Собеседник

7

Он встал в углу со стороны дверных петель. Саша посмотрела в глазок, но никого не обнаружила. Кто-то балуется?

Позвонили снова.

– Кто там?

Вместо ответа опять звонок.

Саша пустила к глазку Лазарева, тот сам убедился, что звонившего не видно.

Если за дверью притаился коварный недоброжелатель, он бы что-нибудь придумал и сказал, чтоб дверь ему открыли. Не надеется же он, что Саша откроет не пойми кому? Или надеется? Не знаешь, что хуже: недооценить или переоценить чужие умственные способности.

Будь она дома одна, ни за что бы не открыла. Но Лазарев знаком велел отпереть дверь, пришлось подчиниться. О чём Саша пожалела через полторы секунды, когда второй раз за вечер оказалась притиснутой к стене. Но если Лазарев прижимал аккуратно, то нынешний гость не миндальничал – припечатал крепко, вцепившись в шею и обдав щедрым потоком мата.

Поток быстро иссяк. Лазарев изначально стоял между стеной и открытой дверью, сыгравшей роль перегородки, и только поэтому новый визитёр вообще успел дотянуться до Саши.

Через искры, сыплющиеся из глаз, она видела, как Лазарев одним ударом заставил здоровенного детину согнуться вдвое, а вторым свалил на пол. Детина был выше и существенно шире, но это не помогло. Саша хрипела и кашляла, пытаясь продышаться. Детина орал от боли, мат уже перемешивался с цензурными словами, общий смысл сводился к претензиям насчёт сломанной руки. С рукой Лазарев впрямь не церемонился, а теперь ещё ткнул детину мордой – определения «лицо» эта физиономия в данный момент не заслуживала – в пол и велел молчать.

– Кто это? – Упираясь коленом во вражескую спину, Лазарев схватил гостя за волосы, заставив поднять… ладно, пусть будет лицо; чтоб Саша на него посмотрела. – Кто?

– По… понятия не имею, – выдавила она и опять раскашлялась.

Лазарев обратился непосредственно к субъекту:

– Ты кто?

Субъект попытался извернуться и вырваться. Это ему не удалось. Он вновь продемонстрировал владение инфернальной лексикой. Запас слов, надо отметить, был весьма ограниченный, но скудость терминологии компенсировалась пылкостью высказываний. Если серьёзно, никакая это была не пылкость, а звериная ярость с тупой ненавистью.

– Тише ты. – Лазарев по-прежнему не повышал голос, но сказал так, что детина понял: лучше не спорить. Это был приказ, холодный, ясный и явно предполагающий последствия в случае неподчинения. – Всё-таки будем знакомиться или нет?

– Постой, я, кажется, его вспомнила. Покажи-ка ещё раз. Ну да. Любимов Сергей, муж одной из наших подопечных.

– Что за подопечные?

– Я работаю в благотворительном фонде. У нас есть центр для пострадавших от домашнего насилия, там одно время жила его жена с ребёнком. Это урод избивал их обоих. Недавно его лишили родительских прав.

– Не без твоей помощи?

– В том числе. Многие над этим потрудились.

– Ну, друг сердечный, рассказывай, к кому ты до нас успел зайти, а к кому после нас собирался, – снова обратился Лазарев к Любимову, ещё сильнее надавив тому на спину, да и про руку не забыв.

С помощью ласкового слова и неласкового дела выяснили, что Саша в «обходном листе» была первой и единственной. Любимов несколько недель назад увидел её на улице, прошёл за ней до дома, спросил у соседей номер квартиры, но предпринимать ничего не стал. После суда удалился в запой, а по возвращении из страны чудес решил поквитаться хоть с кем-нибудь. Он был не прочь рвануть к бывшей жене, но не знал, где она теперь.

– К Александре Геннадьевне ты больше близко не подойдёшь. Ни к кому из её коллег тоже не сунешься. В сторону жены и ребёнка даже дышать не будешь. Иначе в следующий раз я тебе не руку сломаю, а шею. Понял? Понял. Молодец. Александра Геннадьевна, откройте, пожалуйста, дверь. – С этими словами Лазарев ухватил Любимова за шиворот, выволок через порог и спустил по лестнице.

8

– Хорошо держишься. Я думал, расплачешься.

– Я собиралась, но сначала от шока не могла, а потом передумала – уж очень красиво ты его выпроводил. – Горло по-прежнему болело, но с голосом дела уже обстояли лучше – Саша почти не хрипела.

– Поплакала бы. Это не стыдно, от этого легче. Лучше сейчас выпустить, а то дальше хуже будет.

– Чего ты пристал? Я не хочу плакать. – Она сделала очередной глоток воды, допив третий по счёту стакан.

– Дай-ка ещё раз твоё горло осмотрю.

– Думаешь, у меня за последние пять минут жабры выросли?

– Ты в курсе, что у сильного удушения могут быть отсроченные последствия, вплоть до летального исхода?

– Очень успокаивает, спасибо. Ты мне всю шею вдоль и поперёк ощупал, в горло заглянул, зрение проверил, даже в глаза фонариком светил. Ты сделал всё, что мог. Если я вдруг упаду на пол, дрыгну ножкой и помру, твоей вины в этом не будет.

– Может, скорую вызовем? – Он не суетился, а методично предлагал вариант за вариантом.

