Стоп! Меалор же сказал, что все забудется! Так почему же я могу вспомнить этот сон посекундно, в мельчайших подробностях и деталях? Может, я заглянул туда, куда не следовало? И, значит, это был вовсе не сон.
Одно я знал точно: зайке пока знать об этом не нужно.
ГЛАВА 11
Наступили спокойные, и оттого немного скучные дни. На следующий день после того, как у Ричарда поднялась температура, к нему вновь приезжал доктор. Малыша госпитализировали. В больницу с ним поехала бабушка, так как Джессика была уже на девятом месяце беременности.
Когда Билл убирал в детской последствия нашей «операции по привлечению внимания», он аккуратно, прямо на столе, сложил солдатика, словно паззл и сфотографировал его на телефон, после чего смел все в мусорный мешок: и разбитую фоторамку, и сломанную игрушку. На следующий день отец мальчика принес точно такого же солдата, положив его на детскую кроватку. Нас с Лией тоже пересадили на кровать, бесцеремонно, резко вздернув вверх. Однако, даже такое грубое обращение было хоть чем-то в этих лишенных игр буднях.
Я попытался заговорить с новичком, но мои надежды привычно разбились о его бездушность.
К вечеру того же дня Билл забрал солдатика, видимо, чтобы передать его сыну в больницу.
Так мы остались вдвоем в запертой комнате на одну долгую, почти бесконечную неделю.
* * *
Наше ожидание окупилось с лихвой. Как только Ричард, выздоровев, вернулся к себе в комнату, там начались массовые беспорядки. Соскучившись по игрушкам, он не знал, за что ему хвататься. Новому интерактивному динозавру досталось первому, поскольку с ним мальчик не успел наиграться до того, как заболел. Малыш назвал его вполне ожидаемо: Тирекс. Минут через двадцать Ричард вспомнил и обо мне. Сидя на полу около кровати, он протянул ручку и стащил меня вниз за ногу. Попутно я сгреб зайку, отчего та шмякнулась головой об пол и завалилась на спину.
– Прости! – это было все, что я мог сказать ей.
– Ага, так и сделаю!
Пререкаться с ней дальше смысла не было, Лия была зла. Очень хотелось верить, что злилась она не на меня, а потому, что ей больно.
Я и сам не заметил, как стал зависим от того, что обо мне думают другие люди и какие эмоции они испытывают. Наверно, это был один из этапов становления моей личности, точнее, ее «правильной» версии. Эдакий Том 2.0.
Резкий удар в нос отрезвил не хуже холодного душа. Я сфокусировал взгляд на Тирексе, уже несущемся в повторную атаку.
– Бдыщщщ! А-а-аррр! – зарычал мальчик, озвучивая динозавра.
– Ну, все, Тирекс, беги, – это по задумке малыша говорил я.
Схватив меня за шкирку одной рукой, а другой держа моего противника, Ричард пополз на коленях по комнате.
– А-а-а-а! – кричал динозавр, убегая от меня.
– Ррррр! – рычал я, догоняя.
Наконец мне удалось нагнать врага. Я уселся на него сверху и начал утрамбовывать своей попой в пол. Четыре подпрыгивания на динозавре – и вот уже я добиваю его своей мордой.
Кто кого добивал еще! От боли комната перед моими глазами вспыхивала разными оттенками красного, а нос по моим ощущениям давно перестал существовать, как орган.
Однако, победить противника мне не удалось. Вынырнув из-под меня, он протяжно зарычал и с разбега врезался в мой живот, да так, что удар я почувствовал позвоночником.
Я дал сдачи. Просто мотнул обеими ногами, отчего динозавр улетел в сторону, беспомощно завалившись на бок.
– Ах, ты! Я отомщу тебе за Тирекса! – взвыл Ричард, добавив нотки героизма в голос и кидаясь на меня.
– Да я-то тут причем?! – только и успел возразить я.
Ухватив меня за ухо, малыш стал раскручивать немаленькую тушку медведя у себя над головой. Когда мое тело сделало три полных оборота, рука мальчишки разжалась и я улетел… в открытую дверь. Ускорение было немалым, поэтому я без труда пролетел над перилами, приземлившись на первом этаже.
– Хык! Кхе-кхе-кхе, – посадка оказалась весьма жесткой, несмотря на мою мягкотелость. Воображаемая грудная клетка горела, словно я лежал на раскаленной сковороде. – Ауч! – неприятные ощущения разливались по всему телу, подсказывая, что «пациент скорее жив».
