Буду популярен после смерти

«Все, что было раньше, я уже не помню…»

 
Все, что было раньше, я уже не помню,
Просто забываю, считаю неправдивым.
Слишком много было связанного с болью,
Слишком часто сам был очень некрасивым.
Все, что было раньше, я забыть пытаюсь,
С памяти стереть, как записочку на память.
Я пишу стихи вам, я просто улыбаюсь,
Но что за всем стоит заставляет меня плакать.
Все, что было раньше, колет, как иголка,
Заставляет биться сердце в диком ритме.
Помнить то, что было – в этом мало толку,
Я это душу́, пусть оно даже не пикнет!
Все, что было раньше – то, что и сегодня.
Только что сегодня, это посвежее.
Все, что есть, конечно, больше не испортят:
Все, что есть, будто петля на моей шее.
 

«Все, что искал, я в себе нашел…»

 
Все, что искал, я в себе нашел.
Все, что не мог, я теперь умею.
Я исполняю ловко это супер-шоу,
И, кажется, я скоротечно тлею.
Все, чего не было, не нужно мне.
Я вижу ясно, без красивых линз.
Порою, кажется, живу в огне,
И так хочу запрыгнуть на карниз.
Не остановит меня пуля-дура.
Я из династии самых упертых.
Давай, рисуй свою карикатуру!
Я буду жив, даже мертвее мертвых.
 

«Все эти трудности переживу с улыбкой…»

 
Все эти трудности переживу с улыбкой,
Все зло забыть могу легко и навсегда,
Я даже выдержу какую-нибудь пытку,
Если она меня не бросит никогда!
Все эти годы я потратил не на тех,
И ожидания напрасны были все же.
Но кто же знал, что меня ждет такой успех,
Что ее встречу среди тысячи прохожих?!
Все эти трудности переживу, я знаю,
И многое плохое проведу спокойным взглядом.
Ни в чем, нигде не оступлюсь и не растаю,
Если она будет любить и будет рядом.
 

«Встречают по одежке, провожают по уму – а поговорка-то соврала!!!..»

 
Встречают по одежке, провожают по уму – а поговорка-то соврала!!!
И встретят и проводят ведь по кошельку! И нам же хуже, если содержимого в нем мало…
 

«Всюду грязь, всюду боль, всюду пыль, всюду шум…»

 
Всюду грязь, всюду боль, всюду пыль, всюду шум,
Всюду войны и зло, всюду страх, всюду бунт.
Мира князь хочет хаос, и он выбрал маршрут,
Где продумал давно каждый шаг, каждый пункт.
Всюду ненависть к ближним и обиды растут,
Превращая в знакомых даже самых родных.
Мира князь всем доволен, он стоит на посту,
Стережет своих слуг и наносит удары под дых.
Всюду ненависть, злость, всюду грубость и стыд.
Нас давно в эту муть с ветерком занесло.
Здесь чума для ума, виноваты в том мы,
Ведь мы сами в себе бережем это зло,
Ведь мы сами хозяева созданной тьмы.
 

«В обществе странных людей нет прав…»

 
В обществе странных людей нет прав,
И я намеренно лгу, как они все.
Лгу, что рад всему. Может, не прав я,
Но мне кажется, что я зависим.
Не героин и не градус мой царь,
Я зависим от общества скверного.
Зря не слушал когда-то отца,
Зря когда-то влюблялся, наверное.
Капитан милиции, правда, в отставке,
Говорит мне: «Дима, помалкивай!
Знаю, клады ты ищешь, как сталкер,
Но сожрут же тебя эти шавки!
Не пиши ничего. Для кого тут?
Купи Nokia шестнадцать и два нуля,
Устройся куда-нибудь на работу,
И забудь про ученья телят.»
До рвоты. Молчи, молчи, молчи…
Если прав, то молчать не можешь.
Правота давит, как кирпичи,
Особенно тех, кто чуток помоложе.
А с другой стороны я и сам, словно рыба.
Мое слово ведь нужно и подлецам,
Чтобы вырвать его и обрушить, как глыбу,
Когда выгодно будет истцам.
Сечешь? В ком увидишь ты многоборца,
Что в берцах полжизни дворцы топтал,
В том увидишь чертовку из «Бона Сфорца»,
И поймешь, что ты в лапы попал.
Зверье. Гиены. Детдомовские прислуги.
Избалованные детишки, и не нужное всем старье.
Не нужны гигиены услуги,
Нужен рубль и мешок с враньем.
Здесь нет веры. Играют в живых людей.
В «Молоко» пьют довольно фисташковый латте
Одержимые глупостью разного рода идей,
В модном премиуме приматы.
Ты найдешь меня где угодно.
И той встрече я буду рад.
Я давно не боюсь ни условий погодных,
Ни каких-то дешевых преград.
 

