Птица-тройка

Все это вносило много непонятного в мысли малыша. Говорили, что именно Хрущев «развенчал» деятельность бывшего главы государства, что опять вызывало интерес мальчика.

При случае он спросил отца:

– А кто такой этот Хрущев, пап?

– Пока не знаю, – неожиданно ответил он.

– А ведь многие о нем говорят… А ты не знаешь?

– Вот про Сталина… тоже многое раньше не знали.

– А как же узнать?

– Вот умрет, тогда узнаем… пока не думай об этом, – с улыбкой ответил отец.

Паша согласился с отцом и перестал думать и сравнивать руководителей страны, но внутренне и подсознательно, опираясь на мнение уважаемых им взрослых во дворе, все-таки чувствовал неприязнь к этому Никите Сергеевичу, как его все называли.

Через два года по указанию новой власти мужские и женские школы объединили, и Паша уже пошел в бывшую женскую, а теперь смешанную школу, которая была ближе к дому. Теперь он был в 3 «А», и постоянным его спутником утром к месту обучения был не только брат, но и старшая на два года соседка. При этой школе был приусадебный фруктовый сад, за которым ухаживали ученики. Осенью каждый школьник получал пакет яблок, и было очень приятно чувствовать результаты своего, хоть и не очень большого, труда. Здание новой школы было просторным, с шикарным актовым залом и огромным вестибюлем.

Паша и брат, которого тоже перевели в эту школу, в разговорах не раз отмечали, что дисциплина и строгость школьных взаимоотношений и преподавания немного изменилась, но присутствие девочек оживило общение школьников. Это казалось намного привлекательней, но все-таки в течение года Паша порой вспоминал любимую строгую учительницу мужской школы и ее позитивные методы обучения.

Появление девочек внесло много необычного и нового в восприятие окружающего. Ребята стали обращать внимание на определенных девочек. Хотя и раньше учителя обращали внимание на внешность учеников, теперь стало особенно стыдно быть неряшливым или плохо учиться.

Почти сразу после появления в новой школе одна девочка с крупными бантами и вздернутым носиком подошла к Паше:

– Павлик, тебе нравится в нашей школе? – явно надеясь на положительный ответ, с доброжелательной улыбкой спросила она.

– Я не Павлик, а Паша, – твердо произнес он и хмуро посмотрел на ее косички с бантами.

Она опешила, но, не желая конфликтовать, кивнула головой в знак согласия.

– Я же не знала, – оправдалась она, – Павлик… звучит вовсе не плохо.

– Я так не привык, – опять строго посмотрел он.

– Хорошо, пусть Паша – согласилась девочка. – А меня Катя.

– Катя? У моих соседей так кошку зовут, – протянул руку Паша.

– Сам ты кот! – убегая, крикнула недовольная девочка.

Когда Паша услышал свое имя в необычной форме, ему почему-то действительно это не понравилось. Он не мог найти этому объяснение.

«А правда… почему меня никто так не звал? Павлик… как-то не так», – думал он про себя.

По правде сказать, ему было бы приятно, чтобы другая девочка, Таня, подошла знакомиться. Она ему больше нравилась. Но он не показал виду и подружился с Катей. Были в классе и другие девочки, которые относились к нему доброжелательно.

Паша с большим вниманием всегда смотрел на Таню, и у него даже появилось острое желание идти школу с единственной надеждой – увидеть эту девочку, быть с ней рядом в классе, наблюдать ее знакомый силуэт и красивое гордое лицо.

Ему стало нравиться возвращаться из школы одному, думать о прошедшем дне, вспоминать, как он вел себя рядом с Таней.

Обычно он забывался, и ничто его не занимало вокруг. Но однажды он остановился у третьего подъезда, когда почувствовал неприятный взгляд.

Подняв голову, он тут же вспомнил эти невероятно наглые глаза. Трое ранее виденных подростков выходили из подъезда с большими наполненными сумками. Глаза Паши остановились на этих сумках, и это внимание было незамедлительно определено старшим компании:

– А вот и наш знакомый Хмырь, – надменно говорил ехидный голос.