Пока я приходил в себя, Ричард успел спуститься, ухватил меня за лапу и потащил вверх по лестнице, обратно в детскую.
– Один, два, три, четыре… Тво-ю-ма-ть, тво-ю-ма-ть… че-тыр-над-ца-а-а-ать! – Малыш затащил меня в комнату и кинул в угол. – Я, конечно, скучал, но нельзя же так сразу! Столько любви…
Лия хмыкнула, услышав мое ворчание.
– Далеко был? – со смехом в голосе спросила она.
– В аду, – не без иронии ответил я.
– Тепло встретили?
– Горячо!
– А чего там не остался?
– За тобой вернулся.
Мы рассмеялись. Даже несмотря на мое состояние «отбивной», я был рад, что у меня есть она, такая колючая и злорадствующая. Я знал, что под всей этой напускной колючестью скрывалась забота и нежность.
Тирекс Ричарду наскучил, медведь, обидевший динозавра, был наказан, поэтому мальчик со спокойной совестью принялся за другие игры.
Я скучал. При всей моей нелюбви к детям в прошлой жизни, я скучал по этому ребенку и очень переживал за его здоровье, пока он был в больнице. Пусть делает со мной все, что хочет! Главное, что он жив и здоров. Остальное стерпим!
– …Ы-ы-ы-ы! Больно же!
– Мне не видно, что там у вас происходит, – посетовала зайка.
– Да опять на ногу наступил, засранец!
* * *
– О, мистер Динкерманн, проходите! – послышался снизу голос Джессики.
– Ох, мне, право, так неловко обременять вас. Тебе и так уже очень тяжело, а тут я еще.
– Ну что Вы такое говорите! Мы Вас очень любим и просто не можем себе позволить оставить Вас в одиночестве в день Рождения. Проходите, чайник уже вскипел.
– Ну, придумали! – смущенно ответил дедушка, но приглашение войти все же принял.
В играх, веселье, пересчете моих ребер, выкручивании заячьих ушей, хрусте призрачно-ломающихся костей и нескольких сотрясениях плюшевых мозгов мы и не заметили, как прошел не только январь, но и первая неделя февраля. Среди игрушек в детской комнате так и не появилось новых подселенцев, а потому время мы проводили вдвоем с Лией, болтая обо всем и ни о чем, стараясь получше узнать друг друга.
Сейчас мы молчали, подслушивая, что происходит на первом этаже.
– Ричард, дорогой, иди к нам, – судя по топоту маленьких ножек, мальчишка перебежал из гостиной в кухню. – Ну, вот и отлично. Мистер Динкерманн, Вам налить чай?
– Да, пожалуйста, Джессика.
– Мистер Динкерманн, вы уже старый, да? – по-детски невинно спросил малыш.
– Ричард! Так нельзя говорить! – отчитал его отец.
– Все в порядке, – с улыбкой ответил старик. – Да, мне уже много-много лет. Но в душе я такой же мальчишка, как ты.
– А что такое «душа»?
– Душа – это… – он задумался, – это такой сосуд внутри тебя. Вот ты любишь маму и папу?
– Да.
– Во-о-от. Ты любишь их всей душой. В душе много всего спрятано. Но чем больше там хорошего, тем светлее она. Если ты добрый, послушный мальчик, слушаешь старших, не обижаешь тех, кто младше тебя, уважительно относишься к людям и животным – тогда и душа у тебя будет светиться чистотой. А если ты дерешься с другими детками, бьешь собачек и кошечек, обижаешь маму с папой, рвешь книжки и раскидываешь игрушки, тогда твоей душе будет нехорошо, ее надо будет лечить.
– В больнице? Я был в больнице.
– Нет, Ричард, душу лечат любовью и заботой.
– Ну, все, сынок, дай мистеру Динкерманну попить чай с тортом.
– Но, ма-а-ам…
– Ри-чард!
– Кхм, извините, но можно попросить Вас кое о чем. Это может показаться странным…
– Да, конечно, все, что угодно!
– Не могли бы Вы пригласить за этот стол того плюшевого медведя? Уж очень он мне понравился. Какой-то он… душевный.
Глаза Лиетты полезли на лоб. Мои, собственно, тоже.
– Сынок, принеси, пожалуйста, мишку.
