Тумбочка подползала все ближе. Я придвинул ее почти впритык к койке, позволил себе несколько секунд отдыха, чтобы снять напряжение в руке и, чего доброго, не промахнуться в самый критический момент.
Я не промахнулся, когда снова перевернулся на левый бок и запустил руку в тумбочку. Телефон словно сам лег мне в руку. Не спеша сняв его с внутренней полочки, я развернулся всем корпусом, снова лег на спину. Аппаратик по-прежнему был у меня в руке. Разглядывать мне его было особо некогда, лучше попробовать включить – а то дисплей никак не реагировал на нажатия кнопок. Телефон мигнул, система начала неторопливо загружаться… Быстрее, быстрее давай… Сердце отчаянно колотилось, словно бы я только что увидел волнующий воображение сон… Не вошел бы кто в ненужное время… Вот! Экранчик осветился зеленоватым светом, и…
Осталось только выругаться вслух: телефон предложил вставить сим-карту. Была, конечно, слабая надежда на то, что это просто «глюк» аппарата – ну там контакты «симки» окислились, или еще что-то подобное стряслось… Одной рукой я сдвинул крышку с корпуса, вытряхнул плитку аккумулятора… Н-да. Факир был пьян и фокус не удался. Сим-карты в телефоне не было, и надежда позвонить хоть кому-нибудь испарилась окончательно. Собирать телефон уже было необязательно, но я все же втолкнул аккумулятор обратно, защелкнул его крышкой и бросил на верх тумбочки. Смысла делать секрет из своей неудачной акции я не видел никакого. Ни отодвинуть назад тумбочку, ни запихнуть руку обратно в ременную петлю я не видел ни малейшего… Да и не хотелось уже делать вообще что-либо.
Часов в восемь или десять, уж точнее не скажу, Эльвира притащилась снова. С серьезным до идиотизма выражением на лице она достала распечатки и принялась зачитывать мне вслух какую-то галиматью. Я предполагал, что она, к примеру, включит мне для просмотра какую-нибудь сколоченную видеопрограмму из психовирусов (плазменный экран, кстати, находился на стене как раз в очень удобном для просмотра с койки месте), но этого не случилось. Психовирусами была насыщена ее речь, по типичному сценарию: две короткие истории плюс перечень слоганов, требующих от меня внимания.
Поначалу я пытался игнорировать ее выступление. Потом начал перебивать. Потом попробовал вопить. Но вопить уже было почти невозможно – дьявольское снадобье продолжало действовать, и поэтому я сам не понял, как включился в диалог.
Минут через десять я понял, что со мной опять происходит что-то не то, и изо всех сил попытался убедить Эльвиру прекратить полоскать мне мозги. Ужасная женщина неожиданно прекратила свои инвокации, и выкатилась прочь. Я отрубился почти моментально.
Спал я не пойми как. Вроде бы усталось давала о себе знать, но мозг был изрядно возбужденным, и играл удивительными образами. Странные пульсирующие сферы, которые то раздувались, то съеживались до отрицательных размеров, напоминали слонов на паучьих лапах, которых так любил изображать на своих полотнах Сальвадор Дали. Впадинки и изгибы тела Кэсси, такие соблазнительные и возбуждающие, из головы почти не уходили. Да и сама Кэсси что-то мне пыталась втолковать, с тревогой и беспокойством.
Наутро я потребовал опять, чтобы меня отпустили, так как я чувствовал, что еще немного – и Кэсси уедет, забыв про меня. Потом потребовал завтрак, с удивлением вспомнив, что вчера как-то обошелся без обеда и ужина. После завтрака, которым меня угостили не буду уточнять как, Эльвира снова взялась за мое «лечение».
