– Что с ней?! Врача!
Себастьян одернул его. Араки непонимающе уставился на него. Скоро в палату зашла медсестра, вколола что-то девушке и связала ее по рукам и ногам. Но рев не прекращался еще долго. В ужасной боли она изгибалась и рвала подушку, кричала что-то невнятное. От такого зрелища кому угодно станет плохо.
– Почему ей никто не помогает?!
– Они сделали все, что могли. Через пару минут подействует обезболивающее. Только вот, надолго ли? Онкология – страшная вещь. Эта девушка живет от приступа к приступу. Ответь на вопрос, как думаешь, что творится в ее голове? О чем она думает день изо дня?
– Не знаю, я же не ты. Я не умею читать мысли.
– Хорошо, я тебе скажу. Сейчас ей очень больно, и все, чего она хочет – прекратить это. Мне, конечно, сложно представить, что именно сейчас она испытывает, но, вероятно, невыносимые муки. Вся ее жизнь теперь – одни мучения. Ее шанс выжить довольно близок к шансам твоего отца. Она уже на это не надеется. И другие в этой палате – тоже. Они лежат и думают, когда то же самое настигнет их, как скоро они также будут извиваться от боли и орать до потери голоса. Но я привел тебя не на них смотреть. Пошли.
Себастьян развернулся и пошел дальше по коридору. Он остановился напротив последней палаты. За стеклом стояла всего одна кровать. На ней лежал мужчина на вид лет 35-40. Он был такого же болезненного вида, что и те женщины, но было кое-что отличавшее его от них. На лице его красовалась бешеная улыбка, а взгляд был безумным. Он был надежно привязан к постели, но периодически дрыгал то ногой, то рукой и мерзко хихикал.
– Вот про него стоит рассказать подробней. Знакомься, это – Эльвин Зорде, в прошлом ведущий архитектор нашего города. По его проектам построено множество зданий, в том числе дом, в котором я сейчас живу. Его можно назвать гением. Все здания, что он проектировал, продуманы до мелочей. Перфекционист, инноватор, исключительный изобретатель, да просто титан архитектурной мысли. У него была насыщенная и счастливая жизнь. Блестящая карьера, казалось, любящая жена, умные дети. О чем еще можно мечтать? Но жизнь непостоянна. У него нашли опухоль, когда ему не было и 40 лет. Жена его долго не думала, быстро собрала вещи, развелась, заграбастав половину его немаленького состояния, и увезла детей в другой Район. У них давно другая жизнь и другой папа. Он остался один. От него отвернулись все, и те, кого он считал друзьями, с радостью предали его, сумев растащить оставшиеся средства. Вначале он, как мог, боролся, надеялся, что все еще наладится. Прошел через несколько операций, химиотерапию, но все без толку. А боль становилась только сильнее с каждым днем. Ему постоянно колят сильнодействующее обезболивающее. Если проще, то наркотики. Он – уже наркозависимый. И он это осознает и то, в каком он положении находится. Как думаешь, чего он сейчас желает?
– Вылечится?
– Сдохнуть. Каждый день его рвет на части боль. Каждый день он лежит привязанный на этой койке. Каждый день все, о чем он думает – это когда он умрет. Он не является безнадежным лежачим больным, поэтому легальная эвтаназия ему недоступна. У него было несколько попыток самоубийства. После этого его держат связанным против его воли, только чтобы он продолжал страдать, потому что так, по их мнению, правильно. Это ли не ад?
– Я понял, зачем ты меня сюда привел, но в моем случае все по-другому.
– Ну, конечно, у тебя все иначе. Мы же все такие уникальные. – Сложно было не заметить откровенный сарказм.
– Это – мое дело. Тебя оно никак не касается, и хватит об этом.