– Ага, сейчас, – крикнул мальчишка, убегая, и уже секунд через пятнадцать я сидел за столом. – Мама, он тоже хочет торт!
– Конечно, конечно. Сейчас мы и ему отрежем кусочек.
– Сиди, дорогая. Я сам, – опередил ее Билл. Он отрезал небольшой кусочек торта, положил его на блюдце и пододвинул ко мне.
– Ммм… «Панчо», с кусочками ананаса и персика. Мой любимый! – подумалось мне.
– Ммм… «Панчо», с ананасом и персиком. Мой любимый! – почти в точности повторил вслух мои мысли дедушка.
– Джесс тоже его любит, – улыбнулся глава семейства.
– Спасибо вам, мои дорогие! Спасибо, что не забыли. И за то, что не дали старику помереть от тоски.
– Ну что Вы, мистер Динкерманн! Ну как можно! Вы столько сделали для нашей семьи! – всплеснула руками Джессика и обняла его.
По его опустившимся плечам было заметно, что он, наконец, расслабился, а лучащийся взгляд выдавал его неподдельную радость.
Едва Джесс разжала объятия, как послышался звук бьющегося стекла. Все обернулись на источник шума, то есть на Ричарда, сидящего на стуле и смотрящего на разбитую чашку. Подняв испуганные глаза на маму, малыш попытался оправдаться:
– Она сама упала.
– Ну, конечно, сама. Опять крутился за столом?
– Да это вообще мишка уронил!
– Ладно, сиди ровно, я сейчас уберу, – резко поднявшись из-за стола, Джесс вдруг схватилась за живот и осела. – Оххх…
– Дорогая!
– Все хорошо. Просто мне надо прилечь. Мистер Динкерманн, Вы простите меня.
– Ну что ты такое говоришь!
– Я уберу. Пойдем, я отведу тебя в спальню, – бережно обняв жену за талию одной рукой, а другой взяв ее под руку, Билл неспешно проводил Джесс в их комнату.
Тем временем мистер Динкерманн, отхлебнув из чашки, повернулся к малышу.
– Ричард, мне нужно тебе кое-что сказать. Признавать свои ошибки – это не слабость. Свалить вину на другого проще всего. А вот сказать: «Да, это сделал я», – так могут только по-настоящему хорошие люди. Ты же хороший человек?
– Да, – ответил мальчик, шмыгая носом.
– А зачем тогда ты подставил невиновного?
– Это как?
– Сказал, что чашку разбил мишка, хотя он этого не делал, – пояснил старик.
– Но это, правда, он!
– Ты, наверно, боялся, что родители будут ругаться? Я тоже в детстве боялся наказания. А еще боялся, что мама меня перестанет любить, если узнает, что я сделал что-то плохое. Однажды мы с друзьями сделали рогатки и побили все окна в соседнем доме. Представляешь, что нам за это было! И каждый своим родителям сказал, что не участвовал в этом, а только смотрел. И лишь один из нас не соврал. Он сказал: «Это я. Простите меня». И, представляешь, отец его не ругал. Он ответил, что гордится таким сыном, который может признать свою вину, не прячась за спинами друзей. Воодушевившись его поступком, я, следуя его примеру, пошел к своей маме с признанием. И, о, чудо, она тоже была рада, что я честен с ней. Поэтому, не бойся гнева родителей. Помни: чем больше ты совершаешь правильных поступков, тем больше тебя любят окружающие, и тем больше тобой гордятся родители.
Вернувшийся Билл отвлек внимание дедушки и тот, упустив мысль, переключился на мужчину:
– Как Джессика?
– Все хорошо. Малыш родится со дня на день. Ей уже совсем тяжко, бедняжке.
– Ох, бедные женщины! Уверен, что ни один мужчина на свете не выдержал бы беременности. А они, вон, – он указал рукой на стол, – еще и соседям дни Рождения устраивают. – Билл тепло улыбнулся. – Однако, мне пора. Спасибо вам еще раз!
Дедушка встал и, легко поклонившись, направился к выходу. Уже будучи на пороге, надевая куртку, он развернулся, поймал взгляд стоящего неподалеку мальчишки и добавил:
– Я рад, что по соседству со мной живут такие хорошие люди, – он подмигнул Ричарду, пожал руку Биллу и, что-то напевая себе под нос, вышел на улицу, тяжело опираясь на трость.