«Вот и выпал снег, на шапку, на асфальт…»

 
Вот и выпал снег, на шапку, на асфальт,
Белыми полями зеркалит взгляд мой скромный.
Я иду дорогой, jeden jahre Alt,
Неудобной, грязной, насквозь обувь мокнет.
Кто же мне поможет, если заблужусь?
Кто искать начнет в этой пурге январской?
Отчего же я мало чем сгожусь?
И неужто нужно мне пропасть напрасно?
Снег замел весь лед, я и не заметил,
Шел, как будто слеп был. Естественно, упал.
Задумался над тем: я вел себя, как дети,
Выводы не делал, если жизни беды быстро миновал.
Погибать в безлюдье, в тишине, в покое,
Так легко и просто, если ты покоя долго-долго ждал.
В этом тихом поле, в этом тихом вое,
Не спеши же плакать, коль в дороге смерти наконец упал.
Умирать сегодня, стало быть, не страшно.
Наша жизнь не вечна, так хороша местами,
Где погибнуть можно,
Но не в рукопашной. Знаю всему цену.
Пусть и мне узнают,
Когда меня не станет.
Пусть и мне узнают, когда меня не станет…
 

«Вы так непонятны, красивые дамы!..»

 
Вы так непонятны, красивые дамы!
Кофейные бедра и губы черешни!
Терпеть не могу мелодрамы и драмы,
Но только такие меня тащат вещи.
Вы да́рите ласку, тепло, поцелуи.
А я на вас только гляжу и гляжу.
С весельем проводите вы сабантуи,
А я вокруг этого молча брожу.
У вас хорошо, но для вас да и только.
И алые губы в улыбке плывут,
Но для меня то, что сладко вам, горько,
То, что подходит вам, мне не уют.
Вы да́рите нежность, в любви умирая,
И медом своим наполняете соты.
Вы будто цветы из небесного рая,
Но ваши сердца́ украдут… Идиоты.
 

«Где мои друзья?..»

 
Где мои друзья?
Там, где улыбок больше, чем обид и злости.
Где мои друзья?
Там, где любовь, тепло, не перемалывают кости.
Где мои друзья?
Там, где и в радости, и в горе не отвернутся от меня.
Где мои друзья?
Там, где поддержат, приобнимут и не обвинят.
Где мои друзья?
Там, где спокойно, хорошо, где накрывают пледом.
Где мои друзья?
Там, где угостят голодного вкусным обедом.
Где мои друзья?
Там, где поменьше криков, ссор и зависти.
Где мои друзья?
Там, где нет ни у кого желания напакостить.
Где мои друзья?
Там, где понимают с полуслова, там уважают.
Где мои друзья?
Там, где нет места злому, там не обижают.
Где мои друзья?
Там, где я чувствую себя как дома, где уют.
Где мои друзья?
Там, где не смотрят косо за спиной, не предают.
Где мои друзья???
 

«Глупо было бы считать, что я останусь прежним…»

 
Глупо было бы считать, что я останусь прежним.
Врешь в глаза и думаешь, что я тебе поверю,
Ложь искусно вышитую на себя примерю,
Буду, как и раньше, милым, добрым, нежным.
Глупо было бы считать, что я любить способен.
Твоя цель – это сорвать кусок, да пожирнее.
Для меня ты просто лишь цветок в оранжерее,
Растение, каких в этой системе сотни сотен.
Глупо было бы считать, что я с тобой останусь.
Для тебя цель жизни – утопать средь развлечений.
Я не жду от жизни лишь гольфстримовских течений,
Но от таких, как ты, я с нервным тиком отчуждаюсь.
 