Паша молчал, не зная, что говорить.

– Пашка, кажется, – продолжал Лохматый. Сейчас он был в кепке, но Паша на всю жизнь запомнил его неприятный взгляд и мерзкий голос:

– Так вот Хмырек, не вздумай кому-нибудь сказать, что ты видел нас здесь, – нахлобучил он глубже кепку на лоб.

Паша посмотрел на него, как бы говоря: «А то что?».

– А то… прирежу! – показал он двумя пальцами на горло.

Паша вздрогнул и опустил голову.

– Надеюсь, ты понял, Хмырь, – подытожил старший, догоняя ушедших вперед двоих приятелей.

Паша долго не мог оправиться от произошедшего. Слухи разносили много страшного о таких людях. Говорили, что в ближайшем кинотеатре бандиты разыгрывали места и убивали оказавшихся на них людей. Многие даже перестали ходить из-за этого в кино.

Все мысли перевернулись, и какое-то непреодолимое страшное чувство преследовало его. Домой он пришел расстроенный, но за обедом успокоился:

«Да что, собственно, такого…» – думал он, хотя долго не мог отделаться от неприятного чувства.

Через день у дома к нему неожиданно подошла Щука.

– Здравствуй, Паша.

– Здравствуйте – недоуменно произнес мальчик.

– Ты давно не видел Марсика?

– Давно.

– Позавчера ограбили квартиру в доме. Ты случайно не видел чего-нибудь подозрительного? Каких-то неизвестных тебе людей?

– Каких людей?

Щука внимательно посмотрела на него.

– Значит… не видел?

– Нет, – глядя в сторону, ответил Паша.

Щука хотела еще что-то сказать, но неожиданно пошла дальше, а у Паши осталось чувство предательства и стыда перед Марсом. В словах милиционерши он почувствовал явное подозрение к своему другу.

Нельзя сказать, что после этого случая он стал избегать встреч с Марсиком, но уже не проявлял энтузиазма в общении с ним.

3

Будучи школьником младших классов, Паша имел возможность и посещал кружки «Игротеки» и районного Дома пионеров, куда записывали при предъявлении дневника с положительными оценками. Особенно ему нравилось моделирование кораблей и подводных лодок или собирание планеров и легких самолетов. Заготовки моделей для сооружения аппаратов и конструкций детям выдавали бесплатно, без участия родителей и их финансового положения, предоставляя самостоятельность в выборе кружков. Если в процессе занятий вкусы менялись, никто не препятствовал в выборе другого направления в изучении того или иного ремесла.

Пашин старший брат стал заниматься и проявлял определенные способности в радиоэлектронике и электротехнике.

Он любил собирать приемники, которые начали называть «мыльницами», и придумал приделать к кроватям наушники от радиоточки. Теперь можно было перед сном слушать радиотрансляцию. Особенно нравились Паше специальные и очень увлекательные передачи «Театр у микрофона». Они знакомили его со множеством современных русских пьес и литературных произведений. Паша всегда засыпал рядом с наушником. Вещание начиналось с гимна в 6.00, который из-за глубокого и крепкого сна никогда его будил.

Паша также самостоятельно выбирал спортивные секции, а родители узнавали о каждом его новом спортивном увлечении только от него самого.

В четвертом классе он записался в секцию плавания при бассейне «Динамо», куда они с ребятами ездили самостоятельно на трамвае.

В определенные дни туда свободно впускали ребят на предмет записи в секции. Паша с группой ребят именно так оказался в новом построенном спортивном плавательном сооружении. Оно привлекало зеркальной водой, необычными, словно эхо, звуками всплесков воды и приглушенными разговорами тренеров и их подопечных. Мальчишки с удовольствием разглядывали красивое голубое пространство с белыми дорожками в шесть рядов.

Неожиданно к ним вышел один из тренеров и привлек внимание новых посетителей:

– Шесть человек, станьте на тумбочки!

Паша и еще пятеро ребят взобрались на тумбочки.

