Восемь виноградных косточек

Глава 24

22 августа 2013 г.

Погода начала портиться ночью в субботу, словно подыгрывая очередному провалу. Поднялся ветер, запахло озоном, над озером полыхали молнии. Громыхало всю ночь, и в девять сорок утра воскресенья, когда Аарон спустился в прихожую, небеса разверзлись.

Такси оказалось новеньким Мерседесом Е200. Салон, пропитанный запахом кожи и арбузного освежителя воздуха, со всей готовностью принял его в теплые мягкие объятия. Аарон поспешно вытер с лица капли воды и сказал:

– Шоссе независимости, дом пятнадцать дробь два.

– Ага, знаю, – ответил таксист. – Северо-восточный причал.

Дождь превратился в сплошную стену воды. Ветер хлестал мокрыми волнами, рвал одежду на редких прохожих, гнул деревья. Редкие зонты не превратились под шквалом воды в черные гигантские петуньи.

Мрачная картина за окном такси стала хорошим поводом погрузиться в себя.

Как и вчера, Андервуд – вероятно, в отместку за вчерашнее унижение на пляже, как будто сцены в отеле ему было недостаточно – не оставил Марку Лаврову иного выбора, как подняться на второй этаж и передать телефон в руки Аарону. Однако профессор был теперь в курсе дел. Он понимающе вздернул брови и легонько, в знак поддержки, тронул Аарона за локоть.

– Опять этот тип, – прошептал он и осторожно прикрыл за собой дверь.

Андервуд говорил спокойным уставшим голосом, как после долгого и напряженного трудового дня.

Догадаться было несложно – начальник Нуабельской полиции провел бессонную ночь, вероятней всего, полную тяжких раздумий и трудных, но необходимых решений. Эго и совесть пришли к согласию. Их общая подруга – репутация, поставленная на кон, получила в итоге шанс сохранить свое красивое безупречное лицо.

– Вы еще живы? – спросил он непринужденно, как обычно справляются о делах. – Я тут подумал… Может быть, вы тот, у кого получится докопаться до правды. Хотя мне если честно, будет жаль, если с вами случится неприятность.

Аарон слушал, затаив дыхание, как собеседник на том конце в раздумьях громко шмыгает носом и как в горле у него булькает, словно он где-то успел простудиться.

– Что вы хотите?

– Я? – Андервуд усмехнулся. – В пятницу я планировал провести выходные с семьей, пожарить мяска на гриле, съездить в «Паноптикум» и сделать много приятных покупок. И я все еще надеялся на такой исход вчера вечером…

Андервуд замолчал, ожидая вопроса. Идиотская манера, говоря по правде, излюбленный способ манипуляторов.

– Ну и? – спросил Аарон.

– Ну и… – передразнил его Андервуд. – Это дело со скелетом, оно как камень на шее. Может быть, вас судьба послала закрыть вопрос раз и навсегда. Хотите знать, как все было, в подробностях? Окей. Только сразу предупреждаю, подобную ахинею – а именно так выглядит история – придется от греха подальше оставить у себя в голове. Если, конечно…

…все обойдется.

Глядя из окна такси на залитые дождем улицы, Аарон все никак не мог отделаться от этой последней фразы, которую Андервуд проговорил полушутя, как будто речь шла не о жизни и смерти (он совершенно в этом не сомневался), а о счете в товарищеском хоккейном матче.

Все эти постоянные намеки на какую-то призрачную и необъяснимую опасность напомнили ему о давнем – на третьем курсе университета – разговоре с Деннисом Борком, тем самым будущим мозгоправом, капитаном университетской футбольной команды. Аарон собирал материал для эссе об экстрасенсах.

Согласно исследованиям, пророчества сбываются благодаря эффекту Пигмалиона – вызвав доверие у клиента описанием прошлых событий жизни, можно, в сущности, запрограммировать его на что угодно. Человек сам вовлекает себя в обстоятельства, приводящие к обозначенному результату. Избежать судьбы без посторонней помощи очень непросто. Тот, кому предсказали гибель от воды, гарантированно – к бабке не ходи – отойдет в мир иной, сидя в запертой комнате с мягкими стенами. Или почки откажут, или захлебнется слюной во сне.