В этот момент Эльвин заметил за стеклом наблюдавших за ним парней и бурно отреагировал на это. Пытаясь привлечь еще больше внимания, он начал безумно дрыгать конечностями, вертеть головой, выгибать тело, насколько позволяли веревки. Когда он понял, что все их внимание сосредоточено на нем, он повернул голову в их сторону и попытался что-то сказать, но, видимо, сил сказать достаточно громко у него уже не было, поэтому раздался лишь неразборчивый глухой шепот. Араки готов поклясться, что прочитал по его пересохшим губам фразу : «Убейте меня». От такого его бросило в холодный пот.
– Ты прав, это – не мое дело. Пошли дальше. – Себ развернулся и пошагал обратно.
– Куда теперь? – Араки догнал его.
– В парк, проветрим голову.
– Ну от этого я не откажусь.
– Вот и славно.
Араки вышел из больницы и сразу почувствовал облегчение от того, что вырвался из этой преисподнии. Сделав глубокий вздох свежего воздуха, мысленно он поблагодарил всех возможных богов, судьбу и само проведение, что на месте этих людей был не он. При этом он сразу пристыдился этих мыслей – радоваться чужому горю, пусть и в таком ключе, он считал низостью. Себ неспешно пошел вперед, Араки – следом, и довольно скоро они дошли до одного популярного парка. Это был небольшой искусственный лесок, растительность которого в основном состояла из елок. Сейчас, как и в любое время года, их пушистые ветви сверкали глубоким темно-изумрудным цветом, который сам по себе завораживал, а в такую серую безликую погоду был просто отрадой для глаз. К тому же парк был ухоженный, чистый. Красивые ровные брусчатые дорожки обрамляли и пронизывали весь парк. Прелестные кованые оградки вокруг множества детских площадок, находящихся на территории парка, были словно визитной карточкой этого места. Они были особенные, во всем городе таких больше не сыщешь. Из-за обилия детских площадок, то там, то тут попадались родители со своими детьми, в основном мамочки. Периодически был слышен счастливый детский смех или же наоборот надрывный плач, разговоры взрослых, шумиха, детская возня, но, несмотря на такое количество самого разного шума, многолюдно тут не было. Наоборот, это место было довольно уединенным из-за густой растительности и узких дорожек. К тому же погода к активным прогулкам не располагала, так что людей было намного меньше обычного.
Прогуливаясь, они и не заметили, как зашли вглубь леска. Араки только сейчас понял, что за то время пока они сюда шли, а это, наверно, минут тридцать, они не сказали друг другу ни слова, витая каждый в своих мыслях. Хиро просто необходимо было время, чтобы отойти от перенесенного шока, а вот о чем думал этот белобрысый, он совершенно не представлял. Выражение лица у него было такое же, как и всегда – никакое. Так глубоко в этот парк мало кто заходил, поэтому чуть сбоку от тропинки было устроено что-то вроде укромного закутка. Дорожка вела дальше, но именно в этом месте была вытоптана растительность рядом. Это место облюбовали подростки и некоторые маргинальные личности. Повсюду были окурки, шелуха от семечек и осколки стекла. В кустах, если поискать, наверное, нашлось бы куда больше всякой дряни. Вверх по дорожке валялась разбитая пивная бутылка.
Оба парня поморщились от отвращения. Неприятно видеть, когда в таком даже в такую погоду красивом месте валяется кучами мусор и отходы. Отвлекшись, они и не заметили, как из-за поворота неуклюже выбежало радостное дитя лет 3 от роду. Это был маленький мальчик, одетый в плотный темно-синий комбинезон. Чуть погодя следом выглянула мать. Она вела коляску и приглядывала за резвящимся сыном на расстоянии пары метров. К сожалению, она слишком поздно заметила битую бутылку. Заманчиво блистая на свету, она заинтересовала мальчика, и он уже вовсю несся к ней.
– Рома, стой!– крикнула она, но Рома упрямо бежал к бутылке.
