Пока бьётся сердце

В этот момент дверь подвала распахивается, и грязные ботинки со стальными носками топают к нам. Этого достаточно, чтобы тут же разбудить Дина. Я слышу, как позвякивают его цепи. Я забиваюсь еще глубже в угол, съеживаясь при мысли об ужасах, которые снова нас ждут.

– Перерыв на горшок! – объявляет Эрл, подтягивая штаны цвета хаки на свой выпирающий живот.

Я сажусь прямо, охваченная проблеском надежды. Мой мочевой пузырь начинает танцевать счастливый танец, что не совсем хорошо, учитывая, что он вот-вот лопнет.

– Ты позволишь нам воспользоваться уборной? – Я ерзаю на месте и встречаюсь взглядом с Дином, который уже стоит. Его взгляд скользит в мою сторону, затем возвращается к Эрлу.

– По одному зараз. Никаких фокусов, или я засуну свой пистолет тебе в глотку и буду смотреть, как ты раскрашиваешь мои стены в красный. – Эрл вытаскивает пистолет из-за спины и размахивает им для пущей убедительности. – Не хочу, чтобы тебя размазало по всему этажу. Дурно пахнет и портит кайф, понимаешь?

Кайф? Господи. Наша боль и ужас – для него это кайф.

Но я не показываю своего отвращения, опасаясь, что он передумает. Я киваю и медленно поднимаюсь, ноги ослабли и дрожат, пытаясь выдержать мой вес.

– Спасибо.

Эрл разражается хохотом, приближаясь ко мне и засовывает пистолет обратно за пояс брюк.

– Не благодари меня, котенок. Ты все равно умрешь.

Мой взгляд устремляется на Дина. Уверена, что я сейчас побледнела так, что похожа на привидение, а зеленые глаза потускнели и стали серыми. Он смотрит на меня в ответ, выглядя таким же обреченным и обезумевшим от страха, а затем закрывает веки и тяжело сглатывает.

Эрл нависает надо мной и отстегивает мои путы, громко покряхтывая. Я не могу не думать о попытке побега. Может быть, если я смогу получить преимущество, выхватив его пистолет или украв из ванной острый предмет, то тогда получится его одолеть. Но как только эта мысль проскакивает у меня в голове, наручники ослабевают, а к виску прижимается дуло пистолета. Наручники прикреплены к цепям, которые соединены с металлическими кольцами в стене, и они с грохотом и эхом ударяются о цемент.

– Только выкинь какую-нибудь глупость, и можешь распрощаться со своей хорошенькой головкой.

Эрл тычет пистолетом мне в лицо, пока я массирую натертые запястья. Я стягиваю на груди разорванное платье и стараюсь хоть как-то прикрыться, крепко обнимая себя руками.

– Не буду.

– Хорошо. Может быть, в конце концов, тебя будет легко натренировать. – Эрл смотрит на Дина, который, стиснув зубы, с подозрением наблюдает за нами. – Ты следующий, красавчик. Не волнуйся.

Мы с Дином встречаемся взглядами, прежде чем крепкая рука толкает меня вперед, и я чуть не спотыкаюсь на своих шпильках.

– Кора…

Я оглядываюсь через плечо по пути к лестнице. Дин дергает свои цепи, как будто пытается до меня дотянуться. Его глаза полны беспокойства и смущения. Тот же самый взгляд я видела, когда он разговаривал со мной во время худшего момента в моей жизни, пытаясь утешить меня единственным доступным ему способом.

Наши взгляды задерживаются мгновением дольше, и я прикусываю нижнюю губу. Но мне в спину тут же упирается холодное оружие, подталкивая вверх по ступенькам.

Я не могу не размышлять над словами Дина, пока меня ведут по маленькому дому с оливково-зеленым ковром и старыми стенами.

«Хочешь верь, хочешь нет, Кора, но ты мне чертовски небезразлична».

Глава 4

В этот вечер он больше меня не насилует, что служит небольшим утешением.

