Глава 7
Грета оглянулась. Неподалеку от нее, опираясь на идеально пропорциональное и правильно желтеющее дерево, стояла ее неуловимая старуха. Она говорила тихо и как будто сама с собой, глядя куда-то в сторону:
– Думаю, они во внешнюю зону подались…
Грета похолодела. Но противное давящее чувство неотвратимости неприятностей ушло. Сейчас ей было одновременно и хорошо и плохо. Хорошо оттого, что неопределенность предчувствий больше не мешает ей нормально дышать, что проблема, подкинутая им Светкой, и казавшаяся нерешаемой, сама по себе разрешилась, но так плохо… Чего ж так отвратительно на душе?! Она вдруг в секунду обессилела, настороженность крадущегося зверя, всегда присутствовавшая в ее движениях, пропала, Грета, всегда подтянутая, готовая каждую секунду сорваться с места, словно натянутая пружина, вдруг обмякла, ссутулилась, потухла. Она огляделась по сторонам, будто впервые увидев это место, выбрала другое дерево и, устало подойдя к нему, опустилась на землю. Раскидав ноги, прислонившись спиной и откинув голову, она смотрела в безупречную листву:
– Ты давно к ним ходишь? – Грета подтянула сброшенную с плеча сумку и стала что-то в ней искать.
Старуха усмехнулась, и в ее ответе Грете послышался какой-то дополнительный смысл, отыскать который сейчас Грета не могла. – Сюда – с первого дня ходила.
– Жить буде… будут? – Грета запнулась, но исправилась.
– Будут, будут, там их наши подберут… Подобрали уж, думаю. Ждали их. Позже, не сейчас, конечно. Но справятся, даст бог.
Грете осталась непонятно фраза «даст бог», но еще больше ее интересовало, какие такие «наши» и где «там». Она переспросила:
– Там, ваши?
Старуха медленно отошла от дерева и, проходя мимо Греты, еле внятно пробормотала:
– И во внешней зоне люди живут. Помогут им. Не вини себя.
Пока Грета расшифровывала и осознавала сказанное, старуха исчезла как не была. А вместо нее над ней стояла раскрасневшаяся от бега и от возмущения Брита:
– Ты чего? Сидишь?! Ты… была? Там пусто!
Грета смотрела на Бриту и будто не узнавала – что-то изменилось… то ли в Брите, то ли в самой Грете:
– Нет… Но я знаю, – ответила Грета и снова обратившись к своей сумке, извлекла оттуда воду, – Будешь?
Брита смотрела на нее как на сумасшедшую…
– Не хочешь? – Грета вяло, но словно выполняя ответственную работу, стала пить. Брита, наклонившись к ней в самом начале разговора, так и застыла, в недоумении и с опаской глядя на Грету.
Грета напилась, потом посмотрев Брите прямо в глаза серьезным, привычно-вдумчивым взглядом, махнула рукой, приглашая сесть рядом с собой:
– Садись… ушли они…
Брита села, еще ничего не понимая, но немного успокоившись и, честно говоря, в глубине души обрадовавшись тому, что этой проблемы у них больше нет. Но тут же встрепенулась: – Они?
– Ну, Света. С ребенком, – размеренно, продолжая вертеть в руках бутылку с водой. От слова ребенок Бриту снова предернуло, и она еле сдержалась, чтоб не скривить лицо, а еще вдруг почувствовала, что вовсе и не хочет сдерживаться и что ей действительно противно, и что она совсем не скучает по Свете…
Помолчали.
– Погоди, ты их что, видела? – спросила Брита, она сообразила, что в укромное место заходила одна.
– Старуха сказала, – пояснила Грета и добавила, – та старуха, что с кофе… Она и к Светке ходила… Потом, будто что-то смекнув, резко обернулась в Брите: – Светка к ней убегала?
