– О! Это точно как на фотографии Пикассо с голубем на голове.
– Я знаю. Давно распечатал её и повесил у себя в комнате. И ещё одну. Это та, на которой Пикассо смотрит на свою голубятню. Кажется это в Каннах. Но вилла эта почему то называется «Калифорния».
– А ты знаешь, что его отец…
– Ну, конечно же знаю. Он был анималистом -голубятником. Голубей писал сам, а сыну доверял выписывать птичьи лапки. О голубях я знаю всё.
Видимо голубю надоел этот диалог его хозяина с неизвестной ему девицей. Он сделал круг почёта перед больничным окном и улетел. Ну, улетел, так улетел. Мало ли что бывает. Так, во всяком случае, думал дядя Маис. Да и все остальные тоже.
Но то, что через пару часов наблюдала вся больница, больше напоминало какой-то сюжет фильма про Х-файлы, паранормальные явления, а, может быть даже самые яркие хичкоковские кадры. Стаи голубей кружились над больницей. Все соглашались с тем, что стай было несколько, но сколько именно, так никто и не смог назвать. Они то сливались вместе, то разбивались на небольшие группки, а порой просто замирали в небе, наблюдая за головокружительными выкрутасами своих «солистов». Словом, это был какой-то мастер-класс, этакая вершина высшего пилотажа от ассов голубиного царства.
При этом те голуби из стаи, которые исполняли роль солистов, то взмывали вверх, то исчезали из поля зрения, эффектно возвращаясь потом в строй и занимая в нем своё место. Дядя Маис утверждал, что это просто было незабываемое зрелище.
Словом, очевидно, что на «Скорой помощи» на протяжении всего этого шоу никто и ничем не занимался. Все прилипли к окнам и глазели на этот необыкновенный цирк, вдохновителем и организатором которого, конечно же, являлся наш новый больной. Но кто же знал, что теперь это будет повторяться каждый день! Причем, независимо от погоды. А то, что, оказывается, бакинские голуби умеют летать и в сильный ветер, стало для многих просто открытием.
Только мне не повезло. Голуби – дневные птицы, а я, как всегда, дежурил ночью. Но и мне, в конце концов, судьба тоже улыбнулась. Напросился я все-таки в воскресенье на дневное дежурство. И был просто очарован увиденным. До этого момента все мои познания о голубях исчерпывались образом Старой птичницы из «Мэри Поппинс», знаменитым голубиным профилем Пикассо и кое-какими сведениями о голубиной почте. Тем не менее, я был убежден, что птицы – это вообще существа с довольно-таки ограниченным интеллектом и лишь ворона выделяется среди них удивительной способностью к дрессировке. Кто знает, может быть, именно мое скептическое отношение и способствовало тому, что от почти полного равнодушия к голубям я перешел к стадии их обожания.
Тем временем наш больной Эмиль развлекал всю больницу не просто комментируя эти полеты, но и часами рассказывая про голубей. А знал он о них все. Даже такая диковинная информация о столь нелюбимом мною Чарльзе Дарвине, что он был заядлым голубятником и даже разводил голубей как заводчик, подавалась им с таким количеством подробностей, что все слушали его с открытыми ртами. Причем, каждый находил что-то интересное именно для себя. Словом, это был какой-то особый взгляд на мир именно под своеобразным голубиным углом зрения.
Вообще, надо признать, в этом под два метра ростом голубоглазом красивом парне была заключена какая-то удивительная тайна. Он буквально излучал магнетизм и все, кто с ним сталкивались, подпадали под его обаяние. Им восхищалась вся больница. Истинная мужская стать никоим образом не мешала проявлениям его безграничной доброты и нежности ко всему живому. Мадмуазель же Лала, напротив обладала удивительной способностью вызывать возмущение и негодование у всех наших сотрудников. Говорили, что она с истинно кошачьей грацией и коварством хочет запустить свои когти в этого голубка. Словом, у нас окончательно утвердилось в правах выражение «бедный наш больной». Такая расстановка ролей, когда она – хищница, а он – жертва, казалась всем настолько очевидной, что не требовала даже комментариев.
У меня было полное ощущение того, что я поневоле становлюсь участником какой-то новой мыльной оперы. С той только лишь разницей, что главными действующими лицами нашего сериала были не люди, а голуби. Но следует признать, что в отличие от героев мыльного жанра у нашей мадмуазели Лалы, видимо, было очень хорошее чувство юмора. Как-то они с Эмилем обсуждали работы какого-то художника, и выяснилось, что наш больной ничего о нем не знает. Она тут же поняла в чём проблема и язвительно заметила:
– А-а, ясно. Он бедный просто не писал голубей. Даже на втором плане. Вот он и не существует для тебя.
Ответом ей был его заразительный хохот. Однако, когда как-то он вскользь упомянул, что в голубиных парах обычно голубь выбирает голубку, а по статистике голубиные пары самые стойкие в мире, она почему-то вспыхнула и вышла из палаты. Вот так и проходили эти дни, заполненные полётами голубей и флиртом этих голубков, внося некоторое разнообразие в наши рутинные больничные будни.Тем временем выяснилось, что наш дядя Маис живет неподалеку от отцовской дачи нашего больного. Мало-помалу они так разговорились с этим Тимуром, что выяснили даже наличие у них какого-то родства.
Меня это всегда удивляет в бакинцах. Огромный город, а вот встретятся два человека и обязательно найдут общих знакомых, а то и родственников. Как будто в маленькой деревне живут. От него дядя Маис узнал нехитрую историю, которая фактически и предопределила появление в нашем столичном городе столь неординарного человека, как наш новый больной.