдохнуть полной грудью. И тогда отчаяние больше не будет нужно, потому что пройдет. И будет лето. И летом будут дожди. И ты будешь сидеть у себя на балконе и ждать. Ждать, пока тучи уйдут. Ждать, пока солнышко выглянет. И оно выглянет. И они уйдут. И будет полегче.
Потому что ты – самый лучший. Ты самый сильный. Ты бесценный. Сам у себя.
8. Дед
Старик смотрит сурово, нахмурившись. Нет, не старик. Просто седой. Взрослый. По-настоящему взрослый и серьезный. Сутулый, но крепкий. Он пожимает руку уверенно, сильно, а кожа шершавая, грубая. И целует в щеку. Его небритость как наждак трёт по нежной детской коже, а губы настолько сухие, что поцелуя не чувствуется: он угадывается по звуку. Голос глубокий, чёрствый, но успокаивающий. Обволакивающий. Ты слышишь этот голос и понимаешь: у тебя проблемы, но ты дома.
Глаза голубые, смотрят насквозь. Не моргает. Пытается что-то понять? Скорее объяснить.
– Возьми себя в руки. Будь мужиком.
Боже, дед.
***
– Мне дедушка приснился.
Лиза смотрит мне в глаза. На столе перед ней надрывается телефон, но она будто не замечает звука. Мы сидим на кухне.
– Он что-нибудь подсказал?
– Ага. Посоветовал мне взять себя в руки. Странно, я ведь совершенно его не помню. Только тактильно. У него почему-то была такая манера, с каждым мужчиной, в независимости от возраста, он здоровался крепким пожатием руки и поцелуем в щеку. А ещё… ещё он сказал…
Лиза замерла. Трагизм ситуации придают громко тикающие на стене часы.
– Он сказал: «Никто ничего не заслужил. В этом всем нет смысла. Живите пока живётся. Все».
Лиза молчит. Кажется, что очень долго, хотя прошло всего несколько секунд.
– Всего лишь сон? – с надеждой шепчет она
– Всего лишь сон.
***
– С каких пор ты веришь в сны?
Глеб не отвлекается от дороги. Свой Дастер он ведет дерзко, нервно, и даже нагло. Я сижу на пассажирском сидении и у меня полное ощущение, что я уменьшился в размере минимум вдвое. Вовсе не потому, что Глеб старше меня на полчаса и потому вчетверо мудрее. Мне просто не по себе.
– Не верю. Но когда я уже просыпался, он сказал: «Все без всех могут».
– Но это же я тебе говорил. Около двухсот раз.
– Справедливо.
– Ты же можешь?
Я пожимаю плечами. Но Глеб не смотрит в мою сторону:
– Ещё как можешь. Без него можешь. Без Поли можешь. Да ты даже мне не звонил неделю, и прекрасно выжил! – Глеб начинает улыбаться.
– Воистину. Даже мамы нет, а я живу. И все живут. Мама умерла, а мне… Спокойно. Мне спокойно, мне нормально. Мне кажется, это ненормально.
– Ты сам себя слышишь?
– Нет.
– Оно и заметно. Да пошел ты на хрен! – внезапно кричит Глеб то ли мне, то ли очередному водителю, недовольно сигналящему нам вслед.
Некоторое время мы едем в тишине, и Глеб включает радио. После рекламного блока начинается какая-то песня из девяностых и кажется, что мы – не взрослые мужики. Мы – угнавшие дедовскую тачку старшеклассники, удирающие от милиции, а не от своих проблем.
Мама снилась мне всего лишь один раз в жизни – в ту ночь, когда ее не стало. Один раз. Она очень торопилась, но я просил ещё немного посидеть со мной. Она говорит, мол, нет, мне пора, но все же садится рядом и говорит: «Что ты хотел сказать?» А я в затылке почесал, говорю: «Знаешь, а я ведь все сказал, правда». Она меня обняла и ушла. Просто ушла в закат. Получился максимально стереотипный и пафосный сон, такой, как показывают в фильмах. Но я навсегда его запомнил, настолько это было странно. Когда я проснулся, мне не было ни хорошо, ни плохо. Мне было никак. Вообще никак. Появилось четкое понимание, что все именно так, как и должно быть.
И это успокоило.
9. Глеб
Чем дальше, тем время летит быстрее и быстрее. Быстрее, чем десять лет назад. Быстрее, чем четыре года назад. Не бывает такого, что «скорее бы день закончился». Потому что уже следующий прошел.