В подвале становится темно, так темно, что все вокруг меня исчезает. Глазам требуется много времени, чтобы привыкнуть и разглядеть очертания Дина, примостившегося напротив и прислонившегося к своей трубе. Должно быть, уже далеко за полночь, значит, сегодня понедельник – а это значит, что если люди до сих пор не подозревают о нашем исчезновении, то скоро начнут. Я редко звоню на работу, сказываясь больной, и уж точно никогда не пропадаю. Это непременно удивит и встревожит моих коллег и начальство.

А Дин – уважаемый сотрудник профсоюза, занимающийся дорожным строительством. Он работает в первую смену. Люди определенно начнут задавать вопросы, когда он сегодня не появится.

Дин скользит ногами по полу, привлекая мое внимание, несмотря на то что я его толком не вижу. Я слышу, как он вздыхает, пытаясь устроиться поудобнее.

– Ты не спишь?

Его голос – утешение. Я и не подозревала, что нуждаюсь в нем.

– Ага.

Я раскачиваюсь вперед-назад, слегка постукивая затылком по трубе и пальцами босых ног по полу. Когда Эрл привел меня обратно из туалета, я сбросила туфли. Перерыв, к сожалению, оказался недолгим – он затолкал меня в крошечную уборную, сунул в руки огромную футболку, от которой пахло им, и приказал мне переодеться. Я вылезла из своего изорванного платья и заменила его белой футболкой, сделала свои дела, почистила зубы розовой зубной щеткой, которую он оставил для меня, и несколько минут спустя вышла к нему в коридор. Он протянул мне сэндвич с индейкой и стакан воды и сказал, что у меня есть три минуты, чтобы поесть. Он засек время.

Затем потащил меня обратно в подвал, пристегнул наручниками к столбу и проделал то же самое с Дином.

С тех пор он не возвращался.

Я щурюсь сквозь пелену темноты, пытаясь разглядеть очертания Дина. Похоже, что он сидит лицом ко мне, вытянув ноги. Интересно, видит ли он меня лучше, чем я его? Я прокашливаюсь и облизываю верхнюю губу.

– Я солгала тебе, – говорю я ему, мой голос хриплый от слез, воплей и жажды.

Дин что-то тихо мычит, а затем отвечает:

– Насчет чего именно?

– Я бы не предпочла остаться одной.

Наступает долгая пауза. Оглушительная тишина.

Я покусываю внутреннюю сторону щеки, гадая, ответит ли он когда-нибудь. Мне не на чем сфокусировать взгляд, поэтому я просто смотрю в темную бездну и жду.

В конце концов Дин вздыхает.

– Тот факт, что он накормил нас и дал воды, немного радует. Это значит, что он собирается еще какое-то время подержать нас.

Я бросаю взгляд в его сторону, застигнутая врасплох сменой темы. Хотя меня это вполне устраивает. Я бы предпочла не погружаться в чувства, обиды и историю отношений. Мне просто хочется, чтобы он это знал. По какой бы то ни было причине… Мне хочется, чтобы он знал.

Я киваю, хотя он и не может меня видеть.

– Наверное. Но он все равно собирается нас убить, я в этом уверена.

– Может быть. Но по крайней мере у нас есть несколько дней, чтобы что-то придумать. Нам нужен план.

План. Что можно придумать здесь, в подвале, связанными и прикованными к стене?

Мысли разбредаются, и я не могу не вспомнить о последнем нашем совместном «плане». Два года назад моя мать назначила нас обоих ответственными за вечеринку-сюрприз в честь двадцать восьмого дня рождения Мэнди. Ей хотелось, чтобы она выдалась особенной.

Это была первая ошибка моей матери: она думала, что из нашей с Дином Ашером совместной работы может получиться что-то особенное.

– Что такое?

Я вздергиваю подбородок при звуке его голоса, прорывающегося сквозь мои грезы.

– Что ты имеешь в виду?

Мне кажется, я вижу, как он пожимает плечами.

– Ты притихла. Обычно это означает, что ты глубоко задумалась или придумываешь изощренное оскорбление в мой адрес.

Я смотрю прямо на него, и почти уверена, что мы оба беззастенчиво друг на друга пялимся. Но поскольку наверняка сказать невозможно, взгляд не отвожу.

– Я думала о том хаосе, который мы устроили на вечеринке Мэнди пару лет назад, и о том, что любой наш совместный план вряд ли хорошо сработает.