Его слова дали ростки в моей душе, словно семена, попавшие в благодатную почву. Я очень хотел измениться, изменить свою жизнь, мечтал стать хорошим человеком. А мистер Динкерманн, можно сказать, вложил мне в руки ключ от запертой двери. Я вдруг понял, что надо делать…
– Сынок, ты иди, поиграй у себя, а я уберу на кухне.
Малыш преодолел половину пути, когда в спину ему донеслось:
– А ми-и-и-шку?
Ричард вернулся, взял меня, как ребенка, на руки и пошел в детскую. Пожалуй, впервые за все время пребывания в этом доме, я не прочувствовал всем своим телом ступени лестницы, ведущей на второй этаж.
Усадив меня на пол, и не обращая больше на меня никакого внимания, мальчик достал пластилин, уселся за столик и начал что-то лепить.
– Вкусный торт? – с ноткой сарказма в голосе спросила Лия.
– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – услышала зайка вместо стандартного шуточного ответа.
– Ммм?
– Когда душа Джона исчезла, мне приснился сон, который был, подозреваю, не сном. Я видел Джона там, на небе. Небожители сказали, что он готов для перерождения. Он не «обнулен», понимаешь? – радостно воскликнул я.
– Ну, об этом я тебе сразу сказала. А ты мне не верил.
– Так вот, – продолжил я, – когда его отправили готовиться к новой жизни, меня заметили. И сказали, что у меня с Джоном очень сильная эмоциональная связь по причине…
Мне не дали договорить. В комнату вошла Джесс.
– Сынок, собери игрушки, а я пока соберу твои вещи. Папа отвезет тебя к бабушке с дедушкой.
– Зачем? – удивился малыш.
– Понимаешь, я скоро поеду в больницу за твоим братиком, а у папы работа. Поэтому ты побудешь немного в гостях. Хорошо?
– Ага, – сказал Ричард, отворачиваясь. Но потом резко повернулся и добавил, – мама, та чашка… это я разбил. Прости.
– Я не сержусь, малыш. И я очень рада, что ты признался, – она подошла и поцеловала сына в висок.
Затем, вернувшись к шкафу, Джесс потянулась к верхней полке, чтобы достать вещи, но замерла на пару мгновений, а потом положила руки на живот и тихо сказала:
– Малыш, позови папу…
Билл ворвался через несколько секунд:
– Что?
– Кажется, пора, – глаза мужа округлились, но уже в следующий миг он взял себя в руки, вытащил из кармана телефон и набрал номер скорой.
– Сынок, собирай игрушки. Мы едем к бабуле.
* * *
– Итак, твой сон… – напомнила Лия, когда все разъехались, и в доме наступила тишина.
– На чем я там…?
– На связи с Джоном. Он что, твой брат?
– Нет. Все куда сложнее.
– Куда уж сложнее! – вновь перебила меня зайка.
– Дело в том, что… Блин! Помнишь, он рассказывал, что причиной его смерти оказалось сломанное ребро, пробившее сердце?
– Ну.
– Так вот… Это… был я.
– Ты. Был. Что? – Лие начало доходить.
– Я… это из-за меня…
– Скажи это Том!
– Джона убил я, – мне нужно было услышать это собственными ушами, чтобы осознать всю тяжесть своего поступка.
Лия молчала. Долго. Мне даже начало казаться, что она больше со мной не заговорит. Ведя с собой внутренний диалог, я обзывал себя самыми распоследними словами и пинал свою задницу так, что нога, будь эта ситуация реальной, давно бы отсохла. Да, Том, все портить ты умеешь очень хорошо! Можно открывать набор в группу с лозунгом: «Хочешь испортить себе жизнь? Спроси меня «как?»».
Тем не менее, вернувшись из своих мыслей, Лия сказала тихим, немного надломленным голосом:
– Это был не тот Том, которого я знаю, – было очевидно, что эти слова дались ей нелегко, но как же я был за них благодарен!
– Я люблю тебя… – произнес я на выдохе прежде, чем понял, что сказал это вслух.
– Том, ты…
Мне не удалось дослушать то, что ответила зайка. Все тело начало покалывать, я моргнул, а когда вновь открыл глаза, понял, что нахожусь в памятной мне по сну бесконечно-белой комнате.
* * *
– Том Райт, Вы призваны в небесные чертоги для дальнейшего перерождения. На данном этапе готовить Вас буду я. Меня зовут Эалар, отряд АГД.
– АГД?