– А теперь прыгайте в воду и плывите как можно быстрей вперед по дорожкам, – скомандовал тренер.

Паша приплыл первым. Ему и приплывшему вторым предложили секцию на выбор.

Паша выбрал модное «Водное поло». Ему очень нравилось заниматься в бассейне, тем более, что здесь был отсутствующий у него дома душ, привлекали тренажерные залы и многочисленный спортивный инвентарь для тренировок.

Через месяц ему предложили перейти в секцию индивидуального плавания, и он выбрал «кроль». Папа однажды пришел на соревнования, где Паша выступил не очень хорошо, но отец не расстроился и всячески подбадривал его.

– Ты немного не рассчитал силы: сначала вырвался вперед, а потом немного устал, – говорил он, почти то же самое, что сказал тренер.

Паша переживал, что не удалось показать отцу свои возможности, и молча шел домой.

Отец как-то всегда немногословно, но с пониманием общался с ним. Он сам любил плавать и был рад, что это увлекало сына. Летом они плавали на пляжах, а зимой Паша нередко ходил с ним в центральные бани с красивым инкрустированным мозаикой бассейном. Там в раздевалке Пашу всегда поражала атмосфера необычной красоты мягких кресел, высоких расписных потолков, сказочных барельефов на стенах, атлетических скульптур и фонтанов с «золотыми» рыбками.

Через год зимой, возвращаясь из бассейна, он простудил среднее ухо и долго болел. После чего мама недовольно стала отзываться о его увлечении. Она к тому же беспокоилась, что плавательный бассейн был далеко от дома. И Паша сначала пропустил тренировку один раз – из-за полученной двойки накануне предъявления дневника тренеру, потом еще два раза подряд. Придя все-таки на занятия, он почувствовал, что отстал от сверстников и как-то незаметно сник. Потом, находя всяческие отговорки, потерял былой интерес к занятиям и перестал ходить вообще.

Через пару лет Паша пристрастился к занятиям борьбой, что было популярно и давало возможность при случае «постоять за себя». Значительно позднее, перед выпускными экзаменами в школе, что-то заставило его завершить и эти занятия.

Паша не выделялся, как очень хороший спортсмен. Сначала были первые успехи, присвоение юношеских разрядов, но для достижения большего требовалось дополнительное участие, проявление способностей и воли. И когда встал вопрос: учиться в ВУЗе или совершенствоваться в спорте, он выбрал первое.

Спорт во времена юности Паши являлся культом страны.

В школе шли постоянные соревнования с классами, отрядами, школами, районами. Спортивные игры были всегда возбуждающим ожиданием и привлекали большое количество болельщиков.

Паша, как и многие мальчишки, играл во все эти игры: футбол, баскетбол, волейбол, занимался в секции хоккея, очень любил настольный теннис.

Футбол, несомненно, был самым любимым у жителей страны. На крупные матчи до больших стадионов ехали дворами. Со стороны могло показаться, что везущие их туда трамваи похожи на облепленные пчелами ульи.

Часто приезжали иностранные команды.

Стадион «Динамо» на Ленинградском шоссе был главной футбольной ареной.

Однажды Паша с отцом поехали на международный матч с венграми, которые тогда особенно хорошо играли. Билеты были все заранее распроданы. Долго ходили перед ареной, спрашивая свободный лишний билет. Перед самым началом какой-то спекулянт предложил билет за 30 рублей. Средняя зарплата тогда была около 120 рублей. Все возмущались, но продающий был непреклонен.

Тогда папа, слегка поморщившись, отдал деньги спекулянту, и они с Пашей поспешили на арену футбольного поля. Она уже шумела криком и свистом болельщиков, началом захватывающего интересного матча. Наша сборная играла самозабвенно и слаженно. В воротах стоял непробиваемый Яшин.

Никита Симонян, закрутив необычно мяч, забил тогда гол с углового. Новшество вызвало небывалую бурю эмоций. Мы выиграли 5:0. Стадион ревел от восторга!