Слишком часто и подозрительно настойчиво Эмос Андервуд предупреждал о печальном исходе в наказание за слишком сильное любопытство. То ли он сам в это верил, то ли череда трагических совпадений укоренила веру в проклятие или заговор мести.

В одиннадцать сорок пять такси промчалось по Шоссе Независимости вдоль озера Боттенланг и свернуло на очень большую, но почти полностью занятую машинами стоянку перед торговым центром «Северо-Восточный причал». Дождь едва накрапывал; серое бесконечное одеяло облаков неподвижно висело над землей, заливая пространство тяжелым ртутным светом. Обходя мелкие, дрожащие на ветру серебристые лужицы, Аарон направился к главному входу.

Главный вход в торговый центр если не поражал воображение, то во всяком случае восхищал богатством творческого замысла архитектора. Чего стоил один только фасад, представлявший собой огромную, в полтора десятка этажей вогнутую линзу из серого камня. Колоссальные античные скульптуры между колонн, подпиравших стеклянный навес, смотрели вниз, на бурлящую массу людей со снисходительными улыбками.

На второй этаж Аарон поднялся на лифте. Свернул направо к ресторану «Вапиано». Получил карточку на входе, прошел внутрь и скользящим взглядом побежал по бесчисленным лицам людей.

Андервуд заметил его первым и помахал рукой. Он сидел за длинным столом по соседству с семьей из пяти человек. За стеклянной стеной вид на сосновые заросли. Ресторан Аарону нравился: просторно, высокие потолки, много света, на столах деревянные горшки с цветами и кофейный аромат из бара.

Да, место хорошее, но для зловещих скандальных историй весьма неподходящее. Единственный плюс – безопасно. Возможно, странный выбор полицейского босса объяснялся страхом возмездия за откровенный рассказ.

Так или нет, Андервуд обязан дать вразумительный ответ.

Ивонн жива – Ивонн мертва.

Нерешенная задача сверлила мозг.

Аарон двинулся вперед, сквозь толпу людей.

Его не покидала мысль, что он снова теряет время.

Глава 25

К счастью, перчатки Эмоса Андервуда – из тонкой перфорированной кожи – исключали рукопожатие.

В остальном начальник полиции выглядел как полагается человеку статуса. Золотая эмблема яхт-клуба на лацкане пиджака – двойной круг, разорванный парусом, – придавала ему в сочетании с лоснящимся загорелым лицом и белым воротником рубашки колоритный вид знаменитости.

– Возьмите еды, – сказал Андервуд и указал на стойку. – Нам нужно забить места и отлучиться.

Когда Аарон вернулся, Андервуд тыкал вилкой в салат.

– Хорошо, – сказал он, – ставьте поднос. Следуйте за мной.

Аарон насторожился. С одной стороны, при таком скоплении людей вряд ли могло случиться плохое, с другой, неизвестно на что способен человек, который по долгу службы ежедневно распутывал преступления.

– Куда идем?

Андервуд поманил его за собой. В перчатках он смахивал на гангстера.

– В туалет. Всего лишь в туалет.

Внутри они дождались, пока единственный посетитель – старик с трясущимся подбородком – не сделает свои дела. Едва он вышел, как Андервуд повернул щеколду замка и развернулся к Аарону.

– Я должен тебя проверить, парень, – сказал он, достал из кармана пиджака картонный пакет с ручками и расправил его, – все из карманов клади сюда.

– Зачем?

– Затем, что все мною сказанное останется между нами, – Андервуд нетерпеливо мотнул головой. – Давай, вынимай гаджеты.

Когда дело было сделано, он посмотрел внутрь пакета, взвесил в руках. Ручка входной двери дернулась, снаружи послышались голоса. Оба они вздрогнули от резкого металлического звука механизмов.