– Ангелы граничного дозора.
– Так Вы ангел? – с нескрываемым удивлением и любопытством я взглянул на своего старого знакомого.
– У Вас есть сомнения?
– Да нет, просто… Я помню Вашу приветственную речь. Можете не зачитывать мне вводную.
– Извините, но по правилам я обязан, – его голосом можно было крошить айсберги. – Учитывая тот факт, что Вы спасли ребенка, по правилам Вам полагается одно желание. На обдумывание у Вас есть одна минута. Время пошло.
– Я отказываюсь от желания и прошу дать мне возможность передать записку некоей женщине, скорее всего, находящейся здесь.
– Родственница?
– Нет.
– Знакомая?
– Нет.
На миг в глазах ангела мелькнуло удивление.
– Хорошо. Мы учтем Вашу просьбу. Записку Вы сможете написать чуть позже. Так как Вы отказались от желания, у Вас есть право на выбор будущей семьи. Прошу Вас посмотреть сюда, – Эалар взял со столика планшет и протянул его мне.
На выбор мне давалось несколько десятков семей. С фотографий на меня смотрели мужья с женами, иногда одни женщины, видимо, будущие матери-одиночки. Прокручивая второй десяток, я зацепился взглядом за семейную пару.
– Эта, – не медля больше ни секунды, сказал я, тыча пальцем в экран.
– Хорошо. Вы будете вторым ребенком в этой семье. Вас устраивает?
– Да.
– Сейчас я дам Вам все для записки, – он вышел в появившуюся дверь (пора уже к этому привыкнуть) и вернулся оттуда с листом бумаги и карандашом. – Не забудьте написать имя адресата. Если эта женщина находится в пределах небесных чертогов, она получит Ваше послание. Должен Вас предупредить, что содержимое записки будет проверено мной лично на предмет запрещенной информации или некорректного текста.
Я молча взял письменные принадлежности, устроился за столом и написал: сверху – Элизабет Динкерманн; чуть ниже: «Уважаемая миссис Динкерманн! Ваш супруг, Роберт Динкерманн, как и обещал, живет за вас двоих, радуясь жизни. Но каждое утро, не открывая глаз, ищет Вас рядом с собой, на подушке. Он очень любит Вас!», и, немного подумав, подписался «Мишка». Свернув листок пополам, я отдал его Эалару. Тот прочитал текст, кивнул и отправил записку к себе в карман.
– Вы можете прямо сейчас посмотреть есть ли у Вас тут миссис Динкерманн? Для меня очень важно, чтобы до нее дошли мои слова.
– Если она умерла в возрасте шестидесяти лет и старше, то она точно здесь.
– А если младше? – нет, я, конечно, помнил, что ей было около восьмидесяти, но любопытство взяло верх.
– Если человек умер в возрасте до шестидесяти лет, то в зависимости от его дел и поступков при жизни, его душа либо сразу перерождается в другом человеке, либо направляется на корректировку. Это правило применимо и к душам, чья жизнь оборвалась по вине других лиц, независимо от возраста.
– А старше? Распределяются в ад или рай?
– Да.
– Спасибо, Эалар, – признаться, я не ожидал, что он ответит на мои вопросы.
– Не за что. Все равно Вас ждет отсроченная амнезия.
– Прошу простить мне мою наглость, но можно тогда еще один вопрос?
– Какой? – вздохнул ангел.
– Джон Рикс. У него будет хорошая жизнь? – Эалар поднял брови. – Чувство вины и эмоциональная связь… – напомнил я.
– Вы что, действительно все помните?! – уже не скрывая удивления, сказал он.
– Я сам не знаю, как так вышло. Меалор тогда предупредил, что я все забуду, а я… вот…
– Хм… Видимо, действительно сильная связь, – ангел немного смягчился. – Ладно, сейчас. – Он ввел какие-то данные на своем планшете, что-то пролистал и ответил: Та-а-ак, Джон Рикс. В новой жизни Майкл Голдберг. Та-а-ак… Да, судьба хорошая. Рожден в семье военных, в будущем станет министром обороны, женится, будет воспитывать двух сыновей и дочь. Вы удовлетворены?
– Да, еще раз спасибо! Я готов идти в капсулу.
Эалар указал рукой, приглашая пройти, после чего зачитал заученный текст:
– Вся Ваша память будет стерта. В новой жизни Вы не вспомните ничего из того, что было с Вами до этой минуты, а также часом позже. Амнезия наступит через час после процедуры.