Краткосрочность матча не могла сравниться с полученной радостью, папа не жалел о потраченных деньгах, и они гордо шли с Пашей домой, словно с собственной победой.

Входя в квартиру, мальчик почувствовал прилив восторга от знакомых сочетаний цифр – 5 и 0.

4

В школе у Паши появилось много интересных приятелей, новые привязанности, увлечения и определенная ответственность перед новым коллективом.

Хотя он поддерживал общение с Катей, она для него не была каким-нибудь доверительным другом. Между мальчиками такие взаимоотношения были более ответственны, нежели «девчачья» дружба.

«Катя легко общается, разговаривая, не «воображает», – думал про себя мальчик.

В классе ребят было меньше, чем девочек. Но с мальчиками было проще и понятнее.

Теперь Паша уже часто ходил играть с ними далеко от своего дома. Особенно было много детей из серого дома за трамвайными путями, как говорили, дом НКВД. Этот дом был новый, современный и благоустроенный. Паша видел там лучшую, чем у других, планировку и просторные комнаты друзей, когда ходил в гости к своим школьным приятелям.

Скоро у него появился новый друг Игорь, который пришел в школу в середине года в связи с переездом откуда-то в тот самый серый дом. Этот мальчик сразу привлек внимание учителей и других ребят своими знаниями, рассуждениями и независимым поведением. Как узнал потом Паша, мама его работала преподавателем литературы в соседней школе.

Новый мальчик хорошо выражал свои мысли и быстро стал своеобразным лидером в классе. Девочки часто были недовольны его заносчивым поведением, но не противились сложившемуся в классе отношению к нему. Учителя смотрели на него настороженно и признавали его знания и находчивость. Это было скорее незримое доверие к его воспитанию. Причем Игорь завоевал это доверие среди ребят не вызывающим «модным» хулиганством, необычными выходками, которые порой восхищали его одноклассников.

Паша уже не помнил точно, когда вдруг они с Игорем стали близкими друзьями. Сам он был по своему характеру больше молчалив, и даже застенчив, но реагировал на предложения к дружбе очень искренне. Игорь, наоборот, являл собой активность и любил внимание к себе. Противоположность характеров, возможно, и привлекла их друг к другу. Однажды, гуляя вместе во дворе, Игорь поспешил домой и сказал, что собирается со старшим братом в Третьяковку.

Увлеченные игрой, ребята удивились, другие вовсе не обратили на это внимание, и как обычно пошли гулять за дом на горку, а Паша заинтересовался:

– А можно пойти… с тобой?

– Наверное… пойдем, – сказал Игорь.

Они поднялись, вошли квартиру, и Паша увидел невысокого блондина со смешливым и пытливым взглядом.

– Это что за пацан? – смеясь, спросил он брата.

– Это мой друг…

– У тебя есть друзья? – язвительно заметил он и внимательно оглядел Пашу. – Удивительный экземпляр. Ну, что, новоявленный друг… Пойдешь с нами?

– Пойду, – уверенно сказал Паша, не понимая до конца, смеется брат Игоря над ним или нет.

– Молодец… Меня зовут Алексей, – протянул он свою небольшую руку.

Паша доверительно протянул свою.

– А я Паша Морозов.

– Павлик Морозов? – залился заразительным смехом Алексей.

– Не Павлик, а Паша, – возразил твердо мальчик, опять не понимая в чем дело.

– Хорошо, Паша… пойдем вместе, – уловив неловкость мальчика, прервал смех Алексей.

Когда он вышел в другую комнату, Паша спросил друга:

– Чего это твой брат так смеялся над моим именем?

– Он вообще любит смеяться… Такой характер… Он и меня зовет… Гаврила.

В Третьяковке Алексей много рассказывал о картинах. Неожиданно для себя Паша в этот день нашел здесь так много желаемого для души: интересные проникновенные лица, широкие раздольные реки, дремучие леса, луга и поля.

В первом зале на Пашу смотрела грациозная царица Анна Иоанновна, добродушный молодой царь Михаил Федорович и серьезный Петр Третий, изображенный в подростковом возрасте.

