Коготь и Осьминог

Николас подошёл прямо к боксам для машин, посветил фонариком – убедиться, что никого нет. Мальчишки рассеялись вдоль ограды, изучая следы. Потом Лис принялся изучать боксы вместе с Николасом, а Шустрый попробовал потянуть дверь каланчи, но её заклинило. Коготь обошёл башню вокруг. На миг ему показалось, что в одном из окон без стёкол кто-то есть – будто кто-то смотрел немигающим рыбьим взглядом.

Генри поёжился, но ощущение пропало, и он, мрачно улыбнувшись, позвал друзей.

– Не будем ломиться в каланчу. Осьминог сам выползет, когда мы позовём его.

Охотники расчистили площадку от листьев, нарисовали витиеватую схему с четырьмя выраженными углами. Шустрый положил по периметру дубовых листьев – для крепости границы. Лис прочёл заклятие удачи. Генри переглянулся с дядей, немного постоял, разглядывая пар изо рта. Потом взял у него нож и аккуратно – не в первый раз уже – надрезал себе палец на левой руке.

Брызнул перед собой, стараясь попасть в центр схемы.

– Явись, гр…

«Грязное чудовище». Он запнулся. Порывы ветра играли с тенями, казалось, что брусчатка не то плывёт, не то колышется. Или из неё вовсе лезут усики.

«Круто!» – в итоге вдохновился Генри. Собрался звонко позвать монстра и начать эпизод по его укрощению, напоследок посмотрел в лица замерших друзей.

После чего из-под камня под каждым из них вырвались тонкие блестящие щупальца, свернулись вокруг людей в петли и плотно сжались, в одну секунду превратив тела в фарш. Никто из них не успел даже крикнуть, только хрустнули кости, чавкнула плоть и обильно полилась между щупалец чёрная в темноте кровь. Лужи медленно заливали нарисованную мелом схему, пара дубовых листков поплыла. Поднимался пар.

Генри окаменел, не смея вдохнуть. Всё замерло на несколько секунд, ему казалось, что его глаза стекают вниз, по щекам, холодными слизняками. Билось ли у него ещё сердце? Он сделал крохотный шажок назад, начиная издавать очень тихий, скулящий звук.

Щупальца расслабились, с мокрым шелестом развалились лепестками вокруг куч из мяса и одежды. От каланчи прошла по земле слабая волна, будто вздох. И то, что было прежде друзьями Генри, пошевелилось и начало превращаться в три фигуры. Они принимали очертания взрослого и двух детей, неловко подёргивали руками и будто состояли из червей – вся плоть их мелко шевелилась, поблёскивала, шуршала.

Генри сделал ещё один маленький шажок назад, горло снова сковало оцепенение.

То ли от каланчи, то ли из-под брусчатки раздался густой шёпот:

– Спасибо за кровь, мальчик.

Фигура, похожая на Лиса, сделала шаг в сторону, уже совсем сухая и в целой одежде. А потом сказала голосом его друга Виктора:

– Коготь, дашь списать историю?

И тогда у Генри совершенно внезапно и неуместно вырвалась икота. Это вывело его из ступора. Парень резко повернулся и кинулся наутёк.

Он даже не представлял, что умеет так бегать. Ледяной ветер свистел в ушах, шапка потерялась на одном из поворотов. Один раз он таки поскользнулся и разбил руки и колени о лёд, но тут же вскочил и продолжил бежать, пока не оказался перед своим домом. Взлетел по лестнице на свой этаж, трясущимися руками открыл замок и притворил за собой дверь.

Что делать, он не знал, знал только опустошающий страх в своём животе и не придумал ничего надёжнее, чем переодеться в пижаму и спрятаться под родное тёплое одеяло с головой. Он просидел в полудрёме всю ночь, даже не подозревая, что за ним никто не гнался.

Когда утром небо чуть-чуть посерело, а с кухни раздался дразнящий запах блинов, Генри проснулся. Недоумённо посмотрел на синяки на коленях, потёр саднящие ладони. Горло сильно болело – похоже, простыл.

