Мэри Джейн

– Я позвоню после ужина и сообщу, во сколько буду дома, – сказала я.

– Попроси доктора Коуна проводить тебя домой или подвезти, если стемнеет, – сказала мама.

– Хорошо, мам. Пока! – Я быстро повесила трубку, пока Иззи снова не закричала.

– Хочу хлопья на ужин! – воскликнула Иззи.

– Ты когда-нибудь ела хлопья на ужин? – с сомнением спросила я. Сама мысль казалась мне фантастической, как говорить в банан вместо телефона.

– Ага!

– Тогда… давай заглянем в холодильник и посмотрим, не найдется ли там чего-то более подходящего для ужина. Ты обычно моешься перед ужином?

– Не-а, не моюсь. – Иззи, опережая меня, открыла нараспашку холодильник цвета спелого авокадо. Я отодвинула ее в сторону и заглянула внутрь. Дверные отсеки были забиты горчицей, маслами и засаленными бутылками неизвестного мне содержания. На обычных полках, выделяясь на фоне бесформенной кучи сомнительно упакованных неопознанных продуктов, стояли две кастрюли, прикрытые фольгой, упаковка яиц, кусок сыра, балансирующий на коробке ресторанной китайской еды, и кочан салата айсберг без упаковки. Все продукты, даже салат, были покрыты странной маслянистой пленкой. Запахи формировали незримый барьер, который не позволял мне подойти слишком близко. Возможно, дело было в сыре?

– А где молоко? – спросила я. Иззи пожала плечами.

Один за другим, мы стали выгружать продукты из холодильника, расставляя их, как попало, на оранжевом линолеумном столе. Молоко обнаружилось у самой стенки. Когда я достала картонную коробку, жидкость внутри плеснулась с нехарактерной для молока тяжестью.

Иззи залезла на табуретку и взяла две пиалы.

– Подожди, сначала проверю молоко. – Я отогнула оторванный уголок пакета и тут же отшатнулась от ударившего в нос запаха. Воняло так, словно внутри кто-то умер.

– Фу-у-у-у-у! – заорала Иззи, все еще стоя на табуретке. Я поставила молоко на стол и обхватила руками ее крошечные ножки, покрытые светлым детским пушком. Мысль о том, что она на моих глазах упадет со стула, ужасала гораздо больше, чем запах молока.

– Иззи?! – крикнул доктор Коун из прихожей. Внутри все сжалось, словно мой желудок, как вещмешок, стянули тугим ремнем. Я сняла Иззи с табуретки и поставила ее на пол. Мне вдруг пришло в голову, что доктор Коун может уволить меня за то, что я позволила ей туда забраться.

– Мы здесь! – крикнула Иззи.

В кухню вошел доктор Коун.

– Что это вы тут замышляете?

– Мы собирались есть хлопья на ужин, – объявила Иззи. – Но молоко плохо пахнет!

– Кажется, оно скисло, – я указала на коробку молока на столе.

– О да, осталось еще с прошлого месяца. Не знаю, почему его до сих пор не выбросили. – Доктор Коун рассмеялся, и я вместе с ним.

Как бы моя мама отреагировала на молоко, которое так долго стояло в холодильнике, что успело свернуться и завонять? Это казалось чем-то немыслимым. Но, как я сегодня убедилась воочию, оказалось очень даже мыслимым.

– Как насчет бургеров и картошки фри в «Маленькой таверне»? – предложил доктор Коун.

– «Маленькая таверна»! – подхватила Иззи.

Доктор Коун задвигал предметы по кухонному столу, что-то ища.

– Где твоя мама? – Он похлопал себя по карманам – передним, задним, снова передним, – после чего извлек ключи и немного потряс ими в воздухе, как будто продемонстрировал фокус.

– Не знаю, – пожала плечами Иззи.

– Мы ее не видели, – добавила я.

– Пойдем! – Иззи промаршировала к выходу из кухни, высоко поднимая колени, как барабанщик в оркестре.

Доктор Коун жестом пропустил меня вперед, и я последовала за Иззи по коридору и вышла на улицу, к припаркованному у входа универсалу с деревянными панелями. Входную дверь он запирать не стал. Я решила, что миссис Коун, наверное, все-таки была дома, ведь в противном случае разве доктор Коун оставил бы дверь незапертой?