Мне казалось, что жизнь у меня настолько пустая и какая-то промежуточная, что в ней нет не только смысла, но и целостности. Урывок здесь, кусочек там, а в итоге все заканчивается точно таким же вечером, как и вчерашний, на том же диване, который меня уже не раздражает, в той же квартире, которая уже не кажется такой тесной, с тем же самим собой, который, с одной стороны, такой же, как и пятнадцать лет назад, а с другой – каждый день становящийся все более и более взрослым. Или уже старым? Ничего не меняется. Все время что-то происходит. Но ничего не меняется. Столько всего происходит, что время летит все быстрее. А если сидеть на одном месте и делать одно дело, то время можно замедлить. Получается, иногда получается. Но в последнее время все реже.
Открываю Вудхауса, а мне не смешно. Включаю компьютерную игру, а там все предсказуемо. Читаю Тургенева и не просто погружаюсь в мрак России берёзовой, я и есть эта берёза, торчащая оголенными корнями наружу. И все это как-то комплексно и одновременно. А мне почему-то спокойно. Печально, но спокойно. Как будто в предчувствии, что вот-вот что-то произойдет. И я не могу понять, хочу ли я этого «произойдет».
***
Люди выходят из здания Витебского вокзала в дождливый Петербург и говорят: «Ну вот мы и дома, твою мать». Загорелые, в шортах, прибывшие, видимо, транзитом из каких-то теплых стран, выпадают в июньские +5 под ливень, который длится, кажется неделю, а на самом деле уже триста лет. Мы приехали рано утром, чтобы встретить Нину. Или Зину. Подругу Глеба со старым советским именем. Когда он назвал ее «подругой», я сразу все понял. Но когда прозвучало имя, мне представилась пятидесятилетняя грузная женщина, которая однозначно работает кассиром в отделе галантереи. Надеюсь, она не такая.
Глеб открывает бутылку с водой и указывает на меня горлышком, выплескивая каплю воды на асфальт. Я сижу на скамейке и смотрю на него снизу вверх. С этого ракурса он похож на рок-звезду, которая тычет в зал микрофон. Или на преступника, направившего на меня пистолет. От Глеба в этом человеке не осталось ничего.
– Компактная любовь у тебя, в одного человека уместилась. Романтики в тебе нет, – Глеб сплевывает на землю смачно, с душой. – Романтика – она такая. Не «любит – не любит», а «любит-любит-любит». И каждый день чтоб новая.
– Тебе так приятно чувствовать себя исключительным?
– Вот сейчас не понял. – Глеб делает шаг назад, как будто я на него замахнулся.
– Так, для заметки, это чувство наиболее полно, когда ты не чувствуешь себя исключительным за счет других. Но ты же себе такого никогда не позволял. Вот сколько себя помню, ты, позволь выразиться твоими же словами, «приголубливаешь угодных и козлишь неугодных». Прямо про себя говорил. Только угодные – это те, кто тебе может быть выгоден. И те, кто тебе в рот смотрит. Ты не думал, что ты авторитет только в своих глазах? И, опять же, авторитет в чем? В том, что знаешь о жизни больше? Потому что ты старше? Так это называется дедовщиной.
– Так я тебя старше-то всего…
– Дак я об этом речь и веду! Только ты таким всю жизнь был. Я лично не встречал в своей жизни человека, который бы за месяц менялся кардинально или за год. Может, ты встречал?
Глеб фыркнул и закатил глаза. Он собирался выйти из разговора с триумфом, но как это сделать пока не придумал.
– Есть такая фраза, – мне уже не остановиться, – «не суди по себе о других». Это чести тебе не делает. Как показывает практика, ты ужасно завистливый человек. Причем, что самое ужасное, ты подсознательно завистлив. Превосходно помню, как ты отреагировал на то, что мы с Полиной начали жить вместе. Да ты же себе места не находил. Ты перестал мне звонить и писать, когда узнал, что у меня все замечательно. А потом – пошло-поехало. Точнее, перестало-затормозило. Ты просто исчез из моей жизни, как не бывало. И тем сильнее ты чморил меня лично, чем удачнее у меня все в жизни складывалось. Апофеозом стало превосходное «ты – не человек, а дерьмо» в тот день, когда я сообщил друзьям о своей свадьбе, о дне, который приносит счастье любому человеку и является светлым, чистым и веселым праздником. Ты же свидетелем на моей свадьбе был! И от тебя единственного я узнал в тот день, что я – дерьмо. И почему? Потому что пригласил тебя с женой, а не с любовницей? Удивительно, но остальные десятки людей меня с этим событием поздравили. Все. Все поздравили! Кроме тебя.
