Хождение по мукам
Первая мерзость, впрочем, заставила себя ждать достаточно долго. Грета и Брита уже успели узнать достаточно для того, чтобы не просто убедиться в справедливости своих критических размышлений о несовершенстве и порочности того общества, в котором они живут, но и для того, чтобы в мельчайших деталях изучить сугубо специальные медицинские, информационные и исторические детали процесса создания ячеек, как это именовалось в специальной литературе.
Девушки еще и раньше замечали, что кураторы очень сильно недолюбливают друг друга, если не сказать больше ненавидят и никогда не ходят парами. В составе трех и более индивидов они замечены были, но, как правило, в такие моменты они принимали какие-то не терпящие отлагательства решения по поводу проблем, случившихся с той или иной ячейкой или линией. Причины такой нелюбви друг к другу были интуитивно понятны, но даже свободное от моральных запретов воображение не могло представить себе ту картину, которая нарисовалась перед Бритой в один из самых обыкновенных утренних часов.
Накануне они с Гретой, как обычно, хоть и старались теперь не слишком часто появляться пред очи других кураторов вместе, но из-за того, что работа, которую им поручили все же предполагала участие двоих, вдвоем ставили эксперимент, связанный с поиском лекарства от вируса, который в последнее время чаще других оказывался причиной летального исхода заболеваний мужчин и выкашивал их популяцию раньше, чем успевали отобрать материал на семя. Они получили промежуточный результат и теперь должны были из лабораторных условий перенести апробирование лекарства на специально подготовленных уже белых мышей, с тем, чтобы отследить некоторые побочные действия, и, поправив их, закончить вакцину.
Надо сказать, что кураторы, которые бы сами занимались настолько серьезными исследованиями, попадались крайне редко, мы уже упоминали о невысоком интеллектуальном уровне основной массы этого класса надзирателей. Однако это отнюдь не помешало этим тупым бездушным тварям выдумать для новой кураторской пары изощреннейшее испытание.
Брита проснулась от того, что в наушнике, над которыми Брита когда-то поколдовала, а они продолжали ими пользоваться, послышался жесткий натужный кашель. Несмотря на то, что они позиционировали свое исследование как совместное, жили они теперь самостоятельно, каждая в отдельном боксе, однако все еще недалеко друг от друга, в одном крыле. Брита вскочила и хотела сразу побежать к Грете, кашель которой не утихал, она просто захлебывалась им, но вовремя сообразила, что она не должна была знать о том, что Грета кашляет, она не может это слышать. Быстро одевшись и изобразив рабочую озабоченность, она со словами: – Я теперь знаю, что нужно внести в вакцину, – направилась к боксу Греты.
Бокс, однако был пуст, на полу валялась чашка, из нее пролилась какая-то жидкость. Брита удивилась, Грета никогда не пила из своей чашки ничего кроме кофе. Заподозрив неладное, ничего не трогая, будто в замешательстве переминаясь с ноги на ногу на входе, Брита достаточно громко, но ни к кому как будто не обращаясь, сказала: – Ну и где же Грета?
В наушнике вперемешку с кашлем еле разобрала: – Вирус… вакцина… чашка… И снова жесточайший кашель. Брита никогда не слышала, да и не видела, как болеют ячейки. Если вдруг такое случалось, ячейку изолировали и через время либо на их месте появлялась новая ячейка, либо возвращались на свое место прежние жители. Никому ничего не объясняли, да и по большому счету никого не заботило, что случилось с другими.
Другая бы, наверняка, растерялась бы на ее месте, но Грета и Брита давно ждали чего-то подобному. Хотя, конечно, невозможно было предугадать, как именно будут ломать новоиспеченных кураторов.
Брита, с трудом сдерживая злость, волнение и слезы, привычным движением извлекла из одного из карманов комбинезона стерильный пакет, аккуратно, стараясь, чтобы капельки жидкости еще остававшиеся на стенках чашки так и остались в ней, закрыла чашку в пакете, и стремительным шагом пошла по направлению анализ-бокса. На полдороги с ней хотела завести неспешную беседу одна из старших кураторов, но Брита так на нее посмотрела, что та отшатнулась и промолчала.