Андервуд метнул вороватый взгляд на дверь, поставил пакет на пол, сделал шаг назад и указал на голую стену рядом с сушилкой для рук.

– Спиной ко мне, руки на стену, ноги на ширину плеч.

Аарон сделал, как он велел.

В конце концов, – подумал он, – в процедуре обыска я еще не участвовал, и такой уникальный опыт пригодится как материал для статьи или книги. Как, собственно, и вся эта история.

На выходе их поджидали двое крепких мужчин в униформе охраны с девушкой во главе. Она кому-то звонила. Увидев Аарона и Андервуда, направилась к ним.

– Что у вас случилось, господа?

– О, – Андервуд, как бы ища поддержки, посмотрел на Аарона, – замок случайно защелкнулся. Нам пришлось повозиться.

Он подтолкнул Аарона под локоть, и они пошли на место.

– Итак, – сказал Андервуд. Он поставил пакет на низкий подоконник. Затем снял и положил на него левую перчатку. – Приступим.

Глава 26

Андервуд молча ел салат из креветок и словно специально тянул время. Такие вот промедления никоим образом не способствовали поиску Ивонн.

Он посмотрел на Аарона, ткнул вилкой в его сторону.

– Что, аппетита нет?

– С чего ему быть?

Коп пожал плечами и огляделся по сторонам. За столом рядом с ними сидела все та же семейка: два мальчика десяти и двенадцати лет, девчонка помладше и мать с отцом. Они увлеченно болтали между собой, обсуждали недавнюю поездку на море.

– Есть мысль, что тут за место?

– Не представляю, – ответил Аарон.

Андервуд положил в рот кусок салата и посмотрел в глубину зала, находящегося у Аарона за спиной.

– Это произошло здесь, – они встретились взглядами. – В этой самой комнате. Я думал, вам будет интересно.

– Мне интересно, если это поможет.

– Надеюсь, – Андервуд посмотрел в окно. По стволу сосны друг за другом носились белки – три рыжих пушистых комка размером с крупное яблоко. – Лично мне хочется, чтобы «Дело о скелете» больше никто и никогда не вспоминал. Я достаточно заплатил за то, что стал обыкновенным свидетелем.

– Ладно, – прервал его Аарон. – Предлагаю закончить с этим быстрее и разойтись по своим делам.

– Воля ваша, – вздохнул Андервуд. Он еще раз огляделся, придвинулся ближе к столу, продолжая прятать под столом правую руку. – Прежде всего я рекомендую не писать об этом. Или хотя бы изменить имена. В случае широкой огласки я буду все отрицать.

Он вопросительно посмотрел на Аарона.

– Договорились?

– Не могу ничего обещать. Я даже не знаю, о чем речь, – ответил Аарон и нервно постучал по столу костяшками пальцев. Он демонстративно посмотрел на часы. Черт побери, полчаса прошло, а они все переливают из пустого в порожнее.

– Ладно, – Андервуд кивнул и облизнул губы. Под действием напряженного мыслительно процесса зрачки его глаз метнулись из стороны в сторону. – Хорошо.

Как я уже говорил, чердаки в Нуабеле перешли под строгий контроль жилищных хозяйств с восемьдесят восьмого года. Городские власти сочли тот пожар чуть ли не террористическим актом. Но в мае восемьдесят шестого на чердак мы, честно сказать, не собирались…

Глава 27

24 мая 1986 г.

г. Нуабель

Три недели, как столбик термометра упрямо держался выше двадцати пяти градусов, и к началу лета любителям искупаться приходилось изрядно попотеть, чтобы на городском пляже найти место, куда постелить полотенце, хотя обычно купальный сезон начинался в середине июля. Пожалуй, жара сыграла ведущую роль. Восемь нескладных пацанов и представить не могли, что погода в состоянии влиять на судьбу. Да так оно и вышло.

