В ночь на двадцать четвертое декабря вход в канал Чиоггия был совершенно перекрыт камнями. В тот же день Корбаро, командиру отряда галер у Брандоло, удалось затопить в этом канале два старые, негодные к плаванию корабля.

Дориа, до сих пор не придававший важного значения тому, что предпринимали венецианцы, только теперь сообразил, в чем состояли планы Пизани, и послал четырнадцать своих галер с целью истребить отряд Корбаро, состоявший всего из четырех галер, но благодаря спешившему к нему на помощь Пизани со своими десятью галерами Корбаро мог спокойно кончить дело блокирования канала Брандоло.

На следующий день такие же работы были окончены на Ломбардском канале, и, таким образом, Пизани удалось в четыре дня выполнить намеченный им план и совершенно отрезать от моря генуэзские галеры.

Грандиозный замысел этот не обошелся, конечно, без тяжких жертв. Солдатам выдавался только половинный паек, что при таком жестоком холоде было для них чувствительным лишением, так как им приходилось работать постоянно в воде и притом ни днем, ни ночью не имея покоя от нападений неприятеля.

На южном берегу Брандоло были построены укрепления против монастыря, который Дориа обратил теперь в крепость.

Это новое укрепление было названо Лови, и здесь установили самые тяжелые орудия из венецианского арсенала. Одно из них заряжалось камнями весом в полтораста фунтов. Но в те времена артиллерийское искусство было еще так мало развито, что требовалось около суток, чтобы зарядить эту пушку.

К 29 декабря венецианцы совсем выбились из сил; даже сам Пизани начал сомневаться в том, что задуманный им план осады неприятеля может быть доведен до благополучного конца, так как его войско, истощенное холодом, голодом и постоянным напряжением, в котором их держал неприятель, не в состоянии было дольше бороться с врагом, силы которого по численности значительно превосходили силы венецианцев. Тем не менее, однако, Пизани всячески старался поднять упавший дух войска, и ему удалось повлиять на него своим личным примером, но солдаты требовали от него ручательства в том, что если к новому году не явится на помощь флот Зено, то осада будет прекращена. Пизани согласился дать это обещание, и борьба продолжалась.

День тридцатого декабря прошел так же, как и все предшествовавшие дни; были, правда, незначительные стычки между враждующими, но до настоящего сражения дело не доходило, так как генуэзцы от своих пленных узнали, что уже через несколько дней венецианцы будут вынуждены признать свое дело проигранным.

О помощи Зено перестали даже говорить. Уже несколько месяцев о нем в Венецию не доходило никаких известий; можно ли было предполагать, что он явится на выручку именно теперь, в этот последний час?

На рассвете 31 декабря матросы влезли на мачты и зорко осматривали море в надежде увидеть столь нетерпеливо ожидаемые ими суда Зено. Но нет: на море нигде ничего не было видно! Венецианцы имели жалкий вид; они были совершенно изнурены голодом, изнемогали от холода и других лишений. Самые мужественные из них и те начали впадать в уныние и отчаяние.

Завтра они должны уже были возвратиться домой. Если суждено им умереть, то лучше умереть в Венеции, вблизи своих близких. И когда наступила ночь, они, голодные и озябшие, ложась спать, благодарили Бога, что это была последняя ночь их страданий.

Все, что бы ни случилось с ними, казалось, будет все-таки лучше того, что они теперь претерпевали.

Наступало утро 1 января, матросы опять уже были на мачтах, и вот с первым проблеском рассвета раздались от одной мачты к другой крики: «Паруса! Виднеются паруса!»

Крик этот был услышан на берегу, и Пизани с Франциском, вскочив в лодку, подъехали к адмиральской галере и быстро взобрались на мачту.

– Да, корабли! – сказал Пизани и через некоторое время прибавил: – Их всего пятнадцать. Что это за корабли? Дай только Господь, чтобы это был Зено!

Такой же вопрос задавал себе каждый и на кораблях, и на суше, так как всем было известно, что генуэзцы тоже ожидали подкреплений.

– Ветер дует так слабо, что они едва двигаются вперед, – сказал Пизани, – Отправьте к ним сейчас же несколько легких лодок разведать, кто они! Лишь бы только нам скорее узнать, на что мы можем надеяться! Если это Зено, то Венеция спасена! Если же это генуэзцы, то предлагаю всем, кто пожелает, следовать за мной и умереть в бою с оружием в руках!

Несколько минут спустя легкие венецианские лодки отплыли к кораблям, которые были на таком далеком расстоянии, что нельзя было различить ни их снастей, ни флага. Так как посланные к кораблям лодки могли вернуться не скоро, то Пизани отправился опять на берег и здесь, обходя вместе с дожем войска, ободрял их и уговаривал быть стойкими, а главное – не поддаваться чувству страха, если бы оказалось, что приближавшиеся корабли были неприятельские.

До отплытия лодок было условлено, что как только посланные убедятся, что корабли принадлежат Зено, то они выбросят белые флаги, если же окажется, что это неприятельские суда, то они вовсе не выкинут флага.

