– Как же это так? Ещё 30 лет? Я столько не проживу.
– Да, не проживёшь. Но ты должна знать, что это произойдёт. Помни это. А твоё хлопковое поле всегда будет помнить тебя. Оно всегда помнит тех, чьим трудом становится возможным появление такого белоснежного чуда. И ты помни об этом, Коробочка.
Она проснулась в холодном поту. Именно тогда она приняла решение, что всё-таки надо уезжать. Впервые за многие годы она чувствовала свою обречённость. И свою беспомощность. Подумать только – ей велели помолиться. Какой парадокс судьбы. Она выросла в стране воинствующего атеизма. Она не умела молиться. Её никто и никогда этому не учил. Священные книги всех народов в этой стране заменил манифест коммунистической партии. Страны, сделавший атеизм своей официальной идеологией, уже не существовало. Но истинная вера продолжала жить в людских сердцах. Ничем себя не выдавая. Она смогла вобрать в себя не только мудрость священных книг, но и отразить те древние верования, которые бытовали на этой земле много веков тому назад. Такие как вера в древо желаний.
У них в селе все свято верили в то, что достаточно завязать на ветке огромного дуба, стоящего у старинного кладбища лоскуток от собственной одежды и желание могло исполниться. Но только в том случае, если это было идущее от сердца искреннее желание. Этот дуб они и называли древом желаний. Знали, что у дуба не стоит просить ничего, что хотя бы отдалённо было связано с жаждой обогащения. Но если помыслы твои были чисты, то желание обязательно исполнялось. Прежде чем уезжать из села, она всё же решила пойти к древу желаний.
Подошла к дубу. Желаний загадала два. Первое было о том, чтобы все они вернулись. Вновь вернулись в своё родное село. И неважно вернётся ли лично она или не вернётся. Но пусть обязательно вернутся все, оставшиеся в живых, жители, их дети, внуки, правнуки. И главное, пусть из небытия вновь возродится их село. Такое же красивое, каким оно было.
Второе желание её было связано с человеком, который в её сне освобождал эту землю. Она не смогла запомнить его лица. Что то в нём казалось ей смутно знакомым. Она повязала все эти лоскутки на древе, пожелав, чтобы никто и ничто не смогло бы остановить этого Освободителя. Чтобы дорога, ведущая его к победе, была легка, а все его планы смогли стать реальностью. Всем сердцем она желала этого.
А потом она заглянула на старинное кладбище. Сейчас здесь уже никого не хоронили. Сюда изредка наведывались учёные. Но гораздо чаще них приходили бездетные женщины. Некоторые приезжали издалека. Кладбище было не только старинным, но и странным. На могилах вместо памятников располагались фаллосы. Покрытые мхом и лишайником, почерневшие от времени, они казались порождением чьих-то буйных эротических фантазий.
Никто на селе и не помнил сколько лет этому странному ритуалу. Согласно нему, каждая женщина, жаждущая стать матерью, выбирала один из этих фаллосов и тёрлась об него животом. Как правило, приезжала через год уже с младенцем. Поблагодарить. Принести в жертву барана или петуха и раздать жертвенное мясо. Если кто-то не беременел, то сведущие в этом люди уверяли, что фаллос был выбран неправильно. Не тот фаллос или не для этой женщины. Пробовали вновь. Но следующий контакт мог состояться лишь через год.
Когда она впервые попала на это кладбище, то была поражена. Её пронизывали два противоречивых чувства – безумный стыд и безграничное любопытство. Жизнь в деревне, как правило, рано приобщает всех к естественным тайнам природы. Ей было совсем не стыдно видеть здесь эти каменные изваяния мужских достоинств. Ей было стыдно за то, с каким остервенением женщины тёрлись об эти бесчувственные камни. В этом было что- то одновременно и сакральное, и интимное. Как будто мир мёртвых помогал миру живых в исполнении самых сокровенных желаний. Почему-то от одного вида этих женщин ей тогда стало жутко. Но вместе с тем именно здесь на кладбище она поняла одну простую вещь. Оказывается, что жажда материнства может вынудить женщину переступить через многое. Иногда даже через то, что когда-то казалось ей очень правильным.
Рядом с дубом располагался дом сторожа, присматривающего за этим кладбищем. Его как-то поставили этнографы, опасаясь за сохранность этого уникального исторического объекта. Они же и платили зарплату сторожу. Ещё раз попрощавшись с древом желаний, она почувствовала некую лёгкость на душе. Только ведь попросила, а ей уже казалось, что всё это обязательно исполнится. А ещё она постаралась запомнить всё это. И дуб, и кладбище многое хранили в своей памяти. Так много человеческая память вместить не может. Она, вообще, мало что может, особенно если эта память старого человека.
Она последняя уезжала из села. Далеко уехать не смогла. В них начали стрелять именно у этого старинного кладбища. Ребята, которые вывозили её из села, были убиты выстрелами снайперов рядом с этой сторожкой. Верхом на мотоциклах они представляли собой идеальную мишень. Она же осталась в коляске мотоцикла, заваленная их телами. Живая. Когда обстрел прекратился, она доползла до дома сторожа. Сняла с плеч рюкзак, легла на пол и отдышалась. Домик был уже разграблен, но из него их село просматривалось, как на ладони. Она вытащила из рюкзака военный бинокль, настроила его и стала смотреть. В селе уже хозяйничали пришлые.
У неё было два бинокля. Один из них был театральным. Он напоминал ей о тех счастливых днях, когда, будучи депутатом, она ходила в театр. В Баку и в Москве. Как депутат она могла купить любые билеты в любой театр. Но, по-настоящему, она любила лишь оперетту и балет. В те годы у неё было стопроцентное зрение и, конечно же, этот красивый театральный бинокль был ей абсолютно не нужен. Разглядывать в упор чужие морщины ей не хотелось. Но она купила его лишь потому, что он был красив. В сегодняшней реальности он напоминал ей о той фантастической жизни, которая когда-то у неё была. Стал символом и свидетельством того, что всё это было, а не приснилось ей.
А потом у неё появился военный бинокль. Чисто случайно. Он тоже, фактически, тогда был ей не нужен. Понадобился он лишь тогда, когда пришлые развернули свою военную кампанию. Он также смог стать символом. Символом трагедии, печали и невосполнимых утрат. Они всегда лежали перед ней. Рядом. Счастье и несчастье в одном комплекте. Заботливо завёрнутые в мягкую замшу. Укрытые от пыли и грязи. Уезжая, она захватила лишь военный бинокль. Именно в него она и разглядывала всё то, что начало происходить в её родном селе.
Первой их жертвой стал её памятник. Она чётко видела в окулярах бинокля, как они его «казнят». Сначала было выпущено множество пуль именно в глаза Гертруде. Потом сбили нос. Не пощадили ни ушей, ни рта. Скоро подошло подкрепление. И мощный залп какого- то, неведомого ей оружия, полностью уничтожил бронзовую женщину. Её Гертруду. У неё было такое ощущение, что именно в этот момент, её сердце превратилось в холодный камень.
Когда не стало памятника, пришлые взялись за её дом. Она гордилась тем, что он хоть и не был большим, но безусловно был самым красивым в их селе. Просто так получилось. Она не приглашала архитекторов, ни с кем не советовалась, кроме сельского каменщика. Он и построил ей дом её мечты. Только мечтала она жить в нём с мужем и детьми. А жила одна. Сын был далеко, муж – в могиле.