Четыре лучшие истории о любви. Сборник

В следующий раз Габриэль пришла, поигрывая каким-то новомодным массажером. Предлагала опробовать, но, рано ведь… Рано! Хотя с ней Толик не замечал, что болят ребра, забывал напрочь. И опробовал бы все, чего она захотела. Но вошедшая медсестра умела объяснять очень доходчиво, что можно, а что нельзя. Даже принцессам.

Габриэль стала приходить не реже, чем Оксана, интуитивно подгадывая дни, когда та не должна прийти. Зачем? Не спрашивать же. И так лестно думать, что Толик смог покорить эту мулатку. Ведь он не принц. Не мажор какой-нибудь. Обычный парень. У его матери – собачий питомник в пригороде. Да, весьма известный, элитный. Но там впахиваешь, как конюх на конюшне! И тем не менее…

И поцелуев стало больше. У Толика срывало голову от собственной дерзости! Пойти против всего: матери, своих принципов, своего скучного распланированного будущего. Погрузиться в полное безумие с головой. Чувствовать пряный аромат Габриэль и пьянеть.

А Пашка, словно чувствовал, что другу надо подставить плечо: приходил и зло рассказывал, что видел рядом с Оксаной того парня, Ярослава. И в душе бурлило праведное негодование: как она может, пока Толик в больнице! А что, собственно, Оксана делала?

Низко! Перекладывать с больной головы на здоровую. И еще пытаться самого себя оправдать: я ведь такой весь из себя правильный. Толика корежило не меньше, чем в первый день после драки, только теперь он сам себя пытался изувечить, обозвать посильнее, надавить на чувствительные точки, отомстить самому себе. За Оксану. За Габриэль. За маму.

Наутро у Толика жутко болела голова. Он даже отказался от больничного завтрака и огрызнулся на санитарку, заставившую его выйти из палаты, когда она принялась мыть полы. А потом раскаянно извинился и угостил ее ананасом, который принесла Габриэль.

Выписку обещали подготовить сразу после обеда. Парень сложил вещи – три полных спортивных сумки (когда накопилось-то!) – и сел на кровать, задумчиво пролистывая список номеров в телефоне. Оксане позвонить, чтобы извиниться, так смелости и не хватило. Да и после вчерашнего он сомневался, что она приедет.

У Габриэль была машина. Но просить приехать ее – тоже казалось неправильным. Это все бытовуха. Какое отношение к ней имеют принцессы? Оставался только Пашка. Кто же еще. Безлошадный, конечно. Но ведь и вещей не десять сумок.

Набрал его. Михеев не ответил, но перезвонил минут через двадцать, запыхавшийся и весь из себя деятельный.

– Привет, бро! – Толику. – Ковалев, ты совсем дебил? – кому-то в сторону. – Звонил? – опять другу.

– Ага. Ты приехать сможешь? Помочь с вещами.

– С какими? – тупил Пашка.

– Выписывают меня. А гостинцев тут на неделю. Сам не увезу.

– А-а-а! – теперь он, похоже, понял. – Не вопрос.

«Не вопрос» пришлось ждать в холле еще два часа. Толик психовал и думал, что лучше бы вызвал такси. Расплачиваться только чем? Налички – ни копейки, вся степешка и материна дотация студенческой жизни – на карточке, а до ближайшего терминала – топать и топать.

Поставив телефон на зарядку, парень тыкался в игры, то в одну, то в другую, но мыслями был далеко отсюда. Толик решил, что сегодня к Оксане не пойдет со своими извинениями. Лучше завтра. Купит цветы… Хотя это как-то пошло, как в дешевых сериальчиках. Тогда что купить? На помолвки дарят кольца. А наоборот? У него-то предложение – остаться друзьями. При чем, в самом прямом смысле. Ну, погорячились с попыткой поиграть в любовь. Не вышло. И чем тогда это символизировать? Маловато опыта в таких делах! Но и малодушно надеяться, что все само собой рассосется – уже не катит.

Загуглив, что можно подарить девушке при расставании, прочел только идиотские советы, типа, платья на размер меньше, сертификата на увеличение груди, бритвенный станок и украшение в виде удавки на шею – только чертыхнулся. Пожалуй, букет, нормальный, дорогой, без стеба – уже не смотрелся на фоне этого такой плохой идеей. Толик же не собирался мстить!

