Цветок с ароматом магнолии. Детективный роман

– Завтра встретимся там же, на корме, – с патетикой ответил Мантрыгин, увлеченный эротической интригой и взрывом эмоций у своей несовершеннолетней подруги. – Обязательно переоденься перед выходом на сушу… Хочу тебя сфотографировать в юбке… – настаивал он в назидание.

– Боюсь, что я тебе разонравлюсь, потому что у меня слишком худые ноги, – сказала совершенно испуганная девушка, настолько привлекательная в обыденной одежде, что у них обоих сильнее забилось сердце от переполненности чувств, а у нее начинало выпрыгивать от услышанного предложения пойти с ним на прогулку.

Эти жестокие слова подействовали на аспиранта с точностью до наоборот. Она напоминала ему маленькую гнедую лошадку, которая скакала рядом, периодически утыкаясь мокрым носом ему в крупную сильную ладонь, о чем он сообщил жене, с силой привлекая ее к себе.

– Не волнуйся, пожалуйста. Я привык к разным видам, но ты выглядишь очень хорошо… – сказал будущий профессор в полной уверенности, что она поверила ему безотчетно.

– Переберу чемодан. Найду что-то вроде юбки, как ты сказал, – согласилась она.

Поздно вечером все самые одичавшие за один день пассажиры сокрушили свои запасы еды за минуту. Туристы улеглись, распластавшись на жестких матрасах без простыней. Неугомонная Настя, поужинав в каюте своими запасами, вылезла из нижнего отсека парохода по лестнице, надеясь встретить того, с кем провела весь день, плодотворно пересекая голубую блестящую палубу в направлениях частей света. Он стоял как революционный штык прямо у самой вертящейся туда-сюда узкой двери, помогая ей ступить наверх, как истинный джентльмен, легко принимая ее вес, перенося на руках на стоящий почти у самого бортика один из двух стульев, садясь сам, сажая ее на сильные колени, укачивая, как младенца в колыбели.

– Я буду с тобой дежурить, не возражаешь? – спросила она, чувствуя себя не лишней в его одинокой компании на темной палубе, без единого фонаря, когда пароход шел полным ходом.

– Конечно, присоединяйся ко мне, буду рад с тобой поговорить о нас с тобой, – внося ноту терпения в их встречу при луне.

– Жизни не хватит для нашей любви, – сказала она, – но я уже давно не младенец. Не хочу тебе надоедать, – очарованная его участием, как можно элегантнее спрыгивая с колен, шепнула она.

– Ты не должна думать ни о чем, когда я рядом. Поняла? – спросил он, осознавая меру своей ответственности за дисциплину на пароходе, где он был назначен дежурным по палубе своим отцом.

– Где мы с тобой будем ночевать, милый? – кутаясь в куртку, пронизываемую холодным ветром, спросила она, мечтая согреться всеми силами рядом с человеком, сумевшим перевернуть в ее воображении представление о замужестве, браке, интимных отношениях, качестве жизни, путешествии по речным просторам.

– Вот здесь. Сейчас уснем, – ответил он приятным бархатным голосом, проникая в ее подсознание.

– Медведем я бы тебя не назвала, но думаю, что это самая разумная твоя мысль. Умрем, как герои на военном поле брани, – сказала она, удовлетворенная, что он тоже совсем потерял голову от любви, заговорив певуче и убаюкивающе.

«Как хорошо, что сразу от бенгальского тигра мы стали гораздо ближе в мире раздора, стараясь в наших стремлениях найти точку соприкосновения», – сообразила она, стоя рядом, привлекая его к себе, закрывая ему голову курткой с мохеровой подкладкой.

– Смотри, а то я задохнусь, – сказал он глухо, погружаясь глубоко в ее грудь, засыпая, как младенец, издавая звуки похрапывания, когда она стала укачивать любимую ей голову.

Боясь разбудить свою пылкую натуру, она осторожно снова села на стул, оторвав от груди его плечи. Он очнулся, безразлично глядя в черную пустоту, вспоминая что-то подобное, произошедшее в его жизни: неугомонное детство, школьные годы, обучение в вузе, ординатуру, операции.

