Внимание историка начинало тяготить Майю. Она дёрнула плечом и обернулась, чтобы посоветовать ему заняться чем-нибудь ещё и не докучать малознакомым духам. Но в этот момент к сторожке у шлагбаума подъехали две машины. На одной прибыл собственной персоной В.Я. Симбирский, на другой съемочная группа областного телеканала. Водяница поспешила спрятаться за угол дома. Яков Келли проводил её недоуменным взглядом и пошёл следом. Майя не выдержала.

– Ну, что Вы за мной таскаетесь, как приклеенный? Не стойте здесь. Вы привлекаете ненужное внимание к моей персоне. Если Вам дано меня видеть, это не значит, что таким даром обладают все присутствующие здесь люди. Не беспокоитесь о моей репутации, подумайте о своей. Большинство рабочих на стройке простые люди, и для них Вы сейчас как дурак на пустое место пялитесь и улыбаетесь, – берегиня покрутила пальцем у виска и решительно зашагала назад по тропинке к столбу, потом мимо него к дороге и дальше вдоль самой опушки к речке. Анчутка то забегал вперёд рассерженной сестры и спрашивал, узнала ли она, что хотела, то отставал от неё, заметая следы хвостом. Хотя какие там следу они могли оставить. На берегу Майя остановилась.

– Ну всё, я домой. Если тебя надо подбросить, давай руку. Если нет, то спасибо за компанию, было очень интересно, но абсолютно бесполезно.

– Я, пожалуй, останусь, – протянул Анчутка. – Погляжу как кино снимать будут. Тебе потом рассказать?

– Не знаю. Может ну его, и кино, и дом этот, и столб… Что мне больше всех надо? Пропади оно всё пропадом! Ладно. Я пошла, – берегиня махнула рукой и тут же исчезла.

Бесёнок восхищённо закатил глаза и поскакал к чужим машинам.

Реальность.

После отъезда ребят в доме Ижевских стало как-то особенно тихо. Бабушка скучала. Скучал и я, слонялся по комнатам, часами сидел на одном месте и вздыхал. На Изнанке мне тоже было тоскливо, а потому при любом удобном случае я ложился спать. Но вскоре и этот способ убить время стал мне недоступен. Выспался Я на месяц вперёд.

– Ну чего ты в доме сидишь, – ворчала бабушка. – Шёл бы, погулял. Вон какое солнышко сегодня.

Погода действительно была чудесная. Воробьи, ошалевшие от тепла, купались в снегу прямо под моим окном. Овинник возился в повети и даже, кажется, напевал что-то. Я лениво сполз с подоконника. Понюхал остатки завтрака, поскрёб вокруг миски, демонстрируя своё отношение к несвежим продуктам, и сел у двери на улицу. Баба Маня выпустила меня и сама вышла, запахнувшись в клетчатый платок. Мы стояли с ней на крыльце и вдыхали весну. Потом солнышко накрыла тучка и бабушка вернулась в дом, а я побрёл к Овиннику.

Дядька сидел на телеге и играл в бирюльки. Я поглядел немного как он вытаскивает одну за другой из кучки соломинки и запрыгнул к нему.

– Давай на счёт, – предложил он, – кто проиграет – тому по лбу.

– Нет, не хочу.

– А чего тогда пришёл?

– Скучно в доме.

– Так тебе и здесь скучно, я гляжу.

Мы замолчали. Дядька ловко орудовал своим крючком, вытягивая из горки соломинку за соломинкой. Хорошо, что я не согласился с ним играть. Он бы точно выиграл, а пальцы у него такие, что орехи колоть можно. Так бы щёлкнул меня промеж ужей, что звон пошёл бы вокруг.

В углу повети раздался шорох. Я насторожился. Юркий мышонок высунул нос и снова спрятался. Вот такая игра по мне. Не люблю я эту мышиную братию. Вот сейчас он выйдет, и я его сцапаю.

– Ты чего притих? – удивился дядька, проследил за моим взглядом и покачал головой. – Ну чего ты к маленьким пристаёшь? Чем тебе Норушка помешала? Не трогай её, не зли меня.

– А чего ты её защищаешь? От мышей вред один. И вообще я её поймать хочу, чтобы спросить про вещь одну. Волшебную.

– Ну и что тебе обычная мышка сказать может? – Овинник выпрямился и сильно, до хруста потянулся. – Ты племянник не дури. Норушка не разговаривает, но, если надо и иголку в стоге сена найдёт и верёвочку сплетёт. В общем не трогай её.