«Говорил, что последний стих…»

 
Говорил, что последний стих.
Говорил, что поставил точку.
Но соврал. Хоть, конечно, затих,
И, конечно, с тобой закончил.
Некрасиво расстались мы будто враги.
Говорят, так не нужно делать.
Ты меня повидала другим.
Не привязанным больше к телу.
Они смотрят. О нас говорят.
И пускают какие-то слухи.
Большинство выливает яд.
Большинство потирают руки.
Тяжело тебе было, пишешь.
Знаешь, мне было точно хуже:
Когда я из последних шептал потише,
Что же слышали твои уши?
Не в упрек я пишу, поверь.
Ты же выпустила вон зверя,
Помогла мне закрыть ту дверь,
Где закрыло б ее лишь время.
Я не сказка, увы и ах.
Так сложилось, что я был хорошим.
А на чьих мы сейчас местах,
Если мы не чувствуем дрожи?
Мы вернулись, куда должны.
Я хочу теперь быть счастливым.
Хочу руки чтоб были нежны́,
Чтобы заботы были приливы.
Я сейчас отпустил железно.
Не тебя, а обиду и ненависть, злость.
И что там куда бы ни лезло,
Я, как пес, буду грызть только нужную кость.
У тебя растет сын непослушный.
Ты ему свои силы, любовь отдай.
И ты не товар б/у-шный,
Просто ты перебрала всего через край.
Я тебе пожелаю счастья,
Да такого, чтоб денег всегда хватало.
Я тебе пожелаю стать частью
Человека, которому ты досталась.
Мы – это лишь история,
Яркая вспышка чувств нефильтрованных.
Бестолковая горе-история
Чужих губ чересчур зацелованных.
Я простил тебя от души.
Я действительно зла не держу, ибо
Отнеслась ты ко мне паршиво,
Но исправилась. Просто спасибо.
Все, что было, то просто память.
Все, что было, все скоро забудут.
Никому не придется плакать,
Не придется и выглядеть глупо.
Так закончится этот мотив.
Так обрушится мыслей глыба.
Помогла отпустить негатив.
И за это тебе спасибо.
 

«Говорят, поэт должен быть нищим…»

 
Говорят, поэт должен быть нищим,
И, наверное, вечно голодным,
С шевелюрой лохматой, не чищен,
И, наверное, вовсе не модным.
Говорят, что поэтом легко быть,
Только так говорят не поэты.
«Пописа́ть? Это вам же, как хобби,
Как свободы глоток, где запреты».
Говорят, что поэт – сексуально,
Поточнее: лишь то, что он пишет.
Только должен писать не банально,
Словом жечь и искрить покрасивше.
Быть поэтом, призванье, наверно,
Никакого труда не составит
Написать целый том сочинений.
Ремесло это их не состарит.
Нужно словом орудовать хлестким,
Но обидеть, задеть им нельзя же.
Нужно думать, что слово Сваровски,
Означает «сварить», но с винтажем.
Да, поэтам-то ночью не спится,
Но ведь это – их личная прихоть,
Пописа́ть можно днем, говорится:
Сядь за стол, своей ручкой при хоть!
Поэт должен всегда, все обязан уметь,
Завсегдатай везде, и ваш верный угодник,
Должен он понимать все, терпеть,
Он обязан любить, и все помнить.
Обо мне что сказать: да, поэт я,
Но фантазиям вашим не должен,
Как хочу, так и буду тут петь я,
И решать буду я, что мне можно.
Как хочу (не иначе), так буду одет я,
Как хочу, так и будет. Неважно,
Чем займусь, где же будет это,
Ради смеха (не вас) заживу эпатажно.
Как хочу, так пишу. Слог коряв? Мне по нраву,
Не признал ни хореи, ни ямбы, ни такты,
Ни контракты, ни акты, и вашу отраву,
Что поэт «это тот, кто…» до дна пил – и это постфактум.
Меня помнят тут с самого детства,
Я обычный дворо́вый подросток,
Что не смог отыскать себе место
Среди всех остальных. (Да, так просто).
Я правдив и не лью людям грязи,
Приукрашивать слово я вам не стану.
Я не рвусь ни в «поэты», ни в князи:
У империй сегодня свои есть Османы.
Я безвкусный и пресный для вас порой.
Очень жаль! (Да ладно, не верьте!)
Настоящий. Уверенный. Вам не свой.
(Пока популярность ждет моей смерти).
 