– Майоров! – оклик заставил оторваться от экрана и тягостных размышлений.

Пашка, наконец, заявился. И не один, а в компании с Григорьевой. Неожиданно. И досадно. Хотелось поговорить с глазу на глаз, посоветоваться. В конце концов, у Михеева опыта больше. Но не при Лене же.

А Григорьева стояла и вся светилась. При полном параде, как будто куда-то собралась. Может, Толик чего-то пропустил? И Пашка теперь мутит с ней? Тогда Ольховская крупно обломалась. Но эта новость не вызвала эмоций – Толику было все равно.

– У меня брат приехал в город, я выпросила машину! – жизнерадостно возвестила Лена. – Так что доставим тебя в общагу с комфортом!

– А ты водить-то умеешь? – не смог удержаться от сарказма Толик.

– Сюда же доехали, – не обидевшись, махнула рукой Григорьева. – Мы потихонечку.

Парни переглянулись. Пашка молча схватил две первые попавшиеся сумки и вышел. Толик следом. Лена бежала сзади, обгоняя только тогда, когда надо было открыть двери. И беспрестанно трындела, даже хотелось уже сказать ей, чтобы помолчала немного.

Водила Лена не так, чтобы хорошо. Пристроилась за троллейбусом и ползла. Но хотя бы без словесного потока. Девушка расстегнулась. По ее вискам то и дело сбегала капелька пота, наверное, уж, не от жары. Как ей брат свою машину доверил? Хотя, Григорьева кого хочешь уломает, она девица настырная, не мытьем, так катаньем, но свое выудит.

Пашка и Толик сели сзади и тихонько переговаривались о том, о сем, не затрагивая личных вопросов. Наверное, Григорьева бы ничего и не услышала от напряжения, но рисковать не стоило, не та тема, чтобы делать ее достоянием общественности. И так Лена еще у ворот больницы поинтересовалась, подождать Антипину или нет, а Толику пришлось ответить, что скорее всего – нет. Григорьева удивленно вскинула брови, но уточнять ничего не стала.

Добравшись до общаги, пусть не быстро, но в целости и сохранности, парни распрощались с Григорьевой, со всеми положенными реверансами, и даже с предложением заглянуть на чай. Или не чай. Фрукты, например. Лена была готова зайти хоть сейчас, только позвонил ее брат и велел пригнать автомобиль. Повезло. Теперь хоть можно было откровенно поговорить.

В комнате выяснилось, что Михеев не поменял одну подругу на другую. Просто Лена предложила помочь, а парень не отказался. Чего тогда она так вырядилась – не понятно. Если собиралась на свидание пойти – чего не пошла. Не поймешь этих девушек иногда!

А Толик, как на духу, выложил Пашке про визиты Габриэль в больницу, про свои нападки на Оксану, про чувство вины и про ночные размышления. Во всех красках.

– А я тут при чем?

– Мне совет твой нужен. Ничего у нас с Антипиной не склеилось. Но совсем уродом быть не хочется. Я же все эти дни виноватой ее выставлял, подогревал в себе, что, мол, она с тем парнем.

– Ничего не подогревал, – набычился Джастин.

– Паш, ты, правда, думаешь, что Оксана смогла бы изменить? – только произнеся это вслух, Толик понял, насколько зашорился сам в эти дни. – Да, она же правильная до мозга костей! У нее все должно быть хорошо и по совести! Только… Надоело! Мне душно с Антипиной! Эффект неожиданности пропадает! Я себя идиотом чувствую со сперматоксикозом! Но ничего поделать не могу! Потому что Габриэль – она другая!

Он уже почти орал. А Михеев молчал, глядя исподлобья. Слушал. Стискивал кулаки. Потом встал и со всего размаху залепил в стену.

– Ты чего? – Толик задохнулся, как будто удар пришелся в него.

– Да, ты! – Джастин сам на себя не походил. – Не путай хрен с пальцем!

– С ума сошел! Сам ничего не путаешь?