Она постаралась его догнать, но явно не успевала. Себастьян и Араки тоже поспешили остановить мальчика, но были слишком далеко. Как обычно бывает в таких случаях, мальчик, словно назло, споткнулся перед бутылкой и полетел лицом прямиком на нее. Мать понимая, что не успевает, необдуманно прыгнула вперед, схватила его за капюшон и оттащила назад, но, не рассчитав силу прыжка, потеряла равновесие и упала на колени совсем рядом с бутылкой. Первым делом она обернулась к ребенку. Тот непонимающе смотрел на нее, сидя на асфальте. Тихо взвизгнув от внезапно пришедшей боли, она поднялась. Ее колени были разодраны, а из одной ноги торчал осколок.
– Вам помочь?– наконец, добежав, спросил Себастьян.
– Да нет, не надо, спасибо.
– Вы поранились.
– Да ерунда,– отмахнулась она и осторожно вытащила осколок. По ее ноге тут же потекла тонкая струйка крови.
– У меня бинт с собой. Дайте, хоть перевяжу.– Себ достал из кармана запакованный одноразовый бинт.
– Хорошо.
Пока Себастьян перевязывал колено девушке, Араки решил поймать уже куда-то активно уползающего мальчугана. Догнав, он принес его к маме. Она, добродушно улыбаясь, поблагодарила парней, потом отчитала Рому и, слегка прихрамывая, пошла дальше. Эти двое тоже продолжили идти дальше.
– Удивительная женщина,– вслух изумился Араки.
– Все родители такие.
– Не все.
– Такое поведение – естественно. Любовь к своему ребенку – это настолько сильное чувство, что родитель готов на все, лишь бы его чадо было в безопасности и, по возможности, счастливо. И потому она как мать прыгнет на осколки, сорвется в пропасть, принесет какие угодно жертвы, лишь бы его спасти. Она и не подумает поступить как-то иначе. Это потрясающе. Есть еще много других чувств, но нет ни одного более сильного и чистого чувства. Конечно, не все и не всегда идет гладко. В этом мире живут и наркоманы, и аморальные личности, и психбольные, и другие, кто по каким-то причинам не любят своих детей, но, согласись, это скорее исключения подтверждающие правило, чем его опровергающие. Родители желают своим детям счастья и благополучия, и они готовы ради этого сделать что угодно. Араки, возможно, что когда-нибудь и мы будем на их месте.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я всего лишь хочу, чтобы ты понял, чего хотел бы твой отец. Ладно, думаю, мы достаточно проветрились, пошли дальше.
– Куда опять?
– Зайдем еще кое-куда.
Они пошли дальше по тропе и вскоре вышли за территорию парка, почти сразу попав на крупную автостраду, ведущую за город. Себастьян быстро поймал такси. Араки не услышал, куда именно они едут, но уже не стал спрашивать. В его голове и без того творился полный сумбур, а теперь ему и вовсе казалось, что его собственные мысли ему не принадлежат. Он не понимал, что происходит. Он, правда, делает все верно по отношению к отцу? Все, действительно, должно быть так? Теперь он в этом не уверен. Он просто уставился в окно и отрешенно наблюдал, как сменяется картинка за картинкой по ту сторону стекла, изредка вспоминая крики той девушки, взгляд архитектора и улыбку матери, спасшей свое дитя от осколков. Спустя минут двадцать они прибыли туда, куда планировал белобрысый.