– Сколько бургеров обычно съедает твоя мама? – спросил доктор Коун, когда Иззи открыла дверцу машины.

– На этой неделе она ветеринарка. – Иззи забралась внутрь и захлопнула дверцу.

– Да ну? А я думал, ветеринарство — это пройденный этап. – Доктор Коун подмигнул мне и повернулся к открытому окну на третьем этаже. – БОННИ! – прокричал он, сложив ладони у рта. Я окинула взглядом улицу, чтобы убедиться, что этого никто не видел. – БОННИ-И!

Миссис Коун высунулась из окна. Ее волосы разметались вокруг сияющего лица.

– Что?

– Привезти тебе что-нибудь из «Маленькой таверны»?

– ЧТО?!

– ПРИВЕЗТИ ТЕБЕ ЧТО-НИБУДЬ ИЗ «МАЛЕНЬКОЙ ТАВЕРНЫ»?

Миссис Коун сделала паузу, как будто ей действительно чего-то хотелось. Затем она покачала головой.

– Я ПЫТАЮСЬ НЕ ЕСТЬ МЯСО!

– ОНА ВЕТЕРИНАР! – проорала Иззи, сидя в машине.

– КАРТОШКУ ФРИ?!

Миссис Коун кивнула и подняла вверх большие пальцы. А затем скрылась в комнате на чердаке.

– Ты же поешь с нами в «Маленькой таверне», правда? – спросил меня доктор Коун.

– Да.

По правде сказать, я была там всего один раз. Наша семья редко выбиралась в рестораны. Раз в неделю мы обедали в нашем загородном клубе, но это не считается. Иногда мы водили в ресторан гостей, которые приезжали к нам из других городов. Но мои родители никогда бы не стали обедать в «Маленькой таверне» с рекламным слоганом «Ешь до отвала!». Так что в «Маленькую таверну» я попала лишь однажды, когда мы ходили туда с родителями близнецов на их день рождения.

– Ну, тогда садись! – Доктор Коун кивнул на пассажирское сиденье машины. Там валялась кипа бумаг и одна коричневая папка для документов. Я аккуратно сложила все в стопку, подвинула ближе к доктору Коуну и села на освободившееся место.

Иззи недолго думая подалась вперед и протиснула голову между наших кресел. Она болтала без остановки всю дорогу до «Маленькой таверны», и я честно пыталась слушать, но моя голова была забита совсем другими вопросами. Правда ли миссис Коун весь день провела на чердаке, переоборудуя его в комнату для гостей? Почему она не спустилась вниз, чтобы приготовить ужин? Как Коуны обычно ужинали? Кто ходил по магазинам, и почему в холодильнике не оказалось свежего молока? Разве Коунам его не доставляли, как всем остальным в округе?

Каждую неделю мы получали по два пакета цельного молока. По решению моей мамы, один предназначался для выпечки и готовки, а другой – для нас с ней. Папа за ужином никогда не пил молока, предпочитая апельсиновую газировку. Мне газировку разрешали пить только по выходным и только в полдник. Мама говорила, что сладкие напитки менее вредны, если употреблять их до обеда. В доме Коунов не было даже газировки. Только скисшее молоко.

Мы въехали в Хэмпден, маленький район, полный узких кирпичных домов с мраморными ступеньками и собак, сидящих на цепях во дворах, либо засыпанных землей, либо залитых цементом. Доктор Коун припарковался у «Маленькой таверны», и мы с Иззи последовали за ним внутрь.

Доктор Коун заказал два полных пакета бургеров и четыре больших картошки фри.

– Что будешь пить? – спросил он Иззи.

– Апельсиновую газировку, – сказала Иззи.

– Мэри Джейн?

– Апельсиновую газировку, – повторила я и оглянулась проверить, что за спиной не стоит моя мама.

Забрав еду, мы направились к выходу. Иззи обогнала нас с доктором Коуном, подбежала к машине первая и, открыв дверцу с пассажирской стороны, забралась на переднее сиденье.

– Поедим в машине, – сказал доктор Коун. – Так веселее, и мы втроем можем усесться спереди! – Он поставил пакеты с бургерами и свой напиток на крышу машины, открыл водительскую дверцу, после чего собрал все бумаги, папку и переложил их на заднее сиденье. Он махнул мне рукой, приглашая садиться.