Кураторы верно рассудили, что Брита как более нерешительное и добродушно-спокойное звено их ячейки будет более управляемой, если не сможет спасти свою ячейку от смерти. А то, что Грета умрет, никто не сомневался – история заражения была выдумана пребанальнейшая – Грета, якобы, в попытке самостоятельно разработать вакцину и отделиться от Бриты, решила испробовать вакцину на себе и тем снискать себе лавры великого ученого. Ячеек, проявлявших индивидуалистские наклонности и допустивших ошибки, приведших к нарушениям тела, несовместимым с жизнью, обычно не спасали, оставляя решение об их жизни или смерти на совести остальных индивидов ячейки.
То, что в древнейшие времена порицалось как гордыня, теперь называлось индивидуализмом и, даже непроизносимое вслух, настолько это понятие не вписывалось в Основы, делало индивида персоной нон грата, за чью жизнь никто больше не поручится.
Грета и Брита в последнее время своими уловками настолько запутали наблюдавших за ними, что сама версия несчастного случая с Гретой, так красиво укладывающаяся в придуманную ими же самими версию совместной работы, оказалась абсолютно бессмысленной для Бриты. Девушки, создавая иллюзию постоянной совместной работы благодаря онлайн связи из хитроумных наушников, использовали каждую возможность, чтобы получать информацию из любых доступных им источников. В результате чего частенько оказывались в разных местах, не переставая симулировать совместные исследования, и за последнее время смогли многого добиться в научном поиске. Они впитывали нецензурированную информацию как высохшая земля пустыни впитывает долгожданную влагу, при этом не забывая об анализе способов цензурирования, которые сами по себе были отдельной наукой и весьма познавательным материалом для обдумывания.
Кроме того, сумев убедить кураторов в том, что ячейка неразлучна, девушки могли теперь больше времени уделять именно тому, что было интересно каждой из них конкретно. Теперь они могли узнавать вдвое больше, каждая отдельно и все равно обе вместе, благодаря хитроумным изобретениям Бриты. Уже давно для каждой из них складывался свой круг проблем, решение которых удавалось одной лучше, чем другой, и в конечном итоге, так выходило, что Брита стала специализироваться в трех основных областях – инфоэлектроника, анатомия, медицина и… микробиология, тогда как Грета, имея достаточно глубокое, но глобально общее представление об этих отраслях знания, была просто магом и волшебником по части психологии, анализа и статистики, истории и философии.
Брита заперлась в анализ-боксе, заблокировав вход одной из своих электронных штучек, что было весьма рискованно, но сейчас важнее было то, что никто не сможет помешать ей сосредоточиться на решении загадки природы вируса, от которого сейчас умирала Грета. Они все еще находились на связи, поддерживая друг друга… Грета даже сквозь помраченное сознание понимала, что Брите нельзя отвлекаться на то, чтобы еще и удерживать ее на поверхности то и дело пропадающей реальности. Сейчас она боролась не только за свою жизнь, но и за жизнь своей… подруги, нет, сестры.
Теперь их близость стала даже более тесной, чем тогда, когда это было обусловлено лишь совместным нарушением запретов. Их многоумные кураторы сами подтолкнули девушек к такому пониманию единения душ, о котором Грета лишь читала в старинных книгах докомпьютерной эры и которые вместе с Бритой они пытались осмыслить. Осмыслить… именно радость чувствования, полностью проникшего в существо Греты, не удовлетворенность интеллектуальным познанием, но внутреннее знание чего-то более глубокого, непонятного и одновременно абсолютно естественного, настолько неотделимого от нее самой, что даже скрупулезный анализ и изощренная логика отступали за ненужностью, именно это новое удерживало ее сейчас на зыбкой глади горячечного сознания.
Брита, наверняка, чувствовала что-то похожее, но именно в этот момент счастливого прозрения ей нельзя было отпустить ни мысли, ни эмоции – всё было направлено на решение неразрешимого: Брита должна была убить одно живое существо и не навредить при этом другому. То, что вирусы – это особая форма живых существ, со своей особой реальностью, со специфическим способом познания мира, своеобразным сознанием, Брита убедилась некоторое время назад.