Но Пашка лишь слизнул кровь с разбитых костяшек и выскочил из комнаты.

Толик замер в оцепенении. Чего это с Михеевым? С чего он взъелся? Даже предположений – на что именно – не возникало. Наговорил чепухи и смылся! Только обои зря испачкал.

Намочив тряпку, Толик медленно вытер несколько алых пятнышек со стены. Если бы так легко было стереть вину.

15 Пароксизм⁷

Оксана ездила в универ. Возвращалась домой и шла на работу. Общалась с родителями и однокурсниками. Улыбалась коллегам и клиентам. Все, как всегда. Абсолютно.

И только наедине с собой замирала в оцепенении. Тогда, когда можно было не делать лицо. И в этом состоянии единственная мысль пульсировала в жилах: «Ну и трус, Майоров! Трус!» Просто не верилось, что можно было обмануться в человеке так сильно! Она ведь считала его совсем другим! Да, не знала, в чем пришлось убедиться. Но…

Она же не пятнадцатилетняя девочка. Это в этом возрасте ты придумываешь себе объект своей любви и подбираешь под него более-менее подходящий типаж. Оксана же так не делала! Она присматривалась к Толику два года! Общалась с ним в одной студенческой тусовке. И даже поддалась на уговоры остальных, что они будут прекрасной парой. Поверила. Зря.

С момента своей выписки из больницы, Толик на связь не выходил, в универе не появлялся. Наверняка, отсиживался в общаге, залечивал раны. Физические. Оксана невольно убедила себя, что переживать Майоров точно не может. У него все ясно: виноват не он. И даже не от него прозвучали слова о расставании.

Пашка приходил на лекции, искоса посматривал на Оксану… Вздыхал и молчал. Наверняка, что-то знал. Конечно, они ведь с Толиком друзья. И понятно, что не он должен ставить Оксану в известность. Но жалеть-то с чего? Или она производит такое жалкое впечатление?

Молчала и Григорьева, после своего визита к Оксане в день выписки Толика. Тогда Лена, вся горя от какого-то непонятного возбуждения, поинтересовалась, кто кого из них с Майоровым бросил.

– Бросил? – деланно удивилась Оксана. Даже так?

Лена во всех красках описала, как они с Пашкой забирали Толика из больницы, не забыв упомянуть свой вопрос, надо ли подождать девушку, и прозвучавший ответ «нет».

– И что это значит? – холодно поинтересовалась Оксана.

– По-моему, все однозначно, Антипина, – пожала плечами Лена, – между вами все кончено.

И такое непонятное торжество проскользнуло в ее голосе… Хотя, почему непонятное? Майоров Григорьевой нравился. Это замечали многие. Просто у нее не было шансов: девочка из провинции, из многодетной семьи, привыкшая брать все в свои руки, даже тогда, когда не нужно этого делать. Оксана все это недостатком не считала. Но Толик еще в самом первом семестре обозначил Ленино место: свой парень.

И вот Лена вдруг обнадежилась. Для нее все однозначно.

Ну, кому как. Оксане это однозначным не казалось. Хотя и был неприятный разговор с Толиком накануне, и сцена с Габриэль. Девушка ждала какой-то точки что ли. Сейчас же все продолжалось многоточие. Оно тянулось и тянулось, забивая попытки первой позвонить, поговорить, решить.

Ну, и трус, Майоров! Предпочитавший не определиться, а тянуть кота за хвост.

Внутренний холод, охватывающий от всех этих размышлений, заставил засунуть руки поглубже в карманы. И разумеется, под пальцы тут же попала бумажка с номером телефона Ярослава. Вот ведь! Оксана так и не передала его Полине, как хотела.

А сам парень куда-то пропал. Встречались-встречались абсолютно случайно, а тут вдруг перестали. Уже с неделю точно. И если до странного знакомства Оксана, скорее всего, просто не замечала его в общей массе, то теперь это на кучу людей вокруг списать не получалось. Наверное, не увидел поощрений со стороны Полины, хотя ведь та вообще довольно сдержанная – и решил затаиться?

– Полин, – чувствуя себя глубоко виноватой, она потянула Евлантьеву при встрече за рукав куртки. – Вот. Это телефон Ярослава.

