На Другой стороне. Падение

Но почему эта война была предпочтительней той, что лишала их дома, Омид не понимал. Идя по улицам родного города, он видел раненных темными тварями, которых пытались излечить лекари, видел бежавших из своих городов и поселений эна, нуждающихся подобно беднякам во всем, что им пришлось оставить позади ради спасения своих жизней. Их было так много, что приютить всех беглецов даже в таком большом городе как Эмоюнг оказалось невозможно. Испуганные арья напрочь отказывались выходить за охраняемый частокол, чтобы обустроить лагерь рядом с городом. Видя испуганные лица детей, Омид невольно представлял себя на их месте и все больше злился на свое бессилие облегчить их жизнь и избавить от ночных кошмаров, словно преследующих их и наяву.

Но и со своими кошмарами Омид не справлялся. Вопросы их мира и мира теней терзали Омида по ночам, и никакие наставления старших не могли успокоить его тянущийся к правде ум. От того его кинжалы не попадали в цель на ежедневных занятиях с наставником, и потому Тэру переживала за сына, видя его терзания за маской отрешенности. Омид никогда не подавал виду среди других эна, если чувствовал себя плохо. Ни боль, ни страх не отражались на юном лице, словно его невозможно было чем-то вывести из себя. Все, что тревожило Омида, он пытался спрятать глубоко внутри, там, где только внимательные глаза матери могли найти опасное томление. Он был очень похож на своего отца, Абаура, и потому вдвойне дорог заботливой Тэру. Ее сердце тревожилось за мужа, ушедшего к северной границе, и разрывалось на части при виде обеспокоенного Омида.

– Не томи себя тяжелыми думами, поделись ими, – ласково и тихо сказала Тэру, пока они шли по висячим мостам, осматривая город с высоты. Омид замедлил шаг, потупив взгляд, но собрался с силами и осторожно заговорил:

– Отец сказал, что если он погибнет в битве с эферья, то я поведу нас сражаться дальше… Но чем ближе этот день, тем больше я осознаю, что не хочу сражаться. Не с ними.

Тэру молча слушала Омида, пока мальчик не остановился и не стих совсем, отрешенно глядя на рыночную площадь, что простиралась под мостами. Подойдя ближе, Тэру приобняла сына за плечи, тоже взглянув на площадь. Торговля шла своим ходом, но былого веселья на лицах эна она не замечала. Было лишь желание купить что-то раньше, чем товар исчезнет с полок или станет жизненно необходимым, как снадобья или оружие.

– Эферья всегда были нашими врагами, сражаться с ними велят тени, так говорят наши шаманы, – напомнила Тэру, на что Омид отрицательно покачал головой.

– Тени разные… – уверенно сказал Омид. – И даже будучи разными, они помогают друг другу в войне за Свет. Если так могут тени, то почему мы не следуем их примеру? – спросил Омид, взглянув на мать.

Тэру не смогла ответить сразу и в ее карих глазах поселилась глубокая печаль. Крепко зажмурившись, чтобы прийти в себя, Тэру усилием воли прогнала нахлынувшую на нее волну страха. Она понимала сына и всем сердцем желала с ним согласиться, но не могла, чувствуя в том волю своей собственной тени. Взяв в руку свой кристалл, Тэру взглянула на ровные грани камня, но увидела не сияние внутри кристалла, а туман неизвестности, в котором блуждали все эна, когда пытались понять волю теней. Неведомые создания были добры и жестоки, милосердны и беспощадны. Порой их воля была простой и во благо, порой меняла их судьбу до неузнаваемости. И со всем им приходилось мириться и соглашаться, ведь эна не были вольны в своих поступках и решениях, порой даже не осознавая, что поступают так или иначе, потому что так велели тени. Тени показывали им путь, и, казалось, свой Тэру видела ясно – жизнь Омида была для нее важнее всего, и что бы ни происходило с их миром, война с Мглой и эферья стоила всего пролитого ими света, если в конце всех бед и тревог Омид должен был жить, не ведая больше сражений. Она знала, что всем сердцем будет жалеть тех, кто падет в предстоящей битве, и тех, кому придется жить дальше с утратой, но Тэру даже представить не могла, что лишится из-за жалости к другим своего сына, как не могла она сказать самому Омиду, что ради его благополучия поддерживала мужа в военном наступлении на эферья. Омид был слишком юным, чтобы ее понять, ведь прожил всего лишь десять лет жизни, но он уже был слишком самоотверженным, чтобы принять такую правду.