Я опять заскучал. Дядька раскидал оставшиеся соломинки и лёг навзничь, в небо уставился.

– Скоро снег сойдёт, огород копать будем, сажать, сеять. Красота. Люблю весну.

– А я лето, наверное, люблю.

– Ну и летом, тоже хорошо, – согласился Овинник, – А ты что хотел у Норушки спросить-то? Может я знаю.

– Да я вещь одну нашёл, вроде духами сделана. Как одеяло лоскутное, только маленькое, меньше носового платка. Пахнет магией чужой и мышами. На пожаре нашёл тогда.

– А хозяину показывал?

– Показывал. И Артемию показывал. Они только плечами пожимают.

– Ну да по мышам они не специалисты. Ладно приноси гляну, понюхаю. Домовому тоже покажи. Если там узор лоскутный есть, то скажет, что значат все эти квадратики и треугольнички.

– А они тоже что-то значат?

– Если это оберег, то да. Вас вроде тоже этому учить должны были.

– Ладно, принесу. Спасибо за совет. – Я спрыгнул с телеги и пошёл к воротам.

Солнце снова выглянуло из-за тучки и пригревало вовсю. Снег вокруг стал ноздреватым и липким. Я с трудом добрался до края обрыва. Чернушка всё ещё была скрыта льдом, но по склонам к ней уже бежали первые робкие ручейки. Где-то там в глубине сейчас прядут кудель русалки, берегини собирают на нитки жемчуга, готовятся к половодью. Я представил себе, как они сидят все вместе и поют, и мне до чёртиков захотелось к ним.

– Ника. Влада. – позвал я.

– Майя, Маечка, – добавил уж совсем тихо. Никто мне, ясное дело не откликнулся. И я вдруг понял, что никогда мы уже не будем сидеть на бережке как прежде. Им теперь таким красивым и умным не до меня. Закружится по весне хоровод женихов разных и разлетятся мои подружки в разные стороны. Повесив хвост, я побрёл домой.

– День добрый, господин Хранитель, – раздался за моей спиной срывающийся тонкий голос. Я обернулся. Знакомый Анчутка стоял у обрыва, там, где я совсем недавно предавался горестным мыслям. – Я никак раньше поспеть не мог. Спешил очень, но там такое сейчас творится!

Водяной чёрт шумно дышал ртом, словно и впрямь бежал стометровку на пределе сил.

– Представляете, я только поглядеть хотел поближе, а оно как вспыхнет, как заискрит. И везде свет вырубился. Но я не виноват, я даже не трогал ничего.

– Что заискрит? Что вырубится? Говори толком.

– Ну так я и говорю. Хотел поближе на пилу эту страшную посмотреть в сарае, а там провод. Сначала палёным завоняло слегка, а уж потом как я сказал.

– Это ты про мельничный сарай?

– А-то как же про него. А потом я услышал, как Вы сестриц моих кличете, подумал, может нужно чего.

– Нужно! Можешь перенести меня на мельницу?

– Могу, только мне подготовиться надо, – замялся Анчутка.

– Готовься.

Чертёнок покрутил головой, сделал несколько махов руками, подпрыгнул, присел, опять подпрыгнул. Я с недоумением глазел на эту разминку. Наконец он счёл, что вполне готов к полёту, подхватил меня на руки и сиганул с обрыва. Сердце у меня ухнуло куда-то в желудок. «Убьёмся», – подумал я и зажмурился, но Анчутка, бешено махая крыльями, поднялся над рекой и полетел. Затаив дыхание я искренно желал ему долгих лет и крепкого здоровья, потому как если он не выдержит и от натуги лопнет, мне тоже придёт конец.

Полёт, как ни странно, занял немного времени. Минут через двадцать мы приземлились в лесу возле луга. На открытое место я вышел уже своими лапами. Анчутка растянулся под ёлкой. Мне даже жаль его стало, но отпускать своего скакуна я не решился. А вдруг назад надо будет лететь.

Возле мельницы царила суета. Плотники старались во всю. Стены были подняты уже до уровня первого этажа, и теперь артель укладывала пол или потолок, не знаю как правильно. Перед срубом крутились какие-то пришлые люди. Я скользнул взглядом по ним и нырнул в сарай. Рядом с застывшей циркулярной пилой стояли Егор Гаврилович, Артемий Петрович и незнакомый парень. Я принюхался. Парень был не из наших. Не колдун, то есть. Так что я показываться не стал. Шмыгнул в щель между досками и прислушался.