Ее реплики, которым я так или иначе был вынужден воспринимать, меня бесили. Поэтому я не мог не включиться в разговор. Я уже не бросался какашками – мне было интереснее включить интеллект, если у меня таковой еще остался, и попытаться «забить» им эту ехидную стерву, которая – надо признать – была не такой уж курицей. К обеду мы уже принялись почти нормально пикироваться, потом меня снова накормили и оставили отдыхать. Никакого телевидения, и других «внешних раздражителей» мне предоставлено не было – плазменный экран оставался темным – и на том спасибо, что называется… Вечерняя беседа с Эльвирой неожиданно обернулась мирной дискуссией, но тут на меня вдруг нахлынуло. Представьте себе, уважаемый мужчина, что вы хотите женщину. Да не просто так хотите, а хотите сильно. Теперь увеличьте это желание раз этак в десять, потом осознайте, что вы крепко привязаны к кровати, и вам никто не собирается оказывать соответствующее удовлетворение. В общем, дискуссия получилась «смазанной». Эльвира, видя мое неадекватное состояние, неожиданно начала всячески поносить Кэсси и опять заявлять, что все, что со мной было – это искусственно вызванные желания и чувства, и что никаких взаимных чувств у американской украинки к Андрею Маскаеву нет и быть не может. Я принялся с этим спорить. Я назвал Эльвиру идиоткой и еще покруче. Она сказала «ну ладно», и, вытащив откуда-то небольшую пачку фотографий, сунула их мне: «смотри и любуйся!»
Я, если честно, обалдел. На фото была изображена Кэсси вместе с Виктором. Как бы ничего особенного, но, знаете, когда в обстановке ресторана твоя любимая женщина сидит рядом с другим мужчиной (при этом излишне близко) и сладко ему улыбается, в этом нет ничего и доброго… Эльвира, убедившись, что я хорошо рассмотрел изображение, сменила карточку – руки-то у меня по-прежнему были несвободны… На другом фото Кэсси и Виктор танцевали. Этот козел облапил женщину так, что ему ну просто необходимо было дать в морду – вот черт, я ведь еще при первом же знакомстве как почувствовал, что наедине с этим самцом женщину ну никак нельзя оставлять! Ох, добраться бы до него… Следующее фото – парочка забирается в такси. Сукин кот уже положил свою кривую лапу Кэсси значительно ниже талии… А она-то чему улыбается?!.. Очередной отпечаток – ну это уже слишком… Мне хотелось отвернуться, закрыть глаза, чтобы не видеть этой мерзости… Целуются… Еще снимки, сделанные то ли через промежуток между неплотно сдвинутыми занавесками, то ли еще сквозь какую-то щель. Опять целуются. Виктор уже с голым торсом, Кэсси в лифчике. Ну, и напоследок – кода: четыре ступни, торчащие рядком вроде бы из-под одеяла. Неважно, из-под чего, важно, что в тесном контакте.
Я чуть с ума не сошел от ревности. Это я-то, который полагал, что подобное чувство мне незнакомо?.. Я помнил, как на заре нашего знакомства с Татьяной мы, оба уже вкусившие запретных плодов не один килограмм, пообещали в случае длительных отлучек давать друг другу относительную свободу… и я серьезно подозревал (ну, может не на все сто, конечно), что Танька этим обещанием пользовалась. Я, впрочем, поступал точно так же. И уж тут-то я был уверен на сто процентов. Хотя со временем все эти шалости и начали сходить на нет, но раньше они и воспринимались как-то совсем иначе.
– Думаешь, это фейк? – спросила Эльвира. – Нет, это чистая работа детективного бюро «Аскольд». Ты про них, кажется, знаешь.
Я про них действительно знал, более того – как-то раз мы с Таней даже вынуждены были обратиться к ним за помощью… Кстати, как она? И где сейчас она?
– Вот еще, – продолжила Эльвира и вытащила еще две фотографии, вернее, распечатки. – Это даже в интернете можно найти – в архиве новостей девяностых годов. Про Киев я не просто так ведь сказала.
На фотографиях была изображена группа красивых девушек в очень коротких юбочках и явно злоупотребляющих косметикой. На первом снимке группа товарищей в серой форме, немного отличающейся от российской, грузила этих девушек в «уазик» с надписью «мiлiцiя». На другом – выгружала. Поверх фото был набран заголовок, в котором говорилось что-то о «крышевании» внутренними органами Киева «ночных бабочек». Кэсси я сразу узнал. Тут она выглядела ненамного моложе, чем сейчас, да еще грива была более пышная, нежели сегодня, и цвет имела ярче нынешнего – почти морковный.