Брита, размышляя примерно в таком же направлении, пожала плечами и обиженно фыркнула: – Ни словом, ни полсловом никогда…
Каждая думала о своем. Брита пыталась угадать, о чем сейчас думает Грета. Теперь, когда ничего особо страшного, вытекавшего из Гретиных предчувствий не случилось, Брита анализировала свое поведение и понимала, что будь Грета не так зациклена на своих переживаниях, она уже проводила бы с ней душещипательные объяснительные беседы, во время которых Брита обычно чувствовала себя исключительной дурой и даже предательницей. Брита ни минуты не сомневалась в том, что Грета что-то заметила и ждала отповеди.
– Вот же! – вдруг воскликнула Грета, и Брита вся напряглась и даже приготовилась защищаться, – забыла спросить! – Грета, смущенно улыбаясь, обернулась к подруге.
Брита абсолютно запуталась, что-то произошло с ней, или с Гретой, или с ними обеими, но сегодня она решительно не понимала свою ячейку.
Грета, продолжая глупо улыбаться, пояснила: – Ну, те штуки, помнишь, как ложки? Я же могла спросить, что это!
Брита не выдержала: – Ты все-таки ненормальная. Пошли уже, – она встала и, сделав пару шагов в сторону их ДНК-блока, остановилась, хлопнула себя по лбу и убежала. Грета неспешно встала, оставив емкость с остатками воды на земле у дерева, медленно пристроила сумку на плечо и, не оглядываясь, побрела к блоку. Брита нагнала ее почти сразу – на ее плече тоже висела сумка, но теперь она казалась не такой тяжелой. Брита проследила за взглядом Греты и подтвердила:
– Оставила питание там, бактерии уберут, а мне куда девать?
Грета одобрительно махнула головой.
До своих комнат они дошли в абсолютном молчании, и уже стоя в своих дверях, Грета в последний раз за сегодняшний день обескуражила Бриту:
– Сла-ва бо-гу… – произнесла она по слогам, как бы пробуя на вкус фразу, – бо-га сла-ва… – улыбнулась и исчезла в сумраке своей комнаты.
Грета спала очень крепко в эту ночь, а вот Брита так и не смогла уснуть. Не то, чтобы ее беспокоила судьба Светки, или не давали уснуть дневные странности Греты, ее беспокоило другое. С тех пор, как они стали кураторами и имели почти абсолютную свободу, позволявшую им больше друг с другом говорить, не боясь сказать лишнего, они все меньше и меньше понимали друг друга. Раньше им хватало полвзгляда, полвдоха, чтобы с точностью до сотых процента определять настроение, ход мыслей и эмоциональное состояние друг друга. Теперь было не так. Но не так было не только то, что взаимопонимание уже таковым не являлось, но в большей степени то, что они многое оценивали слишком по-разному. Раньше, когда их объединила одна цель – достичь кураторства – они не замечали того, насколько все трое разные. Даже когда поступок Светки указал им на разницу в их взглядах, они и то не были так далеки друг от друга, как теперь, когда все решилось само собой и должно быть все по-прежнему. И особенно резко все эти изменения проступили сразу после сеанса общения с Матерью всех Матерей.
Брита понимала, что по-прежнему не будет. Что-то разладилось… Но почему?! Это самое почему не давало ей уснуть, и она по старой привычке пришла к Грете, ожидая увидеть и ее в сомненьях, раздумьях и бессоннице. Но Грета спала. Это совершенно обычное обстоятельство поразило Бриту сильнее, чем все сегодняшние выходки Греты. Она закончила тем, что, вернувшись в свою спальню, разревелась и уже на рассвете уснула, обиженная на Грету, на Светку, на весь мир.
Грета тоже спала очень долго, потому не обратила внимания на то, что и Брита проснулась поздно. Все, казалось, было как обычно. Они занимались своими ячейками – Грета мониторила разговоры и ключевые слова, отобранные спайсетью, а Брита готовила учебные материалы.