Час спустя лодки возвращались уже назад.

– Отправьтесь на галеру, Франциск, – распорядился Пизани. – Я должен остаться здесь, чтобы поддержать мужество среди войска, если вести окажутся дурными. Встаньте на корму галеры, и, как только вы вполне убедитесь, что на лодках белые флаги, сейчас же прикажите поднять на главной мачте флаг с изображением льва Святого Марка; это будет служить для нас знаком, что к нам идут корабли Зено; если же окажется, что это неприятельские суда, то велите поднять синий флаг.

Глава XX
Торжество Венеции

Франциск осторожно причалил к галере и, взойдя на палубу, приготовил флаги.

– Ну что, разве еще ничего не видно? – спросил он у матросов, наблюдавших с верхушек мачт.

– Покамест ничего, синьор, – отвечал один из матросов с передней мачты.

Другой молчал, но не прошло и нескольких минут, как он вскричал:

– Они еще далеко, но все-таки мне кажется, по крайней мере, у двоих из них развевается что-то белое!

Радостное восклицание людей, находившихся на палубе, было ответом на это известие, сообщенное Джакопо Зиппо, славившимся своей дальнозоркостью.

– Смирно! – скомандовал Франциск. – Не кричите и не махайте шляпами прежде, чем мы не убедимся вполне, что идут наши суда. Подумайте, с какой тревогой следят за нами с берега и каково будет отчаяние всех, если мы их введем в заблуждение нашей поспешностью.

Прошло минут десять томительного ожидания, как вдруг Джакопо быстро спустился вниз с мачты и, обнажив голову, вскричал:

– Благодарение Господу, синьор! Теперь я могу сказать наверняка, что на кораблях развеваются белые флаги.

– Благодарение Господу! – повторил и Франциск дрожащим от волнения голосом. – Теперь, братцы, поднимайте нашего «льва».

Флаг прикрепили к подъемной веревке, и Франциск торжественно стал поднимать его. Едва флаг поднялся выше вант, стоявший на берегу Пизани вскричал что было мочи: «Это флот Зено!»

Воздух огласился восторженными кликами, раздававшимися то с берега, то с корабля, и воцарилось общее ликование. Многие бросались на колени и возносили благодарственные молитвы Богу за ниспосланную помощь в такое время, когда все, казалось, уже погибло; другие стояли со сложенными на груди руками, устремляя к небу наполненные слезами глаза. Матросы бросались друг другу в объятия, смеялись, плакали от радости, бросали в воздух свои шапки; всех охватил неудержимый восторг.

Зено, вовсе даже не подозревавший о том безвыходном положении, в каком находились его соотечественники, не спеша направлялся было к Венеции, но на пути туда был остановлен одной из лодок и направился к Брандоло, где стал на якорь вблизи берега. Сев в маленькую лодку, он поспешил на берег, где собрались венецианцы.

С трудом пробираясь сквозь толпы ликующего народа, он поспешил к тому месту, где стоял в ожидании его прибытия сам дож.

Зено отсутствовал из Венеции несколько месяцев и потому должен был прежде всего дать дожу краткий отчет об одержанных им победах, слухи о которых уже раньше доходили до венецианцев. Из рассказа его оказалось, что ему удалось захватить в плен около семидесяти генуэзских судов. Ему приходилось крейсировать продолжительное время у берегов Генуи, нанося тяжелый урон ее торговле и задержав отправку обещанного Дориа подкрепления.

Окончив свои донесения дожу, Зено сейчас же распорядился о высадке своей команды. Провизия, имевшаяся на его кораблях, была выгружена на берег, и запасов ее оказалось достаточно для удовлетворения настоятельной потребности армии в продуктах.

Несколько дней спустя Зено отплыл со своими галерами к Лоредо и освободил этот город из-под власти падуанцев, принудив удалиться оттуда их войска. Эта победа имела весьма важное значение для венецианцев, открыв им доступ в Феррару, откуда тотчас были высланы запасы провизии для удовлетворения нужд голодающих венецианцев. Осада Брандоло продолжалась до 22 января, когда большая пушка венецианцев, прозванная «Победой», разгромила стены укрепления, под развалинами которых погиб Дориа, предводитель генуэзцев.

Перемена, происшедшая среди венецианской армии в течение последних трех недель, была поразительна: изобилие пищи, удобства помещения быстро восстановили изнуренные силы войска, и в то же время зародившееся в людях сознание, что победа обеспечена за ними, сильно подняло их упавший дух.