Про недостроенный кинотеатр на берегу озера Боттенланг не знала, наверное, только самая мелкая детвора. Впрочем, они слышали об этом таинственном месте от тех, кто постарше. От братьев, сестер, родителей или ребят во дворе. Большинство россказней, которые вешали на уши детям, крутились вокруг привидений, сумасшедших бродяг, бездомных псов и вечно голодных безумных крыс-мутантов.

Все это было весело, конечно, однако Эмос знал о стройке кое-то другое.

В районе Флёдстранд – Западном, как называли его все местные, – заброшенная стройка пользовалась дурной славой по причине высокого процента травм и смертности, в том числе среди взрослых людей. К тому моменту, как в девяносто первом году стройку выкупил у города местный криминальный воротила Руаль Бренниган – младший, прутья арматуры, торчавшие на дне лифтовых шахт, блестели, словно шампуры для мяса из полированной нержавеющей стали. Всякий раз, проходя мимо них, Эмос думал о жутких зверях, приходящих сюда из леса, чтобы переночевать. Представлял, как они чешутся о прутья своими заскорузлыми грубыми шкурами, хотя никогда не видел ни одной из тех тварей. Зато там были кости. А иногда вещи, которых быть не должно, потому что они словно пришли из другого мира, не свойственного грязной, забитой пылью и мусором строительной площадке: аккуратно сложенный чистейший носовой платок; блестящая красно-синяя детская погремушка – шут в колпаке; флакончик лака для ногтей. Чаще всего, однако, местная пацанва натыкалась на один и тот же набор вещей, валявшихся так, словно кто-то специально клал их рядом, чтобы вызвать определенные ассоциации. Но в такие сказочки верили только несмышленые подростки. Женские кружевные трусики, иногда бюстгальтеры, а иногда и то, и другое в груде мусора и грязи всегда соседствовали с использованными презервативами. Лишь спустя годы стало понятно, что здесь существует объяснимая и суровая закономерность. Как, впрочем, в большинстве вещей в этой жизни. Возможно, дикие звери полировали прутья на дне лифтовых шахт, но не шкурами. Ведь блестели они совсем по другой причине.

В тот день, двадцать четвертого мая восемьдесят шестого года, Эмос вышел во двор с мыслью найти ребят и хорошо провести время за байками, игрой в карты и, если повезет, за бутылочкой пива.

Станислав Беркович по кличке Стани сидел во дворе, на скамейке у детской площадки с горками, турниками и всякими невообразимыми конструкциями. Он жевал жвачку и смотрел, как раскрасневшаяся и хохочущая мелкота под строгим надзором мамаш пытается путем замысловатых и очень сложных акробатических упражнений покончить жизнь самоубийством. Что, впрочем, не удивительно. По мнению Эмоса так делали все от мала до велика – испытывали себя на прочность и чем старше становились, тем заковыристей придумывали испытания.

Эмос заметил Стани из окна кухни. Если бы не он, остался бы дома. Эмос быстро оделся, вышел, пересек двор по диагонали и сел рядом. Как и следовало ожидать, Стани вручил ему жвачку и протянул вскрытый пакетик фисташек. Такие, как он, были в любой компании. Его мать работала начальником отдела кадров на металлургическом комбинате, а отец со своим дружком держали супермаркет с продуктами и бытовой химией. В пятнадцать лет Стани выглядел на двадцать два: полный, под метр восемьдесят, черноволосый и черноглазый. Ходил он всегда вперевалочку, как взрослый, который многое знает и давно перестал удивляться. То ли родители доверяли ему как взрослому, то ли он умело играл роль, но деньги у Стани водились. Те же, кому во дворе повезло больше остальных, с удовольствием водились с ним.

Через полчаса подтянулись остальные. Сначала Роджер Догерти, за ним Юхан Соринен – сын главного врача металлургического комбината. Они часто ходили вместе. Следом подтянулись выпускники Имос Варга и Вашку Белмонти.