Мы передавали пакет с бургерами из рук в руки. Бургер был маслянистым, соленым и вместе с тем сладковатым из-за кетчупа. В своей жизни я не ела, наверное, ничего вкуснее.

– В общем, у нас намечается одно важное мероприятие. – Доктор Коун прожевал кусок булки и проглотил. Иззи осушила стакан газировки и, громко хлюпая трубочкой, высасывала со дна последние капли.

– Хочешь допить мою? – спросила я, и она чмокнула меня в щеку и забрала мой стакан.

– На этих выходных к нам в дом приедет один из моих пациентов со своей женой. – Доктор Коун развернул еще один бургер и заглотил половину булки в один укус.

Я кивнула. Я не до конца понимала, зачем он мне это рассказывает и разрешено ли мне задавать вопросы.

– Могу ли я доверять тебе, Мэри Джейн? – спросил доктор Коун.

Я снова кивнула.

– В психиатрии мы чрезвычайно серьезно относимся к понятию врачебной тайны. Никто не должен знать, кого я лечу, от чего, и даже где.

– Я понимаю. – Есть расхотелось, но от волнения я снова полезла в пакет и достала еще один бургер. Если этот человек лечился у доктора Коуна, значило ли это, что он был сумасшедшим? Но разве мог сумасшедший со своей женой на все лето поселиться в доме, где в это время должна буду находиться я? И не заставят ли меня постоянно жмуриться и стараться не смотреть на сумасшедшего, чтобы не нарушить врачебную тайну? Все это казалось мне слишком серьезным и страшным, и в какой бы восторг не приводила меня Иззи Коун, и босоногая, растрепанная натура доктора и миссис Коун, и беспорядочный калейдоскоп их дома, я начала задумываться, что, возможно, эта работа мне не подходила.

– Мой пациент… в общем, он наркоман – об этом пронюхала уже даже пресса, вот почему я тебе рассказываю. – Доктор Коун отправил в рот вторую половину бургера и запил большим глотком газировки. Иззи протянула мне мой стакан, и я тоже сделала глоток газировки, после чего вернула стакан ей. – И жене его сейчас тоже нужна поддержка. Знаешь ли, очень тяжело, когда твой муж или кто-то из членов твоей семьи страдает зависимостью.

Почему прессу должно волновать, что этот человек был наркоманом? Разве «Балтимор Сан»^[6] публиковали списки местных наркоманов? Я сглотнула ком в горле и спросила:

– Нам с Иззи будет безопасно находиться под одной крышей с наркоманом?

Доктор Коун расхохотался, и из его рта фонтаном полетели крошки.

– Совершенно безопасно! Это образованный, интересный, творческий человек. И его жена тоже. Ни он, ни она не обидят и мухи. Зависимость – это болезнь, которую никто не выбирает, и моя работа заключается в том, чтобы помогать тем, кому не посчастливилось с этим столкнуться. Я работаю с наркоманами, алкоголиками, сексоголиками… со всей этой братией.

Мои щеки вспыхнули. Я быстро отправила в рот две картофельные дольки. Иззи как будто не заметила, что доктор Коун употребил слово «секс». Еще и в таком контексте! Я даже не знала, что существует зависимость от секса! В моем воображении замелькали картинки: целующиеся люди, обнаженные люди, трущиеся друг о друга на протяжении долгих часов. Что будет, если сексоголики проголодаются? Или они даже едят, не прекращая заниматься сексом?

– В данном случае, – продолжил доктор Коун, – мне показалось, что пациенту и его супруге будет лучше на время переехать к нам, пока ситуацию не удастся взять под контроль. Они живут в Нью-Йорке, и до сих пор он дважды в неделю приезжал ко мне на поезде. Сейчас он прошел детоксикацию. Теперь мы работаем над тем, чтобы он и дальше оставался чист.

– А, ладно. – Я забрала напиток у Иззи, втянула еще один глоток через соломинку и снова протянула ей.

– Нюанс в том, – сказал доктор Коун, – что они оба очень, очень знамениты.

– Они кинозвезды?! – спросила Иззи.

– Да. Его жена – кинозвезда. А он – рок-звезда.