– Вообще-то тогда я говорил о другом.
– Так ты и день мог бы выбрать другой! Или хотя бы в общую рассылку не отвечать, ссылаясь на то, что чаты спутал! Ты так настырно меня поучаешь, что я уже не понимаю, где в этом Глеб, а где цитатник из соцсетей. Ты пытаешься управлять моей жизнью, не разобравшись в своей. А может быть ты именно поэтому и начал так близко со мной общаться, только когда меня бросили?
Ты так тщательно стараешься меня воспитывать, но забываешь, что люди воспитываются и посредством того, что видят. Глеб, я в течение многих лет лицезрею тебя и твое отношение ко мне. Подумай об этом.
С этими словами я встал со скамейки, сплюнул на землю и отправился к автомобилю. И мне уже было все равно на Нин, Зин и то, что дождь только усиливался. Такси вызовет, а потом расскажет мне о том, как провел вечер.
Хотя нет, скорее всего, уже не расскажет.
10. Лето
У меня давным-давно появилась уверенность, что такой выбор, как у нас сейчас – это плохо. Слишком много. Слишком широко. Слишком.
У моего деда из развлечений был плохо работающий телевизор с двумя каналами, пачка сигарет «Космос» и газета. И все. Гулял, на деревья глазел. И был счастлив.
Друзья говорят, что я умею радоваться мелочам. А мне кажется, что я не умею радоваться ничему. Но вот упал рядом каштан на землю, я глаза поднял, а там боке между листьев летних, так красиво. И я радуюсь.
А что, собственно, еще для жизни нужно, кроме этого, сиюминутного блика? Денег хватает на то, чтобы купить еды и одежды, залить бензина в автомобиль, а иногда и друзей в гости позвать. Зачем еще что-то? Когда происходит что-нибудь из разряда по-настоящему серьезных катаклизмов, начинаешь не просто переоценивать жизнь, а переделывать ее, иногда собственноручно разрушив до основания. И снова начинаешь с нуля.
Первый шаг.
Первое слово.
Первое понимание.
Хорошо бы сразу понимать, о чем эта жизнь. Или хотя бы как она устроена. Хорошо бы сразу знать, что если ты не живешь для себя, то ни для кого другого ты жить тоже не сможешь.
Когда мы только съехались с Полей, я был по-настоящему счастлив. Никак не могу вспомнить, когда это изменилось. У меня не было ничего – ни нормальной работы, ни перспектив, ни денег. Но я сразу понял, что мне нужна только она и оперативно в ней растворился.
Тогда я и спросил у мамы: «А что делать дальше?» И она ответила: «Жить».
А потом очень быстро начались будни, и я устроился на постоянную работу. Иногда у меня не было денег. Когда у меня не было денег – я не ел. Это было тяжело, но я делал усилие и находил возможность сделать так, чтобы нам обоим на еду хватало. Если дорожала колбаса и я не мог ее себе позволить, я либо покупал другую колбасу, либо не покупал колбасу вообще. Если мне не хватало – я искал подработку. Если мне хватало – я не искал подработку.
А потом денег стало хватать. А потом их стало предостаточно. А потом ушла Полина.
Наличие успешной работы и денег на счете – не гарантия счастья. Штамп в паспорте или наличие потомства – не страховка от развода.
Ничто не гарантия ничего. Никогда.
Но, если бы сразу, с нуля знать хотя бы, что стараться нужно для себя, а не для кого бы то ни было другого, было бы гораздо проще. И это сэкономило бы мне кучу времени.
В одном я уверен точно: я не могу сказать, что, когда я не ел, я не был счастлив. Потому что я был счастлив.
От того, что я живу и могу дышать.
11. Настоящее лето
Иногда вселенские истины открываются не ко времени и совсем не к месту, будто снег в мае. И тогда, хоть и обращаешь на них внимание, но с лёгкостью забываешь, погружаясь в умозрительный поход по магазинам: от раздумий отвлекает ассортимент сыра на полках или вообще все что угодно. Но если обычно это похоже на внезапный снегопад, то утром я попал под тропический ливень в Антарктиде.
