«Шторм ревет и порывы мотают хрупкое детское тело из стороны в сторону, норовя то и дело выкинуть девочку под колеса машин. Ей одиннадцать, но она так и не выросла, оставаясь далеко внизу, прибитая к родной земле, то ли памятью, что никогда не была ее, но при этом никогда ее не покинет. То ли знанием, что несут за спиной те, кто по иронии, вечно юного, а от того не терпящего скуку мира, рождены меж пластов, не люди не Фейри.
Серое здание школы, маячит прямо перед глазами, стоит сделать лишь шаг из густой зелени шиповника, но почему то, в ней нет той силы, чтобы сделать этот один единственный шаг. Там, в прохладной глубине кабинета, ее уже ждет учительница, восхищенная талантам своей юной подопечной, но сама мысль, прикоснуться пальцами к белым, напоминающим россыпь зубов на камнях клавишам рояля, вызывает в душе протест. Она любит играть, восхищаясь чарующим звуками, что рождаются под пальцами, звуками, что кажется, способны донести до мира ее отчаянный, ни кем не слышимый крик, просьбу о помощи. Но, не так, не стирая пальцы в кровь, раз, за разом повторяя мотивы чужой души, прекрасные и чарующие мотивы, но вовсе не имеющие для нее значения, отбирающие шанс быть услышанной, надежду спастись из медленно смыкающейся над головой черной бездны.
Два часа, протекают в одно мгновение, а она так и не вышла, не шевельнулась в кустах шиповника, словно зачарованная пляской древних.»
Первый звоночек надвигающегося безумия, вот, что принесла ей волна, поднимающаяся из глубин памяти. Чайник, визжит на плите задыхаясь, испуская из приоткрытого носика пар и девушка, как сомнамбула тянется к ручке, не чувствуя, как раскаленный пластик въедается в плоть.
« Девочка, нет скорее уже почти девушка, сидит, склонившись над бумагой, быстро-быстро водя шариком ручки по белым листам. Так многое хочется сказать, так многое никогда не увидит мир… Вместо тысячи слов, что мечутся внутри, ярятся, пытаются выбраться, продирая себе острыми коготками путь на свет, ложиться на бумагу вязь, совсем иная, обезличенная, но от того не менее ужасная, в своем не повторимом, все объемлющем безумии.
Джек Потрошитель.
История одного безумца, история, в которой на деле не было и крупицы правды или быть может, только и она и была правдивой. Ручка так быстро скользит по бумаге, словно там, за ее спиной в непроглядной неестественной тьме шкафов, стоит тот, чью жизнь она, так беспечно пятнает, вязью звуков, мелодией собственной души.»
Кофе, дешёвый растворимый кофе, купленный так давно, что успел превратиться в однородную клейкую массу, растекается по горлу горечью или может, дело было вовсе не в кофе, а в ярком пламени, что плясал перед внутренним взором. Пламени, пожирающем одну за другой тетради, убранные мелким витиеватым почерком, ее мысли, ее душу. Девушка качнула головой, отгоняя от себя дым прошлого, едкую черную гарь, что заполняла ее изнутри, выходя из приоткрытого рта с дымом сигарет по утрам, и прихватив с собой кружку, вернулась к столу, вновь склоняясь над белым листом.
Сегодня я умру, но не смогу уйти. Я рада, что была здесь, не смотря на то, что так и не смогла найти выход, из лабиринта черных стен. Смогла ли я спасти, хоть кого-то?
«Девушка сидит на парапете, болтая ногой и задумчиво наблюдая, как с каждой минутой двор перед колледжем пустеет. На душе не спокойно, словно это людское море, такое пугающее и ненавистное, меж тем единственное, что отделяло ее от бездны. Нужно было ехать, давно, если честно, дома уже наверняка ее ищут, вот только… Сил не было, как когда-то давно, в почти забытом детстве, она не могла пошевелиться обвитая тысячью цепей, собственного безумия. Решение, появилось внезапно, как впрочем часто и бывает, решение, что звали Миша, имя, что изменило всю ее жизнь на до и после, имя, что словно в насмешку, повторяет то, что было названо когда то давно, в темных сводах церкви, так звали ее хранителя, так звали человека, что стал началом.