– Вот это кошмар мне приснился, – неуверенно произнёс он. – Даже с кровати свалился. Доигрался…

Встряхнулся, сбрасывая мерзкие воспоминания. Серьёзно, не могло же такое быть правдой! Вот и голос дяди с кухни, надо пойти поздороваться. Надев только тапочки, Генри прошёл на кухню. Мать в фартуке возилась у плиты, а дядя Николас сидел спрятавшись с газетой и то потягивал кофе, то кусал свёрнутый блинчик.

– Дядя Николас? – позвал Генри, почти успокоившись.

– М? – промычал тот, не отрываясь от чтения.

– Может быть, пойдём охотиться на осьминога днём?

Дядя отложил газету и закатил глаза:

– Малыш, сколько можно заниматься ерундой. У тебя по географии сплошные тройки! Лучше бы за ум взялся, чем по городу болтаться.

– Да ладно тебе, Ник, – усмехнулась мать. Выключила плиту и повернулась. – О Боже! Генри! Почему ты… Почему ты седой?!

Генри под палец попалась свежая ранка на фаланге, и одновременно он понял, что усов у дяди больше нет. Он беспомощно повернулся к матери и обнаружил, что язык отнялся. Он промычал что-то, сделал пару шагов назад, глаза наполнились слезами. Мать шагнула к нему, обняла:

– Мой дорогой, ну что ты, что ты? Что случилось? Я рядом!

– Да, наверное, книг своих перечитал на ночь, – дядя перелистнул страницы газеты, стал разглядывать объявления. – Лавкрафт не для впечатлительных подростков.

– Генри? Николас, ты же знаешь, что он свои сказки перечитал по десятку раз за последние несколько лет!

– Ну, значит, нашёл что-то новенькое. Не волнуйся, Кэрри, пройдёт.

– Каролина, – машинально поморщилась женщина. – Малыш, ты можешь объяснить, что случилось?

Генри замотал головой, освободился из маминых объятий, закусил губу и бросил ещё один взгляд на дядю, после чего торопливо скрылся в своей комнате. Он слышал, как мать звякает посудой, заканчивая готовку, и бормочет что-то про школьного психолога и невролога. Да уж, было бы волшебно, если бы мозгоправ мог как-то помочь с чудовищем под каланчой.

И осьминог в дяде назвал маму Кэрри, сокращая многолетнюю дистанцию.

Генри сидел в своей комнате, растерянный и потерянный. Хотел позвонить друзьям, поддаться иллюзии, что они живы. Сжал кулаки, удерживаясь. Услышал, как Николас одевается и уходит. А потом мать заглянула в комнату с завтраком. Как в детстве: молоко вместо растворимого кофе, блинчики со сметаной под сахаром, тонко нарезанное яблоко.

«Спасибо, мама». Он кивнул и постарался изобразить благодарную улыбку. Она нахмурилась в ответ, погладила его по голове.

– Неужели и правда прочитал что-то новое и жуткое? Надеюсь, ты не попал в беду, Генри. Ты знаешь, я всегда готова выслушать и помочь. Может, над тобой в школе издевались?

Он снова покачал головой.

– Я люблю тебя. Если не хочешь делиться проблемами, хотя бы обойдись без поспешных решений, ладно? Не сделай хуже и… ничего непоправимого.

Она испытующе смотрела на сына, пока Генри не встретился с ней взглядом и не кивнул. Тогда Каролина ещё раз взлохматила ему волосы и вышла из комнаты. С трудом Генри заставил себя поесть.

Появилась первая связная мысль с этой ночи: нужно сберечь маму. Попросить её не ходить в старую пожарную часть? Скорее, это её приманит – поймёт, что именно там что-то с ним случилось. Не говорить ничего? Но вдруг какая-нибудь случайная надобность приведёт её в пасть… клюв (ведь у осьминогов клюв?) чудовища. Но лучше рискнуть, чем фактически пригласить в ловушку напрямую.