Последнее время все ее мысли были заняты попыткой понять то, что в самых современнейших исследованиях так и оставалось необъясненным: почему модифицированные самим человеком вирусы, приспособленные к выполнению необходимых человеку функций в его организме или других живых организмах, вдруг начинали вести себя абсолютно непредсказуемо, но удивительно логично и… разумно. Именно разумно – Брита помнила, как впервые поняла это, – неописуемое чувство восхищения и ужаса, восхищения мудростью природы и ужаса понимания того, что человечество, так долго искавшее другую разумную жизнь в закоулках вселенной, не разглядело этот разум буквально у себя под носом!
И вот теперь, сроднившись с мыслью о том, что в лице вирусов (если, конечно, можно так выразиться) она имеет дело с другой живой разумностью, научившись почти уважать эту форму разумной жизни, когда лишь забрезжили первые признаки своеобразного взаимопонимания между нею и вирусами, именно теперь ей нужно было пойти на убийство того живого существа, которое почти доверилось ей.
К счастью, Грета еще не была посвящена в удивительное открытие Бриты и терзания нелегкого, хотя и вполне однозначного выбора последней не утяжеляли ее и без того отвратительное состояние души и тела. Грета попросила Бриту «работать вслух», комментируя все свои действия так, будто они были вдвоем. Конечно, это было рискованно, кураторы, с недоумением и злорадством наблюдавшие за Бритой, могли догадаться, что такой способ уж слишком естественен и привычен ячейке, но можно было понадеяться на то, что степень удивления будет достаточно высокой, чтобы отодвинуть логический анализ деталей поведения индивидов Греты и Бриты на задний план кураторского сознания.
Привычка рассуждать вслух достаточно быстро помогла Брите сосредоточиться и в какой-то степени умиротвориться. Она окунулась в привычный для нее мир микроскопов, пробирок, растворов и компьютерных программ. Грете очень сложно было следить за ходом мысли Бриты, но она упрямо вслушивалась в знакомые, но непонятные слова – это позволяло ей не потерять сознание. То, что она находилась в сознании, было важно не только и не столько для нее самой, сколько для Бриты, для ее спокойной работы.
…..
Глава 5
Агата с раздражением откинулась в кресле и приглушила звук спайера. Вот уже несколько часов ей приходится слушать немыслимый терминологический поток, который спай-система фиксирует в анализ-блоке. Хорошо еще, что там нет камеры, – подумалось Агате. Агата была куратором уже так давно, что та часть ее жизни, когда существующая система жизни в их ДНК-полисах казалась ей совершенной и протекающей гармоничной как будто сама по себе, поблекла и почти стерлась из ее памяти. Агата могла бы с полным на то основанием заявить, что она никогда не вспоминает свою ячейку, вернее четырех ячеек… да, Агате не так повезло, как этой Брите… Для того, чтобы стать куратором, Агате пришлось пережить четырех своих … кого…кем они были для нее? Не больше, чем кто-либо другой в этой системе жизни, не меньше, чем то было предписано Основами – ее ячейки были для нее … Были. А она есть. На секунду в памяти Агаты забрезжило смутное, размытое годами упорного замалчивания самой с собой, воспоминание. Нет, даже не воспоминание, ей показалось, что кто-то просто показывает ей старые, испорченные голографии…
Среди индивидов своей пятерки Агата ничем особым не выделялась – ее успехи в изучении наук, способности к анализу всегда были среднестатистическими – достаточными для того, чтобы переходить со ступени на ступень, но не выдающимися для того, чтобы заслужить удовлетворенный взгляд их куратора, которым последняя награждала двух других в их пентате. Агата ненавидела их, ненавидела их и куратора, но если ей и не доставало ума, то ей вполне хватало хитрости и терпения.
Хитрость и терпение – да, эти качества, в конечном итоге, оказались более конкурентно способными в этом мире, нежели гениальный ум и беспрецедентная ОснОвная добродетель – качеств, которыми обладали Ада и Марата. Их прямой и открытый ум в конечном счете сыграл с ними злую шутку: в какой-то момент одна из них задумалась о несовершенстве мирового устройства, да еще и решила поделиться этим с куратором… дура… Вторая оказалась настолько привязанной к ячейке, что пыталась подговорить остальных к попытке выкрасть напарницу, о чем Агата и предупредила куратора… Впрочем, куратор, уже был в курсе – тогда это не было понятно Агате… Не сразу… О том, что вся жизнь ячеек прослушивается, а частично и просматривается, она узнала только тогда, когда сама стала куратором.