– Ярослава? – девушка наморщила лоб, словно не понимая. – Зачем?

– Ну-у-у, – Оксана растерялась. – Мне казалось, он тебе нравится.

– Кто?

– Да, Ярослав же.

– Кому?

Происходящее напоминало сцену ситкома, глупую сцену, написанную дилетантом. У Оксаны не было никаких моральных сил и желания играть в «вопрос-ответ», а Полина никак не подходила на роль той, что может затеять ее только ради прикола.

– Оксана, – Евлантьева, похоже, не знала, смеяться ей, или оставаться серьезной, уголки ее губ как-то подрагивали, а глаза прищурились и сразу стали напоминать лисьи, – он, может, и симпатичный парень, но…, – она развела руками. – Начнем с того, что я, можно сказать, замужем.

– Как это?

– Ну, мы не расписаны, конечно, официально, но вместе.

– Давно?

– Давно, – теперь Полина уже улыбнулась. – С того момента, как поженились наши родители.

– В смысле? Тогда он же тебе брат.

– Оксана, какой брат? Нам было по шестнадцать! Не дети уже. Он жил с отцом, я с матерью. Родители работали вместе, потом решили, что должны не просто работать.

Это была новость. Пожалуй, девушка впервые что-то решила рассказать о себе. Оксана даже на время забыла мантру: «Майоров – трус».

– Съехались, – по-прежнему улыбаясь, вещала Евлантьева, – поставив нас просто перед фактом.

– Каким фактом? – Оксана буквально увидела, как на лицо собеседницы набежали тучи, взгляд затуманился, словно какое-то черное колдовство сотворилось, и немного испугалась, что сейчас та уйдет в свои мысли, и между ними так и провиснет эта тайна.

– Что все, мы одна семья. Мы с Данькой жили в… – Полина назвала мегаполис, даже неожиданно, всегда ведь кажется, что из центра в периферию мало кто уезжает, по крайней мере, сейчас. – Метро, тусовки, перспективы. Знаешь, я ведь совсем не обращала на Даню внимание. Он казался захватчиком. Приехал со своим отцом. Выдели ему угол, общайся, познакомь с одноклассниками. Перевели же его в мою школу. Представляешь, как я бесилась! Тем более, Даньке постоянное лечение требовалось, тренировки всякие. У него легкое ДЦП. Их из-за этого с отцом его мать родная и бросила. Сказала однажды, что устала и ушла. А мне-то уйти было некуда. Злилась на Даньку – страшно! И на мать. Мало того на себя взвалила чужую ношу, так еще и на меня! Сейчас стыдно, но я сбегала от своего «братца», оставляла его в толпе, одного. Кричала, что не обязана с ним возится.

Оксана замерла, боясь пропустить что-то в рассказе Полины, или не понять, потому что каким-то чутьем чувствовала – повторять Евлантьева не станет, уйдет момент, и все, прощай откровенность. Хотя то, что подруга рассказывала, совсем не подходило ей сегодняшней. Так и представлялась избалованная капризная девчонка.

– Вела себя, как дура, – вторила Оксаниным мыслям Полина. – С полгода точно или чуть больше. Потом лето, я уехала к бабушке по отцу, и влипла в одну историю. И кто бы думал, выручил меня Данька. Приехал за мной даже, представляешь, самостоятельно. Долго рассказывать. Только, если считать какую-то отправную точку, она случилась именно тогда. Мы сблизились. И я даже узнала, что он классно фотографирует. А однажды наш класс поехал… – девушка задумалась, – в общем, не важно куда поехал! Главное, все зашли в один вагон. Проехали две остановки, только тронулись дальше – и взрыв. Смертник… Когда где-то случается теракт, ты думаешь, что это – не про тебя, что это далеко, и вообще – не правда. Смотришь фотографии, и кажется, что все это постановка, кадр киноленты. К этому нельзя быть готовым. Это всегда неожиданно. Хлопок в барабанных перепонках, толчок, сшибающий с ног, крики… И прикрыл меня, кто бы думал, Даня, а не кто-то из здоровых мальчиков.