Его смех пугает меня, потому что он искренний. Я этого не ожидала.

– Ты определенно приложила руку к приглашениям, – сообщает он мне, как будто мы не поднимали эту тему миллион раз.

– Врешь. Ты никогда не признаешься, верно? Я специально назначила тебя ответственным за приглашения, потому что ты больше знаком с ее окружением. Кроме того, на мне уже висели кейтеринг, торт и диджей.

– Я отвечал за алкоголь. И был явно перегружен ответственностью, а потому испытывал массу стресса.

Я скептически вскидываю брови.

– Мне все еще непонятно, почему твоя мама просто не позволила нам создать мероприятие в Facebook^[2], как делают большинство, – заканчивает Дин.

В ответ я стону и закатываю глаза. Хотя на нашу вечеринку никто не пришел, потому что кто-то забыл разослать приглашения, у нас все равно выдался незабываемый вечер китайской еды навынос и фильмов ужасов у камина. На моем лице расползается ностальгическая улыбка.

– По крайней мере, она смогла отпраздновать этот год, прежде чем… – Мой голос срывается, и я отвожу взгляд. Беззаботная атмосфера рассеивается, и к нам возвращается реальность нашего положения. Я подтягиваю ноги к груди и прижимаюсь щекой к коленям. – Я собираюсь попытаться уснуть. У меня такое чувство, что все, уготованное нам завтра, морально меня истощит.

Я содрогаюсь при воспоминании об Эрле у меня между ног, крадущем мою веру в человечество. Я уверена, что свет в моей душе полностью погаснет, если когда-нибудь наступит конец этому кошмару. Нет пути назад к моему прежнему «я».

Мои слова оставляют в воздухе холодок дурного предчувствия, и Дин шепчет мне в темноте:

– Спокойной ночи, Кора.

У меня перехватывает дыхание.

– Спокойной ночи.

Мимо протекают минуты. Я их считаю.

Шесть минут и тридцать пять секунд.

Здесь слишком тихо, а значит, что мысли в моей голове слишком шумные и неспокойные. Мозг отказывается отдыхать, но я совсем его не виню. Я проглатываю свою гордость, еще сильнее утыкаясь лицом в колени.

– Дин?

– Да?

Я облизываю губы и закрываю глаза. Поверить не могу, что прошу его об этом, но в темноте легче быть уязвимой… а еще когда тебе нечего терять.

– Можешь мне спеть?

Живот сводит от волнения, и я задаюсь вопросом, не слишком ли интимна моя просьба.

Чересчур смело. Возможно, я прошу слишком многого от того, кто мне даже не друг. Но раньше меня уже убаюкал звук его хриплого голоса, поющего мою любимую песню, а я отчаянно нуждаюсь в нескольких часах покоя. Мне нужно хотя бы во сне сбежать из этой клетки.

Несколько мгновений Дин молчит, и я переживаю, что он собирается игнорировать мою просьбу. Отшить меня. Я уже решаю извиниться и пойти на попятную, сказать ему, чтобы он забыл об этом, но он наконец отвечает:

– Есть пожелания?

Меня окутывает облегчение, и тело расслабляется.

– Можешь снова спеть «Hey Jude», если хочешь. Это моя любимая.

– Знаю, – тихо отзывается он.

Он знает? Мы никогда раньше не обсуждали друг с другом наши любимые песни. Меня никогда не интересовали никакие его предпочтения, и я предполагала, что это взаимно. Но, наверное, когда ты знаешь человека пятнадцать лет, нравится он тебе или нет, ты обязательно подметишь какие-нибудь детали.

Когда его голос прорезает темноту и прогоняет тишину красивой мелодией, я почти мгновенно погружаюсь в себя. Это что-то знакомое. Что-то прекрасное. Что-то хорошее, за что я могу зацепиться, впитать в себя и раствориться. Уткнувшись в колени, я напеваю строчки вместе с ним, пока сон в конце концов не берет верх и не уносит меня прочь.

Мне снова снится океан.

Вода плещется у моих ног, притягивая меня, словно магнит. Манит своей глубиной и таинственностью. Соблазняет своей живительной силой.