Однажды вечером один из кораблей Зено случайно сорвался с якоря близ форта Лова и ветром был отнесен через пролив прямо к неприятельскому флоту, где его встретили градом снарядов. Метко пущенная неприятелем стрела ранила Зено в горло; выдернув ее из раны, он продолжал все-таки отдавать приказания, осыпая упреками матросов, которые, считая свою гибель неминуемой, умоляли его спустить флаг и сдаться неприятелю. Благодаря своей энергии, однако, ему удалось отвести корабль в безопасное место. Будучи в скором времени после того назначен главнокомандующим сухопутной армией, Зено принудил генуэзцев удалить свои войска со всех их позиций на островах Брандоло и Малой Чиоггии, а потом, устроив свою главную квартиру под укреплениями Чиоггии, Зено направил разрушительный огонь на крепость. Генуэзцы принуждены были обратиться в бегство по мосту через канал Святой Екатерины, но при этом бегстве потеряли множество людей, так как мост во время прохождения войск обрушился, не выдержав их тяжести. Генуэзцы бежали с такой поспешностью, что побросали множество оружия, одежды и боевых припасов.

14 мая в Чиоггии распространилась радостная для генуэзцев весть: еще рано утром было замечено приближение эскадры, посланной к ним на подкрепление из Генуи под командой Маттео Маруффи. Долго не удавалось этому адмиралу пробраться к ним, но зато он на своем пути забрал в плен, несмотря на отчаянное сопротивление, пять венецианских галер, находившихся под командой Джустиниани, отбывшего из Венеции в Апулию для закупки зерна.

Генуэзский флот выстроился в боевом порядке, вызывая Пизани на бой, но, несмотря на свое страстное желание отомстить за поражение у Полы, Пизани считал благоразумнее воздерживаться от сражения, зная, что Чиоггия рано или поздно должна неминуемо сдаться. Каждый день Маруффи возобновлял свой вызов, сопровождая его столь обидными для венецианцев издевательствами, что Пизани с трудом удерживал в повиновении своих подчиненных, рвавшихся в бой с генуэзцами. Наконец, уступая общему требованию, Пизани, с разрешения дожа, выступил 25 мая навстречу неприятелю, но перед самым началом боя генуэзскими войсками вдруг овладела такая необъяснимая паника, что они обратились в бегство, не обменявшись даже ни одним выстрелом с неприятелем. Пизани сначала стал их преследовать, но затем вернулся к прежнему месту стоянки. Невозможно описать горе и отчаяние гарнизона Чиоггии, увидевшего отступление их флота; последняя их надежда рушилась. У них уже почти иссяк запас свежей воды, и отпускавшийся солдатам паек был настолько скуден, что уже в первых числах июня солдаты от слабости были не в состоянии взяться за оружие.

15 июня Маруффи, получив новые подкрепления, опять выступил вперед, но Пизани отказался вступить в бой. 21-го числа из Чиоггии явилась к венецианцам депутация от генуэзцев с целью вступить в переговоры о мире, но депутатам отвечали, что венецианцы согласны заключить мир только при одном условии: если генуэзцы согласятся на сдачу города. Депутаты вернулись в Чиоггию, не добившись цели, и на следующий же день развевавшийся на стенах крепости генуэзский флаг был спущен.

24 июля дож в сопровождении Пизани и Зено торжественно вступил в Чиоггию. Добыча, доставшаяся на долю венецианцев, была громадная, и солдатам было дано разрешение делить в течение трех дней оставленное неприятелем имущество, которого было так много, что на долю некоторых досталось по 500 дукатов.

Казалось, никогда еще в Венеции не царило такого ликования, как в тот день, когда дож в сопровождении Пизани и Зено торжественно вступал в столицу после взятия Чиоггии. Все дома украсились флагами и знаменами; балконы и окна были убраны коврами и драпировками. Большой канал запестрел гондолами, ради торжественного случая нарушившими постановления закона, запрещавшего венецианцам обивать гондолы какой-либо цветной материей. Теперь все кругом сияло пестротой. Нарядные дамы сидели под роскошными шелковыми и бархатными балдахинами, а гондольеры облеклись в праздничные наряды. Звон церковных колоколов смешивался с оглушительными криками народа, приветствовавшего медленно плывшую по каналу правительственную галеру, в которой сидел дож с двумя командирами.

Венеция заключила мир с Генуей, но ее вражда с Падуей обострилась несколько лет спустя, в 1404 году, когда венецианцы осадили Падую и вынудили ее к сдаче.

Через два месяца после заключения мира с Генуей Франциск Гаммонд сочетался браком с Джулией Полани. Свадьба была отпразднована очень торжественно, и синьор Полани пожертвовал по этому случаю большие суммы в пользу бедных Венеции.

Франциск Гаммонд устроился с молодой женой в Венеции, но часто навещал своего отца в Англии.

Вскоре после брака Франциск был очень опечален известием о смерти адмирала Пизани. Тяжкие невзгоды, которые ему пришлось испытать при осаде Чиоггии, вконец подорвали его здоровье и ускорили его смерть.

После смерти синьора Полани Франциск с семейством переехал в Англию, где он сделался одним из выдающихся негоциантов. Время от времени он ездил в Венецию и проводил там каждый раз по нескольку месяцев. Таким образом, он до конца своей жизни сохранил тесную связь с «царицей морей», на гербе которой еще поныне красуется лев Святого Марка.