– Ну, что ты такое говоришь, Егор Гаврилович, не мог никто из наших это сделать. Да и зачем? Поломка-то ерундовая. Шнур поменяем и все дела.

– Как-то много ерунды стало случаться у нас. Что ни день, то ерунда какая-нибудь. Не понос, так золотуха. И всё по мелочи ломается и рвётся. Не настораживает тебя?

– Да нет, вроде. Бывает так. Стечение обстоятельств, – Артемий Петрович, отдал сгоревший шнур парню. – Поди, Андрейка, поищи в инструментах, нет ли такого. Если нет я завтра из дома привезу.

Егор Гаврилович проводил плотника хмурым взглядом и повернулся к Артемию.

– Я вчера в больницу заезжал. Кузьму домой выписывать на выходных домой будут. Гипс на месяц наложили, если не больше. Надо другого кузнеца искать.

– С Кузьмой, конечно, неладно вышло, но ведь тут-то чистой воды несчастный случай, – Артемий Петрович развёл руками. – Тут-то уж точно никакой диверсии не было.

Управляющий и бригадир артели вышли во двор. Я ещё чуток посидел, прислушиваясь и подошёл к месту предполагаемой диверсии. Понюхал посмотрел с Изнанки. Вокруг станка заплясали штрихами искорки, словно наследил кто-то мелкий. Пахло мышами. Опять мышами! Прав дедушка, пакостит нам кто-то. Исподтишка пакостит.

Вернулся Андрейка. Я снова спрятался за доски. Парень вынул отвёртку пассатижи и принялся прилаживать новый шнур. Посмотрел я опять на пилу в Изнанке и обмер. Штришочки-то ожили, закопошились и стянулись теперь к розетке. «А ведь Андрейка непременно воткнёт туда шнур, когда прикрутит», – сообразил я. – «Да вот уже и прикрутил».

Я переключился на Явь с Изнанки и меховым ядром бросился под ноги столяру. Сбить я его не надеялся, а вот отогнать – это запросто. Парень и правда испугался, дёрнулся, не донеся вилки до розетки лишь самую малость. Отскочил назад, рот разинул, смотрит то на меня, то на розетку, которая уже не в Нави, а в реальности искрит. Вот, вот дымиться начнёт. Я набрал воздуха побольше в лёгкие и как заору: «Пожар! Караул! На помощь!» Андрей тоже заорал. Его слова приводить здесь не буду, так как я кот из приличного общества, а в приличном обществе так не выражаются.

Розетка искрила недолго. Когда народ на наши крики сбежался, она как ни в чём не бывало глазела на всех двумя дырочками и делала вид, что не знает ничего о новой диверсии. Андрейка всю вину за переполох на меня свалил. Дескать это он от неожиданности заорал, когда я на него кинулся. Я же на всякий случай опять меж брёвен затаился. Егор Гаврилович дослушал парня и велел всем расходится, проследил, чтобы никто вокруг не шастал и только потом позвал меня.

– Вылазь давай, Васька. Где ты там?

Я неслышно вышел из укрытия, запрыгнул сложенные штабелем доски и пригладил шёрстку. Дедушка словно затылком меня учуял, повернулся, глянул хмуро и сел рядом.

– Ну и что тут было?

– А шут его знает, – я принялся тереть ухо лапкой. – Ворожба мышиная какая-то. Я же говорю, тут ведьма чужая шалит. А ты не веришь.

– А конкретней можно?

– А конкретней нечего. Мышами пахнет и в Яви, и в Нави. Следы мышей этих искрят дюже. Ещё чуть-чуть и опять закоротило бы. Только теперь и человек пострадал бы.

– Да, – дедушка тоже глубокомысленно потёр ухо, – Не нравится мне всё это. Словно порчу на нас навели. А ты как здесь оказался?

– Меня знакомый один подбросил. Из водяных бесов мелких.

– Опять с чертями водишься, – Егор Гаврилович вздохнул. – Ну да ладно. И тебе, и ему спасибо, что беду отвели. Я вот думаю, может тебе здесь пожить. Покараулить.

– А что, – я довольно усмехнулся, – И покараулю. Изловлю этих поганцев серых.

Я прогнулся выпустил когти и принялся драть доску, на которой сидел.