Я прыгаю в воду.

И уплываю прочь.

Не успеваю я опомниться, как лицо начинает ласкать луч света, и я просыпаюсь. Шея затекла и болит, и я почти кричу от боли, когда поднимаю голову с колен. Я инстинктивно пытаюсь поднять руку, чтобы помассировать затылок, но наручники тут же звякают о трубу и отказывают мне в этой привилегии – зловещее напоминание о моем затруднительном положении.

О моем аде.

Я наклоняю голову из стороны в сторону, затем приоткрываю веки и вижу, что Дин наблюдает за мной из своего угла с едва заметной улыбкой на губах. Я корчу кислую рожицу.

– Ты наблюдал, как я сплю?

В ответ он пожимает плечами, от чего цепи позвякивают.

– У меня уж точно нет дел поважнее, – язвит он. Его странная легкая улыбка не исчезает.

Странно ее видеть, учитывая нашу ситуацию. Я не думаю, что способна улыбаться – по крайней мере, пока с меня не снимут цепи, и я не буду свободна.

Но… наступит ли когда-нибудь эта свобода?

Я отгоняю гнетущие мысли, выпрямляю ноги и потягиваюсь, морщась от протеста затекших мышц. Пол под моими босыми ногами холодный и твердый, что усугубляет дискомфорт. Я поднимаю глаза на Дина. Его улыбка исчезла, но во взгляде все еще сквозит мягкость, пока он за мной наблюдает.

– Как тебе спалось? – спрашиваю я у него. Я уже знаю ответ, но не знаю, что еще сказать – наш ассортимент тем для разговора довольно скуден.

Ждешь ли с нетерпением сегодняшний перерыв на горшок? Готов наблюдать, как меня насилуют? Как думаешь, как скоро найдут наши тела?

Я съеживаюсь от собственных нездоровых мыслей и сглатываю, отгоняя их прочь.

– Не так хорошо, как тебе, – отвечает Дин. В его глазах проскакивает огонек, отблеск улыбки, по которой я уже скучаю. – Ты дрыхла, как убитая.

– Еще и слюнки пускала, да?

– Твой секрет в надежных руках.

Я почти улыбаюсь. Почти. Но вместо этого опускаю подбородок, поджимаю губы и смотрю на свои нежно-розовые ногти на ногах. Мы с Мэнди в пятницу после работы сделали педикюр, готовясь к вечеринке на выходных. Я понимаю, что сегодня ее настоящий день рождения. Моя сестра, скорее всего, обнаружит, что два ее самых любимых человека пропали… в ее день рождения.

С днем рождения, сестренка. Я купила тебе Fitbit^[3].

Интересно, читает ли Дин мои мысли, потому что он склоняет голову набок, изучая меня почти с нежностью.

– Она с нетерпением ждала сегодняшнего рожка с мороженым, – говорит он мне, и в его голосе слышатся странные нотки.

Слезы обжигают мне глаза и текут по щекам. Я прикусываю губу. Мы с Мэнди всегда отмечаем наши дни рождения рожком мороженого в кафе в центре города. Мы обмениваемся нашим тайным рукопожатием, делаем селфи перед входом и съедаем мороженое, сидя на качелях в соседнем парке. Эта традиция родом из детства, когда еще наши родители водили нас в кафе. День рождения Мэнди в ноябре, поэтому часто мы сидим на заснеженных качелях и кутаемся, как эскимосы, ловя странные взгляды прохожих.

Но нам это нравится.

И нет другого места, где бы я предпочла сейчас оказаться.

Я шевелю пальцами ног. От воспоминаний по щекам тихо скатываются слезы. Я стираю их плечами и пытаюсь сделать успокаивающий вдох.

Дин все еще, словно в кино, наблюдает за моими эмоциями.

– Ты получишь свой рожок мороженого. Обещаю тебе.

Я не знаю, почему он так добр ко мне. Это смущает и сбивает с толку, и я не знаю, как реагировать. Мы созданы для борьбы – стальных мечей, тяжелых доспехов и слов, которые жалят и проливают кровь. Ослабить бдительность – ужасно похоже на капитуляцию.