Сначала Араки показалось, что их высадили на обочине ничем не примечательного отрезка трассы. Вокруг были лишь голые деревья, гравиевая обочина и дорога, уходящая далеко за горизонт. Пройдя чуть дальше, он увидел, что впереди был поворот, ведущий к большим готическим кованым воротам. Они были проржавевшими и ужасно старыми. Забор, примыкающий к воротам, был не лучше. За воротами асфальтированная дорога закончилась и превратилась в узкую вытоптанную тропу. Себастьян открыл их с ожидаемым мерзким скрипом. Кладбище по виду довольно старое. За большинством могил давно не ухаживали, и они заросли высокой пожухшей травой. Это место в целом навевало ощущение запустения и заброшенности. Привычные густые белые облака, промозглый ветер, то тут, то там шныряющие вороны, покореженные старые памятники, окружающий лес, стоящий без листвы, холод, пробирающий до костей. Себастьян шел впереди, не оборачиваясь, точно зная куда идти. Молча, за ним шел Араки. Они остановились рядом с одной могилой такой же старой, как и все остальные. Надпись на памятнике было не разобрать. Ее закрывала поросшая растительность, похожая на странный гибрид виноградной лозы и болотного мха. Все, что можно было разглядеть – черно-белую фотографию молодого парня на вид лет 20-ти, одетого в военную форму старого образца. Себастьян зашел за оградку и аккуратно очистил памятник от растительности. Когда Хиро прочел надпись, он оторопел. «Себастьян Лаэр. 2003-2028 гг.» .
– Здесь похоронен мой дед по маминой линии. Меня назвали в честь него. Забавно, если учесть, что мы с ним совсем не похожи.
– Таким молодым… – тихо сказал Хиро, но Себ его прекрасно услышал.
– Жизнь Альф очень не продолжительна. Ему было 25, когда его убили.
– Убили?
– Да. А ты что думал, он своей смертью умер?
– Но… Как же так?
– Такова жизнь. Никогда не знаешь, как и когда она оборвется. И в этом ее особая прелесть. Его история…– Себ кивнул в сторону памятника.– Давно забытое прошлое. Я не знаю, как это произошло. Честно говоря, мне все равно. Я не знал его, каким он был.
– Твоя мать его не навещает? – вырвалось у Араки.
– Она умерла, когда мне было девять.
– Прости, я не хотел.
– Ничего. Я совсем плохо ее помню. Думаю, это нормально. Она ведь своего отца тоже не помнила.
– Я вот считаю, что это совсем не нормально. Мы должны помнить своих предков, свою историю.
– Вот скажи, ты помнишь своего прадеда? – Он вопросительно посмотрел ему прямо в глаза.
– Нет.– Неожиданный вопрос сбил его с толку.
– Может, прапрабабку помнишь?
– Конечно, нет!
– Вот видишь. Забвенье ждет нас всех. Ты живешь, потом умираешь. Проходят года, и о тебе забывают. Так происходило, происходит и будет происходить всегда, пока существует жизнь. Старое умирает, новое занимает его место. Это так же естественно, как смена времен года. Весна, лето, осень, зима и опять по кругу.
– К чему ты это?
– К тому, что сейчас – наше время. Теперь наша очередь творить, идти вперед и дать жизнь новому поколению, которое, как и мы сейчас, когда-нибудь займется тем же. Но разве сможешь ты жить дальше с таким грузом прошлого на шее? Может, стоит сбросить и забыть ради себя и своего будущего? Все равно его рано или поздно это ждет. К чему приносить в жертву свою жизнь? Я понимаю, что тебе больно и страшно терять близкого тебе человека, но сделать это необходимо.
– Нет. Никогда и ни за что я этого не сделаю! – Хиро разозлился.
Белобрысый словно произносил вслух те мысли, которые копошились у него в голове. Эти отвратительные, мерзкие мысли, которые он так хотел изничтожить, и которые каждый раз возвращались обратно, словно бумеранг. И себя за них он просто ненавидел.
– Да что ты понимаешь?! – продолжил Араки. – Думаешь, ты все обо всех знаешь, да? То, что ты прочитал мою биографию, не значит, что ты знаешь, что творится у меня на душе. Был ли ты в похожей ситуации?! Приходилось ли тебе решать жить кому-то, кого ты любишь, или умереть?