Именно с тех пор Агата была абсолютно уверена в том, что догадаться о спай-системе невозможно – раз уж она не смогла. Все-таки самомнение Агаты было воистину небывалым! Потому, когда недавно одна из новеньких кураторов предположила, что, возможно, некоторым ячейкам известно о том, что даже самые интимные их тайны отнюдь не являются тайной для кураторов, Агата на Совете кураторов настояла на том, чтобы эту горе-куратора отправить на выполнение миссии продолжения рода.
Агата была одной из старейших в Совете, несколько раз удостаивалась приема Матерей, потому даже такое беспрецедентное предложение – никогда раньше кураторов не посылали в миссию продолжения рода наперекор их желаниям, прозвучавшее из ее уст, было принято единогласно и безропотно. Так, как кураторы ненавидели и опасались друг друга, так, как они могли радоваться промахам коллеги и неистовствовать, видя успех другого, так как они умели презирать и бояться, наверное, не умел никто за всю долгую историю человечества.
Эту идиотку… несчастную…Агата даже не помнила ее имени – отправили на вечное выполнение миссии – как Аду и Марату…
– Надо же, но меня никогда не интересовало, живы ли они…– сама с собой хмыкнула Агата, и тут же отмахнулась от подкрадывавшегося любопытства – какая разница! да и не живут они так долго… самки – она с презрением фыркнула и снова попыталась вслушаться в набор малопонятных ей терминов, монотонно-отрывисто несущихся из динамика, но только смогла отметить, что говорящая осипла… Агата не смогла сосредоточиться на прослушке. Анализировать поведение Бриты, по мнению Агаты, было рано, надо дождаться окончания этого мероприятия.
Да, действия по ломке кандидатов в кураторы, как и то, что предпринимали сами испытуемые, называли в среде кураторов мероприятиями, а любые несоответствия ожидаемому поведению называли номерами. Допустимым считалось количество номеров, не превышающее пяти в эмоциональной сфере и трех в логической. Пока у Бриты было только по одному номеру в обеих сферах: тот взгляд, которым она одарила Агату, пытавшуюся преградить ей путь к анализ-боксу, и само решение туда прийти.
Чтобы не уснуть окончательно под абракадабру слов, звучащих все более хрипло и неразборчиво, Агата попыталась составить отчет для совета кураторов, но запнулась на описании взгляда, которым одарила ее Брита – с одной стороны, Агата должна была доказать, почему этот взгляд может быть расценен как номер, ведь обычно номерами считались более яркие проявления эмоционального несоответствия оснОвному поведению – слезы, жалобы, иногда злорадство и безудержная радость, что конкурента больше нет. Несколько раз бракованные индивиды почему-то давали суицид… им и не мешали – самоустраняющийся брак …
Так поступила и Салавата, когда из их пятерки удалили Марату и Аду, – она сделала это так спокойно, размеренно и тихо, что никто, даже Агата долгое время не могли осознать того, что случилось. Никаких истерик, никаких депрессий и непредсказуемых действий – ничего – Салавата совершила суицид как ритуал: предварительно со всеми попрощалась, тщательно подготовила все таким образом, чтобы никого не обеспокоить своим поступком. Она сумела повидаться с отправленными на миссию продления рода и, как говорят, была с ними благожелательна и приветлива, она поговорила и самой Агатой, объяснив ей, что если не может жить вся пентата, то никто не должен существовать, как не может существовать рука или нога без всего тела. Она говорила это так просто, и так убежденно, не уговаривая, не настаивая на своем, просто транслируя данное ей знание, что Агата не на шутку испугалась. Но не самой Салаваты, не ее речей, а своего малоконтролируемого желания прямо сейчас, вот в этот самый момент, когда ее пентата в нечеловеческом спокойствии и твердой уверенности призывала ее расстаться с жизнью.
Страх сковывал Агату, но хитрость и терпение заставили ее затаиться и выжидать.
Агата и сейчас помнила этот зловеще отстраненный взгляд, эту фанатичную убежденность в своей неполноте без своей пентаты. В конечном итоге, для Агаты все сложилось удачно, но этот момент своей жизни она прятала особенно глубоко и безуспешно пыталась забыть.
А Салаваты просто однажды не стало. О том, что она самовольно в нарушение основ прекратила свое существование куратор объявила безразлично и презрительно. Никаких дополнительных сведений о том, когда и как произошло это событие, не нашлось даже в новостной ленте.