Не зная, что сказать, я просто бросаю на него хмурый взгляд.

Дин побежденно опускает глаза на шиферно-серый пол. Когда он снова решается на меня посмотреть, огонек в его глазах потух, сменившись витавшей внутри этих четырех стен растущей безнадежностью.

– Здесь, внизу, я тебе не враг, Корабелла. – Его слова обретают непривычное влияние, потому что продолжают меня обезоруживать.

– Я не умею видеть в тебе кого-то другого, – признаюсь я.

Он смотрит на меня пристально, не дрогнув, заставляя меня отвести взгляд. У него снова загораются глаза, и он отвечает:

– Потому что это весело.

– Нет.

Во мне снова просыпается инстинкт защиты, и я благодарна за это. Потому что так легче.

Удобно.

Не весело.

– Какая же ты лгунья, – повторяет он. – И упрямица.

Я прищуриваюсь, глядя на него, и стискиваю зубы до скрежета, как обычно бывает перед боем с Дином Ашером. Скрещиваю ноги в лодыжках и прислоняюсь спиной к трубе.

– У тебя определенно извращенное представление о веселье, – парирую я.

Дин проводит языком по небу и набирает воздух в легкие, готовясь уложить меня на лопатки. Я почти чувствую, как его кинжал вонзается мне в грудь. Он склоняет голову набок, голубые глаза сверкают.

– Помнишь, как в город приехал мой приятель из колледжа и хотел пригласить меня куда-нибудь выпить? Ты сказала ему, что я был тайно в него влюблен.

Вот черт.

– Потом ты подсунула мне гребаную Виагру перед нашим уходом, и мне пришлось весь чертов вечер в баре прикрывать салфеткой свой стояк. Но я почти уверен, что парень это заметил, потому что с тех пор я ничего о нем не слышал, и он удалил меня из друзей на Facebook^[4]. – Дин ястребом наблюдает за моей реакцией. – Ты не можешь мне сказать, что тебе не нравилась эта хрень.

Проклятье. Я полностью выдаю себя, когда мои губы растягиваются в улыбке. Это моя первая улыбка за последние дни. Уже не знаю, злиться и нападать на него или продолжать улыбаться.

Но Дин уже убежден, что победил.

– Так и знал.

Я отворачиваю голову в сторону, пытаясь скрыть улики, но ущерб уже нанесен. Он видит меня насквозь.

Нас прерывает отвратительное вторжение.

Тук. Тук. Тук.

Стук ботинок отдается по всему телу еще до того, как их хозяин достигает подножия лестницы. Я поднимаюсь на ноги, в то время как сердце протестующе колотится в груди. Я уже дрожу – трясусь от страха. Дин медленно встает, его взгляд все еще прикован ко мне, но в нем нет той игривой искорки, которую я видела всего несколько секунд назад.

Я хочу ее вернуть.

– Доброе утро, малыши, – здоровается с нами Эрл, одетый в нечто вроде черного рабочего поло, которое едва заправилось в брюки, обтянув большой живот. – Как поживает мой котенок? – Взгляд его темных глаз перемещается на Дина. – И грязный пес.

Я с трудом сглатываю.

– Мы хотим вернуться домой.

Из его глотки вырывается хриплый смех, и на лицо летят брызги слюны.

Я сдерживаю рвотный позыв.

– Вы дома. Теперь я ваш хозяин, – говорит Эрл, как только приступ веселья проходит. – Котенок готов играть?

Нет, нет, нет.

Эрл расстегивает пряжку ремня и наступает на меня с тошнотворным, полным похоти взглядом. Я начинаю медленно пятиться, отбрыкиваясь и качая головой в знак протеста.

– Ты больной ублюдок… Тебе это никогда не сойдет с рук! – кричит Дин, дергаясь на цепях вперед. На его шее вздуваются и пульсируют вены. – Когда я отсюда выберусь, то превращу тебя в кучу собачьего дерьма, если ты еще раз дотронешься до нее. Я обещаю тебе это!

Эрл издает смешок, ничуть не обеспокоенный угрозой.

– Не ревнуй, песик. И до тебя очередь дойдет.