– Рок-звезда! – воскликнула Иззи. – Я тоже хочу быть рок-звездой! – Она поднесла стакан к лицу, как микрофон, и стала в него петь. Мелодия показалась мне знакомой, но слов я не узнавала. Иззи знала весь текст наизусть, и я подумала, что у Коунов наверняка была пластинка с этой песней.

– Кинозвезда и рок-звезда из Нью-Йорка будут жить у вас дома? – уточнила я, чтобы убедиться, что я все поняла правильно.

– Кто, кто, кто, кто, кто, кто? – спросила Иззи. – Это Партриджи^[7]?

– Все увидишь, когда они приедут, – доктор Коун потрепал Иззи по волосам.

У меня оставалось еще много вопросов, но я не осмеливалась их задать. В чем именно проявлялась зависимость рок-звезды? Увижу ли я когда-нибудь его самого и его жену-киноактрису, или они дни напролет будут проводить в кабинете доктора Коуна? Привезут ли они с собой прислугу? Будет ли у них лимузин и личный шофер?

Если Иззи не знала, о ком говорит ее отец, то я не могла знать и подавно. Для меня даже бургеры из «Маленькой таверны» были почти в новинку! В нашем доме были пластинки только с бродвейскими мюзиклами и с записями мормонского табернакального хора. В школе ребята обсуждали рок-группы и рок-музыку, но все имена звучали для меня так же чужеродно, как названия районов и улиц к востоку, западу и югу от места, где я жила. Как знать, может, рок-звезда и киноактриса, наркоман и его жена, окажутся для меня менее известными, чем доктор и миссис Коун.

3

Все выходные я думала о Коунах и звездной паре, которая должна была поселиться в их доме. В субботу я зашла в «Эддис»^[8] и пролистала номер журнала «Пипл»^[9] в поисках хоть какого-нибудь упоминания о наркозависимом рок-музыканте и его жене-киноактрисе. Мне было любопытно, походил ли пациент доктора Коуна на тех наркоманов, которых я видела в центре города из окна машины. На исхудавших людей в грязной одежде, подпирающих стены. Или на того мужчину с единственной уцелевшей конечностью, который передвигался с помощью доски на колесиках. Я видела его много раз. Однажды я спросила у папы, можем ли мы открыть окно и дать ему денег. Папа не ответил, но мама сказала: «Здесь нельзя открывать окно».

Вечером воскресенья мама готовила ужин: ветчина, горошек с беконом, салат коулслоу, суккоташ^[10] и десерт: кукурузные кексы с трайфлом. Когда мама готовила, я всегда стояла рядом и помогала. Она пошагово объясняла мне свои действия, чтобы я умела так же, когда вырасту. Если она давала мне нож, то непременно показывала, как правильно держать его в руке. Если венчик и миску – показывала угол, под которым удобнее держать миску на сгибе левой руки, а также скорость и силу, с которыми нужно вращать венчик правой. Но в тот вечер она позволила мне самой приготовить трайфл. Почти самой.

Когда все было готово и я накрыла на стол, мы с мамой уселись на стулья с мягкими сиденьями и стали молча дожидаться папу. Наконец он появился, все еще в том же галстуке, который был на нем утром в церкви. Под мышкой он держал воскресную газету.

Папа сел, положил газету на стол и сложил руки для молитвы. Прежде чем заговорить, он опустил лоб на сведенные вместе кончики указательных пальцев.

– Спасибо тебе, Господь, за пищу на нашем столе и за мою замечательную жену и кроткую дочь. Боже, благослови эту семью, благослови наших родственников в Айдахо, благослови президента Форда и его семью, и благослови, Боже, Соединенные Штаты Америки.

– И того безногого однорукого мужчину, который живет возле автомагистрали, – добавила я.

Мой отец приоткрыл один глаз и посмотрел на меня. Закрыв глаз, он добавил:

– Боже, благослови все бедные души Балтимора.

– Аминь, – сказали мы с мамой.

– Мэри Джейн, – сказала мама, накладывая ветчину на тарелку отца, – в каком загородном клубе состоят Коуны?

– Хм-м, – я отхлебнула молока из чашки. – Не знаю. С тех пор, как я начала у них работать, ни в какой клуб они не ходили.

– Уж точно не в «Элкридже». – Папа снял галстук, положил его на стол и взялся за газету. Мама положила ему суккоташ.