Памятное общее собрание кураторов на крыше их ДНК-блока запомнилось какой-то благодатью и радостью, но зачем их собирали и нужно ли теперь проводить какие-то дополнительные мероприятия со своими ячейками, было непонятно. Грету это беспокоило. Ее открытие того, что осознаваемая всеми как реальность встреча с Матерью всех Матерей, на самом деле была очень здорово сделанным гипнозом, заставляло сомневаться и в самой себе. Неужели никто никогда этого не замечал? Не может же быть, что Грета первая, кто увидел очевидное? А если есть и другие, те, кто поняли… И что теперь? Пока такая уникальность знания приносила ей только страдания и сомнения, новые вопросы и абсолютный кавардак в понимании жизни. Грета чувствовала, что нужно что-то делать, что пришло время обновить их цель, понять свою миссию в этом мире. И она понимала, что Брита ждет от нее решения этой проблемы. Так уж сложилось в их троице, а потом и в их паре, что концептуальные задачи и пути их претворения в жизнь всегда обдумывались и предлагались как готовые Гретой. Но сейчас она не знала, что делать. Да, что там! Она даже не знала, что думать! О чем думать…
Потом через много-много лет Грета вспоминала эту неделю как время, когда она потеряла Бриту. Нет, она ни в коем случае не винила себя в этом, она вполне ясно осознавала, что Брита просто оказалась слишком другим человеком для того, чтобы разделить с ней ее, Гретины, идеи. Но она вспоминала это время, как зимой вспоминают не лето, а осень, потому что и осень была хороша, потому что не была еще зимой.
Месяц прошел незаметно в повседневных делах и заботах. Грета продолжала размышлять и искать смысл жизни…
Море
– Я решила посмотреть на море, – Брита стояла в дверях Гретиной комнаты. Она была как-то странно одета: вместо привычного комбинезона с бесчисленными карманчиками на ней было надето что-то легкое, воздушное, похожее на кимоно, каким его видели девушки на древних рисунках в инфосети.
Грета оторвала взгляд от монитора и уставилась на Бриту:
– Море?
– Ну, да, – Брита улыбалась беззаботной и несколько насмешливой улыбкой, – всю жизнь мечтала!
– Я помню, – Грета нахмурилась. Что-то новое и чужое было в облике Бриты, и это что-то отталкивало Грету, заставляло ее напрягаться и чувствовать себя некомфортно.
Брита же, словно не замечая настроения Греты, была весела и беззаботна, она покрутилась вокруг своей оси и спросила:
– Ну, как тебе? Нравится? – и не пережидая ответа, продолжала, – ой, в этой штуковине так легко, так просторно! А главное, так приятно коже! Хочешь себе такое? Белого нет, а других цветов можно найти – там есть в сети один ресурс – я тебе покажу, – и она, подбежав к инфомодусу Греты, схватила ее за руку и водя ею по воздуху стала открывать на экране какие-то ресурсы один за другим.
– Та-а-к.. это не то, это тебе не понравится… А, вот!
С экрана на Грету смотрели какие-то абсолютно бесполые существа, облаченные в разноцветные хламиды. Все они стояли в неестественных позах и с застывшим выражением абсолютного безразличия на лицах.
Брита выжидательно смотрела на Грету. Грета как всегда вдумчиво и абсолютно безэмоционально изучала новую информацию.
– Ой, ну, какая же ты нудная! – не выдержала Брита. Разве можно на это так смотреть, как ты? – Брита засмеялась. – Ладно. Ты мне скажи, со мной полетишь?
Грета уже вернулась в реальность из своих околонаучных изысканий и пыталась подстроиться под настроение Бриты:
– Ты думаешь, что я тоже могу такое надеть? А там есть карманы?
Брита хохотала настолько искренне, что невозможно было не смеяться вместе с нею.
Грета поддалась настроению Бриты и через минуту уже примеряла какой-то балахон, который привез бесшумный автомат. Балахон был ярко желтого цвета, настолько легкий, что, если бы не щекочущее ощущение от прикосновения ткани к икрам и бедрам, Грета вообще сомневалась бы, а действительно ли на ней есть одежда.