– Ну что, Андрей, есть еще сомнения? Кэсси, кстати, в городе. Никуда она пока не уехала. Может быть, и правда, тебя ждет. А может, и нет… Ну, подумай.
– Иди отсюда, – сказал я устало.
…Ночью Кэсси снова пришла ко мне. Я видел ее словно в синеватом тумане, она была напористой и холодной. Мне вдруг захотелось от нее избавиться, но она, словно суккуб, отпускать была меня не намерена. Со мной, кажется, случилось, как с подростком, которому снится подобное; под конец лицо Кэсси исказилось, превратившись в гримасу монстра, она издала звук, похожий на карканье, взмахнула черными крыльями и улетела. Я проснулся с бешено скачущим сердцем и ощущением, близким, наверное, к ужасу лунатика, пришедшего в себя ночью на кладбище.
На следующий день меня отвязали от кровати. Я больше не хотел убегать. По крайней мере, уже отдавал себе отчет, что это будет не очень умно. Кроме того, я с жуткой неловкостью думал о том, каким чмом выставился перед Таней. Я знал, что рано или поздно мне придется хоть что-то сказать по всему этому делу, но я даже и не представлял, что говорить. Слово «стыдно» тут было неуместно. «Противно» – тоже. Хотелось то ли застрелиться, то ли просочиться в канализацию на десяток лье.
Подобное состояние было осложнено еще и тем, что куда-то ушло мое чувство к Кэсси, оставив тягостное ощущение потери и пустоты. Может быть, эту странную и на удивление сильную влюбленность и на самом деле мне внушили принудительно, но не менее принудительно из меня ее и вытащили, а подобное вмешательство в психику вряд ли проходит безболезненно.
Эльвирины душеспасительные речи меня вдохновляли плохо. На мое счастье, она не требовала отвечать. Более того, я уже не лежал привязанным как дурак в дурке, а просто валялся поверх покрывала, словно на сеансе психотерапевта. Вероятно, это «лечение» и было чем-то подобным. Я с трудом мог поверить, что еще совсем недавно страдал и ужасался от невозможности увидеть Кэсси. Теперь я испытывал похожие чувства. Но по другой причине.
– Эля, – перебил я Мельникову на полуфразе. – Где Таня?
– Ты думаешь, она после всего захочет иметь с тобой дело? После того, как ты ее отдал бандюкам? Ты же просто предал ее, Андрюха… Под действием наркотиков и психосуггестивных техник, но все же предал. Женщины этого не прощают, Андрей.
Ее слова падали мне на сердце будто капли расплавленного металла. Я понимал, что дело обстоит именно так… Что же за чертовщина действительно произошла? Как я мог так поддаться? Как они сумели все это со мной сделать?
Я произнес это вслух.
– Вот ты и столкнулся с тайным обществом или настоящей сектой, – сказала Эльвира. – То, что практикуют евангелисты из ДК Островского – это так, белый пояс, первый дан. Любительщина. Прикладная психология для «эйчарок» с дипломом «педушника». А вот американцы, «растворись и застынь» – асы в своем деле. Профессионалы. Кстати, думаешь, Кэсси в полной мере принадлежит себе? Вовсе нет. Да и другие, по-своему, тоже. Просто часть адептов, с более гибкой психикой, чем у тебя, рано или поздно пробиваются чуть выше по иерархической лестнице, но за свои идеалы они и убить могут. Основная же часть так и остается «расходным материалом»… Но ты не расстраивайся, все будет хорошо. Раз ты не такой гибкий, то и обратно тебя вытащить значительно проще, чем убежденного апологета-карьериста…
– Откуда ты знаешь про «растворись и застынь»? – спросил я.
– От Павла, – немедленно ответила Эльвира. – Он много их секретов знал… Многое держал в своих компьютерах… Один сейчас в прокуратуре, другой… Так ты уверен, что не нашел планшет?
– Отдал я его американцам, – сознался я. – Теперь уже другие участки мозга принялись тревожно вопить, но за их подавлением дело не стало. Мне казалось, что я правильно поступаю… Или все-таки нет?..