Какого черта? Я резко поворачиваю голову в сторону Дина, вдруг подумав, что он тоже может подвергнуться мерзкому надругательству Эрла. О боже. От этой мысли у меня сводит живот.

– Сделай со мной то, что тебе хочется. Оставь ее в покое.

От слов Дина узел нервов внутри меня затягивается еще сильнее. Почему этот человек бросается ради меня на растерзание волкам?

Он меня ненавидит. Я его ненавижу.

Но у меня нет времени разбираться в этой путанице, потому что Эрл задирает подол моей футболки и ласкает мою обнаженную грудь своими потными ладонями.

– Нет… пожалуйста, – шепчу я. Мой голос слабый, а борьба тщетна. Тело все еще отчаянно и изо всех сил противится прикосновениям Эрла, но в конце концов я обмякаю и цепенею, ища глазами Дина.

Дин разговаривает со мной точно так же, как и в прошлый раз.

– Смотри на меня, Кора. Сосредоточься на мне. Все это не реально. Есть только я и ты.

Я снова погружаюсь под воду и позволяю себе утонуть.

– Мне холодно.

Солнце садится, и наш единственный источник света начинает гаснуть. Холод пробирает до костей. Я не знаю, то ли дело в моей обнаженной коже на холодном цементе, то ли действительность острыми сосульками вонзается в тело и замораживает кровь в венах.

Уверена, что причина и в первом, и во втором.

Я лежу, прислонившись к трубе, вялая и парализованная. Последние сорок восемь часов, наряду со всеми предстоящими долгими, полными дурных предчувствий часами, наложили на меня свой отпечаток. Я морально истощена.

И очень-очень замерзла.

Дин тоже выглядит бледным и изможденным, но он весь день разговаривал со мной, рассказывая всякие истории и пытаясь поднять мне настроение. Я обнаруживаю, что в присутствии его альтер эго мои защитные каменные стены рушатся.

Он смотрит на меня с сочувствием, пробегая взглядом по моим голым ногам. Мышцы на его челюсти напрягаются.

– Я говорил правду, – сообщает он мне, его тон угрожающий и жесткий. – Я вытащу нас отсюда. И собираюсь убить его за то, что он с тобой сделал.

Не знаю, что ответить на такое смелое обещание, поэтому натягиваю фальшивую улыбку, которая не касается моих глаз.

– Ты действительно думаешь, что мы отсюда выберемся? – робко спрашиваю я.

– Уверен в этом.

Я понимаю, что Дин никак не может знать наверняка и говорит так только для того, чтобы обнадежить меня, но позволяю словам проникнуть сквозь трещины в моей броне. Я цепляюсь за них со всей оставшейся силой.

Не успев ответить, я вижу, как Дин начинает скидывать обувь. Одна кроссовка за другой, он помогает носком левой ноги высвободить правую. Затем наоборот. Сняв обувь, он подталкивает ее ко мне и остается в носках.

– Они, наверное, воняют, как шкафчик в спортзале, но зато теплые. Должно немного помочь.

Наши взгляды встречаются, и мы на мгновение застываем. Между нами ощущается незнакомая нежность. Я поджимаю губы, мой взгляд мечется между кроссовками и смущенным выражением лица Дина.

Он одаривает меня улыбкой, очень ласковой, и я удивляюсь. Такие эмоции в нашей ситуации даются нелегко.

– Я бы отдал тебе и носки, если бы у тебя был способ их надеть.

Может, именно это и видела моя сестра все время.

«Он не так уж плох, Кора. Просто дай ему шанс. Он порядочный парень».

Раньше я смеялась Мэнди в лицо, потому что Дин никогда не показывал мне свою «порядочную» сторону. И я никогда не понимала почему.

«Потому что это весело».

«Это безвредные козни, в этом все мы».

«За тобой не заржавеет отомстить, Корабелла».

– Спасибо, – говорю я. А день клонится к закату, и солнечный свет гаснет.

В тот вечер я засыпаю, встревоженная и потерянная, поверженная и использованная.

Но крошечный огонек надежды все еще теплится во мне. Запрятанный очень глубоко, он упорно пытается пробиться на поверхность.

Но, прежде всего, мне тепло.