Алексей обратил на это внимание:

– Вот молодой царь, почти вашего возраста, а глаза-то вовсе не детские…

Паше понравились доброжелательные портреты царей и пропитанные мудростью лица их приближенных.

– А как вы думаете, существовали художники до этого периода? – поинтересовался Алексей.

– Наверное, – неуверенно отреагировал Игорь.

Алексей объяснил, что раньше в основном писали иконы, которые являлись художественным выражением изобразительного творчества.

– Разве иконы это творчество? – заметил Паша.

– Конечно, их тоже кто-то писал, а потом начали писать портреты людей.

– Некоторые люди похожи на лики икон, – произнес Паша.

– Верно… Ты хорошо назвал их ликами. Кто тебе говорил об иконах? – прищурился Алексей.

– Бабушка… У нее в комнате красивая икона Николая Чудотворца, – тихо ответил Паша.

– А ты наблюдательный… Иконы – нечто другое, чем портреты.

– Я знаю… Бабушка мне говорила…

Алексей одобрительно посмотрел на него. Он замолчал и повел ребят по другим залам, где помимо парадных портретов правителей и придворных находились весьма интересные лица и среднего сословия.

В каждом новом зале Алексей называл художников и рассказывал о них.

Перед глазами появились портреты Левицкого, сентиментальные девушки и женщины Боровиковского. Паша больше обращал внимание на изображения мальчиков и девочек.

– Игорь, смотри, – воскликнул Паша, показывая на картину Фирсова «Юный художник».

– Они очень похожи на нас… Это начало XVIII века – всего лет 250 назад… Совсем даже недавно, – заметил Алексей.

В последующих залах они увидели первые пейзажи, в основном неаполитанские или похожие на них, а также панорамы центральных площадей, окрестности городов.

Начиная с Кипренского, стали являться уже близкие ребятам из истории лица. Они узнали Пушкина.

– Красивый, – заметил Паша.

– На самом деле он не был таким красивым, просто художник хотел этим его возвеличить, – пояснил Алексей.

Он немного рассказал о приближенном к царскому двору друге Пушкина Жуковском, портрет которого был здесь же.

Зал Карла Брюллова поразил ребят необыкновенно яркими образами женщин. Они долго рассматривали наполненные блеском картины «Всадница» и «Вирсавия».

Алексей заметил, что эти картины были очень популярны у современников художника.

– Одна из его знаменитых картин «Последний день Помпеи» находится в Русском музее в Ленинграде, – добавил он.

Когда вошли в зал Иванова, Паша был поражен размерами полотна «Явление Христа народу». Приблизившись, ребята с удовольствием рассматривали интересных и удивительно разных персонажей громадного полотна.

– Все они имеют конкретные библейские имена… Эту картину художник писал очень долго… Практически всю жизнь… Вы можете убедиться в этом, глядя на многочисленные этюды и наброски к ней, – рассказывал Алексей.

«Неужели можно рисовать одну картину всю жизнь?» – думал Паша.

– А что такое библейские сюжеты? – спросил он.

– Игорь, дай ему почитать «Легенды и мифы древней Греции».

В следующем зале Пашу поразила увиденная «Богоматерь с младенцем» работы Бруни. Мадонна как бы в забытьи, а младенец начинает собственное движение с глубоко взрослыми проникновенными глазами.

Все полотна Василия Перова были удивительно искренни и пропитаны любовью к простым людям – «Проводы покойника», «Приезд гувернантки», «Чаепитие в Мытищах», «Охотники на привале». Около них толпилось множество народа. Увидев «Странника», Паша сразу вспомнил дедушку, идущего с котомкой по святым местам за пальмовой веткой.

Паша с Игорем долго смотрели на знаменитую «Тройку».

– Да, настоящая птица-тройка, – услышали они голос Алексея.

«…Птица?» – непонятно-странное пролетело в голове у Паши.

Проходя дальше по залам, они молчаливо обратили внимание на «Неравный брак» Пукирева.