Кроме Роджера и Эмоса, почти все остальные приехали из других мест. Дети экспатриантов. В восьмидесятые по мере роста инвестиций в Нуабель слово «экспатриант» звучало все чаще и постепенно превращалось (из-за сложности произношения) в более короткое – экспат. Однако в народе для таких, как они, ходило другое словечко, не слишком приятное, но в точности выражавшее отношение местных жителей к иностранцам, несправедливо отнимавшим хлебные рабочие места.

Ситуация возникла безвыходная, специалистов нужной квалификации под рукой не оказалось. Металлургический завод начал строить район Флёдстранд для персонала и приглашать специалистов из других стран. Решили, раз такое дело, организовать все по высшему разряду, звали со всего мира самых лучших. Жилые кварталы от берега Асмуг – высохшей древней реки – до шоссе Независимости – строили шведы. Руководство завода понабрали со всей Европы, от России до Великобритании. Родители Стани – поляки; Юхан из Финляндии. Белмонти португалец – его отец инженер, он следил за состоянием приборов на заводе. Имос Варга – венгр. Шестеро из восьми прибыли в Нуабель в начале семидесятых несмышлеными пятилетками.

Двоим из них удалось прожить больше шестнадцати лет.

Глава 28

В ночь накануне двадцать четвертого мая Эмосу впервые приснилась миска с виноградом, стоящая на чаше весов. На другой чаше та же миска, но пустая. Почему с виноградом, он не задумался. Сны такие. Виноградин в миске лежало восемь штук. Роль коромысла с чашами играли листья цветка, который согласно энциклопедии «Британника» представлял собой гибрид непентеса и венериной мухоловки. Бутон – полая красная трубка, как будто земляного червяка насадили на соломинку и он, скорее от злости, чем от боли, скалил зубы.

Мысленно возвращаясь ко сну, Эмос думал о пустой миске, как всякий психически здоровый молодой человек думает о пустом гробе своего размера. Как будто он знал, что скоро она заполнится тем, что ему не понравится.

Когда Саймон предложил пойти на стройку, Эмос подумал о миске и восьми виноградинах. Впрочем, нет, не так. Образ растительных весов просто возник в голове, внезапно, как красный сигнал светофора.

Он думал о них по пути.

Он думал о них, когда всемером они ждали у входа в супермаркет Шпар на улице Френкеля, дом три, пока Стани Беркович ходил за пивом, чипсами и сигаретами.

Эмос все не мог решить, что именно смущало его в белой, глубокой и пустой миске, похожей на половинку небольшого глобуса – больше овальной, нежели круглой, – когда они шеренгой прошли по заросшей репейником тропинке в чащу леса и сквозь проем в заборе проникли в богом забытое место – на заброшенную стройку кинотеатра.

Рваные края дыры в жестяном заборе напоминали консервную банку, вспоротую ножом, и, конечно же (по-другому быть не могло), Эмос рассадил об него палец. Кровь шла без остановки, что было явным предупреждением, оставленным без внимания. Но покажите пацана, который внимательно относится к знакам судьбы. Вы серьезно? Эмос просто присосался к ране губами, и на третий день она благополучно затянулась.

Стоило им подняться на второй этаж, сесть за стол – коробку от телевизора, отхлебнуть каждый из своей бутылки горького, но почему-то любимого шипучего напитка, как сон Эмоса тут же забылся.

Глава 29

Разноцветные рубашки карт ползали по картонному столу вокруг открытой пачки сигарет. Варга, как всегда, толкал свои уморительные истории, от которых у Эмоса через несколько минут сводило судорогой мышцы на животе.

Все ржали, плевались и дымили.

Скотт Фримен – щуплый, и длинный как палка третьегодник, смотрел за ними, отпуская время от времени идиотские шуточки. Его немытые жесткие русые волосы сидели на голове, словно шапка из ржавой проволоки. На старой, затасканной до дыр одежде живого места не осталось от заплаток. И он, само собой, никогда не играл – по той же причине, по которой ошивался с ребятами. Из-за денег. И еще потому, что был глуп как пробка. В восемьдесят шестом году по итогам экзаменов (все знали, каков будет этот итог) ему предстояло сделать выбор между работой кем-нибудь вроде грузчика или водителя мусоровоза и службой в армии. Выбор невелик, но такие, как Фримен, вряд ли могли рассчитывать на что-то большее.