– Да, приходилось. И советую тебе сейчас абсолютно противоположное тому, что сделал сам. Не то чтобы я хоть раз пожалел о своем решении, но выбор сейчас делать тебе, на кону стоит твоя жизнь. Я не стану тебя осуждать, если ты не сможешь его сделать. Но я, правда, хочу, чтобы ты преодолел это. Ты должен понимать, что надежды на то, что он очнется, и вы будете жить как раньше, нет. Он уже давно мертв, просто ты все время откладываешь похороны.
Закончив говорить, он бесстрастно отвернулся и занялся могилой, начал приводить ее в порядок. Араки молча за ним наблюдал. Злость постепенно утихала, кулаки разжимались, дыхание приходило в норму. Закончив, Себ достал сигарету, прикурил и, ни слова не говоря, направился к выходу. Хиро последовал за ним.
Араки испытывал сразу несколько сложных эмоций, которые он никак не мог осмыслить. С одной стороны, он понимал, что белобрысый хочет помочь. Ему это было приятно, забота и доброта – очень редкие для него явления. С другой стороны, слишком уж он был самоуверен, да и не верил ему Араки. Почему-то ему казалось, что Себ ему соврал на счет того, что он прошел через такой выбор. И третье, самое главное, что не давало ему покоя, это вопрос – что делать дальше? Как правильно поступить? Есть, вообще, из этой ситуации правильный выход?
У ворот кладбища они встретились с женщиной преклонного возраста. Несмотря на свой явно лишний вес, она выглядела довольно хорошо и даже приятно. Короткие седые волосы были завиты кудрями и выглядели невероятно пушистыми, из-за чего само собой в голове парней появился образ одуванчика.
– Молодые люди!– она бодро их окликнула, не переставая мило улыбаться.– Не поможете старой?
– Конечно,– отозвался Хиро.
– Я вот земли свежей купила. Помогите на могилку отнести.
Хиро, не думая, поднял сразу два тяжеленных мешка с песком, подивившись, как такая немощная старушка дотащила их до ворот.
– Бабуля, у вас там камни, что ли? – спросил он, прогибаясь под их весом.
– Да что ты! Просто песок. Вон туда неси. – Она указала пальцем на дальнюю сторону кладбища возле самого леса.
Попричитав про себя, Хиро, кряхтя, донес песок до могилы. Могила эта выделялась среди всех. Она была аккуратная, ухоженная, а памятник был будто совсем новый. На фото был мужчина лет сорока, а по годам жизни Хиро понял, что тот погиб в «Голодный год» – первый год после Первого этапа, когда имеющуюся провизию израсходовали, но новую было взять неоткуда. «Это был самый страшный год» – гласили все учебники истории. Люди с голода не только всех животных и птиц в городах съели, но обглодали деревья, выщипали траву, а некоторые и человечиной не брезговали. Трупы погибших массово лежали на улицах города, гнили и разлагались, так как убирать их было просто некому. Хиро справедливо предположил, что и этот мужчина погиб от голода.
– Тяжело вам, наверно, пришлось тогда.
– Да уж, голубчик. Нелегко, но мы выжили,– речь ее была торопливой и сбивчивой, но в то же время милой и приятной слуху.
– Мы?– переспросил белобрысый.