– Потому что мы тоже разные, – задумавшись, ответила Тэру. – И порой мнение большинства важнее мнения отдельных эна. Арья хотят этой войны, чтобы после победы жить в мире и покое, как и обещают нам тени… Поэтому Абаур ведет их к границе, чтобы с частью объединившихся арья показать и всем остальным дорогу в будущее. Поэтому, если он падет в битве, ты должен будешь продолжить его дело, как ради самого себя, так и ради нас всех.

– Я не понимаю, – признался Омид, качнув от досады головой. – Когда все это началось? Почему мы враждуем с эферья? Разве не должны тени вести нас к Свету? Или имелся в виду последний свет? Значит, мы просто должны умирать? Тогда зачем куда-то бежать и сражаться с эферья, когда к нам и так приближается Мгла? – растерянно глянув на мать, спросил Омид, надеясь хоть на какие-то ответы, но вместо голоса Тэру вдруг раздались удивленные голоса эна.

Взглянув на горожан, Омид увидел, что многие схватились за свои кристаллы, свет в которых вдруг резко померк. Их было так много, что арья не могли поверить в случившееся, испуганно глядя друг на друга, ведь это значило, что разом погибли сотни теней, с которыми арья связывали нити жизни. Вдруг раздался рев сигнальных труб. Свет солнца исчез, и город неожиданно окутала ночь. Ужаснувшись своей догадке, Тэру взглянула на кроны деревьев, загородив собой Омида. С диким протяжным ревом с неба на Эмоюнг хлынули десятки темных тварей, прорываясь сквозь могучие кроны и опаляя их своим огненным дыханием. Сквозь крики ужаса раздались резкие приказы, и стражники города на крыльях кинулись в воздух наперерез вдруг появившимся монстрам.

– Мама! – крикнул Омид, увидев приближающуюся к ним темную тварь. Выхватив из-за пояса кинжалы, Омид оттолкнул Тэру в сторону и выскочил вперед, чтобы сразиться с монстром. Но тут мост всколыхнула еще одна темная тварь, и Омид потерял столь нужное ему для атаки равновесие.

– Омид! – раздался отчаянный крик Тэру.

Последнее, что успел увидеть Омид, была огромная разинутая пасть, охваченная ярким желтым огнем…

***

Дожди не прекращались, и улицы Линтона все чаще освещали фонарные столбы, нежели свет солнца. Похолодание, охватившее город, заметно подчеркнуло, каким безжизненным был Линтон, что ранним утром, что поздним вечером, когда горожане стремились попасть на работу и уйти домой с закатом солнца. Людей не было видно, словно они перемещались тайными маршрутами, избегая друг друга. Даже машины проезжали с такой скоростью, словно опасались задерживаться в том или ином районе дольше необходимого.

Уильям Клиффорд всегда мало общался с людьми, с детства будучи достаточно замкнутым. Синеглазый, с непослушными русыми волосами, он со школы не стремился заводить знакомства и предпочитал людям книги. Во многом именно желание спрятаться от общества со всеми его проблемами и неписанными правилами и привело его в молодости на работу в библиотеку, где не требовалось многого. И уж тем более общительности, которой Уильям не обзавелся и на третьем десятке своей жизни. Но даже ему, человеку без родных и друзей, становилось неуютно, когда в туманной утренней дымке огни фонарей меркли, исчезая вдали, а улицы превращались в коридоры каменного лабиринта. Блеклые тени прохожих, порой бредущие мимо, исчезали так же неожиданно, как и появлялись, а в воображении Уильяма словно приходили из темноты и в нее же и возвращались, пугая своей отрешенностью от мира, в котором он еще пытался существовать и заниматься любимым делом.