– Откуда ты знаешь, что не в «Элкридже»? – спросила я. Это было название нашего загородного клуба.

– Их фамилия пишется через «У»: К-О-У-Н, – сказала мама. – Я нашла их в «Синей книге».

«Синей книгой» назывался небольшой справочник по нашему и двум примыкающим к нему районам: Гилфорду и Хоумленду. В нем можно было найти всех местных жителей по адресу или по имени. Детей там называли «мисс», если речь шла о девочках, и «мистер», если о мальчиках. А еще в «Синей книге» указывали род деятельности всех мужчин и работающих женщин. Иногда, когда мне было нечем заняться, я листала «Синюю книгу», читала имена детей, профессию отца и пыталась представить, что из себя представляли эти люди, как выглядел их дом, какая еда хранилась у них в холодильнике.

– Коуны – евреи, – сказал папа. – Вероятно, сменили фамилию с «Коэнов». – Он перевернул страницу, после чего сложил газету вдвое.

– Ну, тогда они и не в «Л’Иронделе». Как называются два этих еврейских клуба? – Мама повернулась к отцу. Тот молчал, уставившись в газету. Она держала в руке кукурузный кекс.

– Ты уверен, что они евреи? – Я не знала ни одного еврея. За исключением, видимо, Коунов. И Иисуса, который, если верить всему, что говорят в церкви, знал меня ближе, чем я его.

– Джим Таттл сказал, что евреи, – ответил папа, не отрывая взгляда от газеты.

– Мне следовало самой догадаться. Доктор. – Мама положила кекс папе на тарелку и взяла салатник.

– Но они не делают ничего еврейского, – сказала я, хотя откуда мне было знать, в чем должно быть проявиться их еврейство. Я знала, что в Балтиморе есть район, где живут только евреи: Пайксвилл, – но я никогда там не бывала и даже не встречала никого, кто бывал. Я лишь слышала, как мои родители мимоходом упоминали этот район в разговорах со своими приятелями, как будто говорили о далекой-далекой стране, где они вряд ли когда-нибудь окажутся.

– Уверена, они просто соблюдают правила приличия. – Мама перешла к горошку с беконом. – Впрочем, то, что он врач, все компенсирует.

– Почему они должны что-то компенсировать? – спросила я.

Папа положил газету на стол.

– Эти люди из другого теста, Мэри Джейн. У них другая физиогномика. Другие обычаи. Другие праздники. Другие школы и загородные клубы. Другая манера речи. – Он снова взялся за газету.

– Они выглядят вполне обычными. И говорят точно так же.

Ну, если не считать постоянных криков. Неужели все евреи кричат? А еще и груди миссис Коун, которые, казалось, всегда находились на грани полного обнажения. Это тоже была еврейская черта? Если так, то было бы любопытно посетить Пайксвилл, хотя, возможно, и несколько неловко.

– Посмотри на их волосы. У евреев волосы часто темные и вьющиеся. – Теперь мама накладывала ужин себе. Я наполнила свою тарелку сама, после того, как накрыла на стол. – А еще у них длинные, горбатые носы.

– У миссис Коун волосы рыжие и маленький нос пуговкой, как у Иззи.

– Наверное, ринопластика. – Мама занесла сервировочную ложку над салатником, посмотрела на нее, а потом высыпала половину капусты обратно в миску.

Папа снова отложил газету.

– Это другая порода людей. Это как взять пуделей и дворняг. Мы пудели. Они дворняги.

– И только одни из них не линяют, – пробормотала мама.

– Выходит, Иисус был дворнягой? – спросила я.

– Довольно, – отрезал папа и грозно встряхнул газетой в воздухе.

После ужина я стояла у шкафа и выбирала наряд, который лучше всего подошел бы для встречи с рок-звездой и киноактрисой. Все выглядело таким сдержанным, опрятным, незаношенным. Мама даже погладила мои синие джинсы.

Я вытащила из шкафа брюки-клеш. Штанины не доставали мне даже до щиколотки – в школе такую длину окрестили бы колхозом. У одноклассниц случилась истерика, когда я надевала их в прошлый раз.