Эмос стоял у окна. Кровь из пальца лилась ручьем. Он сплевывал ее на грязный пол. Зачем он здесь, на этой помойке? Дома в шкафчике над раковиной лежала упаковка белоснежных пластырей и медицинский клей. Холодильник полон вкусных вещей. В комнате – распакованная, ждущая своего часа модель яхты «Жемчужина Морей» в масштабе один к пятидесяти, сто тридцать пять деталей и двенадцать часов удовольствия.

Прошел час, когда Фримен с Роджером встали и направились к лестнице на первый этаж.

– Пойдем пожурчим, – сказал Роджер.

Эмос глядел вслед этим двоим. Нужно бы спуститься с ними, там, внизу, попрощаться и пойти домой. Отбиться от уговоров двоих проще, чем объясняться перед толпой.

Почему он не смог?

Крики с первого этажа заставили всех посмотреть на лестницу. Вопли рыжего – Роджера Догерти – спустя секунду переросли в знакомый хриплый смех.

Сидевшие за столом играли сосредоточенно, как участники настоящей банды грабителей банков или уличных хулиганов: сигареты в зубах, куча монет на столе. Посторонние резкие звуки были тем, что должно составлять реалии суровых пацанов. Только никто из них понятия не имел, какие они – настоящие дела по-настоящему плохих парней.

Роджер с Фрименом появились на лестнице. Втроем. Сначала Саймон застыл, глядя на них. Лицо его странно расплылось, как будто на него снизошло откровение. Меньше всего Эмосу хотелось знать, что вызвало такую реакцию, и он рефлекторно посмотрел куда все.

Девчонка.

Между Роджером и Фрименом шла девчонка. Эмос узнал ее, пусть и в другом платье, по массивным ботильонам, будто леденцы на палочке.

– Глядите, кто тут у нас! – рявкнул Догерти.

Его рыжие кудряшки дернулись над широким оскаленным веснушчатым лицом, когда он толкнул ее в спину.

Огромные коричневые ботильоны, вероятно, доставшиеся от бабули, с глухим деревянным звуком проскрежетали по бетону, по обломкам мелкого мусора и камней. Облачко пыли взметнулось в воздух там, где она запнулась и приросла к месту. Угловатые плечи ее дрожали. Светлое, до самых колен платье, с желтыми и розовыми кругами быстро вздымалось на груди.

Саймон, хихикая, подошел и встал у Эмоса за спиной. Роджер Догерти засунул пальцы за дорогой, прошитый белыми нитками ремень. Он мог напугать кого хочешь. Конечно, Тильда Сароян – местная достопримечательность, полоумная шизофреничка – только и могла, что виновато смотреть под ноги. В левой руке она держала целлофановый пакет из супермаркета.

– Прикиньте, парни, опять собирает всякую дрянь! – сказал Роджер. – Ну-ка дай сюда.

Он вырвал у нее пакет, раскрыл и сунул туда нос.

– Что это здесь, вы посмотрите?

Догерти чихнул, чем вызвал у всех оглушительный смех. Из-за спины у Эмоса полетел дымящийся окурок и ударился девчонке в лоб. Громче всех смеялся недоумок Фримен. Его широко раскрытый рот с желтыми комками пережеванных чипсов был как огромная, ведущая в глубины земли сталактитовая пещера.

Роджер перевернул пакет вверх дном и отшвырнул его в сторону. Затем Фримен, который ржал громче всех, заткнулся, а за ним и все остальные.

Сколько они молчали, Эмос не мог бы сказать. Время как будто остановилось. Глядя на огромную дохлую крысу, три штуки мертвых мышей и трупик голубя, он вспомнил папины рассказы о том, откуда берутся такие болезни, как холера и бубонная чума. На мысленном экране пронеслись фотографии людей, которым довелось подцепить подобную пакость, но не повезло вовремя получить помощь.