На меня навалился стыд. Полноценный такой, тяжёлый стыд за все, что я делал не так. Стыд перед всеми, с кем когда-либо пересекался. Мне стыдно перед матерью, что я так редко навещал ее и перед отцом за то, что звоню ему раз в неделю. Мне стыдно перед Полиной, что и она потратила столько лет своей жизни на меня, перед Лизой за то, что давал ей ложную надежду. Перед Глебом за то, что иногда был с ним нечестен, перед Владом за то, что пользовался его слабостью, перед нищим у церкви, от которого отвёл взгляд вчера, перед соседом Пашей за то, что не предложил ему помощь, перед водителем маршрутки за то, что испугал его своими угрозами, перед Аней за то, что тратил ее время на свои надуманные проблемы, а ведь она бы могла помочь тому, кто реально нуждался в квалифицированной помощи, а не просто ныл о неразделенной любви. Но главное – мне абсолютно не стыдно перед самим собой. Потому что каждая совершенная ошибка, каждая бессонная ночь и каждый проступок – они все мои.
Меня осенило.
Каждый шаг, сделанный в ненужном направлении, каждый человек, который встретился на пути, каждый день, который, как казалось, прошел зря: это все было неизбежно и в своей неповторимой и отвратительной манере прекрасно. Каждая ошибка и каждое препятствие, все то, что заставляло страдать и не спать ночами – всего лишь чудо. Чудо, которое медленно и планомерно намекало на очевидное: я на верном пути.
Первый раз я записался на прием к Ане еще до семейной консультации. Тогда я заставил себя думать, что грущу из-за матери. Но на самом деле я переживал о Полине. Знакомство с Глебом произошло именно тогда, когда я дал себе обещание не заводить новых товарищей. И оно было к месту. Все самые, как казалось, странные и противоречивые решения были единственно верными. И сейчас, только сейчас я понял одну простую вещь. Со мной произошло то, чего не было никогда в жизни. Я одинок. Я один на один сам с собой. Я взрослый, полноценный, самостоятельный человек. И это прекрасно.
– Я один! – крикнул я, не вставая с кровати.
И мне никто не ответил.
Сейчас, когда со мной происходит то, чего я больше всего боялся, я спокоен. То, чего учили избегать всю жизнь, то, что раньше сводило с ума, – прекрасно. Я один. И я никого не ищу. Мне не нужен никто. Потому что у меня есть я. Простота этой мысли заставила меня громко рассмеяться. Я исключительно счастлив.
Под кроватью привычной мелодией звонит телефон. Глеб. Точно Глеб. Надо срочно ему рассказать о своих ощущениях. Он наверняка порадуется за меня или хотя бы одобрительно усмехнется.
«Звонит РУСЛАН».
Ничего себе.
Я снимаю трубку и слышу его голос:
– Привет. Приезжай ко мне сегодня вечером. Я хочу тебя кое с кем познакомить.
«Сегодня вечером». Только не это.
– А можно не сегодня вечером, а завтра утром?
– Нет. Сегодня вечером приедут все. Все-все. Вообще все. Все друзья.
«Друзьями» Руслан мастерски называет всех тех, кого ненавидит и при этом продолжает собирать в стенах своего дома по поводу и без. Обычно это выглядит как малобюджетное кино об одноклассниках-неудачниках. Взрослые мужики от тридцати до сорока лет, рассказывают друг другу, что сделали дома бассейн. А другие мужики показывают, как они этому завидуют. При этом те, у кого нет бассейна, хотят в бассейн. А те, у кого есть бассейн, не хотят своих жен. И все в одной точке извергают яды, пытаясь выгородить свою никчемность и мешают мне смотреть футбол.
– Ты хоть не забыл, что сегодня вечером игра?! – говорю я. Это прозвучало немного более агрессивно, чем должно бы.
– И правда. Ну тогда завтра. Завтра утром. Только прямо утром!
***
Как интересно все меняется в голове со временем. Раньше вдохновляли герои. Теперь – те, кто выполняет свою работу. А дальше что? Восторг будет вызывать тот, кто встаёт из постели по утрам?
Пожалуй, так рано мы еще никогда не встречались. На циферблате семь часов утра и Руслан уже ждет меня около своего дома. Впервые в жизни вижу его настолько возбуждённым и довольным собой.
– Помнишь, я говорил тебе, что однажды изменю твою жизнь? – не здороваясь заявляет он.
