– Ты неисправима. Поэтому лето тебя и не слушается, – Лёка спрыгнула с парапета и схватила меня за плечи, развернув к себе лицом. – Слушай меня, дитя мое Джерричка. В жизни нет ни смысла, ни системы, ни науки. Есть только «хочу» и «не хочу»! Научиться просто хотеть и не искать в этом ничего, кроме желания, может любой дурак, даже ты! Тренируйся, детка, работай над собой, хоти и не думай – и тогда ты научишься управлять своим летом!
Подруга скорчила такую серьезную рожу, что я захохотала, и мы отправились смотреть на фейерверки, прокладывая себе путь локтями.
Однако, как я ни старалась, Лёкины советы мне не помогали.
– Значит, Лёку ты слушаешься, а меня не желаешь, чертова кукла? – ругалась я с белой коробочкой лета, когда через пару дней вместо загаданного и вожделенного Афинского акрополя оказалась в Карпатах. На мне было легонькое белое платьице и сандалики, что не очень обнадеживает в суровых и прохладных горах.
В десятке шагов от меня замерла абсолютно невероятная белка цвета темного шоколада. Она очень внимательно наблюдала за мной, нервно дергая пушистым хвостом.
– Какая ты красивая, – я отвесила белке комплимент и сделала пару шагов в ее сторону. Белка наклонила голову набок, еще раз оценила происходящее и заругалась на беличьем цокающем сленге. Довершила сказанное угрожающим топаньем и ускакала в лесополосу вдоль дороги. Я подумала над словами белки, мысленно с ней согласилась и отправилась в долгую прогулку вдоль леса по асфальтированной дороге – не мерзнуть же, стоя на месте. Впрочем, скоро я нашла утешение – чуть вглубь леса обнаружился черничник. В процессе знакомства с ним я перемазала руки, легонькое белое платьице, сандалии и даже белую коробочку. В Карпатах можно бояться многого – волков и медведей, желающих завязать дружбу с тобой, змей, схождения льда с вершин и затопления весной, колдунов. Ягод никто бояться еще не додумывался. А зря, от них действительно не просто сбежать. Перемазываясь раздавленной черникой, я двигалась вперед и вверх по склону вплоть до ощущения сытой усталости ближе к вершине.
– Зря я столько съела, как бы с желудком чего не вышло, – констатировала я вслух, присев на поваленный ствол.
– Не выйдет, – кротко прокомментировал дух леса.
Вообще духов тут было двое. У того, что уставился на меня, сидя под стволом, были серо-туманные, чуть водянистые глаза, длинный нос, напоминающий хобот и короткая сине-сиреневая шерсть. Я как-то сразу знала, что его зовут Морочила. Второй, свернувшись калачиком, тихонько дремал в зарослях папоротника. Он напоминал некрупную собаку, да и звался Песий Холод, но мне сразу было понятно, что эта безобидная животинка может в миг вырасти в размерах раз в пять и убить одним своим дыханием. При желании, конечно. Морочила то и дело поглядывал вокруг, подталкивая Холода лапкой с длинными, лихо закрученными когтями.
– Ты гляди-ка, гляди, вон дед идет, идет. Девка, уйди, обзор загородила.
– Я-то? – привстала. – Куда уйти, совсем?
– Не, туда уйди, уйди, – Морочила ткнул закрученным когтем куда-то в сторону, нетерпеливо дергая хвостом. Я сделала пару шагов, и под ногами затрещал мелкий хворост.
– Отстаааньте оба, заткнитесь, – ныл Песий Холод, – скоро ночь, моя смена, дайте поспать.
– Ну и молодежь пошла, – на место, где я только что сидела, бухнулся дед, – разве так гостей встречают? У нас вон как оно заведено было. Ежели гость приходит, ему самое лучшее на стол. И брынзу овечью, и бобы, если постный день, а то и колбаску доставай. А тут уж и картошку жареную, и банош со шкварками – только хозяин его варить может, хозяйке не давайте это дело…
– Ты кто? – с интересом поднял голову Песий Холод.