Пятая из них, Нада, после, как казалось самой Агате, исключительно хитро продуманного разговора об отношении к Салавате и ее поступку, просто и, как до сих пор кажется Агате, с какой-то брезгливостью бросила:
– Ты ведь была рада ее решению, да? Да, хитросплетенная сеть Агаты, пытающейся найти в Наде сочувствие образу мыслей Салаваты, ради чего собственно и был затеян этот разговор, тогда накрыла ее саму с головой – причинение или непредотвращение смерти жестоко каралось Кодексом Новой Жизни – сильные мира сего остальвляли, как всегда, прерогативу таких решений исключительно за собой.
Какое-то время они были дуалией… Потом с ними было проведено мероприятие. Точно так же, как теперь Грета, Агата была заражена какой-то бактерией, не вирусом, нет, бактерией – ее можно было вылечить, но проводящих мероприятие интересовало только то, станет ли Нада спасать свою ячейку.
Отношения в дуалии были весьма и весьма прохладными, и отстраненность индивидов друг от друга даже в какой-то мере пугала наблюдавших за кандидатами в кураторы – слишком зловещей была эта отстраненность у одной из них. Нада вела себя с Агатой так, как если бы та была какой-то имеющейся в наличии, но в принципе абсолютно ненужной и бесполезной вещью, которую, тем не менее, нужно содержать в порядке, так как она завещана основами… Агата бесилась, истерила, пытаясь и Наду вывести из себя, но не могла добиться никакого другого кроме вежливого, почти ласкового, чуть снисходительного и такого безразлично-презрительного отношения к себе.
Когда Агата поняла, что испытывают не ее, еще до того момента, когда она потеряла сознание, она перестала бороться. Примерив на себя настоящее положение Нади, она поняла, что со всех сторон правильным в этой ситуации будет ничегонеделание – Агата попыталась представить, что это Нада умирает в мероприятии, а она, Агата, наконец-то получает вожделенное кураторство, и с этой счастливой дрёмой потеряла сознание.
Когда она вернулась в сознание и поняла, что жива, то первой ее мыслью была не благодарность другому за спасение, а злорадство и жгучая ненависть: Агата торжествовала – теперь она куратор, и отчаянно ненавидела ту, которая была настолько лучше Агаты, глубже и чище, что могла не хотеть той власти, которую давало кураторство… Что ж каждый из них получил то, чего хотел – Агата стала куратором, Нада не стала им – они помогли друг другу и больше были ничего друг другу не должны. Но всю свою последующую жизнь Агата помнила, как она ненавидит сделавшую ей одолжение…
Долгие годы Агата хотела и боялась найти Наду, теперь наделенная властью и доступом к информации самого высокого уровня, Агата могла бы с легкостью и почти сладострастием уничтожить свою бывшую ячейку. Эта возможность так долго грызла Агату, что в конце концов она не выдержала. По последней информации, которую Агата скрупулезно выуживала в инфопотоке отчетов заседаний различных комиссий и временных советов, Агата поступила в миссию продолжения рода.
Разобраться в бедламе инфокаталогов миссии было непросто, кроме того, примерно в этот же период в одном из цилиндров был зафиксирован сбой инфосистемы, из-за чего небольшой фрагмент информации слежения и контроля был утерян и восстановлению не подлежал. Последнее очень раздражало Агату, потому что это мешало ей насладиться перечнем тех унизительных процедур, которым должны были подвергнуть Наду.
Однако Агата получила достоверные сведения о факте утилизации своей пентаты-дуалии: Нада G\M+b – индекс М означал пожизненное исполнение миссии, знак плюс указывал на то, что она была признана годной для вынашивания мужской особи, но конечный знак b говорил о том, что миссия не была закончена и Нада была утилизирована вместе с плодом.