– Ага, нет у них других забот. У кого-то аппендицит, у кого-то ножевое ранение, у кого-то температура за сорок, а тут девицу слегка придушили и напугали. Вызов примут, но приедут сюда в последнюю очередь.

– А если самим до ближайшей станции дойти?

– Лазарев, уймись. Я в порядке. На меня не первый раз нападают.

– Да?

– Да. Издержки профессии. Не буду врать, что покушаются каждый день, но бурные недопонимания с некоторыми гражданами периодически случаются. Благотворительность не такое безобидное занятие, как многим представляется.

– Я и сам не подозревал, что творить благо настолько опасно для здоровья.

Саша сжала губы, выражение лица получилось почти философским.

– Порой то, что для одних благо, для других – неприятности. Или удар по самолюбию.

– И тебе не страшно?

– Страшно. Но постоянно втягивать голову в плечи ещё страшнее. И так кругом подлость и безнаказанность. Надо ж хоть как-то с такой жизнью бодаться, иначе скоро жить вообще будет невозможно.

Во взгляде Лазарева давно сквозила симпатия, но сейчас Саша впервые увидела уважение.

– Мне-то сперва показалось, что ты злюка и эгоистка беспросветная.

– А я добрячка, филантроп и вся в просветах. Только никому не говори, всё равно не поверят. Твоя история про ТУЗИКа и то более реальной покажется. Кстати, ты её не закончил.

– Разве?

– Ты не сказал, что будет дальше.

– Что будет дальше – это пока не история. Это пока предположения и, опять же, государственная тайна.

– Государственную тайну, так и быть, сохрани. А предположениями поделись.

– Зачем? Ты ведь по-прежнему не веришь.

– Но мне по-прежнему интересно.

– За интерес спасибо. А за недоверие не виню. Сам бы не поверил. Ну какая вероятность, что тебя перебросит чёрт-те куда, может, на другой край Вселенной, и ты окажешься возле планеты, настолько похожей на твою родную, что там можно жить без подготовки и специальных приспособлений? Время – отдельная песня. Для нас прошло три года, а здесь – чуть ли не шестьдесят.

– Это-то как раз вписывается в известные мне научные теории. – Саша умолчала о том, что известны они ей главным образом по фантастическим фильмам. – Не уходи от темы. Энильцы надеются, что большинство землян умерли или, как минимум, силы Земли серьёзно пострадали. Получается, к нам должны вот-вот нагрянуть захватчики?

– Получается. Надо думать, они рассчитали время, которое нужно вирусу, чтобы распространиться и нанести наибольший ущерб. Видимо, это время ещё не пришло.

– Но скоро придёт?

– Очевидно. Хотя не известно, когда конкретно.

– Неужели все, кто об этом знает, будут тупо сидеть и ждать?

– Проблема в том, что знает – действительно знает, а не просто имеет информацию, но не верит – мало людей. Нужно убедить очень многих, причём не только в нашей стране, что опасность реальна. Этим мы и занимаемся.

– Тогда почему ты здесь, а не в конторе у какой-нибудь важной шишки?

– У меня перерыв между двумя такими шишками. Я здесь проездом, есть немного свободного времени. Решил увидеть родной дом.

– А что насчёт родных людей? – Вопрос не деликатный, однако настойчиво напрашивающийся.

Лазарев резко и сильно помрачнел, через секунду мрачность сменилась беззлобной печалью.

– Сама-то как думаешь?

– Думаю, что их уже нет.

– Верно. Нет. Ни родителей, ни сестры. Младший племянник в два раза старше меня. – Лазарев глубоко вздохнул. – Это всё сейчас неважно. Важно подготовиться к прибытию энильцев, как можно лучше и как можно скорее.

Саша непроизвольно посмотрела в окно, за которым стояла типичная городская ночь, едва-едва сменившая вечер. Горели фонари и окна домов, люди куда-то спешили или неторопливо шли. Слышались обрывки разговоров, прямо за стеклом шелестел густой листвой старый тополь. Саше подумалось, что совсем скоро это всё может стать лишь воспоминанием. Ей сделалось страшно, только она не понимала, чего больше боится – прогнозов Лазарева или того, что начала верить его словам.

Нет, нет, нет, верить нельзя! Это фантазии больного, пускай и хорошего человека. Саша принялась лихорадочно искать несостыковки.

– Если ты ни от кого не прячешься и даже, можно сказать, сотрудничаешь с государством, зачем же убегал от скорой? Почему боялся, что я вызову полицию? Тебя бы ведь отпустили.

– Отпустили, но разбирательства сожрали бы уйму времени. А на счету каждый час.

– И поэтому несколько таких драгоценных часов ты потратил на сидение здесь?

– Я тебе уже говорил про перерыв. И лично для меня часы здесь тоже драгоценные. – Он оглянулся по сторонам, и Саша готова была поклясться, что у него перед глазами промелькнули счастливые моменты детства и юности, отец, мать, сестра, друзья.

Эти воспоминания коснулись и её, словно задели краешком крыла. Она, наконец, призналась себе, что Лазарев ей нравится. Он напоминал честных, смелых, прямых и добрых героев старых фильмов; смотришь и умом-то понимаешь, что в реальности таких днём с огнём не сыщешь, а душой всё равно надеешься, что когда-нибудь повстречаешь подобного человека вживую.

Саша опять поглядела на спокойный мир за окном, и у неё сжалось сердце.