– Конечно, – не моргнув глазом я вру ему в ответ. Конечно. Конечно, я не помню, когда ты это говорил. Более того, я вообще не понимаю, о чем речь. Я даже пока не решил, хочу ли я это понимать. Я слишком счастлив в своем одиночестве. К тому же, ты не звонил уже месяц, а я ужасно хочу спать.
– Хорошо. Чего бы ты хотел больше всего на свете?
– Вздремнуть недельку, – отшучиваюсь я. А ещё я хотел бы, чтобы от меня все отстали.
– Не сегодня. Есть у меня одна знакомая, которую ты сможешь к себе пригласить. Помнишь наш уговор? Пришла пора платить по счетам тем более, что с Лизой так ничего и не получилось. Точнее, слишком получилось.
– Рус, вот честно, сейчас вообще не до этого. Я только-только начал сам себя слышать. Как будто я сидел внутри, орал, орал, а снаружи не было ни звука. И вот, вроде бы начал докрикиваться. Руслан, мне ничего не нужно. Мне вообще ничего не нужно. И никто не нужен. Мне только я один нужен и все. Да, у меня есть где жить, есть что есть. Но мне не нужно. Вообще ничего не нужно. Вещей не нужно, эмоций не нужно. У меня и так все есть. Мне хватает. Я по средствам живу, даже по эмоциональным, и лишнего тратить не намерен. Я всего за один год прошел через все дерьмо жизни. И, наверное, только поэтому начинаю осознавать: то, что я утром сегодня проснулся – чудо. То, что я сейчас дышу и говорю с тобой – чудо. Руслан, мне не надо больше ничего. У меня все есть. У меня есть я!
Руслан улыбается:
– Я же тебе говорил: цепляйся за себя. Есть за что цепляться. Как только станешь думать о себе, о настоящем, ждать, надеяться, искать перестанешь, придет такая белая полоса, что никому и не снилось. Помни: все самое хорошее происходит тогда, когда ты ничего не ждешь.
***
Зачем?
Почему именно сейчас?
Я ведь только-только начал приходить в себя. Какое знакомое чувство, опять это знакомое чувство.
Я встретил?
Иногда такое бывает, что смотришь на фотографию – и все, обратного пути нет. А бывает, что проживёшь жизнь, а рядом, как выясняется, чужой человек.
Меня окружает много людей. Очень много людей. Я бы даже сказал, меня окружают сотни людей, с которыми я соприкасаюсь и участвую в процессе обмена информацией. Ежедневно.
Как показывает опыт, те из них, кто намерено искал, находил многое, если не все. Досуг, секс, интересы, подобие отношений, проблемы, головную боль, опять секс, опять проблемы. Но не отношения.
За всю свою жизнь я узнал одного человека, который нашел свою любовь, ища. Но он подошел к этому процессу с холодной головой: вбил четкие требования на сайте знакомств, нашел двух девушек и с одной из них встретился через полчаса.
Они вместе уже четыре года, женаты, у них два ребенка: Жанна Руслановна и Олеся Руслановна.
Но тут вот какая история: ведь встретились два человека, доведенные до отчаяния. Обоим по тридцать. Оба одиноки. Оба зарегистрировались на сайте знакомств для поиска спутника жизни. Обоим уже по тридцать! И оба с таким багажом и с такими требованиями, что то, как они встретились – настоящее чудо!
Хотя то, что они живут вместе четыре года и понарожали детей, тоже ни о чем не говорит. Вот когда состарятся вместе – тогда и буду делать выводы. Может через неделю разойдутся.
Для меня всегда оставался идеалом лишь один тип отношений – от начала и до конца. Чтоб никогда никого больше. Встретиться, погулять, поцеловаться, пожениться, родить детей, помереть. Чтобы до гроба. Чтобы без исключений.
Но я идеалист. И у меня так не получится. Так, как хотел, уже не получилось. Хотя и таких примеров у меня в жизни хватает, если уж совсем честно. Все остальное – чушь и бред.
Особенно «искать» себе пару.
Так и вижу мальчика, которому его девочка говорит: «Слушай, знаешь, я так искала тебя, так искала… одного нашла, – не подошел. Вторую свою половинку мерила-мерила, – не мое. И так восемнадцать человек перебрала за год. А вот тебя я нашла. И сразу поняла – моё!»
Так а что делать-то? Выходит, не надо бояться потерять то, чего нет? Выходит, не ждать, не хотеть и не искать – единственная возможность встретить и отыскать?
Видимо.
Я встретил.