Уильям всегда ходил на работу пешком, так как своей машины у него не было, а велосипед давно украли, когда он забыл пристегнуть его к забору перед библиотекой. Он медленно копил средства на покупку своего дома в пригороде Линтона и уже был близок к своей цели распрощаться со съемной квартирой и неприветливой хозяйкой апартаментов, когда обострилась война на юге. Цель превращалась в недосягаемую мечту, ведь посетителей библиотеки становилось все меньше, поскольку бумажные книги теряли свою ценность и значимость на фоне все более популярных электронных изданий. Да и в принципе читать художественную или научную литературу становилось все менее актуально, из-за чего Уильям большую часть своих будней сидел в библиотеке один, порой слушая радио.

Единственное, что изменилось в его жизни, был возникший на тротуаре через дорогу от библиотеки тент из картона, под которым поселилась беженка с юга. Поначалу Уильям опасался смуглую темноволосую незнакомку, не желая смотреть на тент и на его обитательницу, словно мог привлечь ненужное внимание к самому себе, а потом, когда начались дожди, вынужден был обходить ее на лестнице к двери в библиотеку. Лишь под крыльцом библиотеки беженка могла не промокнуть на улице в своем грязном тряпье. В один из таких дождливых дней он и заметил, насколько красивыми были ее темно-карие глаза… И сколько в них читалось страха, несмотря на стойкость, с которой женщина старалась выжить в непригодных для этого условиях.

Беженка не разговаривала с ним и не просила милостыню, но иногда исчезала на время и возвращалась с небольшой белой коробкой таблеток, которые раздавали в отделениях фонда «Инноген». Прошел целый месяц, и Уильям привык к тому, что беженка жила с его библиотекой по соседству. Привык он и к ее молчанию, когда проходил мимо нее с зонтиком и охапкой книг к дверям. Казалось, беженку тоже устраивало, что библиотекарь не разговаривал с ней и не проявлял агрессии, ведь поначалу она ежилась от него, словно от угрозы, из-за чего Уильям впервые почувствовал себя неловко. Он ведь в своей жизни и мухи не обидел, не то что человека. Он даже оскорбился от того, что его считали способным причинить кому-то вред.

Все утро в библиотеке не было ни одного посетителя. Чтобы как-то себя отвлечь, Уильям включил радио, единственную дорогостоящую технику, которую мог себе позволить при мизерной зарплате. Настроив приемник, он услышал мелодию заставки новостей и отошел от своего стола, чтобы разобрать оставленную с прошлого раза гору книг для учета и ведомости.

«Разворачивающиеся на наших глазах события на юге повергли мировое сообщество в шок, – говорила ведущая радиопередачи. – В полностью уничтоженном крупно-населенном центре города Аса не было ни одного военного объекта, используемого террористами. Особенно сильно пострадало здание заседаний Большой Ассоциации Среднеюжной Транснациональной Торговли. От официального представителя БАСТТ уже поступило заявление о том, что произошедший инцидент не останется безответным. Срочный созыв совета по безопасности АПЭП должен будет решить вопрос о дальнейших предпринимаемых мерах в связи с трагедией, унесшей жизни тысяч мирных жителей. Представители военного ведомства отказываются давать комментарии, случился ли сбой в системе наведения ракет или это была намеренная демонстрация силы…»

– Давно пора было прихлопнуть этот городишко! Укрывали у себя врагов столько времени! Так-то! – усмехнулся кто-то за его спиной. Уильям подпрыгнул на месте от неожиданности и поспешно обернулся к визитеру, крепче сжав в руках увесистый том энциклопедии, словно собирался им обороняться. Но увидев визитера и узнав его, Уильям облегченно выдохнул и улыбнулся.