Эта информация долгое время согревала злорадством мелкую душонку Агаты, если бы однажды ей не примерещилась повзрослевшая, будто постаревшая Нада. В поле обзора камер спайсистемы, установленных на территориях дикой природы, часто попадали бежавшие из ДНК-полисов индивиды, их не ловили: вернуться было невозможно – защитные экраны вокруг полисов были безукоризненной гарантией от любого вторжения на ДНК-территорию – даже дикие растения не могли пробраться через хитроумный забор, но выйти за пределы ДНК-полиса было легко, и это мог сделать каждый, почти беспрепятственно – все равно, за пределами охраняемого и упорядоченного полиса цивилизации индивида могла ждать только смерть. Буйная растительность и дикие, непредсказуемые животные вместо привычных представителей флоры и фауны, модифицированных таким образом, чтобы уравновешивать человеческую цивилизационную систему, отсутствие привычного комфорта, абсолютная неспособность сделать что-нибудь без помощи умных машин, – вот те причины, которые позволяли кураторам не беспокоиться о том, что на территориях дикой природы может снова развиться сообщество индивидов, которое может покуситься на устои Основ. Со временем однако более пристальное наблюдение и внедрение вглубь диких территорий показало, что сбежавшие сбиваются в группы и существуют достаточно устойчивыми образованиями. Однако признать это, означало бы поставить под сомнение благость системы полисов, декларируемую в Основах, и расписаться в собственной беспомощности перед всесильностью природы, которая, несмотря на все ухищрения нового человечества – генные модификации, направленное обучение, религиозное манипулирование и тому подобное – снова и снова возрождала в некоторых индивидах несочетающиеся с точки зрения новой идеологии базовые человеческие качества – стремление к свободе от общества и потребность компании.
Агате были чужды оба эти стремления. Она всем телом ненавидела и тех, кто был рядом с ней, и тех, кто зависел от нее, и даже тех, кто был наверху, куда она еще не попала. Правда для каждой группы этих самых тех у Агаты был свой оттенок ненависти – первым она завидовала, вторых презирала и третьих боялась. Но особый ужас вызывала в ней невероятная мысль о том, что Нада жива.
Однажды, когда Агата наблюдала за триадой Бриты в одном из испытаний на диких территориях, на секунду ей показалось, что на заднем плане пункта сбора она увидела несанкционированный силуэт. Это было сначала просто лишней информацией – новая ДНК цивилизация так до конца и не смогла справиться с сюрпризами, которые продолжала преподносить человеческая психика, и иногда, особенно на старости лет, индивиды совершали абсолютно непредсказуемые поступки, как например, побег на дикие территории. Потом что-то в моторике и внешнем виде этого силуэта вдруг неожиданно разозлило Агату, и она даже оставила на какой-то момент без наблюдения вверенную ей ячейку – что-то показалось смутно знакомым в том, как степенно, с чувством собственного достоинства передвигалась фигура.
Агата в тот раз справилась с раздражением и вернулась к наблюдению, а силуэт пропал из поля зрения – на диких территориях просматривались только пункты сбора, но что-то гадкое, леденящее душу после этого случая время от времени накатывало на нее, заставляло цепенеть от удушающего ужаса и безысходности. В такие моменты Агате казалось, что, если бы она смогла своими собственными руками нажать кнопку утилизатора, наблюдая за тем как машина пожирает Наду, ей было бы намного легче теперь жить. Этот случай разрушил ее благополучие и успокоенность: хотя она и понимала, что даже если инфосистема дала недостоверную информацию, то шансы на побег из миссии минимальны, а вероятность выживания на диких территориях еще более призрачна.
Ненависть заполнила все ее существо, она била через край и захлестнула ту самую ячейку, наблюдая за которой Агата потеряла уверенность в своей полной и окончательной победе, ‑ Агата возненавидела Грету, Бриту, Свету… Самую слабую из них она уже смогла упрятать в миссию продолжения рода, но две другие были непросты… Агату, возможно, даже забавляло то, что те, кого она назначила своими врагами, были достойными ее усилий по их уничтожению, и, имея тысячи возможностей низвергнуть их на пути к кураторству, она не делала этого. С одной стороны, ощущение власти миловать и власти казнить, пьянило ее, с другой стороны, ей хотелось, чтобы победа, которую она обязательно одержит, была ценна для нее – для этого ей нужен был сильный враг, и она взращивала себе этого врага. Надо сказать, что долгие годы кураторства, за которые Агата слишком привыкла быть истиной в последней инстанции, сыграли с ней злую шутку – ее и так изначально невысокий интеллектуальный потенциал ни мог идти ни в какое сравнение с уровнем умственного развития Бриты и Греты, но Агата не видела этого – ненависть и жажда власти пьянили ее рассудок и затуманивали сознание.