– И? – Оксана буквально осипла, ей пришлось проглатывать комок, внезапно образовавшийся в горле. – Он погиб?

Глупый, конечно, вопрос, если Евлантьева рассказывала про живущего ныне человека, но Оксану алогичность почему-то не смутила в первый момент.

Полина же будто пришла в себя, вырвалась из какого-то страшного сновидения, или из-под гипноза:

– Погиб? – сфокусировала взгляд на девушке. – Почему погиб? Нет. Взрыв был в другом вагоне, наш просто тряхнуло сильно. Я лоб рассекла о сиденье, – она подняла челку и показала шрам. – Данька колено повредил. Но в целом, все в порядке. Это в другом вагоне была мясорубка. Я просто в тот момент конкретно так влипла. Поняла, что это мой человек. И он совсем мне не брат. Потом Даня поступил в этот город учиться, в медицинский – здесь в есть профессор один, просто от бога, поднимает ребят с ДЦП. Даня решил, что тоже так будет, все же знает, изнутри. Сейчас пока волонтерит в больнице. И подрабатывает фотографом. А я уже переехала за ним. Тем более, родители тоже, как ты – брат-брат. Им легче все принять, когда мы далеко и отдельно.

Оксана задумалась, как и что должно перевернуться в сознании, чтобы вот так взять, бросить все в своем городе, уехать в совершенно незнакомый, даже следом за любимым… И начать все с чистого листа. Но теперь, конечно, понятно, к кому Евлантьева в больницу ходила – к мужу.

– И как? – Оксана, пожалуй, даже не поняла, о чем конкретно спрашивает: о взрыве, жизни здесь или замужестве.

– Нормально, – пожала плечами Полина. – Жить можно.

– А после взрыва?

– Ну, здесь нет метро, это радует, – улыбнулась подруга. Правда, улыбка быстро растаяла. – Хотя… Страшно. Оказываешься среди толпы и накрывает. Хочется забить этот страх, чем угодно: музыкой, аудиокнигой, лекцией, чтобы не выискивать в толпе того, кто сейчас может все взорвать, чтобы не загонять себя в пучину ужаса, из которой тебя никто не вытащит. Но ведь у каждого из нас есть такие моменты, – она проницательно глянула, словно прямо в душу, – мы привыкаем, и в итоге научаемся с этим жить.

– Да, – кивнула Оксана, вдруг осознав, что, пожалуй, и сама боится разговора с Толиком, боится разочарования, сейчас ей легче злиться, думать, что трусит именно он.

Во время перерыва девушка подошла к Пашке. Вздохнула, как перед прыжком в воду, и выпалила:

– Не знаешь, куда Майоров пропал?

– Знаю, – Михеев опустил голову, – его мать домой увезла. Узнала откуда-то про драку, грозилась разнести тут все и всех.

– А позвонить? – она даже как-то растерялась, не в состоянии сформулировать, чего же хочет спросить, но парень понял.

– Да, пока они с матерью друг на друга орали, Толик телефон кокнул, так и уехал без него.

16 Регрессия

Толик вернулся через неделю. Злой и дерганный. На все расспросы – только огрызался. Зачем-то наведался в деканат. Григорьева попыталась выяснить причину, но в итоге только с час рыдала в туалете под присмотром Ольховской. Однако судя по тому, что парень лихорадочно закрывал хвосты, забирать документы он не собирался.

Оксана же как раз в это время свалилась с ангиной – и узнавала все происходящее с понятным отставанием. Температура дарила отсрочку для разговора, но не только – она еще снимала лишнюю эмоциональную составляющую, девушке казалось, что ее нервы обложили мягкими подушками и включили тихую колыбельную. Ничего не тренькало в сознании, что говорить, если вдруг позвонит Толик – уж, скажет что-нибудь, найдет пару нужных слов, или не пару. Теперь, наверное, имеет смысл сосредоточиться на учебе. А не на чувствах.

Как быть с их компанией, которая, кажется, к экватору начала раскалываться на отдельные личности – тоже не волновало. Подумаешь. Однажды в школе уже казалось, как это она без своих одноклассников. Ничего, живет. Периодически встречается, списывается, созванивается. Но очень периодически.