– Мистер Фулберт! Как поживаете? – учтиво спросил Уильям, подойдя к гостю, чтобы взять его поклажу. Бывший солдат АПЭП Аруд Фулберт перестал служить из-за травмы ноги и коротал время на родине за чтением книг о войне, хотя бы мысленно возвращаясь на фронт. Уильям был отчасти рад видеть Аруда, ведь последний был самым частым посетителем библиотеки и брал вдвое больше книг, чем все остальные визитеры.

Но привычно спокойное состояние Аруда определенно всколыхнули новости, которые тот услышал по радио. В ореховых глазах солдата заплясали недобрые искры, и Уильям не мог понять, смотрел ли Фулберт на него или сквозь него в погоне за своими нахлынувшими воспоминаниями.

– Вы пришли сдать книги или взять новые? – осторожно поинтересовался Уильям, глядя на задумчивое лицо Аруда.

– Взять новые, – немного погодя ответил Аруд, улыбнувшись. – Я откладывал на прошлой неделе пару книжек.

– Да-да, сейчас, – засуетился Уильям, отправившись к ближайшему шкафу.

Аруд тем временем оглянулся на дверь библиотеки, глядя словно сквозь нее на тент беженки, что расположился через дорогу.

– Столько лет идет война, а толку никакого, – хмуро заметил он, пока Уильям суетился у полок. – Все равно пробрались через границу. Захватывают территорию, как чума.

Уильям повел взглядом в сторону Фулберта, но промолчал и не стал оборачиваться, усилием воли заставив себя сосредоточится на списке книг, которые тот себе запросил.

– На радио работают глупцы, – ворчливо произнес Фулберт, когда Уильям вернулся к своему столу с охапкой книг. – Таких ошибок не бывает. Целенаправленно змеиное гнездо разнесли, и поделом…

– Мне казалось, военные не должны атаковать мирных жителей. Мы ведь воюем не с ними, да и… они безоружны, – мягко произнес Уильям, на что Фулберт в голос рассмеялся.

– Солдаты друг другу вреда толком не приносят. Ну подстреливают порой, убивают. Это бывает на войне, – сказал он с улыбкой, а потом нагнулся над столом, словно для доверительной беседы, переменившись за секунду в лице. – А вот их семьи, вот эта зараза уже опаснее любого вооруженного солдата… Солдат, будь он религиозный фанатик или военный, не важно, сражается за других. У него простые цели, и во время боя он свою культуру оставит при себе. Никому нет дела до его идей и представлений о жизни. А эти так называемые «мирные» вооружены идеями, которые порушат все, что мы создавали веками, строя светлое будущее для своих детей.

Аруд был столь уверен и так зол, произнося свою речь, что Уильям нервно сглотнул ком в горле и пододвинул книги поближе к краю стола, чтобы напомнить Аруду о том, зачем он пришел в библиотеку.

– Столкновения культур всегда были причиной кровопролития. Надеюсь, война скоро закончится и думать про новую ради наступления светлого будущего уже не придется, – выдавил из себя Уильям, пытаясь говорить как можно более спокойней и уверенней.

– Верно говорите, мистер Клиффорд, – кивнул Аруд, криво ухмыльнувшись. Сняв с плеча рюкзак, Аруд начал укладывать в него книги, спустя мгновение вдруг доверительно заговорив:

– Если что, у меня есть понимающие друзья в миграционной службе. Этот ваш мусор на пороге быстро уберут, – сказал он, чем сильно удивил Уильяма.

– Простите?.. Какой мусор? – не понял Уильям, и Аруд кивнул в сторону двери. Глянув на дверь, Уильям догадался, что Аруд говорил о беженке, и поспешно замотал головой, заулыбавшись, словно речь шла о пустяке.

– Да ну, что вы! Это ничего, она мне не мешает…

Аруд положил последнюю книгу в рюкзак и закинул его на плечо.

– Когда к ней рядом подселится еще сотня таких же, будете жалеть, что не обезопасили свою «культуру» от очередного «столкновения», – передразнил Уильяма Аруд. Кивнув на прощание, он размашистым шагом направился на выход. Открыв дверь и взглянув на стремительно темнеющее небо, Аруд накинул на голову капюшон походной куртки и ушел, обойдя место, где располагался тент беженки, за несколько метров.