– Где твоя каюта? – вкрадчиво спросила она, как психотерапевт на сеансе гипноза после покачивания маятником перед пациентом.

– Наверху вместе с капитаном. Мы спим по очереди на одной кушетке. Он мой отец. Приехал узнать, с кем я провожу свободное время, кто моя жена? Он сказал, что мне уже пора жениться. Найти себе достойную женщину, чтобы я мог не бояться, что останусь холостым на всю свою сознательную дальнейшую жизнь. Так устроена природа, что надо обязательно когда-то жениться. Вот ты собираешься выходить замуж? – спросил он, радуясь, что, наконец, высказался, введя ее в курс своих планов на будущее, не смотря на то, что на суше у него уже был маленький сын, сожительница и ревнивая любовница.

– Да. Меня сватают за космонавта Титова, – ответила она, шутя, переводя стрелки на игру в бисер.

Такое забавное хитросплетение было трудно для восприятия мечтательной, романтической девушки-подростка, не привыкшей к полутонам, как в жизни, так и в общении с Мантрыгиным, чье сильное внимание действовало на нее магически. Она была сразу введена в курс дела, без самообмана с циничностью врача. Мимо проскользнул мягкой походкой брат Насти – Петр, оглядываясь на пару, сидящую в темноте на стульях. Через минуту пробежал друг Насти – одногодка Саша, с кем она виделась на Первомайской демонстрации.

«Оказывается, не могу оказать ему ни материальной, ни моральной поддержки. Абсолютно чужие в огромном мире стяжательства, насилия. Школьница. Ощущаю его тираническое влияние диктатора при любом стечении жизненных обстоятельств», – расшифровала она его творческий порыв рассказать о своих серьезных намерениях в поиске жены, чтобы продолжить дальше продвигаться по жизни на основе образования и всестороннего развития.

– Они – твои родственники. Едут своей компанией до Камышина, а оттуда сами знают, как добираться, – объяснил он в том же минорном тоне, а у Насти отлегла от души тревога, что они в темноте должны утонуть на дно реки и не всплыть после оката отрезвляющим цинизмом.

Она заскучала, залезая на качающийся стул с ногами, обвивая колени руками, глядя на его массивную фигуру, великолепную голову, достойную быть вылепленной скульптором.

– Твой голос я люблю больше всего на свете. Вот недавно мы с тобой его вспоминали. Он всегда так делает, появляется в самый неподходящий момент, – укоризненно произнесла она, вспоминая попутчиков. – За Петром пробежал его ученик, – пояснила девушка аспиранту-медику.

Вдруг Саша пробежал мимо них второй раз. Он закричал ту же самую фразу, что он кричал рано утром, до завтрака, когда они стояли на корме, прячась от людей:

– Воруют, хватайте их и ведите в полицию…

– Этот Саша, наверно, еврей, как и ты, дорогой, – сказала Настя.

– Возможно, а ты разве не еврейка? – спросил Мантрыгин с чувством жалости к своей особе, затронув его сокровенные нотки.

– Нет, я – русская. Мой отец – русский. Об остальных членах семьи ты знаешь лучше меня, – ввернула она четко, надеясь, что он не будет обвинять ее в грабеже чужого стула, поэтому встала, но подходить к поручням побоялась одна.

Тогда он тоже встал рядом с ней, обнял за плечи, поворачивая как куклу к двери, ведущей с палубы, говоря с расстановкой:

– Не запретить тебе дружить с твоими сверстниками.

– Мы с ним встречались на Первомайской демонстрации, – поведала Настя историю годичной давности.

– Идем, будет гораздо холоднее. Сейчас уже полночь, нам надо выспаться перед выходом в город, – предложил он бодрым голосом.

– Это самое хотела тебе предложить, но боялась разбудить, – сказала она зевая.

– Ты была когда-нибудь в Волгограде? – неожиданно для нее поинтересовался Мантрыгин.

– Нет, а ты? – спросила она, надеясь на искренний ответ.

– Я уже был в детстве с отцом на этом же пароходе. Мы тогда катались вместе с мамой, но на этот раз она осталась дома. У нее много работы по дому и в огороде. Выращивает овощи и продает на базаре, но есть больные в поликлинике. Она тоже врач, как я. Вернее наоборот. Ну, ты поняла меня, соловушка, – объяснил он все подробности своего происхождения с гордостью за родителей и своих двоих родных братьев и сестру, которые имели перспективы сделать себе карьеру в любом городе, когда получат высшее образование в одном из Поволжских городов.

«Трудно ему будет запомнить, кем я буду приходиться, если мы поженимся в таком многочисленном родственном клане. Но рискнуть, стать хотя бы морганатической супругой на один день – в этом есть что-то соединяющее сердца, как у монарших особ», – подумала она, подходя к болтающейся двери.

– Пойду, разбужу пассажиров своей каюты. Неудобно возвращаться во втором часу ночи, – сказала она, целуя его в щеку.

– Тебе принесли еду в каюту. Она наверно остыла. Не забудь покушать перед высадкой на сушу, – сказал он, заботливо поворачивая ее лицо к себе.

– Хорошо. Я поняла, что надо сделать, – ответила она связно.

– Зайду, проверю. Ела ты в каюте или нет, – припугнул он с юмором, воспринимая ее потребности близко к сердцу.

Они вдвоем сорвались с места, вернувшись, кто, куда на основе мест, указанных в путевках. Настя спустилась вниз, открыла незапертую дверь каюты, обнаружив спящих пассажиров. Нина Афанасьевна проснулась, взяла со стола тарелку с рисом и большим куском курицы. Поставила на сиденье со словами:

– Садись, поешь. Простыней нет, пачкать нечего. Хлеба нет.

– Спасибо за хорошее угощение капитану корабля, несущему нас в прибрежные воды Адриатики, где мы найдем свое существование под кровом пальм, среди пампасов, среди бизонов и больших крокодилов, – велеречиво ответила она, отодвигая от себя оловянную тарелку без вилки.

– Можешь приступать к еде. Вот тебе ложка, – сказал Мантрыгин, заглядывая к ним, передавая Насте то, о чем он сказал.

Она пододвинула посуду, с аппетитом съедая все до единой крупинки риса, возвращая назад инвентарь пароходства, а сама залезла вверх на вторую полку по лесенке в душной каюте. Засыпая, она заметила, что кто-то приоткрыл дверь, а Нина Афанасьевна хотела выпорхнуть наружу, полюбоваться речными просторами в ночное время суток, но оказалась перед проблемой: дверь была прикреплена крючком к стене. Тогда она снова легла и уснула, продолжая немилостиво ругать твердые сиденья парохода «Дмитрий Фурманов», лежа на обычном одеяле без подушки, как в общем вагоне поезда. Ничего неожиданного за ночь не произошло. Никаких убийств с кровопусканием, прыжков за борт, взятия заложников, осмотра таможенников, обстрела с воздуха или суши. Но была одна остановка в Камышине, куда ссадили пятерых родственников Насти: родного брата Петра, двоих кузенов по отцу, таких же кузенов по коллеге по работе Мандыгина – Нины Афанасьевны. Дымя и спотыкаясь о толщу воды, пароход набирал скорость, продолжая свой путь в южном направлении. На другой день они встречались после каждого посещения ресторана. Снова шли вокруг по палубе, наблюдая работу машинного отделения, что скоро надоело им обоим. Когда вышли на берег на два часа то с чувством благодарности помахали капитану, который дожидался их у пристани.

– Денег у меня на нашу свадьбу нет, – призналась Настя, беря под руку Мантрыгина, когда они стали подниматься по высокой помпезной лестнице с квадратной ротондой – символизирующей о героическом прошлом города-героя Волгограда.

– Значит, будем жить без свадьбы, – резонно ответил он.

– Но я буду обязательно копить. Надеюсь, к окончанию школы накоплю что-то. Тогда мы сможем с тобой пожениться, – предложила она беспроигрышный вариант.

– Буду ждать, когда ты закончишь школу. Только не забудь, что обязательно надо купить драгоценное золотое или серебряное кольцо на безымянный палец правой руки. Поняла, голубушка? – спросил он нежно, поцеловав Настю при всем честном народе – пассажирах, гуляющих по набережной Волгограда.

– Осторожно, нас могут заметить, что мы договорились о свадьбе, – предостерегла она женатого на своей родной сестре жениха, у которого уже был трехлетний ребенок – чудесный малыш, в чьи планы не входило расставаться с родственниками, даже троюродной тетей, кем ему по матери и отцу приходилась Настя Вежина.

Никакого риска потерять друг друга из вида не было возможности, проживая в одном городе Саратове с четырехсотлетней историей, основанным как сторожевая крепость для охраны южных рубежей Российского государства.

После прогулки по помпезной набережной, украшенной впечатляющей квадратной ротондой, сравнивая то, что находилось в Саратове с тем, что они увидели во время посещения достопримечательностей одного из красивейших городов Поволжья – города-героя Волгограда на автобусе, Настя и Мантрыгин возвращались домой тем же маршрутом, ощущая себя обновленными и похорошевшими. Они вдвоем стояли на носу парохода на самом ветру, ощущая прилив творческой энергии и сил для осуществления своей мечты.

Статный аспирант-медик испарился вместе с возвращением в родной город. Он решил продолжить свои медицинские исследования, чтобы защитить диссертацию. А Настя в день приезда получила напутствие от отца для своей дальнейшей карьеры, который назвал ее «легкомысленной девушкой». За что он присвоил ей этот титул, она так и не поняла до конца, но отнесла это на строгость воспитания. За время их отсутствия младший брат отца – высокий аскетичный мужчина – Константин Павлович в большой тайне от жены и двоих сыновей, появился с подругой у них в коммунальной квартире. Они поужинали и провели там ночь за рюмкой «чая». Из квартиры исчезла детская сумочка, два хрустальных фужера, некоторые детские книги в красивых обложках, туфли, одеяло, резиновые сапоги и семейное счастье.

– Мне сумочка все равно надоела, – прокомментировала Настя исчезновение будто старых надоевших предметов. – А рюмки? – спросила она формально.

– Оба фужера разбились, – объяснил отец нравоучительно.

– Кто же так испачкал простыни? – возмущалась Нина Афанасьевна, стыдливо рассматривая постельное белье после приезда из увлекательного путешествия.

– Понятия не имеем, – в один голос, громко ответили отец и сын, улыбаясь.

Наступила гнетущая пауза. Нина Афанасьевна уныло загрустила, сметая крошки хлеба со стола.

– Наверно так раньше было, – добавили они, подумав из уважения к вернувшейся хозяйке и сотруднице железнодорожной поликлиники.

– Зато я познакомился с хорошей девушкой. Она скромная и симпатичная. Умнее, чем Настя, – признался Петр, с видом оценщика-работорговца на невольничьем рынке.

– На сколько умнее, ты сразу понял? – спросила сестра.

– Не на много лучше, но очень хорошо разобралась во всех твоих вещах, – сообразил он сразу, что сказать без иронии.

Насте стало неприятно, что кто-то чужой лазил по ее полке с одеждой, сложенной перед отъездом еще раз для памяти горкой.

– Какая она внешне, ты можешь описать? Есть в ней что-то особо примечательное, что у тебя вызвало самое приятное впечатление? – спросила она, как будто это что-то меняло, так как украденных вещей она уже не надеялась получить назад никогда при любых жизненных неординарных обстоятельствах.

– Как все девчонки ее возраста, – объяснил он доступно.

– Помнишь ее лицо? – настаивала Настя, затевая глупый и неприятный ей разговор из-за собственного самолюбия.

– Такой орлиный нос, наподобие, как у меня. Высокая, худая. Правда, одежда маловатая на ней. Ну, возможно, мы поженимся, когда ей будем восемнадцать лет. Ждать осталось недолго, лет шесть впереди, – с еще большим тщанием сказал он, сильно привирая.

– Неужели ты способен на такое? – спросила она желчно.

– Надо получить специальность, диплом. Стерпится, слюбится. Мы обречены на выживание, как все млекопитающие. Купим, что надо, – ответил он мечтательно.

Петр лег на раскладное кресло-кровать, сложив руки на груди, как будто он великий философ.

– Вы что, обручились или помолвлены? – спросил отец, заметив упаднический тон и наигранный пессимизм избалованного сына.

– Думаю, что это самый лучший вариант для меня. Не такой я красавец, как герой американских вестернов. Мы распишемся и все, – не теряя надежды, пояснил Петр иронично, с оттенком злобы, сравнивая себя с любимцем публики – Грегори Пеком.

– Это, кто там говорит: стерпится, слюбится, – вступил Борис Павлович в диалог.

– А как надо сказать? – иронично заметил сын, прищурясь.

– Надо говорить: почем фунт лиха, если уже на то дело пошло, ты решил свою судьбу окончательно, – сказал отец, удивляясь хитроумию своего младшего брата – Константина Павловича, ввалившего без приглашения во время отсутствия Нины Афанасьевны к ним в комнату с подругой и ее отчаянной дочерью.

– Я их не приглашал к себе в гости, – оправдывался Петр багровея, а Настя никак не могла взять в толк, о чем же все-таки шла речь: об образе жизни или отсутствии оного.

– Все их ухищрения закончатся плачевно, мать взяли по доверенности из тюрьмы. Ты забыл, она сама сказала, что сядет за убийство милиционера, так как находилась под распиской о невыезде, а дочь будет с такими же наклонностями, когда подрастет, – объяснил отец, не преминув помочь жене на кухне.

Петр не хотел слушать запоздавшие нравоучения отца.

– У зэчки – подмоченная репутация, а милиция найдет нужным, удлинит срок пребывания в стенах исправительного учреждения, – последнее предложение он произнес гораздо тише так, чтобы до слуха дочери не донеслись эти позорные клички.

Настроение от таких слов у всех членов семьи Вежиных из радужного восприятия действительности омрачилось до предела. Было понятно, что витиеватые милицейские параграфы, были предназначены исключительно для тех, кто подпадал под статью закона за совершенное уголовное преступление и вынужден отбывать срок в колонии строгого режима за диверсионные действия.

– Неужели у Кости столько энергетики, что он вместо того, чтобы найти себе съемное жилье, как делали все порядочные женатые мужчины, которые заводили себе любовниц, явился к нам на постой, пока мы с Настей отсутствовали? – спросила Нина Афанасьевна, загодя ругая себя за нерасторопность, а сына за лень.

На девушку такая длинная и откровенная фраза мамы произвела сильное впечатление. Особенно слово «энергетика» отозвалось в сердце недопониманием. Спросить кого-то, чтобы узнать его значение, она решила чуть-чуть позднее, когда страсти вокруг кратковременного загула несколько улягутся. Нина Афанасьевна разогревала обед и варила компот, поэтому просила Настю принести все готовые блюда из кухни в комнату, расставить на столе приборы, как всегда, на четверых человек.

– Я не буду ни обедать, ни ужинать, – сказал Петр опрометчиво, вызывая к себе жалость.

– Значит, объявляешь голодовку? – спросили родители чуть ли не хором, стараясь выяснить причины такого остракизма, подойдя к лежащему сыну, посмотрев на него с искренним любопытством.

– Соседи меня накормили. Я помог им вытаскивать вещи из подвала на просушку и проветривание, – ответил Петр с чрезвычайным достоинством и гордостью за проделанную работу.

– У него все спланировано… – оправдывался отец, стараясь загладить вину изобретательного, хваткого, но перспективного родственника, который пользовался большой популярностью у женщин особого круга. – Захочет, есть, скажет. Пусть спит, – успокоил он жену с достоинством.

– Что за энергетика у дяди Кости? – поинтересовалась Настя следом. – Он кажется интеллигентный человек, друг нашей семьи, – Настя сама ответила на свой вопрос.

– Он очень большой начальник… Ему приходится много работать и зарабатывать… – отец сделал паузу. – Как всем сейчас, – стараясь водворить мир, сказал отец.

– Его наверно повысили в должности, если он приезжал из области с таким грузом забот? – удивилась Нина Афанасьевна, понимая хитросплетения судеб.

– Да, вроде того. Но я слышал, что они хотели разойтись с женой, когда недавно заходил к ним на старую квартиру. Даже подали заявление в ЗАГС. Он собирался покупать здесь земельный участок на берегу Волги и начать строить дачу… У него есть два сына, одному – двадцать, как твоему брату, а другому – десять, – отец перевел разговор на другую более приемлемую тему разговора.

При этих словах Настя, разочарованная поездкой на пароходе, разрыдалась бы, если бы ни мимолетное увлечение аспирантом-медиком Мантрыгиным, которого она вспоминала с теплой надеждой на продолжение общения.

– Интересные у меня появились родные, – ответила дочь в ударе от такой важной информации о возникших на горизонте родственниках – двух кузенах, которые вовсе не стесняли ее свободу, но знать о существовании которых было необходимо.

– Сможешь на них опереться в жизни, – подбодрил ее отец.

– Сразу два двоюродных брата выискались… – сказала она, копируя манеру отца разговаривать.

– Это очень хорошие ребята, – объяснил он с теплотой.

– Просто удивительно! – Настя изобразила восторг.

Борис Павлович стоял, упершись спиной на светло-желтый, с зеркалом и стеклянными дверцами буфет, откуда пропал хрусталь.

– Надо вас познакомить… Старший сын остался в селе оканчивать школу, – продолжил отец нравоучительно.

– У меня каждый день уроки и театральный кружок в школе еще не бросила… – сказала она, предупреждая о возможных расхождениях в расписании занятий.

Отец забыл, что его повзрослевших детей началась своя жизнь.

– Выберем время, сходим их навестить. Но учти, что с ними проживают пожилые родители твоей тети. Надо быть повежливее… Они старенькие, бабушке почти восемьдесят лет, но она очень бодрая, – сказал он серьезно.

Дальнейшее приятное знакомство со своими кузенами далось дальновидной девушке с легкостью, учитывая опыт предыдущих встреч в светском обществе. Она с ностальгией предвкушала узнать характер парней, чтобы обсудить хобби и наболевшие темы по учебе. Как и обещал отец, однажды днем они посетили дальних родственников, живущих в районе набережной, но застали только младшего брата – высокого, русоволосого парня, когда он закончил делать примеры из учебника по алгебре.

– Как твои дела в учебе? – спросила Настя с видом учительницы, так как была его на год старше и не хотела стеснять младшего кузена своими дотошными разговорами и просьбами.

– Вот смотри, – он протянул ей тетрадь с домашним заданием. – Сам сделал. Можешь проверить, – предложил он скромно.

Настя внимательно изучила алгебраические расчеты, написанные аккуратным детским почерком, но пересчитывать не стала.

– Молодец! У меня тоже одни пятерки по математике, – призналась она гордо, но разговаривать, изливая душу с впервые увиденным подростком, ей не хотелось.

– У тебя есть репетитор по алгебре? – спросила она настойчиво.

– Иногда приглашают, но очень редко, – ответил он важно.

– Но литература мне нравится гораздо больше, чем точные науки. Там у меня тоже отлично, – похвалилась кузина.

– Кому что нравится, – одернул он без тени сомнения.

Парень демонстративно убрал тетрадь в портфель. А девушка заметила в его комнате большой книжный шкаф набитый сверху донизу учебниками по высшей математике, физике, гидротехнике, тракторостроению разных авторов и годов изданий.

– Сочинение по литературе посмотрю у тебя в следующий раз, – воодушевила она его. – Хорошо?