«Гордая птица на краю скалы…»

 
Гордая птица на краю скалы,
Она стоит, готовится к полету.
Обрыв высокий, километра три,
Но ей не страшно, ни на йоту.
Сорвалась, крылья мощные раскинув
И ринулась что силы есть в темную бездну,
Забыв, что может просто сгинуть,
Если чуть-чуть хотя бы вера треснет.
Застыл усталый, неподвластный птице свет,
Она летела, и летела, и летела…
Очнувшись вдруг в один момент,
Застыла в ужасе, ведь она падала, сгорала, тлела.
Тайфун окутал землю, небо вспенилось и потемнело.
Крыло сломалось – не порок совсем; не в счет усталость,
Но как искусство просит жертв, так и перо лишь правду стелет:
Живой мертвец уж не жилец, ему чуть-чуть осталось.
Казалось бы, в любой другой отрезок времени, ни одному до погибающих ведь дела нет,
Но в каждый раз, каждый из нас виновен, коль даже ненароком худо делает…
Из-за чего повсюду слышен злобный, желчный и довольный скрежет?
Тебе ль не знать: злорадство ни за что до слез и боли доведет, тупым ножом дорежет.
Ты не поймешь. Ты не найдешь ответа.
Ты знаешь, все пройдет. Пройдет и это…
Не ставлю крест, надеюсь, что ей повезет под ветром,
Хоть маловероятно, но я помню: падать ей три километра.
 

«Город больших возможностей, больших проблем…»

 
Город больших возможностей, больших проблем,
Город больших надежд и разочарований.
Город злой порой, он нравится не всем,
Разве что любителям вечных испытаний.
Город бетона и машин, город науки,
Город открытых казино и газировок.
Город парковок, КГБ, тянущих руки,
Город боли, счастья, передозировок.
Город зла, кощунства, город постов, молитв,
Город промышленных гигантов века.
Город доброты и заказных убийств,
Город для животного, для человека.
Город шума, пыли, город контрактов.
Город слишком крупный, город слишком мелок.
Город нужных и нежелательных контактов,
Город оригиналов, город подделок.
Город сейфов, денег, город перспектив,
Город для бомжей, город для любого.
Город музыкантов на любой мотив.
Город – место дьявола и место Бога.
Город супермаркетов, город развлечений,
Город фитнес-центров и алкоголя.
Город церквей, больниц, город заключений,
Город проституток, город сверхъконтроля.
Город быдла, город нищих бизнесменов,
Город крепко вжатых в голову скоб.
Город достойных, город спортсменов,
Город серой массы, город калейдоскоп.
Город встреч, разлук, противостояний,
Город мира и военного бинокля.
Город грязи и город расстояний,
Город то любим мной, то навеки проклят.
 

«Границ априори нет …»

 
Границ априори нет —
Ты сам себе строишь козни,
Ты сам себе роешь ямы.
Страницы прожитых лет
Становятся опытом поздним.
Тот опыт – одни изьяны.
Сбегающих вникуда
То ропот, то топот ног
Покажет, как кто-то смог,
Скатиться через года
С человека до обезьяны.
Он скажет «не повезло»
И молча уставится в пол.
А ты не глупи, в начале пути
Думай своей головой
И не будь ослом.
Спроси перед тем, как идти,
Спроси себя: кто я, кто?
Что нужно сейчас? Что потом?
Важнее добро или зло?
Остаться или уйти?
Есть выбор, и не рандом,
Каким все связать узлом!
 

«Да будут преданы огласке все строки этого прощального письма!..»