Дверь библиотеки неторопливо закрылась сама собой, и Уильям неловко сел на стул, чтобы прийти в себя и осмыслить весь диалог, который состоялся со старым знакомым. И даже включенное радио, на котором заиграла тихая музыка, не отвлекало его от странных дум о том самом обществе, которое он так старался избегать, со всеми его ужасными конфликтами, которые зарождались как на уровне межличностных отношений, так и на уровне мировых держав.

Вдруг Уильям почувствовал себя ужасно ничтожным на фоне глобальных процессов в мире, в котором жил. Беспомощным что-то исправить и подарить ту частичку знаний, что хранил хотя бы в пределах вверенной ему библиотеки. Ведь вполне вероятно, что даже в запыленных томах, позабытых всеми людьми на свете, был тот самый ответ на вопрос, как же добиться светлого будущего, не лишая его другого живого человека.

Когда стеклянная дверь блеснула в свете молнии, а потом раздался раскат грома, Уильям понял, что просидел в раздумьях до самого вечера. Начался дождь, и капли забарабанили по крыше библиотеки. Ветер начал швырять их в оконные стекла, за которыми виднелся разрастающийся ураган. Погода не давала о себе забыть, но вместо того, чтобы собраться поскорее в свою съемную квартиру, Уильям решил, что никуда не уйдет этим вечером и сделает хоть что-то, чтобы отстоять свою собственную культуру.

Он решительно подошел к двери, не тронув пальто, и обнаружил на пороге беженку. Спрятавшись под крыльцом от ливня, женщина вздрогнула от неожиданности, когда дверь за ее спиной резко распахнулась, и поспешила назад под свой тент, как вдруг Уильям ее окликнул:

– Нет! Нет-нет, я не хотел вас испугать! Простите… Я хотел предложить… Зайти. А то буря начинается и…

Заметив на лице беженки смущенное удивление, Уильям неловко рассмеялся.

– Ах, ну да. Вы уже знаете, что буря начинается. Заходите, переждете здесь, в тепле… Вы ведь понимаете, что я говорю? – решил он уточнить напоследок, надеясь, что его действительно поняли. Беженка кивнула, медленно и робко поднявшись по лестнице. Задержавшись рядом с Уильямом в проходе, она внимательно посмотрела в его синие глаза и зашла внутрь библиотеки.

Застыв рядом с закрывшейся дверью, беженка с удивлением взглянула на растерявшегося Уильяма. Казалось, он не знал, что делать дальше. Осмотрев свою библиотеку, Уильям заметил что-то на столе и с улыбкой на губах кинулся к запылившемуся электрическому чайнику, чтобы вскипятить воду.

– Присаживайтесь, у меня есть немного конфет. К сожалению, в библиотеке с едой нельзя, но эти ириски очень вкусные и я храню немного в столе, – начал он говорить невпопад, словно оправдываясь за свое суетливое перемещение в поисках чашек.

Беженка присела на стул напротив стола Уильяма и принялась оглядываться по сторонам.

– А как вас зовут? – наконец завершив все приготовления к чаепитию, спросил Уильям.

– Меня зовут Нур, – ответила беженка, с трудом сдержав кашель, и Уильям улыбнулся, садясь напротив Нур за стол.

– Приятно познакомиться, Нур. А меня зовут Уилл… Хотите ириски?

Нур улыбнулась и кивнула, а Уильям поделился половиной своего запаса сладостей, едва ли понимая, почему вдруг почувствовал себя счастливым.

***

Раниеро был в тронном зале правителей лишь раз, когда он и Люция совсем юнцами посещали королевский прием вместе со своими родителями. Его память не сохранила великолепие тронного зала, и Раниеро невольно восхитился его величественной красотой, когда вновь оказался под золотыми арочными сводами. Он не предполагал, что однажды снова переступит порог словно пронизанного светом помещения. И уж тем более, что остановится на месте почетной охраны подле королевских тронов Зарии и Раанана.