Мама и папа сидели перед телевизором и смотрели новости. Я тихонько прошла по коридору в мамину комнату для рукоделия. Там на стене была вешалка, на которой висели ножницы разного размера. Я сняла с крючка самую тяжелую пару, а затем наклонилась и начала разрезать шов на джинсах. Когда я поднялась чуть выше колена, я остановилась. Хотелось обрезать короче, но хватит ли мне на это смелости? Нет, не хватит. Я остановилась примерно в четырех дюймах над коленом, после чего повернула ножницы под углом и отрезала ткань. Когда с одной штаниной было покончено, я взялась за другую, после чего вернула ножницы на их законное место.

Вернувшись в свою комнату, я встала перед висевшим на двери зеркалом и оценила результат. Ножницы оставили зубчатый, неровный срез, и одна штанина была длиннее другой. Я подвернула обе, пока они не сравнялись в длине.

В дополнение к шортам я выбрала майку в красно-белую полоску, которая прикрывала лямки лифчика, и полосатые шлепанцы, которые мама согласилась купить после того, как увидела точно такие же на других девочек в бассейне «Элкриджа». Ей не нравилось, когда я отставала от моды, почти так же сильно, как не нравилось, когда я ходила в неопрятной или заношенной одежде.

В понедельник утром я надела этот наряд, по минимуму подвернув шорты. Когда я спустилась вниз, мама оглядела меня с ног до головы.

– Где ты взяла эти шорты?

– Обрезала свои клеши, которые стали мне слишком короткими.

– Не вздумай заявляться в этом в «Элкридж».

– Я знаю.

– Что, если Коуны захотят взять тебя с собой в их еврейский загородный клуб?

– Я сбегаю домой и переоденусь.

– Думаешь, им это понравится? Это не очень профессионально с твоей стороны.

– Сомневаюсь, что они ходят в загородный клуб, мам. Мы с Иззи всю прошлую неделю просидели дома. А когда ей захотелось поплавать, мы сходили в бассейн Роленд-Парка.

– Вот оно как. – Мама смотрела на обрезанные шорты с таким видом, словно это было окровавленное тело.

– Ну, пожалуйста, – попросила я.

– Твое дело. Я лишь хочу наставить тебя на правильный путь. – Мама отвернулась и уставилась на закипающий кофейник, словно это было выше ее сил – лицезреть меня в таком виде.

– Я правда думаю, что они не будут против, если я приду в обрезанных шортах.

Я не собиралась ей говорить, что Иззи по полдня бегала голышом, и что миссис Коун никогда не носила лифчик. И уж точно я бы ни в коем случае не сболтнула, что к Коунам на лето приезжают рок-звезда и киноактриса (наркоман и его жена). В первую очередь – из-за врачебной тайны и обещания, которое я дала доктору Коуну. И не в последнюю – из-за моих родителей, которые ни за что бы не позволили мне переступить порог дома, где жил наркоман.

– Хм. – Мама продолжала гипнотизировать кофейник, а потом вздохнула и еле слышно прошептала: – Возможно, это что-то еврейское.

Я выскользнула из дома прежде, чем она успела ляпнуть что-нибудь еще. Красивая блондинка снова возилась в саду; она помахала мне, когда я проходила мимо, и я помахала в ответ.

На прошлой неделе Коуны дали мне наставление входить в дом без стука. Тем не менее, я немного потопталась на крыльце, пригладила волосы. Я опустила взгляд на свои шорты и вдруг запаниковала из-за их длины. Наверняка киноактрисе и рок-звезде они покажутся слишком длинными! Я подвернула их еще несколько раз, пока штанины не стянули мои бедра, как резинки.

Я положила руку на дверную ручку и вошла. В доме было тихо. Обстановка выглядела немного опрятнее, чем на прошлой неделе. Вещей не стало меньше, но все, что раньше беспорядочно валялось вокруг, было собрано и составлено в аккуратные стопки. Так, вместо журналов, разбросанных по комнате, небольшая их стопка теперь стояла на нижней ступеньке лестницы. Я направилась прямиком на кухню, где обычно встречала Иззи. Когда я вошла туда, то чуть не закричала.