– Да, нас тогда в семье четверо было: я, две моих младших сестры и он…– Она кивнула на памятник.– Наш отец. Наша мать умерла в начале войны, и все, что у нас с сестрами было – это он. Он присматривал за нами, часто отдавал нам последнее, совсем не жалея себя. Я еще маленькой была, когда наступил голод. Бывало, он днями не появлялся дома, но потом приносил нам что-то. Иногда голубя, иногда пакет картошки, а один раз, для нас это был праздник, он принес целую свиную ногу. Как сейчас помню, с какой радостью мы готовили, какой витал сладкий аромат по всей квартире, как потом жадно ее ели, поровну разделив на всех. Он тогда отдал нам свою порцию. Мы, глупые дети, с радостью съели ее. Это сейчас я понимаю, что он сам, наверно, с неделю ничего не ел. А однажды придя домой, он, как обычно, пошел спать и больше не проснулся. Вот тогда мы и ощутили настоящий страх. Я, как старшая, пошла добывать еду, а мне всего-то было 12 лет. Конечно, я не знала, где ее достать. Ходила попрошайничать. Иногда добрые люди давали что-то поесть, но обычно гнали меня, иногда даже били. Младшая погибла спустя пару недель после смерти отца. Я думала, что это моя вина, боясь, что вслед за ней погибнет и средняя, я начала воровать. И знаете, мне вот ни капельки не стыдно! Я делала все, что могла, чтобы выжить. Благо, «голодный год» подходил к концу, а там уже легче было. Почти всегда удавалось что-то достать. Так и жили, потом нас забрали в сиротский приют. А там…– Она замолчала и внимательно посмотрела на парней.– Простите, вам это, наверно, не интересно. Так редко здесь можно кого-то увидеть, что я невольно позволила себе заболтаться.– Она неловко рассмеялась.
– Да нет, что вы! Продолжайте.– Араки действительно заинтересовала история бабушки. Он думал, что услышать из первых уст о том, что тогда происходило, очень важно. Ведь скоро совсем не останется тех, кто сможет об этом рассказать. Да и отвлечься от собственных проблем очень уж хотелось.
– Да больше и рассказывать-то нечего. Выросли мы в приюте, обучились и пошли работать, к тому времени уже и мир наступил. Потом замуж повыходили и разъехались в разные стороны. Даже не знаю, как она сейчас, жива ли еще. Столько времени прошло.– Она замолчала, пристально смотря на памятник. Выражение ее лица изменилось, мимолетные воспоминания давнего прошлого всплыли в памяти, глаза наполнились слезами и от этого отблескивали сильнее тусклый свет солнца, уже клонившегося к закату.– Я часто думаю, может, если бы мы тогда были чуть умней и оставили бы ему этот кусок мяса, то, может быть, он выжил бы? Может быть, мы тогда бы справились вместе с отцом, и младшенькая тоже выжила бы?
– Этого вы никогда не узнаете,– как и прежде равнодушно сказал Себ, выкидывая докуренную сигарету.
– И то правда. Так же ведь, может быть, что не отдай он нам этот кусок, мы не смогли бы выжить. Не знаю.– Голос ее дрогнул, а слезы покатились по одрябшим щекам.
Хиро растерялся. Он хотел бы утешить ее, но с какой стороны зайти, что сказать, он не имел ни малейшего понятия. А Себастьяну, казалось, было глубоко по барабану. Всем своим видом он выдавал полное безразличие.
– Нечего реветь об ушедшем,– холодно отрезал он. Хиро гневно посмотрел на белобрысого.
«Да как он может! Он же даже малой доли того, через что она прошла, не вынес бы!»– подумал он, но сказать ничего не решился.
– Простите,– жалобным тоном сказала она, уже успокаиваясь.– Иногда не выходит сдержаться. Когда такое происходит, я обычно представляю, что он сидит сейчас где-нибудь на небесах под облаками и смотрит на нас. И всегда он там был и всегда следил за нами. За мной и сестрой. Смотрел, как мы живем, как проживаем подаренную им жизнь. Наверно, он недоволен тем, что вместо того, чтобы с внуком гулять, я сижу на сыром богом забытом кладбище. Может быть, он злится на меня за это.
– Не знаю на счет того, смотрит ли он на вас или нет, есть ли вовсе загробный мир. Да это и неважно. Скажу только, что в первую очередь жить дальше надо ради себя, ведь вы и есть продолжение его жизни, а плакать спустя столько лет о смерти одного, пусть и дорогого вам, человека, уж простите, невероятно неправдоподобно. Признайте, наконец, вы не о нем плачете, а о себе, о своей жизни, прожитой в сожалениях, о том, что чувствуете себя виноватой в его смерти, от жалости к себе. И не прикрывайтесь обычаями, правилами и моралью. Эти походы на кладбище нужны не мертвым, а живым.