 
Да будут преданы огласке все строки этого прощального письма!
Пишу тебе, мой друг, тебе-тебе! Признателен тебе буду надолго и весьма,
Если читать возьмешься, и, более того, хоть что-то попытаешься понять.
Мне двадцать два. С тобой я говорю давно. Когда я начинал, то думал – не унять,
Однако я сдаюсь. И огорчен, и более не верю в то, что было смыслом жизни.
Бывало, с ночи до утра писал и оставлял тебе записки.
Ты не читал. Я говорил – не кисни,
Ну может человек устал, забыл. Да мало ли бывает вариантов? И среди прочих дел,
Все так же оставалось написать тебе – важнее! Но ты не уставал, не забывал. Ты не хотел!
Ты просто не хотел, а я искал в себе ошибки, и думал, что же делаю не так!
Сейчас, пожалуй, наступает эдакое время, в котором всем не важно кто ты, и неважно как
Живешь. Сейчас важнее в чем одет, на чем приедешь на обед, и прочий сор.
Не то чтобы я люто ненавидел современных, но игнорировать мораль – позор!
Я понял, отчего тебе не нужен: нытье не нравится, серьезность, справедливость,
А нравится шутить по-черному, себя уничтожать, изображать к хорошему брезгливость.
Все просто: скучен я, ведь мне бы делать лишь добро, и дальше носа я не вижу.
Гниет нутро, товарищ. У тебя будут дети, а воспитать их будет словно заработать грыжу.
Тебе сейчас это неважно, ничего, годы летят и рассыпаются, как брошенный песок,
Сегодня молод и красив – а завтра болен, мало сил, как будто выжали весь сок.
Ты не серчай, тебя я больше донимать не стану. Я отложу тебе записки на какой-то срок.
Когда захочешь – заходи, тебя покорно будут ждать мои скопленья скучных строк.
Найдешь в них радость, боль, нравоучений горсть и даже чуточку смешного.
Я знаю, что ты точно не мой лучший гость, но мне достаточно вполне такого.
Я создал краткий курс, листай страницы неспеша, до дыр затри, чтобы понять их вкус!
Когда устанешь – посмотри, как много с кем ты должен поделиться. Ты же не трус,
Не будешь больше из углов тайком таращиться на то, что для тебя оставил!
Ты только помни, что у каждого хотя бы раз должна мелькнуть вся эта куча правил.
Когда устанешь спать нетрезвым, когда уйдешь от первой, может, от второй жены,
Когда поймешь, что ты с женой в роли родителей уже давно, но вы им, детям, не нужны,
Когда поймешь, что воровал кирпич для дома совершенно зря, когда в СИЗО
Отправишь весточку ребенку, когда опустишься до самых низменных низов,
Когда не сможешь больше плакать, хладнокровно выпроводив близких из аэропорта,
Когда за внучку выпьешь, и не раз, но твоя дочка равнодушно сделает аборт,
Когда останешься один, когда уйдут родители в иное измеренье, когда подставят и не раз
Твои друзья, которыми так дорожил, когда поймешь, что толком и не жил, когда приказ
Нарушить не посмеешь, когда заснуть не сможешь, и когда все потеряешь,
Но более не обретешь, пойми: а начинать-то надо было с малых лет. Кому ты доверяешь,
Тот явно что-то прячет от тебя. А я не прячу ничего совсем, но ты проходишь мимо,
Но, если понял что-то, хоть и поздно, ты поделись с другим: ты покажи ему картину,
Со всех сторон. Пускай сейчас ему шестнадцать, пускай умнее всех, пускай.
Зерно, посеянное с малых лет, однажды даст свой плод. Уж мне-то это ой как знать!
Ты не серчай, что я тебе опять ничего важного и интересного не смог подсунуть,
Ведь это было самое открытое, последнее прощальное письмо! Это последний мой рисунок,
Словно малыш рисует маму, папу и себя – счастливую семью, но сделать ничего не смог.
Много чего тебе оставил я, прощай! И да поможет на твоем пути тебе твой Бог!
 

«Давай же, будь собой, давай, играй свои роли!..»

 
Давай же, будь собой, давай, играй свои роли!
Пока свою я спрячу под стол, на антресоли.
Давай же, двигай к цели и делай это метко,
Я тоже буду двигать, как ты, за три конфетки.
Давай, будь честным что ли, хотя б в поход к врачу.
Я правду тоже спрячу, я тоже промолчу.
Давай ты честным будешь, кристальнее воды.
Я тоже таким буду, все ж ради выгоды?
Что я тут делаю? Ради чего стараюсь быть?
Зачем чернить систему, против теченья плыть?
Что я за человек? Зачем конфликт искать?
Зачем стараться худшим врагом людей всех стать?
Досье готовит кто-то под запись на CD.
Зачем собой рискую? Отвечу не в сети́.
 