На банкетке одиноко восседала Шеба – киноактриса, которая вместе с двумя своими братьями-певцами когда-то вела по телевизору развлекательное шоу «Семейные узы». Я посмотрела шоу в самый первый вечер его выхода в эфир и не пропустила ни одной серии. Каждую неделю Шеба и ее братья открывали шоу многоголосными песнями о любви, рок-н-ролле и семье. В шоу приходили интересные звездные гости, такие как Ли Мейджорс, Фарра Фосетт, Либераче или Юл Бриннер. За выпуск Шеба меняла порядка восьми костюмов – она играла индианок, русалок, чирлидерш и даже одну старушонку, которая часто появлялась в скетчах.

«Семейные узы» закрыли вскоре после того, как Шеба поссорилась со своими братьями. Мы с близнецами читали об этом в журнале «Пипл». По словам Шебы, ей до смерти надоело, что ее братья считали себя единственными хозяевами в шоу. Оказалось, что смотреть шоу без Шебы никто не хотел – без нее в эфир вышли только два эпизода, прежде чем «Узы» заменили передачей «Ближе к делу». Шебе к тому моменту уже и не нужно было никакое шоу – она с головой ушла в съемки фильмов с красавцами-кинозвездами или с лошадьми и на африканских ранчо. Я видела лишь несколько ее фильмов, так как большинство из них мама считала слишком фривольными.

По телевизору у Шебы были длинные черные волосы, которые ниспадали водопадом почти до самой талии. Ее глаза казались огромными, как блюдца, с ресницами, которые едва касались бровей. Ее улыбка ослепляла, как вспышка на фотокамере. Сейчас, когда Шеба сидела на банкетке у Коунов, я увидела, что ее волосы были такими же длинными и красивыми, как по телевизору. Глаза – такими же большими. Вот только ресниц не хватало. На ней были обрезанные шорты и майка без лифчика, и она сидела, поджав под себя босые ноги. Ее золотистая кожа казалась блестящей и гладкой, как кусок мокрой замши.

Я лишилась дара речи.

Шеба подняла глаза и заметила меня.

– А ты, наверное, Мэри Джейн, – сказала она. – Иззи рассказывала о тебе.

Я кивнула.

– Классные шорты. – Она улыбнулась, и я почувствовала, что у меня подкашиваются коленки.

– Я вчера их обрезала. Мне кажется, они слишком длинные.

– Ха, что ж, это легко исправить, правда? – Шеба соскочила с банкетки и стала обыскивать стол. – Как они вообще что-то находят в этом доме?

– Иззи почти всегда знает, где искать. А что вы ищете?

– Ножницы!

Я открыла ящик, в котором копалась на прошлой неделе, когда искала овощечистку. Ножницы были там, спрятанные среди лаков для ногтей, маникюрных кусачек, автомобильной карты Мэриленда, палочек для еды в бумажной упаковке (и без нее), липких монет, жвачек «Риглис», резинок для волос и прочего хлама. Удивительно, но ножницы все еще были там. Я вынула их из ящика и подала Шебе.

– Иди сюда, залазь на скамейку, – сказала она.

Я подошла к банкетке и взобралась на нее. У меня дрожали руки. Я надеялась, что хотя бы ноги не дрожат.

– Давай сначала отпустим подвороты. – Шеба раскатала одну штанину моих шорт. Ее руки оказались прохладными и нежными. Я раскатала другую.

Шеба рассмеялась.

– Ты была пьяная?!

– Что?

– Когда ты их резала? Ты точно была пьяная!

– Нет! Я не пью.

– Я шучу. – Шеба подмигнула мне, а затем поднесла ножницы к краю шорт и начала резать ткань снизу вверх. – Поворачивайся, медленно.

Я стала поворачиваться по своей оси, и холодные ножницы в руках Шебы заскользили по коже, чертя линию вокруг бедра, пока я снова не оказалась к ней лицом. Теперь шорты едва прикрывали мои трусы. Маму хватил бы удар.

– Нравится?

Я кивнула. Шеба подцепила ножницами вторую штанину. Я снова начала медленно поворачиваться. Когда я сделала полный круг, в комнату вошли Коуны в сопровождении мужчины, имени которого я не помнила, хотя его лицо показалось мне смутно знакомым. Видимо, это и был тот самый наркоман. В огромной руке он держал увесистую книгу в твердом переплете.

– Мы приводим ее шорты в порядок, – сообщила Шеба.