Ей не нравилась Брита – слишком мягкая, слишком благодушная, другое дело Грета – жесткая, даже жестокая, Грета напоминала Агате ее саму, и она еще больше ненавидела ее. Долгое время изучая Грету, рассматривая ее жизнь как под микроскопом, Агата не заметила сама, как придумала себе Грету, и этот вымышленный образ имел мало общего с той настоящей Гретой, которая представляла нешуточную опасность не только для Агаты, но и для всей системы в целом. Возможно, Агате так и не хватило бы ума и проницательности, чтобы понять это, но какое-то животное, звериное чутье однажды выхватило ее разум из дурмана ненависти и лишь на миг, почувствовав опасность, исходившую от Греты, она накрепко запомнила это чувство. Агата не стала искушать судьбу ‑ на обсуждении мероприятия она настояла на том, чтобы именно Грета оказалась жертвой.
Итак, Грета как индивид, Грета как потенциальная опасность, слишком любознательная и успешная, волевая и абсолютно не сентиментальная, должна была быть устранена. Оставляя Бриту в качестве кандидатуры на роль своего врага, Агата, конечно, хитрила сама с собой, – все-таки Брита как-то послабее… послабее…но как же она устала за свою долгую, внешне безупречную жизнь… ненависть…ненавижу… Ненависть сжигала Агату, но именно этот огонь поддерживал ее существование.
Агата выдернуло из полудремы, и в первый момент она не поняла, что именно насторожило ее.
В спайфоне было тихо. Агата четким быстрым движением вывела на экран инфомашины графическую запись трансляции – звук прекратился буквально только что, наверняка это и вывело ее из полудремы. Тишина. Агата напряженно вслушивалась, не понимая, чего ей хочется больше – чтобы снова потекли утомительные часы монотонного сиплого бормотания или… Агата прослушала последние несколько секунд – неразборчивый шепот Бриты, пауза и шумный, со стоном выдох – усталость? Облегчение? Агата ждала чего угодно, только не того, что вдруг заговорит динамик, настроенный на спайфон в вирусном блоке Греты.
Послышался звук открываемого шлюза дверного проема…
– Пить, я х..хочу пп…пить… – интересно, к кому она могла обращаться в изоляционном блоке предутилизационного цилиндра, – подумала Агата и тут же поняла, что Брита с вакциной уже внутри блока и битва проиграна.
Агата никогда не интересовалась биологическими исследованиями, она не переносила вида крови, и не была склонна прекращать страдания живых существ, если в результате неверных предпосылок теоретического исследования результаты его внедрения на практике обрекали это существо на боль и неполноценность существования. Если решение об излечении или при его невозможности – утилизации зависело от Агаты, она никогда не голосовала «за».
Наблюдаемая Агатой ячейка тоже питала болезненную слабость к случаям, неподдающимся лечению или корректировке – исследовательский азарт подстегивал интерес их к наблюдению за подобными существами. Это могли быть и модифицированные животные, и люди… Грета без удовольствия, но со стойкостью и хладнокровием, достойными самых высоких похвал, не пропускала ни одного такого случая. Брита слишком эмоционально относилась к подобным наблюдениям и каждый раз после них была непривычно неулыбчива и вяло апатична. Грета была много циничнее Бриты, но ей также было нелегко продлевать агонию живых существ до тех пор, пока не будет стопроцентной уверенности в том, что совсем нет надежды на лекарственное излечение.
Ячейки ДНК-полисов болели как давно известными испокон веков болезнями, так и новыми, каждый раз непредсказуемыми, чаще всего случавшимися от неверных генных модификаций или несвоевременных прививок. Если речь шла о полноценном индивиде, то, как правило, при показателях нерезультативности медицинского вмешательства и угрозы существования, индивида перемещали к чудо-месту. Подобных мест со времени открытия первого – в Гефсиманском саду – было открыто не менее ста. Все они были более или менее действенны и оценивались Советом кураторов по семибалльной шкале. Самый высший седьмой балл был только у места на территории святой земли – там можно было исцелить любую болезнь и любое увечье, однако его использовали для этих целей только в исключительных случаях – хранители Нового Кодекса Жизни предпочитали держать этот вариант исключительно для своих целей.