«Да, я готов жить…»

 
Да, я готов жить.
Жить – это как цветку расти водой поливаемым.
Только бы сорняком не стать и недругов не нажить,
Когда стану легко узнаваемым.
Я готов жить честно, открыто,
Не стесняться чужих ничуть,
Только б знать где собака зарыта:
Какой путь не ведет к мечу?
Я мечтал и убил мечтателя,
Я любил, но познал лишь ненависть,
Я писал и убил писателя —
Мне пора изменять свою летопись.
Жить готов, пусть не сразу все вяжется,
Жить готов, забыв про огорчения,
Но порою мне вовсе кажется,
Будто жизнь не имеет значения…
 

«Дворец диковинный предстал пред очами усталого путника…»

 
Дворец диковинный предстал пред очами усталого путника.
Многое он повидал в жизни зрелой: и горе, и радость,
Но возжелал поглядеть мир глазами невинного узника.
Дело нехитрое сделано было, и вор оказался в темнице на старость.
Сырые и мрачные стены, решетка и небо едва ли виднеется.
Жестокие и беспощадные, как лютые звери снуют надзиратели.
Похлебка червивая с талией силами мерится.
Вопрос возникал: что ж за нелюди места такого создатели?
Нары клопами насквозь изъедены и изувечены,
Окровавлены ноги, безжалостно скованные кандалами,
Время втрое длиннее мерещится, сон скоротечнее,
Смерть подругой становится, тешится, извиваясь, скользя под ногами.
Не видать ни причудливой формы башни, ни девиц у сада,
Воздух чистый не властен в кромешной тьме.
Беседы, что жить там добротно есть небылиц услада,
И от жажды опыт постичь такой стало давно уже не по себе.
Испокон веков всем известно, что от худа не станут люди добрее,
И старик осерчал, возненавидел мир, но в глубине души
Мечтал об услугах цирюльника и брадобрея.
Жизнь написать свою заново бы… Только сломаны карандаши.
Лишь когда перестал старец передвигаться,
Стражи вынесли полуживое тело за стены дворца.
Долго сидел на земле он, и, плача, вдруг стал улыбаться,
И со словами «свершилось» замертво пал, разрывая прохожих сердца.
Мало кто ради познаний способен пойти на такое:
Страдать, терпеть, голодать, в плохих одеваться одеждах.
Но только запомнить тут надо другое:
Возможно всегда выжить только имея надежду.
 

«День самой грустной радости…»

 
День самой грустной радости
На пыльных полках у многих лежат черно-белые фотографии,
На них невеселые люди, военная техника, форма с наградой.
Нам оставили память тех дней в кинолентах, учебниках,
Вот и знает мое поколение о лагерях и про битву под Сталинградом.
Много людей полегло: кто за будущее твое и мое, кто по приказу,
Кто по случайности в землю в конце только слег, а кто-то и сразу.
Как свистят смерти пули и выглядят рваные раны,
Как стонут в больницах солдаты и как выживают детишки,
К счастью, с тобой мы, мой друг, ничего абсолютно не знаем,
Но лишь день посвятить в году памяти точно не будет ведь лишним.
Прогремит вам салют в день Победы! Спасибо, родные!
Мы запомним навеки, какой заплатили вы счет.
Среди прочего зла, что творится везде и повсюду отныне,
Запомним, что нет на всем свете страшнее войны ничего.
Мы запомним подвиги и не забудем имен, не забудем сражений названий.
Мы забудем только то, что своих же грабили партизаны…
Мы забудем совсем имена предателей и капитанов-бездарей,
И прежде чем восхвалять за доброту всех наших и быть лжецами,
Мы вспомним: фашисты дедов, как капусту резали,
Но и наши деды ведь делали то же самое…
Прав и не прав – в военное время неважно.
История вечно лжет, приобретая любой узор,
Но я точно знаю: для человечества в нашем мире, любая война – позор.
К счастью и к сожалению, от неведения и от знаний,
Празднуем вместе траур. День – девятое мая…