– Прекрасно! – сказала миссис Коун и подмигнула мне.

– Мэри Джейн! – вскричала Иззи. – Шеба теперь живет с нами, но никому нельзя говорить!

Все рассмеялись, даже рок-звезда, которого я постепенно начинала вспоминать. Где-то я читала, что Шеба вышла за него замуж вскоре после отмены «Семейных уз». Братья не одобрили избранника, а родители отреклись от нее. Он был фронтменом популярной группы под названием «Раннинг Уотер». Все крутые девчонки в школе обожали их музыку, а я не могла назвать ни одной песни.

– Я Джимми, – представился он и протянул мне ладонь. Сначала я решила, что он хочет пожать мне руку, как доктор Коун в мой первый день работы. Но когда Джимми не выпустил мою дрожащую руку из своей, я растерялась, не понимая, чего он ждет. Догадавшись, что он хотел помочь мне спуститься со скамейки, я перевела дыхание и шагнула вниз, уставившись в пол, чтобы никто не заметил моего зардевшегося лица.

– А я Мэри Джейн, – почти прошептала я.

На мгновение я подняла на него глаза, и тут же снова опустила взгляд. Джимми совсем не походил на наркомана. А вот на рок-музыканта – очень даже. Его высветленные волосы, зачесанные вверх, стояли торчком. Рубашка была расстегнута до пупка, оголяя гладь вьющихся черных волос, из которых, точно два крошечных поросячьих пятачка из зарослей, торчали соски. На кожаном шнурке, болтавшемся вокруг его шеи, висели три синих перышка. Он тоже был босиком и в обрезанных шортах.

– Знаете, чего нам не хватает? – спросила Шеба.

Все выжидающе посмотрели на нее.

– Фруктового льда? – спросила Иззи.

– Ну, и этого тоже. Но я о другом. Смотрите: нас шестеро, а шорты обрезаны только у троих.

– Нам всем нужно обрезать шорты! – взвизгнула Иззи и выбежала из комнаты.

В другой ситуации я бы последовала за ней – в конце концов, в этом и заключалась моя работа. Но присутствие Шебы совершенно выбило меня из колеи, не говоря уже о том, что из-за новой длины шорт мне казалось, что мои ягодицы обдувает ветер. Я стояла тихо и боялась пошелохнуться, как будто надеялась, что это сделает меня невидимкой, и прислушивалась к разговору взрослых. Они много улыбались, фонтанировали энергией и выглядели счастливыми. Никто из них не был похож на психа или наркомана.

Миссис Коун подошла к морозилке, порылась в ней и вытащила полпалочки фруктового льда. Белая обертка выглядела так, словно ее рвали зубами, а само мороженое было покрыто белыми прыщами инея.

– Мэри Джейн, – сказала миссис Коун. – Как ты смотришь на то, чтобы сходить с Иззи в «Эддис» и купить нам всем фруктового льда?

– Да, с удовольствием.

На прошлой неделе мы с Иззи ходили в «Эддис» каждый день после обеда, за исключением самого первого, когда ездили в «Маленькую таверну». Выяснилось, что в семье Коунов никто не занимался готовкой. В отделе кулинарии мы с Иззи покупали блюда, которые будут поданы к столу Коунов после того, как я вернусь домой ужинать с родителями. Я выбирала для них салаты с макаронами, с фасолью, запеченную и жареную курицу, отварную кукурузу, горошек и запеченный картофель с сырной корочкой. А еще мы всегда покупали картофельные чипсы со вкусом барбекю, которые обожала Иззи. Доктор Коун оставил мне номер их счета и сказал, что я могу им воспользоваться, если захочу купить себе какой-то еды и вкусняшек. Мне до сих пор было неловко тратить его деньги на продукты для себя.

Иззи ввалилась на кухню с охапкой джинсов в руках.

– Будем резать джинсы! – крикнула она. – Одни мои, одни мамины и одни папины.

Шеба замурлыкала себе под нос, на ходу сочиняя песенку об обрезанных джинсах. «Режь покороче, малышка Иззи, режь покороче». Она выбрала джинсы, принадлежавшие миссис Коун, и протянула их миссис Коун. Та надела их прямо под тонкое платье из хлопка. Шеба опустилась на колени и начала резать. Все это время она продолжала напевать «Режь покороче».