Как капитан королевской стражи, Раниеро должен был охранять правителей во время приема вместе с остальными гвардейцами, что стерегли тронный зал, рассредоточившись вдоль высоких стен. Потому он внимательно наблюдал за каждым, кто проходил через широкие двери зала, всматриваясь в незнакомые лица, и невольно беспокоился от того, что чувствовал тревогу придворных. Тронный зал правителей был полон умиротворяющего света, потому так выделялись опечаленные, словно потемневшие лица эна и затаившийся в их глазах страх, который замечал Раниеро, следя за разрастающейся толпой гостей. Жители Басилеи прилетали со всех концов королевства перед Днем Дара, чтобы попросить у правителей совета или помощи и пожаловаться на беды, с которыми сталкивались у себя дома. Подобные приемы считались неотъемлемым долгом короля и королевы перед своим народом, ведь только в их власти было помочь своим подданным в борьбе с темными тварями. Монстры нападали на поселения эна у границ королевства все чаще, но больше всего жителей Басилеи беспокоило то, как быстро темнели их кристаллы.

Раниеро был неприятно удивлен тем, как много эна беспокоилось о мраке, искорежившем свет внутри их кристаллов, которые они носили на шее со своего Дня Дара, но еще больше – причине появления этого мрака, которую они называли. «Чистюль», как шутливо окрестили солдаты тех, у кого мрака в камнях не было, становилось все меньше. Будучи пока что одним из них, Раниеро не мог не смутиться тем речам, что слышал от прибывших на прием к правителям. Раниеро не верил в то, что мрак в кристаллах зависел от теней, живущих по другую сторону барьера, и судил по самому себе и Люции. Он считал, что его кристалл, как и кристалл Люции, сиял ровным светом без намека на червоточины, потому что это была его собственная заслуга. Раниеро не поддавался слабостям, не нарушал законов своих правителей и служил им верно уже не первую сотню лет, тем самым стараясь сохранять свет кристалла нетронутым темнотой. Но если мрак в камне все же возникал, то только по его собственной вине, а никак не из-за теней. А пришедшие на прием были уверены в обратном и жаловались правителям на то, что их тени беспричинно наказывали их, не жалея даже детей.

– Мы ведь всего лишь фермеры, – сокрушался один из прибывших с южной границы эна. – Мы живем мирной жизнью, никому не приносим вреда! Не делали ничего плохого! А теперь нас словно прокляли! Моя жена никогда прежде не прогоняла путников с порога, а дети – не истязали домашний скот. У всех появились червоточины, словно сама Мгла выбрала нас в жертву! Мой кристалл, как и кристаллы моих соседей и еще половины нашей деревни, потемнели в последние несколько месяцев так, как никогда прежде! За что тени наказывают нас?

Раанан и Зария переглянулись друг с другом, когда тронный зал утонул во встревоженном шепоте. Раниеро тихо вздохнул, отведя недовольный взгляд в сторону от фермера. Он знал, что незнакомец прибыл из деревни, что снабжала Громовой форт продовольствием. Им, живущим на границе с арья, по мнению Раниеро, было глупо жаловаться на кару теней. Деревенские жители одними из первых узнавали о страшных новостях на фронте, и многие из их молодых эна служили в самом форте. Для солдат мрак в кристаллах был обычным делом, и жаловаться правителям из-за собственной ненависти к арья, отразившейся в кристалле, проделав долгий путь с юга в Сердце Басилеи, казалось Раниеро невозможной глупостью и пустой тратой времени. Отсутствие жалости к бредущим путникам и жестокость к животным надо было исправлять воспитанием, а не мольбой к королю и королеве, но Раниеро хранил молчание, не смея говорить без разрешения правителей. Его мнение никого не интересовало, и Раниеро помнил свое место, ожидая ответа Раанана и Зарии.

Подданные правителей притихли, стоило королю приподнять руку, взывая тем самым к тишине.