Мальчик оглядел свои полки с «оккультными» книгами. Два года игры в мистического детектива, а ему совсем нечего противопоставить кошмару из плоти. Он сражался против теней, шорохов и призраков, Того, Кто Крадёт Сны, и Шепчущего Имена – и так блистательно их побеждал! Оказывается, очень многое зависело от уверенности, что опасности на самом деле нет. Он вспомнил густой запах крови, и блинчики попросились обратно.

Генри встал и достал из стола несколько вещиц, мальчишеских сокровищ. Сувенирная монетка, подаренная Виктором, половинка кружки от Дина, ворох фигурных скрепок, которые он стащил у Моники, дочки начальника полиции, ещё мелочовка. Была и поляроидная фотография его друзей. Генри положил её, монетку и полкружки на полку. Поджёг рядом палочку для благовоний и тонкую чёрную свечку. Выдохнул беззвучно: «Счастливой охоты, Лис. Прощай, Шустрый». Потом плотно сжал губы и долго смотрел на тлеющий кончик и огонёк.

Месть? Да как?

Пойти в полицию? А с чем? Как докажешь, что это ненастоящие люди?

А теперь даже посоветоваться не с кем.

Он слышал, как мать шьёт в соседней комнате. Потом включил радио – лишь бы слышать живой голос, пусть бормочет. Взял бумагу и стал бездумно водить по листу шариковой ручкой. Петли, узоры и почеркушки. Одиночные буквы и зачёркивания. Частая штриховка. Щупальце с когтями через весь лист. Скомкал бумагу и взял чистую, продолжил рисовать без цели, снова и снова.

Хлопнула входная дверь: вернулся дядя. Он шумно поздоровался, мать прошла по коридору его встретить, потом на кухню, чтобы сделать поздний обед. Николас протопал до двери Генри, заглянул:

– Опять ерундой страдаешь? Только бумагу изводишь. Ты уроки сделал? Чтобы исправил географию на этой неделе, я проверю!

Погрозил напоследок пальцем и пошёл в выделенную ему комнату, где когда-то спал дедушка.

Мальчик не повернулся: страх сковал его тело, затаился холодом в сердце. Однако новая мысль поселилась в голове. А почему он остался жив? «Наверное, я Избранный», – подумал он и нервно хихикнул. Но думать о чем-то было сложно. Пережитое не отпускало его, стиснув когтями все нервы, и Генри пошёл самым простым путём – достал учебник надоевшей географии. Мозг охотно переключился на что-то безопасное и привычное, так что, когда мать позвала Генри обедать, он едва оторвался от контурных карт. Хотел отозваться – забыл, что язык онемел.

Задумался на секунду, достал из ящика стола блокнот с ручкой. Написал сообщение для матери и пошёл к столу. Мать взяла листок у него из рук, прочла:

– «Буду копить Силу, обет молчания не некоторое время. Не волнуйся. Волосы покрасил на спор, извини, что напугал», – мать обернулась к нему. – Генри, все эти игры… Давай заканчивать, в новом году – всё, никаких больше поисков привидений и ночных прогулок. Это не смешно, Николас!

Дядя только зашёл на кухню, но успел услышать содержимое записки, и это его развеселило. Он посмеивался, пока усаживался на табурет напротив племянника.

– Никакое молчание не поможет тебе в школе, как ты собираешься исправлять оценки? – он подмигнул, и Генри вспотел.

Прозвучало, как будто дядя говорил не о школе, что «аскеза» бессмысленна. И он будто не знал о вынужденной немоте. Генри сглотнул, подумал: «Не всезнающий». Мать разлила им в тарелки густую похлёбку, пока они смотрели друг другу в глаза. Один – насмешливо, второй – то ли не смея оторвать глаз, то ли изучая. Пауза затянулась, и мальчик похолодел. К счастью, запах варева отвлёк чудовище: