Собеседник

Где же скорая?!

Саша кашлянула.

– Что случилось с ТУЗИКом?

– Сказал ведь: сами до конца не понимаем. Полёт был первый, пробный, мы должны были спокойно повисеть на орбите и тихонько вернуться обратно. Мы и висели, замеры делали, записи, снимки, оборудование настраивали. И вдруг – бац! Солнечная буря. Приборы с ума посходили, корабль во всех смыслах тронулся, пришлось СП запускать на полную. Засыпать вас терминами не буду; что на что наложилось, объяснить трудно. Да только в итоге оказались мы чёрт-те где.

Резко звякнул наружный звонок. Скорая приехала! Андрей отправил Сашу открывать дверь, которая была заперта на щеколду – воплощение простоты и надёжности.

За дверью оказались миниатюрная женщина лет пятидесяти – врач и два дюжих санитара, один из которых, наверное, был ещё и водителем.

– Почему так долго? – возмутилась Саша.

– У нас одна психиатрическая бригада на весь город. Извините, пожалуйста, что сначала поехали не к вам, а к мужику с белочкой и с ножом.

Лишь когда они зашли в основное помещение, Саша заметила, что у младшего санитара разрезан рукав куртки, под которым видна перевязка. Она виновато отвела глаза. Надо бы попросить прощения, но у неё всегда плохо получается.

– Вы у нас космонавт? – устало уточнила врач, обращаясь к Лазареву.

– Я, – подтвердил Лазарев, поднимаясь и одергивая куртку, висящую на нём, точно на вешалке.

– Ну, поедемте на космодром.

Он сам шагнул к медикам. Те не ожидали подобного рвения, однако не отступили и не растерялись. Поначалу. Растерялись через две секунды, когда Лазарев сбежал. Это впрямь было поразительно. Он никого не ударил, никого не оттолкнул, он просочился между санитарами, перекрывающими проход. Настолько стремительно, что они и глазом моргнуть не успели, а ведь реакция у них была отменная. Медики моментально ринулись в погоню, но что-то подсказывало Саше, что они не преуспеют. Разве что Лазарев застопорится, открывая щеколду, и его ухватят. Через пару мгновений стало понятно, что щеколда с возложенными на неё надеждами не справилась.

– Сдержал слово – не подкопаешься, – флегматично отметила Саша.

4

Была у Саши особенность, к которой давно привыкли родные, коллеги и соседи, но которая порой заставляла прохожих на улице оборачиваться вслед. Саша нет-нет да и говорила сама с собой, негромко, но временами очень оживлённо. Ей было легче выстроить мысли, произнося их вслух. Вот и теперь, возвращаясь домой, она, как в песне, тихо сама с собою вела беседу.

– Андрей со своей растяпистостью когда-нибудь нарвётся! Ладно, на сей раз псих попался не агрессивный, хотя и шустрый. А в другой раз? Какого-нибудь уголовника-рецидивиста пригласит? На кой он вообще в полицию пошёл? Мечта детства у него, видите ли. Соответствуй, блин, своей мечте, а не занимайся замедленным самоубийством! Он, конечно, всего три месяца в должности, наверное, будет осторожнее, когда наберётся опыта. Лишь бы жив-здоров остался в процессе набирания! Этот Лазарев, если б захотел, и его бы пришиб, и меня. Ну как можно быть таким растяпой, а? Не зря я ему выговорила, когда скорая уехала. Совсем не зря. Обиделся, наверное, но в следующий раз поумнее будет. Надеюсь.

Дождь закончился, улицу заливал жидкий свет вечернего солнца.

Возле подъезда сидели завсегдатаи здешней лавочки – не злая, но вредная баба Аня, шумливая, но наблюдательная баба Галя и тихая, но обладающая феноменальной фантазией баба Вера. Анна Ильинична, Галина Николаевна и Вера Владимировна. Воистину хрестоматийные бабульки, про таких думаешь, что они существуют исключительно в анекдотах, байках, фильмах и юмористических сценках; пока не столкнёшься с ними вживую. Независимо от возраста в каждом мужчине это трио подозревало наркомана, а в каждой женщине проститутку. Надо отдать им должное – не осуждали, а лишь воодушевлённо обсуждали, иногда даже жалели. Саша никогда не принимала это близко к сердцу, а в периоды застоя личной жизни ей льстила собственная бурная, хоть и на две трети вымышленная биография.

– Здравствуйте!

– Здравствуй, Саша.

– Здравствуй, Сашутка.

– Здравствуй, Шура.

Чтоб с ней не начали болтать о всякой ерунде, Саша поскорее юркнула в подъезд. Поднялась на третий этаж, достала ключи и открыла дверь. Она не слышала, как следом за ней поднялся кто-то ещё. Всё произошло до того быстро, что испугалась она уже в своей прихожей, когда Лазарев припирал Сашу к стене и зажимал ей рот.

– Не орать! Поняла?

Саша, как могла, кивнула.

Легко быть невозмутимой и циничной, когда никто не собирается тебя душить. А когда собирается, слёзы сами наворачиваются на глазах, ты едва можешь расслышать что-то сквозь своё сердцебиение.

Лазарев вздохнул.

– Всё равно ведь заорёшь?

После полуторасекундного размышления Саша снова кивнула. Скатившаяся по щеке слезинка упала на пальцы Лазарева.

– Ничего я тебе не сделаю, честное слово! Только не ори. – А если заорёт, он ведь и прибить может. И сделать это, скорее всего, успеет прежде, чем она закричит в полную силу. – Я в жизни женщин не бил и начинать не собираюсь. Я надолго не задержусь, тебя больше и пальцем не трону. Побуду максимум полчаса и уйду. Только не ори. Договорились?

Саша кивнула третий раз. Лазарев медленно убрал ладонь с её рта.

5

Телефон он у неё забрал. Кинуться к окну с воплем: «Спасите!»? Отпроситься в туалет, запереться и попытаться через стенку докричаться до соседей? И то и другое запросто спровоцирует Лазарева на ещё более неадекватное поведение. Он её десять раз придушит, при необходимости выломав дверь, пока какой-нибудь неравнодушный прохожий или сосед будет звонить в полицию.

После слёз и бесполезных уговоров Саша, заключительно всхлипнув, вытерла глаза и уже почти не дрожащим голосом поинтересовалась:

– Чего тебе надо?

– Да от тебя ничего, не бойся, – добродушно заверил Лазарев, и это добродушие напугало Сашу сильнее любой злости. Но смысл слов внушал оптимизм. – Понимаешь, я здесь жил раньше.

– Скажи ещё, что с рождения. – Страх подмял под себя осторожность, и Саша была менее вежливой, чем стоило в такой ситуации.

– Нет, не с рождения. С пятидесятого года. Нам квартиру от отцовского завода выдали, мы здесь первые жильцы.

Сталинка, в которой она жила, исправно выплачивая ипотеку, действительно была сдана в пятидесятом году, Саша знала. Но это ничего не значило. Мало ли где можно выяснить или случайно узнать возраст дома.

– И что? Хочешь отвоевать свою жилплощадь обратно?

Лазарев улыбнулся, и Саша опять с сожалением отметила, что улыбка у него располагающая. Такой улыбкой можно и не у самого доверчивого человека все сбережения выманить. Если бы лица всегда отражали правду и так улыбаться могли лишь по-настоящему честные люди! Впрочем, этот, наверное, и есть честный – всей душой верит в собственный бред.

– Нет. Мне бы только посмотреть, – протянул Лазарев с мальчишеским заискиванием, почти застенчиво.

– Смотри и уходи, – охотно согласилась Саша.

Он снял обувь и извинился, что перед этим успел натоптать. Конечно, когда берёшь человека в заложники, о чистоте пола не думаешь.

– Я потом вытру, Александра Геннадьевна.

«Господи, я потом сама весь пол перемою, только исчезни поскорее!»

Дому перевалило за семьдесят лет, и по нему видно было, что он не новый. Но также видно было, что простоит он ещё столько же, если не больше. Он строился на века, и здесь вовремя проводились ремонты. Аналогичное впечатление производила квартира: возраст почтенный, но состояние отличное. Недавно Саша переклеила обои в обеих комнатах, а ванную, кухню и туалет привели в порядок ещё предыдущие хозяева.

– Здесь были антресоли, – тихо промолвил Лазарев, указав наверх.

Он и Саша стояли в коридоре. Антресоли там раньше вправду имелись, прежние владельцы обмолвились, когда Саша первый раз приходила смотреть квартиру. Она тогда ещё подумала, что зря убрали. Наверное, во многих квартирах такого типа есть антресоли. Или Лазарев ткнул пальцем в небо и случайно попал в нужную точку.

Он прошёл по квартире медленно, заглянул во все углы. Вещи не трогал, касался только стен да подоконников. Он в самом деле двигался по квартире так, словно бывал тут раньше. Или это игра её воображения? Или ещё проще: Лазарев был знаком с прежними хозяевами и захаживал к ним в гости?

– Когда я последний раз тут был, обои были зелёные, – припомнил Лазарев, оглядывая большую комнату.

– С листочками? – уточнила Саша, надеясь, что он скажет: «Да», попадётся в ловушку.

– Нет. С полосами, а внутри полос узор из волнистых линий и точек.

Предыдущие хозяева купили эту квартиру двадцать лет назад. Саша в прошлом месяце клеила новые обои. Естественно, сперва надо было отодрать старые. Под ними обнаружились остатки других обоев и газет, когда-то наклеенных, а потом содранных при следующем ремонте. Саша видела кусочек светло-зелёных обоев с тёмно-зелеными полосами, линиями и кружками-точками; и поверх этих обоев ей попался кусок газеты с датой – газета была полувековой давности.

Так, попробуем на время отбросить предвзятость и даже логику, дабы посмотреть на Лазарева свежим взглядом. Не будь бредовой предыстории, скажи он просто, что когда-то здесь жил, поверила бы она ему, ориентируясь на его нынешнее поведение, жесты и выражение лица? Не поверила бы, да потому, что в принципе не верила малознакомым – а иногда и хорошо знакомым – людям и всегда допускала, что они могут врать хоть по мелочи, хоть по-крупному. Но объективно к Лазареву было не придраться. На губах едва заметная, печальная и мягкая улыбка, в глазах тихая, ностальгическая грусть. Саше почудилось, что кроме грусти в его глазах стоят слёзы.

– Ты извини, что напугал, – сказал Лазарев, завершив обход. Посмотрел на свои ботинки, оставленные у двери. – И натоптал. Где у тебя тряпка?

Саша махнула рукой.

– К чёрту тряпку. – То ли логика не успела включиться обратно, то ли получился выверт от страха. – Расскажи мне про ТУЗИКа и про космос.

Лазарев удивлённо моргнул.

– Зачем тебе?

– Просто интересно. – Пусть история вымышленная, Саша хотела услышать её, иначе изведётся от любопытства.

Он лукаво прищурился.

– Ты понимаешь, что тут государственная тайна?

Саша усмехнулась.

– А ты сам-то это понимал, когда рассказывал первым встречным, что ты космонавт из шестьдесят пятого года?

Лазарев сконфуженно скривился.

– Рассказывал без подробностей. Во-первых, растерялся, во-вторых, понадеялся, что отстанут.

– А они взяли и позвали участкового, – Саша с притворным сочувствием поцокала языком. – Не переживай, я считаю тебя сумасшедшим и ни одному твоему слову всерьёз не поверю.

– Для чего ж тогда расспрашиваешь?

Саша пожала плечами и повторила главный довод:

– Просто интересно. – Она видела, что Лазарев колеблется. Рассказывать ему, может, не очень хотелось, зато хотелось задержаться в квартире, где, по его мнению, он рос. – Расскажи. В качестве извинения. Ты ведь меня напугал до чёртиков. Гляди. – Она вытянула вперёд дрожащую руку. Дрожь была настоящая, Саша не притворялась.

– Значит, чем быстрее уйду, тем быстрее успокоишься, – резонно, но не слишком уверенно заметил Лазарев.

– Трясти меня в любом случае будет до самого утра. Если станешь рассказывать, я хоть на историю отвлекусь.

Поразмыслив, Лазарев согласился.

– Тогда телефон твой я тебе пока не отдам. Можно я куртку сниму? А то жарко.

– Можно.

Он снял куртку и повесил на один из крючков сбоку от двери. «Крепкий», – констатировала Саша, поняла, какую дурость совершила, но исправить уже было ничего нельзя, поэтому она пригласила Лазарева на кухню.

– Чай? Кофе?

– Воды.

Пока Саша наливала кипяток, Лазарев не сводил с неё взгляда. «Неужели боится, что я ему что-нибудь подсыплю?»

Сделав два крупных глотка, Лазарев поставил стакан перед собой и перевёл взгляд на Сашу.

– Ну, с чего начать?

– Тебе виднее.

Лазарев побарабанил пальцами по столешнице.