– Наше Предназначение состоит в том, чтобы однажды свет всех кристаллов стал белым. Чтобы все эна стали едины между собой в этом свете и больше не ведали ни горя, ни печалей, – уверенно и с расстановкой произнес Раанан, осмотрев весь зал. – Но и от вас зависит, настанет ли тот счастливый день, – добавил он, взглянув на фермера. – Сможете ли вы побороть мрак в кристалле, чтобы дать место Свету заполнить вашу жизнь… Война идет не только в нашем мире, но и в мире теней. Бесконечная страшная война за Свет. Ваши тени изранены в этих боях, они страдают… Вам должно помочь им, поддержать, не дать мраку распространиться и полностью поглотить кристалл. Раны теней затягиваются быстрее, если эна стойко идет по пути к Свету, – сказал Раанан. – Найдите утешение в словах оракула, ведь сегодня День Дара. День, когда мы как никогда близки к Свету и к Теням…

Опустив взгляд в пол, Раниеро про себя подумал, что от всех речей про Свет и Тени начал жалеть о своем назначении в королевскую стражу. Вдали от Сердца Басилеи, на фронте, подобные вопросы возникали только на проповедях клиров, местных служителей веры, на которые Раниеро не ходил. Ему не требовалось поддерживать дух перед битвами, поскольку с этим умело справлялась в своих письмах Люция, а во время сражений просто не было времени думать о возможной каре теней, равно как и о любой другой их таинственной воле.

Следующий визитер напомнил Раниеро о тех проблемах, с которыми он сталкивался на границе лично, чем и привлек его внимание.

– Командир Сигни просила передать вам ее рапорты, Светлейшие, и на словах подтвердить донесения наших разведчиков о том, что Мгла все ближе подбирается к восточной границе. Темные твари словно поселились в парящих горах, а Явления Мглы разрастаются, охватывая целые горные склоны, – делился тревожными новостями гонец из северо-восточного форта. – Командир просит правителей подумать о возможности отправить к нам в форт гвардейцев, – с надеждой произнес гонец, взглянув на Раниеро. – Присутствие избранных правителями могло бы поддержать солдат, а навыки – помочь одолеть Мглу!

Стоило гонцу замолчать, как Раниеро краем глаза заметил шевеление и услышал тихую речь варья. Прежде неподвижно караулившие Арни, Бьярни и Дагни словно уже порывались отправиться в путь, нетерпеливо глядя то на правителей, то на своего капитана. Раниеро едва заметно качнул головой, запрещая самовольно покидать пост и открывать рты. Варья разочаровано запыхтели, но послушно притихли, чтобы дождаться решения правителей.

На этот раз и сам Раниеро хотел узнать их ответ, позволив себе взглянуть на короля и королеву. Одно их слово, быть может, могло спасти целый регион от Мглы, а для Раниеро и его гвардейцев путешествие на восток стало бы настоящей проверкой слаженности и командного духа. Снова переглянувшись между собой, правители негласно решили, как ответить на поставленный им вопрос.

– Передайте командиру Сигни, что Ледяной форт не останется без нашего внимания и поддержки, – с улыбкой ответила Зария. – Мы отправим подкрепление, чтобы восполнить потери гарнизона и увеличить его численность. Отправляйте нам рапорты о ситуации в форте. Если тьма не падет под натиском наших солдат – мы отправим к вам королевскую стражу, чтобы Свет очистил их стараниями восточную границу от Мглы раз и навсегда.

Раниеро мог разделить разочарование гонца, которому пришлось вымучивать благодарную улыбку в ответ на решение правителей. Как бывший командир пограничного форта, Раниеро знал, что отправка гонца в столицу означала отчаянное, едва ли не бедственное положение, при котором рапорты через почтовый ящик уже были недостаточным сигналом об опасности. В отличие от многих, наблюдавших за ходом разговора, Раниеро чувствовал тот неосязаемый страх, с которым гонец просил о помощи, и полагал, что угроза Мглы на северо-востоке могла оказаться еще серьезнее, чем угроза вторжения арья на юге. Но он не мог спорить с королем и королевой. Оставалось лишь надеяться, что увеличенный гарнизон Ледяного форта действительно справится с Мглой.