– Что ты им еще рассказал?
Я помолчал. Подумал.
– Слушай, мне надо увидеть Татьяну, – сказал я. – Очень надо.
Эльвира посмотрела на меня.
– Знаешь, а ведь ты сильнее, чем я ожидала, – вдруг сказала она с легкой улыбкой. – Я думала, мне придется с тобой дней пять заниматься.
Женщины знают, что и как надо говорить нам, чтобы сделать приятно. Но я ведь тоже многое повидал, и на грубую лесть не «ведусь».
– Слушай, ты где этому научилась? – спросил я.
И застал, кажется, врасплох.
– Ты же знаешь, – произнесла она после двухсекундного раздумья, – что такие вопросы не нужно задавать женщинам.
И выкатилась из палаты.
…Третья ночь прошла для меня без сновидений. Спал я крепко и странно спокойно. Наверное, мне чего-то подбросили в чай или во что я там ел-пил… Надо сказать, что кормили меня тут отнюдь не по-больничному. Я даже боялся прикинуть, в какую сумму выльется (или уже вылилось) мое содержание в этом стационаре. Теперь я не сомневался, что Эльвира, кроме своих соляриев действительно имеет неплохую долю в других бизнесах, возможно, что и этот медицинский центр принадлежит ей, хотя бы и частично. А это значит, что возможностей и связей у нее немало. Вот же Геннадий балбес, что упустил такую женщину… Даже если принять во внимание ее несомненную стервозность (а без стервозности и женщина-то не совсем женщина, если подумать), и то ведь ясно, что на дороге такие не валяются. И возле дороги тоже. Да и вообще, искать будешь – и то не найдешь… Да, тут действительно мамочка постаралась – сколько угодно знаю таких случаев, когда родители (мамы в основном) никак не хотят дать возможность детям (сыновьям в основном) становиться взрослыми… Валентину вон тоже взять. В возрасте нашего с ней пацана я уже мог ночевать вне дома, а его, похоже, будут лет до тридцати за ручку по жизни водить…
По утрам часто в голову лезут невеселые мысли. Особенно если заняться нечем. Но я надеялся, что в это утро мне все-таки будет чем заняться.
С некоторым удивлением я обнаружил, что дверь в палату незаперта. Я выбрался в коридор, проверил все двери поблизости; «буйная» и номер два были закрыты, в остальных лежали явно клиенты-пациенты. Одна из дверей по другую сторону лестничного марша открылась, и оттуда показался доктор Дамир Дзадоев.
– А, господин Маскаев, – произнес он. – Спуститесь вниз, обратитесь на ресепшен, вам отдадут вашу одежду и вещи.
Так просто?
– А где Эльвира? – спросил я.
– Идите вниз, – последовал совет.
Я внял. Аня-регистраторша, вся из себя как обычно угловатая и неловкая при виде меня (вот тоже странно – почему?), дала мне ключ от кладовой и показала, где, собственно, это помещение находится. Я переоделся, потом снова подошел к Ане и получил документы, ключи, бумажник и телефон.
– Мне бы Эльвиру увидеть, – сказал я.
– Вам лучше уехать, – опустив глаза, сказала девушка. – Ваша машина на парковке.
Все было действительно просто. Я вышел на улицу, вдохнул воздух свободы и загрузился в машину. Повернул ключ зажигания – двигатель с готовностью заработал.
Включил телефон. Звонков, конечно, оказалась чертова уйма. Больше половины незнакомых – страшно подумать, сколько клиентов я потерял. Шесть раз звонила Кэсси, дважды – Виктор, и один вызов был от Бэрримора. Звонил дядя Гриша и следователь из прокуратуры. Было несколько СМС, некоторые я удалил, почти не читая (от Кэсси, в частности).
