Выдыхаю, прислоняюсь затылком к оконному стеклу, закрываю книгу, закрываю глаза. Как мало порой нужно, чтобы почувствовать себя победителем в жизни – всего лишь выиграть в поединке с кем-то, кто об этом поединке не знает. Автобус тряхнуло, и мы двинулись дальше – из люка потянуло свежим воздухом. Я улыбнулся, представив, что старуха смотрит нам вслед и пытается догнать на своих зеленых ножках.

Когда убаюканный мерным гулом и навалившимся облегчением, я открыл глаза, мир снова ограничился отражением правого глаза. Вот он большой и блестящий, окружённый слипшимися от пота ресницами. Я всматриваюсь в свой собственный глаз (оба моих глаза смотрят) и меня это успокаивает. Вот я моргнул. Вроде я моргнул. Или нет?

Из тёмной зеркальной поверхности на меня смотрел глаз. Такой же большой и блестящий как мой… но не мой. Он подёрнут мутной пеленой, он моргает тогда, когда не моргаю я. Я повертел головой, чтобы отражение стало четче и, закрыв левый глаз, уставился, не моргая, в глаз-пришелец. Пересохшее глазное яблоко щипало и покалывало, но я продолжал мериться силами с чужим глазом, пока тот снова не моргнул. Я зажмурился и начал тереть глаза под очками, крепко давя на белки, пока не заплясали цветные круги. Тер и тер, пока не стало влажно от выступивших слез. Когда круги рассеялись, я скосил взгляд к отражению – чужой мутный глаз без ресниц, моргнул. Старухин глаз.

Я сунул пальцы под очки и начал тереть с такой силой, будто мог выдавить эти глюки. Из-под пальцев все текло и текло, постепенно эта влага становилась густой и липкой. Глаза из-за нее я открыл с трудом, вокруг – еле различимые пятна. Поднял руку к лицу, уверенный, что увижу кровь, но увидел лишь размытые очертания кисти, крови нет, но пальцы склеиваются, будто выпачканные слизью. Я вцепился в поручень, нечаянно накрыл чью-то прохладную маленькую ручку, которая тут же вырвалась из-под моей липкой руки. Женский голос взвизгнул, выругался. Автобус тряхнуло, зашипели открывающиеся дверцы.