– Не порть хороший материал, – проворчал дед, – поймаешь мышь, вот тогда и лютуй.

Мы обменялись понимающими взглядами. Егор Гаврилович давал мне полный карт бланш. Я был волен ловить преступника, казнить и миловать по своему усмотрению. Что ж, постараюсь не оплошать. Это только в американских мультиках мышь над тупым котом издевается. А у нас совсем по-другому будет. Дайте время я и мышек, и мышиную хозяйку словлю.

Глава 5

Изнанка

Базиль сидел в засаде. Мартовская звёздная ночь будила в нём непонятные, смутные желания. Слух и зрение Хранителя обострились. Ноздри жадно ловили запахи просыпающейся от зимней спячки земли, стряхивающего с себя оцепенение леса. Днём они были неразличимы среди тысячи других запахов, царящих на стройке. Ночью же природа брала своё.

Кот жил на мельнице уже неделю. Словно назло ему, никаких диверсий больше не случалось. Работа спорилась ловко и быстро. Артемий Петрович подгонял артельщиков, торопил их и сулил проставиться, если они подведут дом под крышу до жаворонков. Над Базилем вредный дед посмеивался. Вон дескать как, ты распугал всех мышей одним своим грозным видом, Хранитель. Но кот не терял надежды на то, что зловредные пакостники появятся вновь и он докажет, что был прав.

Приподнявшись на локтях, Базиль окинул взглядом лес и луг по другую сторону сарая. Вокруг было тихо и безлюдно. В Изнанке тоже не было гостей. Кот лёг поудобнее, прищурился на звёзды. Они мерцали и перемигивались друг с другом, словно секретничали. Базиль поёжился. Морозец был не по-весеннему крепким. Даже на усах повисла бахрома из сосулек. Кот снова заворочался. Кошель на поясе мешал, впивался в бок чем-то острым. Хранитель стянул рукавицы, расстегнул тулуп и принялся поправлять свою амуницию.

Со стороны леса скрипнула дверь, видно иностранец вышел из сруба прогуляться по малой нужде. Базилю не нравился герр Якуб. Слишком он был какой-то правильный, весь из себя учёный и вежливый. Кот снова глянул через конёк крыши в сторону леса. В окошках дома горел свет, Якуб Келли стоял на крылечке и поблёскивал своими очёчками дурацкими.

– И чего ты там встал, давай иди уже зачем вышел, – Базиль засунул руку в кошель и на ощупь перебирал сбившийся в кучу инвентарь. Пентакль, огниво, кресало, ножик и другие не менее важные и нужные в работе вещи замотались в конец в плетёном пояске, что тогда Майя обронила.

«Надо бы отдать его ей, только где ж её найдёшь», – подумал кот и невольно вздохнул.

Датский колдун тем временем потоптался на крыльце, покрутил головой по сторонам и потопал куда-то в сторону леса.

– Вот это новости. Куда это Вас, герр Якуб, понесло, – Базиль ещё раз подёргал ручку пентакля в кошельке и затянул его шнурком, потом скользнул по крыше и спрыгнул в глубокий сугроб, что приметил ещё с вечера. Схваченный морозом снег захрустел под его тяжестью и проломился. Кот, фыркая, неловко выбрался из сугроба и досадуя на лишний шум поспешил за иностранцем. Тот, как ни в чём не бывало, топал по тропинке к столбу и не интересовался никакими шумами и тенями за спиной.

Базиль прокрался мимо сруба, прислушался. Шагов датчанина больше не было слышно. Да и самого его было не видно. Кот оглянулся на сараи и мельницу. Строительная площадка была по-прежнему пуста. Ни одной живой и неживой души вокруг не наблюдалось, и Хранитель крадучись двинулся по тропинке вслед за единственным нарушителем ночного покоя. Якуб Келли был у столба. Он обошёл его вокруг и разглядывал узоры со стороны тропинки, уходящей к болоту.

– Доброй ночи, господин Хранитель. Не спится? – историк словно ждал Базиля.

– И Вам, герр Якуб, я гляжу тоже не спится, – пробурчал Базиль в ответ. – Чего это вы тут высматриваете в ночи? Судьбу пытаете?

– Нет, – датчанин улыбнулся. – Судьбу свою я давно пытать перестал. А вот теории различные порой проверить пытаюсь. Вы сильны в астрологии?

– Нет, не очень.