Эмос Андервуд отошел назад, ближе к окну. Глупо, конечно. Они целыми днями ходили по тем же местам, где жили те твари, трогали вещи, где они ползали. По столу, например, где лежали карты, которые все до единого брали в руки, а потом хватали фильтры сигарет, чипсы и сухари из пакетов клали себе в рот.

Глупо.

Почему-то Эмос подумал всего лишь о блохах, способных одним прыжком преодолевать расстояние в сотни раз больше собственного размера. Мелких и безобидных, чей укус может сотворить с человеческим телом ужасные вещи.

– Гуль, мышиный Гуль! – крикнул Варга, сидевший дальше всех от содержимого пакета. Он засмеялся и сплюнул на пол.

Двадцать четвертого мая восемьдесят шестого года ему было шестнадцать лет. В конце июня, ему, как и Белмонти, предстояло сдавать выпускные экзамены и подать документы в университет, где обоих ждали места на химико-биологическом факультете, а после – занять свое нагретое местечко в управлении металлургического завода. Никто не знал, что значит Гуль, но Варга много читал, чтобы было из чего плести байки. Все сплюнули тоже – от вида дохлых животных во рту накопилось порядочно – и заржали как кони. Если Имос считал, что Гуль – это смешно, им ничего не оставалось, как ему поверить.

Кто-то крикнул:

– Трупоедка!

Кто-то – скорее всего, Стани – бросил в нее комок жевательной резинки. Но Тильда Сароян стояла как ни в чем не бывало. Трясла плечами от холода.

Платье, слишком большое для нее, как и громоздкие исцарапанные ботильоны, колыхалось на тощем теле подобно савану на восставшем из гроба покойнике. Глаза на белом как бумага лице чернели за пеленой спутанных длинных волос, будто бы два овальных отрезка матовой кожи, так что девчонке этой было впору без грима сниматься в театральной постановке про вампиров.

Эмос ничего не кричал. Он просто стоял у окна, смотрел и ждал, когда все это закончится.

Тильду Сароян на стройке они видели время от времени. Всегда в одной и той же одежде. С пакетом, куда она складывала подобранные с земли предметы.

Знали, что после смерти родителей Тильда переехала во Флёдстранд к своей странной бабке. В школу не ходила, зато вечно шаталась по таким вот местам, бледная и грязная, как привидение. Рылась в мусорных баках. Не могло быть никакой речи о том, чтобы подойти к ней и заговорить или дотронуться, как Догерти. Вероятно, он не знал про чуму и блох. В таких семьях, как у Роджера, обеспеченных и интеллигентных, где детей готовят к реалиям, далеким от настоящей жизни, мало интересуются тем, с чем не столкнутся в жизни. Но если б Роджер и знал кое-что, он вряд ли сообразил, что находки Тильда Сароян подбирала с земли голыми руками. А значит, все, что могло прыгать и ползать по ней, однажды могло заскочить на кого-нибудь, кто стоял рядом.

Словно во сне Эмос наблюдал, как нечто темное, что время от времени вползает в души людей, окутывает невидимым, ядовитым облаком сидящих за столом ребят. Безумие, как витающая в воздухе зараза, входило в них с каждым вдохом. Лица, смеющиеся нездоровым смехом подростков, с глазами, светящимися металлическим нездоровым блеском, застыли безобразными драматическими масками.

Он почему-то совсем не удивился, когда Фримен – пустоголовый пятнадцатилетний баран (до переезда в «Белый Мыс» ему оставалось не больше месяца) подскочил к девчонке и задрал платье.

Тут снова все замолчали.

Эмос проглотил ком, внезапно возникший в горле. Украдкой, чтобы не привлекать внимания, сунул руку в карман и поправил то, что никогда прежде не становилось большим и твердым как камень с такой ошеломляющей скоростью.

Смотреть, в общем-то, было не на что, хотя девчонку без трусов каждый из них увидел в тот день впервые в жизни.

Почти для всех без исключения тот незабываемый раз стал последним.