От Татьяны не было ничего. Возможно, поэтому я и не поехал сразу домой. Если честно, домой было страшно ехать. Я двинул за город, в Шатуниху, убеждая себя, что хочу только издалека взглянуть на дачу. Думаю, Эльвира вряд ли была довольна моим поступком, но Эльвира для меня все-таки значила не так уж и много. Хотя, конечно, что касается ее «терапии»… Вообще, а зачем и для чего она так серьезно возилась со мной? Или ради кого? Ради Татьяны? Что-то уж очень сомнительно. Может быть, ей нужен именно я? И именно в состоянии «неохмуренности»? А может быть, это я тогда, с Кэсси, был нормальным, а вот сейчас после занятий с Эльвирой наоборот, мозги вывернулись? Кто теперь скажет точно?
Я несколько раз останавливался и убеждал себя, что ехать сейчас на дачу – верх глупости. Я отдавал себе отчет, что встреться сейчас с Кэсси – и все результаты «терапии» могут полететь к черту. Впрочем, уверенности особой у меня в этом не было… Но все равно продолжал двигаться в сторону Шатунихи. Машин в городе по случаю выходного дня было не так уж много, я быстро миновал городскую черту, и через несколько минут съехал с шоссе и направился к дачам.
Свой дом я все же проехал без остановки. Ворота, как я успел заметить, были заперты, металлическая табличка висела на прежнем месте… Затормозил у магазинчика имени Георгия Чингизовича Семужного. Зайти, хоть клинышек пиццы перехватить, а то с утра ведь уехал из клиники, так и не позавтракав…
В магазине, кроме все той же несимпатичной продавщицы находилась еще одна дама – наша пожилая соседка Лидия Степановна. Я не успел даже подумать о том, как бы мне поскорее убраться, как она увидела меня и, всплеснув руками от возбуждения, заговорила:
– Ой! Андрей, мы же только сейчас вас вспоминали! Ваши жильцы вчера уехали.
– Уехали? – тупо переспросил я.
– Да!.. Ой, Галина, ну я пойду, наверное, надо отдать кое-какие вещи…
Словом, от общения с Лидией Степановной отделаться не получилось. Я усадил ее на пассажирское место, сам повел машину в сторону наших дач. По пути выяснил, что арендаторы вчера собрали свои манатки, отдали Лидии Степановне какие-то пакеты и ключи от дома. Дозвониться до меня они вроде бы как не сумели.
– Да, с телефоном у меня были проблемы, – отговорился я как мог.
Мы прошли на участок соседки. У нее дача была как дача – ровненькие грядки со зреющей земляникой, кудрявый цветник, аккуратный малинник вдоль забора. Домик только подкачал – обветшал, почернел от времени.
Я забрал необходимые вещи, сердечно поблагодарил и закинул плотный пакет из темного полиэтилена в машину. Потом рискнул пройти на дачу.
Ну что ж, мой участок выглядел совсем иначе. После всех раскопок тут практически ничего не росло, за исключением нескольких яблоневых кустов перед домом. Земля была хорошо утоптана и укатана – все-таки сюда то и дело заезжали автомобили и ездили чуть ли не по всей территории участка. Зато дом облагородили… Правда, внутри уже почти ничто не напоминало о его странных обитателях и происходивших там таинствах: черные завесы были сняты со стен, свернуты в рулоны и уложены вдоль стен; ритуальных свеч и колдовских книг как не бывало… Осталась только кофемашина, да странный красный светильник так и висел над диваном. Бутылки с виски и вином арендаторы тоже прихватили, покидая дачу…
В маленьком конверте без надписи, который я сразу почти открыл, лежал сложенный вчетверо экземпляр договора, который Кэсси вернула мне. Итак, деловые отношения между нами завершились. Я запер дом, задвинул засовы на опустевшем гараже и воротах изнутри, закрыл и калитку. Хотел снять табличку, но она была приделана на совесть. Ладно, потом сниму…
Чей-то салатный «логан» вдруг лихо притормозил у ворот – этой машины я тут прежде не видел. Водитель обратился ко мне, читая какую-то бумагу:
– Господин Ричард Бэрримор здесь проживает?
Водителем был совсем молодой мальчишка. От фамилии «Бэрримор» он испытывал неиллюзорный восторг.
– It's me, – решил я созорничать.