Так и тут. Много ли людей общается после учебы с теми, с кем где-то учился? В основном всех засасывает совсем другая жизнь. Да, прикольно встретится, послушать, кто где и кем стал. По родителям Оксана знала – это бывает душевно, но не слишком часто. И далеко не все приходят, кто-то просто растворяется в бытие, или быте, как посмотреть.

Конечно, бывают и исключения. Хорошие. Когда человек твой. И ты знаешь, что годы и расстояния – вам не помеха.

И Полину Оксана точно теперь считает той самой подругой. Которая знает тебя, и которую знаешь ты. И даже стало как-то морально легче, без этих тусовок с Ольховской. Тем более, та как-то изменилась. Вечно высказывает какие-то претензии, докапывается. Хотя, казалось бы, чего им делить? А вот Григорьева, напротив, подобрела. Но… Она точно – не подруга.

Так что Оксана невольно наслаждалась короткой передышкой.

Мама оставляла вкусности, убегая на работу; папа закачал на ноут какие-то комедии – не жизнь, малина. Было понятно, что вечно так продолжаться не будет, что однажды все вернется в свою колею – но это не пугало. Пока Оксана исправно пила таблетки, полоскала горло, отправляла работы по интернету, чтобы потом не мучится с долгами, и отдыхала ото всего.

Толик объявился неожиданно. Девушка открыла дверь на звонок, не спрашивая, уверенная, что принесли какие-нибудь квитанции, или еще что-нибудь, а за порогом оказался Майоров с огромным букетом и каким-то многоярусным тортом.

– Привет, – сказал, неуверенно поглядывая на Оксану. – Зайти можно?

Он осунулся. Но ссадин уже не было видно. На волосах серебрились первые снежинки. Надо же, кажется, уже и до зимы не далеко.

– Конечно, – девушка сама не ожидала, как легко это прозвучит. – Вот тапки, пошли сразу на кухню, чайник поставлю.

Толик кивнул. Послушно принялся переобуваться. А Оксана забрала букет, воткнула его в мамину вазу, налив воды. Чайник поставила, как был, не полный, только воткнула свисток, чтобы не выкипел. Размышляя, с какого боку подступить к торту, не заметила, что парень уже пришел в кухню.

– Оксан! – он заставил ее вздрогнуть. – Прости меня.

– За то, что планируешь сделать меня толстушкой? – пошутила девушка.

– Нет.

Толик, похоже, не знал, как подступиться к разговору, как Оксана к его торту. Тогда она сунула парню нож и лакомство, а сама загнала шар в лузу:

– Толя, мы немного погорячились, решив встречаться. Быть просто друзьями у нас получалось лучше.

– Да, – он кивнул, – лучше.

Парень вонзил нож в бисквитное творение, и безжалостно кромсая его на куски, выложил Оксане все про свои иррациональные чувства к Габриэль, про то, что всегда ставил логику выше чувств, но оказался не прав, что обвиняя Оксану – на самом деле поступал не по-мужски, а просто малодушно прятался за обиду, что…

– Толик, стоп! – Оксана отобрала и нож, и торт, и все несказанные слова. – Давай просто считать, что это у нас был пробник отношений. И он нам не подошел. Возможно, мы просто не созрели. Или представляли себе все как-то иначе. Проще всего – вернуться на предыдущий этап и остаться на нем.

Парень открыл рот, словно намереваясь что-то сказать, но… Промолчал. А девушка лизнула пальцы:

– Вкусный торт… Был, – и с сожалением посмотрела на то, во что тот превратился.

– Почему у нас ничего не получилось? – тихо поинтересовался Толик.

Но вопрос был риторическим, задавая его, парень не ждал ответа, Оксана каким-то внутренним чутьем это поняла и промолчала, даже мысленно. Эффект тишины. Громкий и всеобъемлющий. Когда ты понимаешь происходящее не на вербальном уровне, а на внутреннем, идущем откуда-то из нутра, из веков, еще не замутненных словами.