– Это нам редко задают, – доложил двоюродный брат.

Борис Павлович с дочерью ушли из дома Константина Павловича с надеждой встретиться с родителями кузена в другой день. С нетерпением дочь добивалась от мамы фотографий со своего примитивного аппарата, сделанных аспирантом Мантрыгиным. Хотя поклонник утомил ее медицинскими высказываниями за время плавания по Волге. Как-то медик вернул пленку, которую обещал проявить, но ей самой пришлось проявлять и распечатывать снимки, вызывая приятные воспоминания о прошлом. Тот романтический адюльтер заставил двенадцатилетнюю девушку смотреть на врачей, особенно мужчин, глазами аспиранта. Настина мама проследила за карьерным ростом Мантрыгина. Она изредка докладывала дочери о некоторых фактах из его биографии: женитьбе по расчету, переходе на другую должность в стационар клиники, разводе, понижении по службе, смене обязанностей врача на фельдшера. Но оказалось, что это только сказки для неуравновешенных детей и больных, кому срочно требовался знающий специалист в области хирургии.

– Почему твой знакомый хирург не приходит к нам гости. Мы могли бы попить чай вместе с его семьей, – предлагала она вариант продолжения флирта, недопонимая, что у него свой жизненный график, и на нем лежит ответственность зарабатывать деньги для содержания семьи и ребенка.

– Он постоянно занят на работе, поэтому не придет к нам, – разъяснила Нина Афанасьевна дочери ее наивную просьбу.

– Раз у него семья, конечно, он вряд ли вырвется, чтобы ходить просто так по гостям, – поддержал отец Насти рассуждения мамы.

Но так случилось, что в летнюю поездку на десять дней к Черному морю в Адлер купе Мантрыгина с женой и ребенком и семьи Насти Вежиной: брата и мамы оказались по соседству. Он был безмерно рад такому стечению обстоятельств, выглядел солидно по-мужски, продолжая ухаживать за девушкой, угощал яблоками на остановках, когда Нина Афанасьевна с Петром ходили обедать в вагон-ресторан. Громко рассказывал всему обслуживающему персоналу, что собирается провести целый месяц на побережье, чтобы поправить здоровье ребенка:

– Участились простудные заболевания у детей. Вот поэтому мы едем отдыхать на юг на месяц с ребенком.

– Он у нас вполне здоровый мальчик! – восклицала его жена – такая же внушительная особа с гордостью.

Борису Павловичу из-за перебоев в сердце врачи наотрез запретили менять климат, поэтому он остался дома. Заплатив за квартиру за неделю вперед, обе семьи сотрудников стали жить в непосредственной близости от моря и дешевой столовой. Ходили на один пляж загорать и купаться. Настя и хирург Мантрыгин восхищались больше видом друг друга, чем красотами морского побережья, пальмами, знойными закатами и чарующими рассветами

Семья из трех человек: худощавая женщина с двумя детьми – сыном лет девятнадцати, смуглого красивого парня, и дочери-подростка, очень худенькой и разговорчивой – обычно обсуждали меню, сидя на веранде кафе.

– Мне можно не брать комплексный обед. Я кушать не хочу, – сказала Настя решительно, надеясь, что не выйдет за рамки семейного бюджета, если сядет на диету, так как деньги на нее выделил из своей пенсии отец.

Она насмешливо рассматривала курортников, которые с полными подносами быстро отходили от кассы. Когда подъезжали к Сочи, она съела целый пакет яблок, напитавшись витаминами, поэтому чувствовала себя на редкость сытой и счастливой, что, наконец, ее мечта – побывать на Черном море – начала сбываться.

– Ну, тогда мы съедим все, что нам предложат. А тебе закажем манную кашу и второе блюдо. А первое: суп или щи – разделим между собой, – предложила мама пленительной улыбкой, привлекая внимание загорелых, атлетически сложенных, мужчин, которые никогда не были на севере, лишь слышали о существовании такой стороны света давным-давно в школе.