А вот противоречивый Николай Ге уже требовал разъяснений Алексея, когда мальчики увидели его знаменитые работы «Что есть истина?» и «Тайная вечеря».

– О чем спорят эти люди? – удивился Паша.

– О самых главных ценностях жизни…

– Каких?

– Духовных… Загадочного и неосмысленного человеком понятия добра и зла.

Хотя ответ мало что прояснил, Паша постеснялся спросить более подробно.

Молча прошли в следующий зал, где с интересом рассматривали батальные картины Василия Верещагина: «Двери Тамерлана», «Смертельно раненый», «Апофеоз войны» с их необычным восточным колоритом.

Виктор Васнецов поразил Пашу сказочными персонажами.

По совету Алексея мальчики заходили со всех сторон картины «После побоища» и убеждались, что погибший воин в любом ракурсе смотрится ногами вперед.

– А эту картину я уже видел у своей двоюродной тети, – заметил Паша перед полотном «Сирин и Алконост – Птица радости и птица печали».

Алексей одобрительно заметил:

– А знаешь… об этих птицах?

– Догадываюсь, – неожиданно для себя ответил Паша, вспоминая дедушкин сервиз.

– Я потом вам расскажу…

После нежных и тонких пейзажей Саврасова картины Шишкина поражали своим жизнеутверждением. Русские поля, леса и долы красовались здесь в полную силу. Паша долго стоял перед картиной «Сныть-трава».

– Игорь, смотри, трава, как живая.

– Да, кажется, что вот-вот на лист сядет божья коровка, – подтвердил Алексей.

Вместе внимательно рассматривали Суриковскую «Боярыню Морозову».

– Это – настоящая Русь, – говорил Алексей, – От юродивого до вельможи и беззаботно бегущего радостного мальчика. Посмотрите, а сани едут или нет?

– Едут, – уверенно откликнулся Паша.

– Это обстоятельство больше всего беспокоило автора картины. В этом заложен глубокий смысл.

В зале Ивана Крамского Алексей обратил внимание на портреты выдающихся людей. Он рассказал, что основатель «передвижничества» не побоялся покинуть Академию художеств и объединить вокруг себя единомышленников.

– Смотрите, какие одухотворенные интересные лица настоящих русских…

Молчаливые, уверенные в себе… Сколько неподдельной гордой красоты в «Неизвестной». Образ так близок к Настасье Филипповне, Анне Карениной…

– А кто это?

– Узнаете скоро на уроках литературы… Не менее сильные лица простолюдинов в образе стойкого и непреклонного «Лесоруба», – говорил Алексей.

– Смотрите, а вот «Русалки» и Пушкинский «Дуб зеленый», – заметил Игорь.

В зале Врубеля мальчики неожиданно попали под власть художественной мистики образов. Она включала помимо картин скульптуру и керамику. Впечатление было яркое и неоднозначное.

– Игорь, как тебе Демон? – спросил Алексей.

– Страшный…

– Скорее, он свободный, и глаза говорят, что вовсе он не «Поверженный», – пояснил старший брат.

Картины Врубеля мальчики изучали с интересом. Их фантазия активно пополнялась новыми необычными образами.

А вот долгожитель, великий труженик и непревзойденный мастер кисти Репин. Он подобно Льву Толстому выделяется разнообразием жанров…Посмотрите на «Стрекозу», а вот этюды к «Заседанию Государственного Совета»… подлинная история в лицах, – медленно рассказывал Алексей.

Ребят заинтересовал «Иван Грозный убивает своего сына».

– Однажды какой-то посетитель бросился на эту картину и порезал ножом, крича «Довольно крови!», – сообщил Алексей.

– А как же она осталась в галерее?

– Реставрировали.

– Совсем незаметно, – внимательно рассматривая полотно, заметил Паша.

–И не случайно остались в русском лексиконе навсегда отрезанные после революционных событий родные для него «Пенаты», – рассказал Алексей о последнем пристанище художника в теперешней Финляндии.