Толик хлопнул по коленям. Поднялся и ушел. У порога приостановившись на мгновение и слегка потянулся к Оксане, будто намереваясь обнять или поцеловать, но потом передумал. Она закрыла дверь, а потом буквально спустилась по стене на пол, но не от огорчения, а от облегчения. Оказывается, положительные эмоции подрубают не хуже отрицательных. В голове метался рой воспоминаний, но ни досады, ни обиды, ни чего-то мерзкого, которое, наверное, должно быть, когда ты расстаешься с человеком, с которым тебя упорно сводили почти два года, все, кому не лень – не было. Это удивляло.

Регресс. Шаг назад. Нет, разумеется, она прекрасно понимала, что скорее всего, сейчас оставаться с Толиком друзьями они не смогут. Общение, наверняка, сойдет на нет. Но лучше уж так, чем силиться изо всех сил, в попытках оправдать чужие ожидания.

Оксана еще не успела подняться, как пришел папа. Не заметив дочь, едва не споткнулся. Застыв на месте, снял очки, свел брови к переносице, что для него означало крайнюю степень растерянности:

– Ксан, что случилось?

– Ничего, пап, – она нашла в себе силы, чтобы, наконец, встать. – Голова закружилась немного, слабость.

Папа заметно расслабился. Как в детстве прильнул губами ко лбу, меряя температуру не хуже градусника, задумался на секунду, потом выдал:

– Вроде температуры нет.

– Конечно, нет! – поддержала Оксана. – Надо выздоравливать! До сессии всего-ничего осталось, а я валяюсь дома.

На каком-то эмоциональном подъеме она выбросила ошметки торта. Потом подумала – и за ними же отправила букет. Папа наблюдал за всем с ленивым любопытством сытого кота: не задавая вопросов, не внося ремарок, не давая советов. Перед приходом мамы только дал понять, что рассказывать ей ничего не станет. Оксана кивнула.

17 Страх

Полина стояла на остановке с незнакомым молодым человеком: худощавым, высоким, немного сутулым. Оксана даже слегка сбавила шаг, не зная, как обратиться, что сказать. Вроде бы с одной Евлантьевой все получалось просто. А сейчас?

Но Полина словно почувствовала ее взгляд и обернулась, заулыбалась, дернула парня за локоть.

– Привет! Познакомься, это Даня, мой муж, – она слегка пихнула его в бок. – А это моя подруга Оксана.

Подруга… Повеяло теплом. Оказалось, важно – услышать именно это.

Оксана коротко, но внимательно глянула на Даню. Кажется, Полина говорила, что у него ДЦП? С первого взгляда – и не скажешь. Может немного неловкие движения, косолапит слегка. Честь и хвала его отцу!

– Очень приятно! – у Дани оказался глубокий завораживающий голос, как у какого-нибудь актера, только закрыть глаза и слушать. – Полина рассказывала про вас.

– Да, мне тоже, – призналась Оксана.

Но продолжить светский разговор не дал подъехавший автобус. Девушка ждала, что сейчас Евлантьева опять закроется в своих наушниках, но, видимо, с мужем та чувствовала себя комфортнее, он, при всей своей физической неустойчивости дарил ей устойчивость моральную.

Боковушки в конце автобуса, перпендикулярные основным сидениям, оказались пустыми – мало кому нравится ехать боком, но зато можно было сесть рядышком и с комфортом. Полина и Даниил тут же уселись бок о бок, на стороне водителя, Оксана – напротив, через проход, на стороне двери, и получила возможность наблюдать исподтишка за их нежными переглядываниями, общей мимикой. У них с Толиком такого не было, да и не появилось бы, наверное, никогда. А с кем бы появилось? Может этот человек ходит совсем рядом? Как люди понимают, что нашли свою пару, своего единственного или единственную? Или все это сказки? Оксана после расставания с Толиком часто об этом задумывалась, особенно, если видела вот эту общность, которая буквально сквозила между Полиной и Даней, между родителями, между случайными парочками на улице. Не спросишь ведь. Да и спросишь – никто не объяснит.