Семья, таким образом, сытно пообедала после тяжелой и продолжительной дороги на поезде до Адлера через туннели вдоль Черноморского побережья в самую жару. Сын Петр упал в обморок, потеряв сознание в купе, но пришел в себя, когда вышли из вагона, а дочери не разрешили нести чемоданы, поэтому она недоумевала, собираясь как-то помочь своим родственникам хоть словом, хоть делом, пренебрегая условностями и высокими ценами на жилье. Перед отъездом их из дома муж Нины Афанасьевны – Борис Павлович – журналист на пенсии разрешил им отправиться за пределы Саратова, но с условием, что они вернутся целые и невредимые, загорелые и здоровые. Нина Афанасьевна – мама Насти и Петра – работала дежурным врачом на скорой помощи. Брала полторы ставки, чтобы как-то прокормить семью, так как у отца семейства была очень маленькая пенсия по инвалидности. Он потерял зрение, когда в войну разгружал вагоны с песком для строительства оборонительных сооружений. Однако он не сдавался, окончил педагогический институт, факультет русского языка, затем Академию леса в Ленинграде, чтобы компенсировать отсутствие сносных условий жизни в деревянном одноэтажном доме, наподобие общежития, где проживали его сестры с детьми и мужьями. Но позднее ему, как персональному пенсионеру, дали с семьей двадцатипятиметровую комнату в двухэтажном каменном доме. Нина Афанасьевна так обрадовалась дню новоселья, что устроила банкет: наварила картошки, щей, купила хлеба и пригласила своих сотрудников отметить переезд в новую коммунальную квартиру. Индивидуальных подарков не было, но бросать на произвол судьбы появившуюся на свет Настеньку, никто не хотел, поэтому, сложившись, кто, сколько мог, купили красивый, атласный, ярко-красный абажур с длинными кистями, о котором потом очень долго вспоминали после ремонта, когда вынесли абажур на улицу, чтобы вытряхнуть пыль. Его и след простыл…

Вместе с сестрой отца Александрой Павловной на новоселье присутствовал Мантрыгин, исполнив свой коронный романс, а Петр умудрился свалиться в яму, сломав велосипед и палец. Тут же его отвезли в больницу и прооперировали. После этого Нина Афанасьевна никогда не собирала сотрудников у себя дома, за исключением того случая, когда они через двадцать лет опять переехали в новую трехкомнатную квартиру.

Но эта была шикарная последняя поездка с детьми в Адлер. Нина успела разочароваться в прелестях курортного отдыха сразу, когда ей предложили цену за проходную комнату двухкомнатной квартиры. За каждого члена семьи надо было заплатить один рубль в день. Итого три рубля за троих плюс питание за десять дней получалась очень приличная сумма. Тем более детей надо было свозить на экскурсию, чтобы самой иметь представление о натуральном горном рельефе региона Закавказья, где кроме стремительных рек были живописные озера, нисколько не уступающие красотам Италии и Франции вместе взятым.

Главный врач – Давидович, еврей по национальности – очень ценил своих медработников. Перед отпуском он вручал каждому ценному сотруднику премию в размере месячного заработка. Вот с этими огромными финансами Нина Афанасьевна, Настя и Петр поехали, куда глаза глядят, то есть на Кавказ, чтобы полечиться и полюбоваться морскими просторами. Им сразу предложили одну ночь перекантоваться на улице под навесом за ту же плату через дорогу от моря, пока не съедут предыдущие постояльцы. Они с радостью согласились, так как деваться было некуда, а комнату они заняли на следующий день.

За эти десять дней отдыха они успели съездить на озеро Рица, увидеть великолепные горные массивы, где не ступала нога человека. Решили понаблюдать за ассортиментом ресторана у причала озера, где стояли лодочки и катера на прокат. Когда они подошли к прилавку, сплошь уставленному бутылками марочных вин, то обратили внимание на отсутствие желающих попробовать на вкус предлагаемые напитки, а зеркало на потолке отразило появление центрального персонажа – директора ресторана.