Юный курьер, видимо, не очень мне поверил, но я показал ему договор, составленный на двух языках, и на ломаном русском языке попросил пройти в дом, где будет ясно, что Бэрримор – это я.
Врать, видимо, я не разучился. Поставив закорючку, я получил пакет в толстом конверте, предназначавшийся не мне. Что-то словно извне пыталось мне внушить, что негоже так поступать члену Общества, но «логан» уже уехал, и догонять его мне совсем было неохота.
Сев в свою машину, я заглянул в толстый пакет, который мне передала Лидия Степановна.
Там была книга в знакомом переплете. Ее завернули в другой пакет и снабдили запиской, напечатанной на принтере: «Брат Андрей, эта книга должна стать твоим постоянным спутником. Нам пора уехать, но мы ждем тебя, звони обязательно. Обрати внимание на человека, который скажет тебе «ВИЖУ ЗАРЮ ВОСТОКА НА ЧИСТОМ НЕБЕ» Ты ему ответишь «ЭТО ПРИЗНАК ВЕЛИКИХ ПЕРЕМЕН» и будь готов выполнить его поручения». Н-да… Еще я быстро убедился, что мне передали совсем другую книгу, не ту, что я видел тогда в каминной. Она тоже имела знакомый девиз, но страницы были на русском языке. Главы о сексуально-астрологической обработке неофитов в этом издании не оказалось, да и листов явно было поменьше. Ну и ладно…
Еще один пакет, полученный от курьера, я тоже собрался было открыть, но
меня остановил звонок с мелодией песни под названием «Hold me for a while» – темы чудовищно слащавой, как мне сейчас казалось, не то что несколькими днями раньше… Кэсси. Я был не в состоянии с ней говорить. Кроме того, я действительно боялся, что «сорвусь» и побегу за ней, куда бы она ни направилась… Пришлось убрать номер мисс Роузволл в черный список. Телефоны прочих членов Общества я занес туда же. То и дело кусала не очень хорошая мысль – а как теперь, собственно, быть с членством в этой «ложе» и с данной клятвой? Да и вообще – что говорить, если они вдруг придут сами и потребуют ответа? Я решил, что подумаю об этом в другой раз, к тому же мне и без Общества предстояло нелегкое объяснение.
… Дверь открылась, и мне сказали: «ну, входи, раз пришел». Я вошел внутрь и удостоился хлесткой и весьма чувствительной пощечины. Это меня не удивило. Было бы странно, не окажи мне Татьяна подобный знак внимания. Для симметрии она залепила мне с другой руки. Впрочем, я понимал, что мне и этого мало будет.
– Ну все, Маскаев! – сказала Таня. – Теперь я от тебя точно уйду! Меня уже в третий раз за время нашего совместного проживания хотели изнасиловать или убить из-за твоих фокусов. Меня даже били… Это очень противно и очень страшно. У меня опять бессонница. На-до-е-ло! Зачем мне жить с такой свиньей, как ты?!
Вопрос был более чем риторический. Я оставил его без ответа.
– Проходи пока. Потом будем решать, как жить дальше.
Разумеется, без разбора полетов не обойдется. Я в этом не сомневался. Вполне возможно, он состоялся бы сразу после того, как я вернулся с балконного перекура, но в дверь кто-то позвонил, и при этом достаточно настойчиво – тремя переливами подряд. Мы с Татьяной переглянулись.
– Открывай, чего уж там… – сказала она.
Я отпер дверь. На пороге стоял высокий мужчина лет сорока пяти с длинным носом и редкой курчавой шевелюрой, весь одетый в черное. Незнакомый.
– Здравствуйте, уважаемая Татьяна, – вежливо поздоровался он. – Уважаемый Андрей Николаевич, здравствуйте.
– Здрасьте, – растерявшись, словно девчонка, сказала Таня.
– Добрый день, – сказал я. – Вы кто?
– Я пытался вам звонить, но почему-то телефон был все время выключен, – вместо ответа на прямо поставленный вопрос сказал незнакомец. Но после этого все же представился: – Меня зовут Монин Аркадий Федорович. Я – председатель епархиальной комиссии евангелической церкви Нового Завета. Могу я с вами поговорить?