Выпусти меня

И тут до меня дошло…

А ведь действительно. Шкаф можно сжечь…

Я представил, как обливаю его бензином и поджигаю спичкой…

Но было бы, конечно, весьма неразумно сжечь шкаф вместе со своей комнатой. Вряд ли отец будет в восторге, когда придёт с работы и застанет дымящуюся кучу пепла.

Я обратился в компанию, которая оказывает услуги по вывозу старой мебели. И попросил вынести мой шкаф во двор. Мужчины переглянулись, пожали плечами, но расспрашивать об этом не стали, ибо дело это сугубо хозяйское. Спокойно выполнили услугу, взяли с меня в районе десяти долларов и вежливо попрощались.

Через полчаса грёбанный шкаф пылал, как соломенное чучело ведьмы на день святого Ханса в Дании.

Когда огонь разъедал дверцу шкафа, я вдруг услышал тихий стон и плач. Плач всё усиливался и усиливался…

А потом раздался пронзительный звенящий вопль, прорезавший воздух насквозь, как огромная невидимая стрела. Он эхом отразился от окон и растворился в облаках, в шелестящей листве деревьев.

Я сел на траву, обнял колени и просто глядел на шкаф, исчезающий под жадными языками огня. Шкаф чернел, будто скоротечно гнил, превращался в прах. Тёмно-серый столб дыма, терпко пахнущего, точно табак, поднимался до самого неба, он плавно волновался под порывами ветра.

Из моих глаз текли слёзы.

– Прощай, мама… – тихо произнёс я, а затем ощутил мягкое касание к своей правой щеке, как от поцелуя.

Может, мне показалось, а, может, мама тоже попрощалась со мной…

Когда отец вернулся с работы, он первым делом заметил стоящий повсюду едкий запах гари. Я не стал ему объяснять всё в подробностях, а только сообщил, что всё в порядке и волноваться совершенно не о чем. Он, конечно, не поверил, но скандалить не стал.

Позже он нашел остатки шкафа; кое-какие вещи уцелели. Он попытался выяснить, что за ерунда приключилась в его отсутствие, но я, не обращая внимания на его строгий тон, лишь отмахивался от него, игнорируя назойливые вопросы.

Вскоре мы оба забыли об этом инциденте.

А примерно через полгода я уговорил отца уехать из нашего дома, аккуратно объяснив ему, что в доме тяжело находиться из-за воспоминаний о маме.

Отец, конечно, удивился моим словам, ведь я абсолютно на это не жаловался. Я ответил, что не хотел его беспокоить и терпел дом до последнего.

Отец вздохнул так, будто одномоментно познал всю тленность бытия. Он все-таки согласился со мной, хотя весьма неохотно.

Расставаться с домом он явно не желал. Но ради моего благополучия он готов был переехать в другое место.

Я был ему очень признателен.

Я выбрал дом сам.

Подыскать дом возле школы не вышло, так как все дома оказались заняты. В итоге мы расположились на Савингс-стрит, в красивом белом доме. Рядом с нами находился потрясающий парк Роджер Уильямс.

Вечерами мы с отцом частенько выбирались в парк: неспешно гуляли и вспоминали о маме.

И, пожалуй, в такие моменты я своей кожей почти физически ощущал умиротворение, которого я лишился после смерти мамы.

Вот только… порой я всё ещё слышу её голос из шкафа.

Очень слабый, прерывистый, как дыхание…

Ах, чуть не забыл.

Шанкара…

Перед самым отъездом я закопал статуэтку на заднем дворе дома.

Наверное, её стоило выбросить в мусорку, но отчего-то рука не поднялась совершить эту подлость. Наверное, из уважения к Фридриху.

Я знал, что её найдет кто-нибудь другой… и наверняка загадает желание…

Но это будет уже совсем другая история.

Что ж, я рассказал вам всё, как на духу.

Ну а что это было на самом деле, решать только вам.

Дух моей мамы? Или моё воображение сыграло надо мной злую шутку…

Кто знает, правда ведь..?