– Мой предок был известным астрологом. Эдвард Келли. Может слышали о нём. Некоторые его записи сохранились, и я надеюсь отыскать в них рациональное зерно.

– А что, это надо делать ночью?

– Ну а как же? Я же Вам говорю, господин Хранитель. Он был астролог, предсказатель. Такие ясные, звёздные ночи как эта весьма подходят для составления гороскопов. Хотите мне помочь?

– Нет, спасибо. А что Вам для составления гороскопа помощник нужен?

– Откровенно говоря, не очень. Но невежливо же было просить Вас, господин Хранитель, не лезть не в своё дело, – стёкла очков Келли насмешливо блеснули. Базиль смутился, сунул руки в карманы распахнутого тулупчика и, посоветовав историку быстрее проверять свои теории и возвращаться в дом, развернулся на тропинке, чтобы идти назад.

– А Вам бы тоже, господин Хранитель, выспаться не мешало, а то ж Вы не только тайных врагов, но и друзей уже не различите скоро.

Кот сделал вид, что не расслышал едких слов, сунул руки ещё глубже в карманы и решительно пошёл прочь. Возле сруба остановился, поглядел по сторонам, и вдруг вместо того, чтобы вернуться на свой наблюдательный пост поднялся на крыльцо. Дверь открылась бесшумно. Странно, ведь недавно именно её скрип привлёк его внимание. В комнате было тепло и чисто. Она освещалась электрической лампочкой, вкрученной в патрон, подвешенный на проводе к матице. На столе разложены книги. Чашки, тарелки и прочая посуда аккуратно составлена на уголок и накрыта полотенцем. Постель датчанина в таком же идеальном порядке радовала глаз ровно расправленным, без единой складочки покрывалом.

«Не ложился он сегодня что ли совсем?» – подумал Базиль и взял одну из книг со стола.

– Конструкции водяных и ветряных мельниц России XIX–XX веков. Монография В.В. Волшаник, – прочёл он, полистал, взял другую. Эта тоже была посвящена устройству и строительству водяных мельниц и лесопилок. Название Хранитель не разобрал, так как ни датского, ни английского не разумел, а по-русски там ни словечка не значилось. Год издания затянутой в кожу книжицы внушал большое уважение. Наверняка в 1800 году люди знали не понаслышке о водяных мельницах. Между книжек затесалась тетрадка. Страницы в ней были исписаны мелким, убористым почерком Якуба Келли. Тут и там мелькали какие-то схемы и чертежи. Один, очень детальный, вполне похоже воспроизводил схему устройства будущей Чернушкинской мельницы. Отдельные узлы и детали механизма были обведены в кружки и выделены цветом, и, хотя вся эта техническая премудрость была Базилю не понятна и не интересна, он всё-таки решил запомнить эти метки на картинке. – Надо будет спросить потом Артемия, что это за детальки такие важные.

Глянув на окно, Базиль заторопился. Сквозь затянутое морозными узорами стекло смутно просматривалось только пятна фонарей на строительной площадке. Положив тетрадь на место, кот ещё раз осмотрел жилище иностранца. Вещи на крючках и плечиках развешаны аккуратно, чемоданы в углу стоят в линеечку. Несколько не вписывалась в общий вид огромная старинная мышеловка с засохшим куском сыра на крючке. Её кто-то из Ольховских притащил из дома, когда датчанин жаловаться на мышей стал. Сам Якуб купил в той же Ольховке современной лицензированной отравы от грызунов и насыпал по всем углам, но пока ни одна мышь не соблазнилась ни тем ни другим угощением.

Хранитель тоже пробовал поймать мышей в срубе, но плутовки не показывались ему. Да и Якуб не очень-то хотел видеть кота Ваську в своём доме, говорил, на шерсть аллергия, чихал и тёр нос одноразовыми платочками. Для порядку Базиль принюхался. Мышиный дух, если и был, то совсем слабый. И следов магических мышей не видно нигде. Только аура герра Келли на всём.