Я кивнул. Дверки бесшумно сошлись, отрезая меня от комнаты. Внутри со мной ничего не происходило. Просто голубоватый свет. Ну, немного шума в ушах. Конечно, я не ожидал каких-то спецэффектов, но хотелось какого-то покалывания в голове или хотя бы мурашек по коже.
– Меня зовут Том Райт, – сказал я, опережая вопрос ангела, едва капсула открылась.
– Как Вы себя чувствуете?
– Голова не болит и не кружится.
– Вы прямо наглядная модель идеальной ситуации, – усмехнулся Эалар. – Сейчас мы пройдем в другое помещение, где Вас подготовят для спуска в мир людей. Полагаю, вопросов у Вас ко мне больше нет?
– Смогу ли я найти Лию, ну, душу, с которой проходил перевоспитание?
– Исключено.
– А может…
– Не может, – отрезал он.
– Я Вас понял.
– Хорошо. Тогда прошу Вас, – он указал рукой на дверь, образовавшуюся метрах в пяти от нас.
Я шагнул первым, Эалар за мной. Вторая комната была такой же светлой и бесконечной, как и первая. Отличало ее только то, что в ней вообще ничего не было, кроме, разве что, какого-то овального окна, подернутого дымкой.
– Передаю Вас в надежные руки Инниаль. Она поможет Вам с переходом.
Через мгновение мы остались вдвоем. Передо мной стояла девушка лет двадцати пяти с длинными русыми волосами, собранными в хвост. Одета она была в белый брючный костюм, из-под пиджака которого выглядывала бирюзовая кофточка. На ногах красовались бежевого цвета туфли на шпильке, кажется, их называют «лодочки». Девушка мило улыбнулась, украдкой заглянув в планшет:
– Очень приятно, Том Райт. Меня зовут Инниаль, отряд АГД. Я буду Вашим проводником в мир людей. Вижу, Вам дали возможность выбрать себе семью. Поздравляю. Не каждому выпадает такой шанс. Сейчас у Вашей будущей матери схватки. Нам придется немного подождать. Могу я Вам что-то предложить?
– Кофе! У Вас есть кофе, – ответил я, облизнувшись, и добавил, – сто лет не пил этот божественный напиток!
Поняв, что ляпнул, запоздало прикусил язык, но вопреки моим ожиданиям никто меня не ругал. Ангел (и почему у этого слова нет женского рода?) улыбнулась, что-то сказала на непонятном мне языке, прижав палец к уху, и уже через минуту в комнату вошла другая девушка, неся на подносе чашку с дымящимся напитком, от аромата которого мои ноги подкосились. Очень вовремя рядом возникло кресло, в которое я осторожно опустился, боясь пролить даже каплю драгоценного питья.
Это был самый вкусный кофе, который я когда-либо пробовал и, уверен, когда-либо попробую. Каждый глоток разливался по телу теплом, расслабляя его и даря какое-то неземное наслаждение. Я пил медленно, растягивая удовольствие. Кто знает, через сколько лет «новому мне» дадут выпить эту чертовски вкусную штуку! Дав себе ментального пинка за последнюю мысль, точнее за употребленное в ней слово, я посмотрел на Инниаль, опасаясь, что она все слышала. Но если это и было так, виду она не подала.
Минут через пятнадцать ангел подошла ко мне, забрала пустую чашку и скомандовала:
– Пора, – мы подошли к овалу, поверхность которого при моем приближении пошла рябью. – Сейчас по моей команде Вы шагнете в портал, закрыв глаза. В процессе перемещения запрещается махать руками и ногами, открывать рот и глаза, а так же пытаться выбраться обратно. Да, случаи были, – предупредила она мой вопрос, увидев искорки смеха в моих глазах. – Итак, Вы готовы?
– Да.
– Счастливой жизни, Том! Глаза. Два шага вперед. Шаг!
Полет в темноте в неизвестность. Я даже понял тех, кто пытался уцепиться за края портала и вернуться. Аттракцион не для слабонервных. Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы не закричать и не принять позу «звездочки».
В какой-то момент все внутри меня перевернулось, завернулось, выкрутилось и через закрытые веки в глаза ударил свет. Много света. Слишком много света…
* * *
– У-у-а-а-а-а-а-а…
– Поздравляем, мамочка, у Вас мальчик!