В следующем зале он сразу сказал:

– А вот и чрезвычайно одаренный, искренний и чуткий его ученик – Валентин Серов.

– Какой интересный мальчик… Мика Морозов, – прочитал под картиной Паша.

– Портреты Серова – это всегда неожиданное открытие, – оживился Алексей.

В зале Владимира Маковского ребятам приглянулись «Дети, бегущие от грозы», притягивающие своим живым испугом.

Выделялась живопись Нестерова со своим неповторимым слоем верующих русских людей и большим рядом творческих личностей Толстого, Горького, Павлова, Мухиной.

По мнению Алексея, более поздние художники: Коровин, Лансере, Сомов и другие находились под влиянием западной живописи и постепенно уходили от классических форм, уподобляясь, скорее, моде.

– Русский же классический пейзаж, несмотря на влияние импрессионизма, развивался в работах Крыжицского, Остроухова, Дубовского, Юона, Бродского, – продолжал он, …Паша, как тебе русская природа?

– Понравились… всякие виды

– Это называется пейзажи, – поправил Алексей.

– Ну, пейзажи.

– А не чувствуешь в чем разница?

– А разве есть разница?

– …Пейзаж рисовал человек, руководствуясь собственной фантазией, интуицией… что-то выделил красками ярче, то есть придал пространству природы собственное понимание, свое ощущение…

В конце экспозиции значительное место занимали залы, посвященные иконописи, поражающей своей внутренней силой. Будто попали в иной мир.

Скромные на первый взгляд «Троица», «Богоматерь Владимирская», варианты «Спаса нерукотворного» привлекали внимание людей. Паша увидел здесь огромную икону Николая Чудотворца и Архангела Гавриила.

– Как тебе иконы, Игорь?

– Как-то мрачно…

– Дело в том, что без икон не было бы развития живописи и искусства, – задумчиво произнес Алексей.

Ребята слушали с интересом.

– Помните, я задавал вопрос об изображениях в древности… Так вот, они представлены иконами… Дело в том, что внутренний мир тех людей был пропитан верой в Бога, они думали больше о духовном, высшем… Мне даже кажется, что здесь необходимо как-то подумать и обогатить экспозицию литургическим пением… В иконе много загадочного и таинственного…

– Какого таинственного? – удивился Игорь.

– Например, икона Владимирской Богоматери помогла Руси спастись от нашествия Тамерлана. Помните картину «Двери Тамерлана»? Это великий завоеватель Востока, и «Апофеоз войны» с горой черепов Верещагин посвятил именно ему…

– А причем тут икона? – заметил Паша.

– Так вот, когда Тамерлан подошел к Москве, русские люди молились перед этой иконой… И накануне нападения на город Тамерлану во сне явилась Богоматерь, которая потребовала покинуть русскую землю.

– И что?

– Это видение напугало завоевателя и заставило его повернуть свое войско обратно, на восток, и утром Тамерлан отдал приказ уйти из Москвы.

– Неужели эта икона такая всесильная?

– Нет основания не верить летописям… Вот видите, с религией связано много труднообъяснимого…

Ребята задумчиво молчали.

– В технике изображения иконы также много необъяснимого, – продолжал Алексей.

– Что же необъяснимо? – равнодушно смотрел на темные, не очень понятные изображения Игорь.

– Кажется, что иконопись упрощает образы линейной перспективой… На самом деле это определенное эстетическое восприятие окружающего мира, который невозможен без молитвы и веры. Здесь зритель один на один с божеством… Потому художника интересует передний план святости образа, сюжет и единство с Богом… Со временем внутренний мир человека изменился. Стало больше рационализма и бездушия.

Мальчики внимательно слушали, а Алексей продолжал:

– Ведь что такое искусство? Это выражение внутреннего мира художника, видение именно им того или иного образа… Чем внутренне глубже человек, тем он выше духовно…

– Не очень понятно, – вставил робко Паша.