– Хороший был бы колдун, сильный, – проворчал Кот, – И чего в своё время учиться не стал? Теперь-то поди поздно. Хотя, кто их колдунов знает, как и когда им науку свою постигать лучше…

За стенкой послышалась возня. Базиль метнулся к двери. Не хватало, чтобы датчанин его застукал тишком шарящим в его доме. Дверь снова открылась тихо и выскользнув наружу кот вздохнул с облегчением. Почти бегом он проскочил по дорожке мимо мемориальной таблички, восхваляющей мецената Симбирского. Краем глаза заметил неясную тень, мелькнувшую под ней, но задерживаться не стал, и без того столько времени зря потратил на этот сруб. Его дело мельницу стеречь, а тут пусть сам герр Келли за порядком следит. Егор Гаврилович, вообще всем велел в оба глаза глядеть и о каждой «ерунде» докладывать. Вон и ещё один дозорный не спит. Трезор сидел возле огромной будки у второго сарая. Чуть левее от того, где устроил свою засеку Базиль. Должно быть пса тоже разбудил блуждающий в ночи датчанин. Алабай повернул к Базилю чёрный нос втянул морозный воздух и глухо зарычал.

– Свои, свои. Тихо, ты, – прошептал Кот и сделал отводящий глаза знак в сторону пса.

Трезор поворчал ещё немного, но лаять не стал, залез в будку и шумно вздохнул. Вокруг собачьей миски были рассыпаны крошки сухого корма. Здесь у Трезора было много поклонников и хоть Егор Гаврилович и не велел, алабая прикармливать, каждый день пёс тайком лакомился из чужих рук. Гостинцы носили разные. И косточки сахарные, и колбаску, и сухой корм он принимал благосклонно, причём не только от людей, но и от духов. Берегини ему каждый день объедки из гостевого дома носили. Там в подвале обустроились два длинноносых Киллмулиса и Кабутерман-Некки. Хранитель покачал головой, глядя на отсветы чужой магии на собачьей миске.

– И зачем такой сторож нужен? – буркнул он побрёл дальше.

Мороз всё крепчал, и Базиль решил не возвращаться к сараю, на котором сидел в засаде. Он обошёл его по кругу, заглянул в окно будущей мельницы. Внутри она разделялась на две части: жилую и помольную. Мукомольня разделена на два пролета мощными деревянными колоннами. Междуэтажные перекрытия помольной соединяет крепкая лестница. Через другое окно Хранитель разглядел кухню. Скоро здесь сложат печь и мельничные духи переберутся сюда, начнут колдовать над установкой механизмов.

– Кстати, о механизмах, – Хранитель развернулся и зашагал к гостевому дому. – Надо бы найти бумагу и карандаш. До утра забуду, что там у Келли нарисовано и начиркано было.

Дверь в цокольный этаж не запирали. Кот не стал включать лампу. Витражи пропускали внутрь свет фонарей, их узоры причудливо растекались по полу, столам и шкафам. Днём здесь грелись и обедали артельные, тут же они и переодевались в рабочую робу. В изысканном декоре интерьеров их ватники, штаны и рукавицы были чужеродны, они напоминали нелепых чудовищ, захвативших волшебный дворец. Рабочие старались не сорить и не ходили дальше первых двух комнат, но всё равно Базиля раздражало это соседство. Гостившие в подвале духи, тоже не нравились ему. Слишком много чужих стало в его вотчине. Просто проходной двор какой-то.

В комнатах было довольно тепло. Днём здесь топили, да и у водяных были видно какие-то свои способы обогреть дом. Базиль точно знал, что вода в подвале совсем не такая как в речке. Он трогал её и даже просил деда Артемия градусником померить температуру, но тот отказался. Было ясно, что и ему известно об этой странности.

На одном из столов Кот нашёл карандаш и тетрадку. Сев поближе к окну, он принялся старательно по клеточкам воспроизводить рисунок. Схема получалась корявой, и совсем не такой подробной, как у Якуба Келли, но он всё же изобразил на ней точки, что отметил датчанин. Полюбовавшись своим художеством, Базиль вырвал листок и засунул к себе в кошель. Пальцы снова наткнулись на клубок из травяных наузов.

– Где ж, ты Майя, – вздохнул Кот, и сердце опять защемило в его груди. Вроде и вернулись домой берегини, а прежней дружбы меж ними не стало, и тоска с новой силой вгрызалась в Базиля.

Он вытащил из кошеля всё содержимое, разложил на столе и принялся выпутывать из плетёного пояска свои инструменты. Бережно перебирая наузы, парень словно девичьи косы пальцами ласкал. Взгляд его стал мечтательным, лоб разгладился и любому, кто его в этот миг вдруг увидел стало бы ясно, что, в сущности, он ещё молод. А ещё этот невольный свидетель бы под любой присягой смог бы смело сказать, что Хранитель влюблён. Так влюблён, что не видит и не слышит ничего, когда думает о любимой.