Когда прием закончился, гвардейцы прошли в середину зала через толпу, оградив правителей от визитеров. Стоило последнему эна покинуть тронный зал, как гвардейцы одновременно развернулись лицами к правителям, ожидая их указаний, а Раанан тихо обратился к Зарии:

– Все ли готово к празднику? – спросил он, встав с кресла и взяв Зарию за руку.

– Я отправила Люцию в Храм Света помочь Пайаму с приготовлениями к церемонии. Она бы оповестила о проблемах, так что, думаю, все готово, – с улыбкой ответила Зария, вдруг задумавшись и грустно добавив: – …Я больше беспокоюсь за вечерние празднества. Эна отягощены мраком, и он может дать о себе знать в самый неподходящий момент, – сказала она, тяжко вздыхая. – Как много темноты скопилось в нашем мире…

– Не печалься, моя королева, – мягко произнес Раанан. – Свет не оставит нас, а улицы будут стеречь городские стражники. Заодно и королевские гвардейцы могут отпраздновать этот прекрасный день, попутно следя за порядком, – добавил Раанан, повернув голову к Раниеро. – Капитан, после церемонии в Храме отправляйтесь с гвардейцами в город, – приказал король. – Проследите, чтобы горожане и гости Сердца Басилеи отпраздновали День Дара без вреда для себя и других… Ну и сами отдохните от своих тренировок, – добавил Раанан снисходительным тоном.

– Будет исполнено, господин, – ответил Раниеро, игнорируя расцветшие улыбками лица своих подчиненных, которым и в День Дара предстояло оттачивать умения во дворе замка.

Казалось, Раанан уже собирался отпустить гвардейцев, как вдруг снова заговорил, обратившись к Раниеро:

– Думаю, Пайам будет рад вас видеть. Составите нам компанию на церемонии. Отправляйтесь на Смотровую башню, подготовьте наш эскорт до Храма.

На мгновение растерявшись, но успев взять себя в руки, Раниеро учтиво кивнул в ответ, соглашаясь с решением правителя.

– Как прикажете, господин, – спустившись с пьедестала, где располагались троны, Раниеро поклонился королю с королевой. Одновременно с ним поклонились и остальные гвардейцы, после чего все строем направились к выходу из тронного зала.

Понурый вид Раниеро не остался без внимания его подчиненных. Зашагав рядом с Раниеро, Хонора внимательно на него взглянула и с недоверчивой улыбкой поинтересовалась:

– Почему это оракул должен быть рад вас видеть, капитан? – спросила она, когда гвардейцы вышли в коридор к лестнице, что вела к Смотровой башне.

– Видимо, король считает, что оракул будет рад каждому своему воспитаннику, – хмуро ответил Раниеро.

– Пайам был вашим воспитателем?.. – удивленно спросил Молан, идя следом за Хонорой. – Надо же, не похоже!

Илар, шедший позади Раниеро, усмехнулся.

– Твое чувство такта далеко не так развито, как зрение, Молан!

– То есть вы и Люция?.. – осторожно произнесла Хонора, не слыша перепалки за своей спиной.

– Мы выросли при Храме после смерти родителей в последней экспедиции на запад, – нехотя, но все же ответил Раниеро.

– Кажется, вы не рады грядущей встрече с оракулом, несмотря на то, что он заменил вам семью, – скептическим тоном отметила Хонора, глядя прямо перед собой.

– Моя семья – это моя сестра. А теперь и вы, лесные кулики, – оглянувшись через плечо, заявил Раниеро, окинув гвардейцев беглым взглядом. – Арни, Бьярни, Дагни, направляйтесь в город на патруль! – приказал он непререкаемым тоном. – Остальные, шевелите крыльями! Отсутствие тренировок вечером не означает, что отдых уже начался!