Себ договорил, и повисло неловкое молчание. Внутри Араки все кипело и бурлило. Ему казалось, что он вот-вот не выдержит и даст этому нахалу в морду.
«Да как так можно! Совсем оборзел уже! Так разговаривать со старшими, с ветераном, в конце концов!»
Но он сдерживался, сжимая в бессильной злобе кулаки. А женщина все так же отрешенно смотрела на памятник. Слезы высохли, а лицо ее не выражало никаких эмоций. Налетел ледяной ветер, затрепетал и пропал, заставив поежиться всех троих. Себастьян отвернулся от женщины и направился к выходу.
– Продолжение его жизни?– неожиданно сказала женщина вслед ему.– Однажды сестра мне сказала то же самое. Я этого не понимаю. Она сказала это, когда собиралась уезжать на другой континент вместе с мужем по черт-его-знает-какой программе. Я тогда ее упрекнула в том, что она больше не будет приходить на могилу, что она забудет о нем. Она ответила, что мы должны не на могилу ходить, а жизнь прожить счастливо ради него. И ради него дать лучшую жизнь нашим детям, и именно за этим она уезжает. Мы сильно поругались тогда, после отъезда мы не виделись и даже не общались. Вот так иногда легко обрываются кровные узы. Не то чтобы я так сильно была обижена, да и она, я уверена, тоже совсем не оскорбилась. Гордость. Никто из нас не смог переступить через нее и написать. Так две дуры и прожили полвека на разных сторонах Земли. Сейчас я даже не знаю, где она живет, какой у нее адрес, да и жива ли, вообще, но почему-то я постоянно вспоминаю ее слова здесь, день изо дня так же стоя напротив его фотографии. Возможно, что и она и вы молодой человек правы, но я считаю, что поступить так – это как-то не по-человечески. Хоть кто-то в этом мире должен помнить о нем.– На короткий миг повисло молчание, и будто внезапно вспомнив о чем-то, она встрепенулась и совершенно преобразилась, отбросив прежнюю грусть.– Опять я заболталась.– Она вновь неуклюже рассмеялась.– Простите мне мою слабость. Ну а вы?
– Что, я?– Себастьян выслушал ее, но оборачиваться не стал.
– Вы несчастны?
– О чем вы?
– Так уверенно и холодно говорить о смерти, так легко ее воспринимать. Возможно, мне показалось, но вы в вашем возрасте многих уже успели потерять. Я не права?
Себастьян обернулся, но не сказал ни слова. Его глаза загорелись ясным и неописуемо глубоким цветом, отражая огненный свет закатного солнца, напоминая чистейший опал. Сложно было понять, злиться он или спокоен, а может, сбит с толку неожиданным вопросом, но это уже был не тот бесчувственный взгляд. Обдав ее и рядом стоящего Хиро этим взглядом, он отвернулся и неторопливо продолжил идти к воротам.
– Араки,– тихо позвал он его и, ни слова не сказав на прощание, ушел.
Хиро наскоро попрощался с бабушкой за него и принес извинения за поведение белобрысого. Она в ответ душевно улыбнулась и попросила его не беспокоиться об этом.
– Еще кое-что,– вспомнила она, когда он уже направился к выходу.– Позаботься о нем, ладно?
– С чего бы мне заботиться о нем?
– Я не могу этого объяснить, но пусть он и старается этого не выдавать и выглядеть таким серьезным и спокойным, но он очень мучается. Это видно. Есть вещи, с которыми невозможно справиться одному. Помоги ему хорошо?
– Хорошо. Вот прямо сейчас и помогу.
– Вот и славно. А теперь иди.– Она совсем не поняла сарказма.