– Если вдуматься, искусство родилось из культовых образов. Неслучайно корень слова «культура» исходит из божественного культа… На определенном этапе развития человека искусство иконописи было необходимо и понятно…

При выходе из галереи в сувенирной лавке Алексей купил Паше открытку с репродукцией Саврасова «Грачи прилетели», а Игорю – Брюлловскую « Вирсавию».

5

И с этих первых открыток ребята начали коллекционировать художественные репродукции картин. Со временем Игорь стал больше ориентироваться на западную живопись, а Паша – на русскую.

Подаренная Алексеем репродукция картины «Грачи прилетели» была известна Паше. Ее копия, написанная собственноручно мужем маминой сестры, дядей Федей, висела над его кроватью и была подарена по случаю дня рождения.

Паша привык е ней, но после посещения Третьяковки неожиданно обратил внимание, что она немного отличается от оригинала.

При случае, он заметил своему родственнику:

– Дядя Федь, а почему ты немного изменил картину Саврасова… Посмотри, даже количество грачей не совпадает?

– Ну, это же небольшая импровизация…

Мальчик несмело заметил:

– А не захотелось тебе выбрать другой пейзаж?.. Ну, например, осень с белобокими сороками?

Дядя Федя задумался, а мальчик продолжал, как бы рассуждая:

– Копия проще для исполнения и не требует собственного участия, а ведь в этом – главное.

– Так что… тебе не нравится моя картина?

– Нет, почему… Просто было бы больше творчества с другим выбранным сюжетом.

– Ну, малец, я просто рисую то, что мне нравиться, – немного обиделся дядя.

Впоследствии Паша, рассматривая изображения футуристов или сюрреалистов, никогда близко не принимал их сердцем, внутренне лишь ощущая поиск необычного самовыражения.

В Москве на Волхонке проходила выставка Дрезденской галереи, куда они ходили вместе с Игорем и Алексеем. На всю жизнь Паша запомнил глаза Сикстинской мадонны.

И уже самостоятельно, будучи позднее с отцом в Ленинграде, наслаждался великолепием реальных и библейских образов западной школы живописи Эрмитажа. Побывал он и в Русском музее, с восхищением смотрел на рекомендованное Алексеем полотно «Последний день Помпеи». Но всегда он помнил, что работы художников Третьяковки на Лаврушинском отличались особенной теплотой и изысканностью, потому как были собраны человеком, искренне любящим живопись и Россию.

Теперь Игорь и Паша часто спорили об искусстве. Яркие полотна Рафаэля, Рембрандта, Тициана, Рубенса, Караваджо и «Украденный поцелуй» Фрагонара очень привлекали Пашу, но он все больше отстаивал и защищал русские картины.

Важным аргументом в спорах всегда было необычное и часто оригинальное мнение Алексея.

– Вы пока еще сопляки, как лягушки в болоте, не понимаете основ другой культуры, и в этом суть вашей болтовни… А культура – это пласт поколений…

Арбитр не брезговал издевательскими шутками, которыми он подчеркивал своеобразие мнения каждого и призывал к интересу познания. Друзья тихо замолкали: преклонение было непререкаемым. Игорь боготворил брата и во всем ему доверялся. Паше даже казалось, что Игорь очень гордится им.

Теперь Паша уже любил собирать хорошие репродукции, которые можно было более внимательно рассматривать вне стен музеев. Они с другом бегали в букинистические магазины, которые были тогда полны старинными открытками. Особенно интересен был магазин в здании «Метрополя».

Вставали в очередь в воскресенье задолго до открытия, чтобы попасть к прилавку и на правах первых выбрать самое лучшее. Такие нередко почти рукописные открытки 20х – 30х годов и дореволюционные стоили не дешево. Паша просил деньги у отца, и тот, видя искрящиеся глаза сына, не препятствовал этому заразительному увлечению.

После уроков Паша часто пропадал в просторной комнате своего друга Игоря и его старшего брата.

Алексей учился в Гнесинке и появлялся домой обычно позднее. Иногда по вечерам Паша слышал, как он играл на фортепьяно в гостиной. Алексей неплохо рисовал и часто показывал ребятам свои карандашные наброски и акварели.