– Я – Дед, – с гордостью отрекомендовался тот.
– И чего пришел сюда, Дед?
– Да козу свою ищу, – почесал в затылке Дед. – Третьего дня еще домой не вернулась к ночи, вот пошел, поискать думал. Любит она у меня найти высокую тропку и… Но пока не нашел, нет. Как бы волки не съели.
– Волки? – Холод оглянулся на Морочилу.
– Не съели, – помахал головой тот. – Не было таких вестей.
– Ты иди домой, Деда, – посоветовал Песий Холод. – Завтра найдется.
– Эхх, – заскрежетал Дед, поднимаясь с пенька, – непочтительная молодежь пошла. Вот раньше-то как оно было? Идешь по селу, видишь старого человека, сразу в ноги кланяешься…
Бурча, Дед удалялся, катая под ногами мелкие камушки и хвою.
– Нашел молодежь, – прыснул Морочила. Песий Холод, свернувшись, уже дремал.
– А чем вы занимаетесь? – внезапно даже для себя спросила я.
Морочила, который в эту минуту колупал зубы птичьей косточкой, найденной на земле, замер, пристально глядя на меня. Песий Холод с интересом приоткрыл глаз.
– Скоро увидишь.
– А я останусь в живых?
– Даже если ты умрешь, то понарошку, у людей все понарошку, – Морочила повел ухом. – К тому же, это лето. Летом всерьез не умирают.
Сгущались сумерки.
– Это у тебя что, лишай? – гора Гымба ткнула еловым пальчиком соседний пик в стремительно лысеющую боковину.
Пик хотел бы покраснеть, да не умел. Тем временем на небе зажглись первые яркие звезды, и по хорошо освещенному звездному пути шли, взявшись за руку, сын и отец.
– Тятя, смастери мне такой велосипед, – ткнул куда-то пальцем с неба звездный мальчик.
– Иди-ка, иди, – ласково подгонял его отец, – иди, сына.
И тут я отчетливо увидела, чем занят мой ангел. Сложив ноги по-турецки и высунув от старания кончик языка, он шил мне одеяло из снов, облаков и пожеланий. Тонкая иголка с золотой нитью так и бегала в его руке, так и скользила по шитью.
– Я люблю тебя, – призналась я ему. Ангел рассеянно кивнул, и я решила не отрывать его от работы.
– Кто-то знакомый? – Песий Холод игриво положил мне морду на плечо. Странно, но мне больше не было холодно.
– Да, один очень давний знакомый, – ответила я. – А ты уже проснулся? Отдохнул?
Вместо ответа Песий Холод сладко потянулся и стал выше смерек на вершине.
– Держись ближе к Морочиле, – шепнул он мне шелестом деревьев прямо в ухо. – Тогда не замерзнешь.
Не торопясь, Песий Холод начал свой торжественный марш. Он важно вышагивал по вершинам, оставляя за собой серебристые следы.
– Это изморозь, – объяснил мне Морочила. – Она спрячется под землей, но через месяц-другой ее накопится достаточно, чтобы выступать из-под земли по утрам. Песий Холод перешел на величественный галоп, перепрыгивая вершины, пики елей и низины. Он задерживался в воздухе, и шерсть его становилась серебристой, разлетаясь пылью вокруг.
– А белки не замерзнут насмерть? – забеспокоилась я, но Морочила так удивленно на меня взглянул, что я тотчас прикусила язык.
Песий Холод спрыгнул с высокой ели к нам, вернувшись к своим прежним размерам. На лапах у него серебрился иней. Занималась заря.
– Сделай что-нибудь с этой дрянью, – поморщился Песий Холод, потягивая конечности Морочиле под нос. – Лапы ломит.
Морочила легонько дунул на лапы друга, и серебристый иней пропал. Дыхание духа разогнало густой предрассветный туман, который спешил осесть неопрятными лохмотьями на верхушках смерек. Мой ангел кинул на меня строгий, но любящий взгляд и скрылся в светлеющем небе, утаскивая за собой свой рукоделие. Над долиной повис густой и холодный туман. Морочила обнял меня всем телом.