Оксана снова украдкой кинула любопытный взгляд. Но теперь на лице Полины явственно читалась напряженность: она смотрела на парня, сидевшего впереди Оксаны. Сама девушка ничего особенного не заметила: коротко стриженный затылок, длинная худощавая шея, голова как-то дергается, но на конвульсии не похоже, не заглядывать же через плечо, может он плейер с новомодными чиповыми наушниками слушает. Полина же что-то сказала мужу на ухо. Тот взял жену за руку, пожал коротко, встал и пошел по проходу, совершенно буднично оглядываясь по сторонам. Сидящий парень на миг вскинул на Даню голову, но и только.

Оксана видела, что Полина волнуется, но не понимала, что к чему. Кажется, что-то происходило, но что именно? Хотелось подсесть к Евлантьевой и спросить. Только она не отрываясь следила за мужем.

Тот подошел к водителю, перегнулся почти пополам, может, протянул деньги, может что-то сказал. Автобус продолжал движение, медленно притормаживая перед остановкой. Потом водитель развернулся в салон и зычным басом огласил, что дальше не поедет, потому что двигатель перегрелся, открыл переднюю дверь и принялся буднично ковыряться на панели.

Оксана удивилась: запаха жженой резины, обычно сопровождающей такие поломки – не чувствовалось. Но встала, вслед за недовольно бурчащими пассажирами, с неохотой поднимающимися со своих мест. Утро же, большинство ехали на работу, на учебу, а тут – непредвиденная задержка.

Даня стоял в сторонке от выхода, видимо, дожидаясь Полину, та шла как раз следом за Оксаной, даже слегка ее подталкивая вперед.

Парень со стриженным затылком не торопился, так же подергивая головой и как-то зажимая плечи, на слова водителя он отреагировал только тем, что что-то убрал за пазуху и сейчас придерживал. Выходя из автобуса, Оксана видела, что он поднялся самым последним, но водитель зачем-то закрыл двери. Полина порывисто прильнула к Дане, тот успокаивающим жестом провел по ее спине.

Ребята оставались на остановке, и видели, как водитель беседует с парнем, разводя руками и всем видом показывая, что дверь заклинило. Парень нервничал, гримасничал и порывался разбить стекло.

Впрочем, немая сценка продолжалась от силы минут пять, к остановке подкатил полицейский микроавтобус, из которого выскочили человек восемь. Несколько – в касках и бронежилетах – подскочили к автобусу, двое оперативно отогнали всех людей за остановку. Теперь, что происходит в автобусе, видно не было. Впрочем, ни выстрелов, ни криков – тоже не доносилось, что не могло не радовать.

– Чего вы там увидели-то? – наконец, спросила Оксана, замечая, что даже слегка подрагивает от напряжения.

– Пистолет, – лаконично отозвались и Полина, и Даня одновременно. – Достал из кармана, крутить начал, – это уже добавила она одна. – С моего места хорошо его видно было, страшно стало, не передать.

– Ого, – выдохнула девушка. – Я ничего не заметила. Поняла только, что он странный какой-то, дерганный, под кайфом что ли.

– Хорошо, что у водителя рация и тревожная кнопка установлены, – кивнул, соглашаясь, Даня.

Большинство нечаянных зрителей даже не поняли, что произошло. А мысли Оксаны как-то переключились, наконец, с печальных размышлений о личной жизни на мир вокруг. Куда ехал этот парень? В кого хотел стрелять? Ладно, если просто попугать. А если нет? Сейчас прославиться легко: пришел в школу, выстрелил кому-нибудь в лоб – и о тебе недели две трубят все новости – ты почти герой. Не надо ничего особенно выдумывать, чтобы попасть в таблоиды. Ужасающая реальность! Кожа покрылась мурашками, будто Оксана замерзла.

Подъехал следующий автобус, в который ребята сели, на этот раз забит он оказался сильнее. Но Оксана теперь лучше поняла Полину, невольно принялась оглядываться, всматриваться в незнакомых пассажиров, вдруг еще у кого-нибудь за пазухой спрятан пистолет? Или вообще, чего похуже. И не работает логика, что молния два раза подряд в одно место не бьет. И опереться, как Полине не на кого.

До универа доехала, как на иголках, едва заглушая волны паники, пробегающие по телу. Выскочила, а только потом оглянулась. Полина вышла. Даня махнул ей из окна уезжающего автобуса и кивнул, видимо, Оксане.