Потом они вприпрыжку, хохоча и болтая всякие глупости, бежали по кураторским путям к крыше, на которой их ждал гравилет.
– Гре-э-э-та?! – Брита захлебывалась смехом, – ты, неисправима, ну это ж надо было все испортить своей бессменной сумкой!
Грета и правда не забыла взять с собой сумку, без которой никогда никуда не выходила – в ней всегда можно было найти и еду, и воду, и медикаментов на небольшой анализ-блок, ну, и пару десятков разнокалиберных электронных штучек, из которых, при желании и умении, можно было собрать портативный инфоблок, браслет Грета, как правило, оставляла в санблоке, во избежание отслеживания.
Перемещение показалось обеим просто мгновенным – раньше, когда их, еще в их бытность ячейками на гравилетах их доставляли во внешнюю зону, им приходилось лететь несколько часов, и все равно дальше пустырей непосредственно за полисной стеной их не высаживали. Теперь же им удалось добраться до береговой линии всего за минут семь. Летели они молча, с любопытством таращась в модусы передвижения – в своем собственном гравилете им никто не мог этого запретить. Слева от гравилета тянулась стройная цепочка разноцветных ДНК-блоков, чем дальше они улетали от полиса, тем нереальнее становилась картинка. Под ними простирались огромные пространства буйствующей зелени и выгоревшие участки земли, кое-где виднелись какие-то, по всей видимости, искусственно созданные сооружения то ли из камня, то ли кусков бетона. Так высоко было не разглядеть.
Потом уже Грета поняла, что на самом деле, когда их возили на практические экзамены, их гравилеты специально летали кругами над самой окраиной полисов, просто для введения в заблуждение, будто до внешней зоны далеко. А кураторы всегда оказывались на месте быстрее их именно потому, что им такой маскарад был ни к чему.
Когда вдалеке показалась сначала мутная сине-голубая полоса, которая становилась все больше и больше, увеличиваясь во все стороны сразу, а потом ярко-изумрудная сверкающая на солнце миллионами бликов волнующаяся гладь, ни Грета, ни Брита сначала не поняли, что это и есть море. И только когда, зависнув над границей между бело-желтым и сине-зеленым, гравилет начал снижение, Брита ахнула, всплеснула руками и посмотрела на Грету, ища у нее поддержки. Грета взяла Бриту за руку – они так и вышли из гравилета, держась за руки. Бело-желтое, по которому они сейчас ступали, было рыхлым и неустойчивым – девушки знали, что это песок, но чувствовали его впервые; идти было неудобно, то одну, то другую ногу все время подворачивало, в обувь насыпалось и теперь неприятно натирало.
До кромки воды было метров пять. Они остановились, все так же держась за руки и вертя головами во все стороны. Дул ветер, их легкие одежды трепало во все стороны, волосы путались и лезли в лицо. Брита освободила руку и медленно, даже как-то бережно направилась к воде.
Грета не стала мешать таинству знакомства Бриты с ее многолетней мечтой – морем. Она опустилась прямо на песок, песок был горячим, слишком горячим. Грета поерзала, стараясь умоститься на одежде. Возилась она недолго, а когда снова посмотрела на Бриту, обнаружила, что та стоит по пояс в воде лицом навстречу висящему над горизонтом еще яркому горячему солнцу, а ее белые одежды ветер катает по берегу, с каждым порывом рискуя обмакнуть и их в поблескивающую солнечными зайчиками влагу.
Грета вскочила и неуклюже побежала выручать Бритины одежды. Вдруг Брита вскрикнула и, держась за лицо, широкими шагами стала выбираться на берег.
– Ай, как печет! Солнце сильнее клонилось к горизонту, ветер заметно усилился, и у берега море уже не было таким спокойным – то там, то здесь поднимались небольшие бестолковые волны.
Брита яростно терла глаза своей одеждой:
– Водой плеснуло, – объяснила она. Брита села на песок и накинула на себя платье. На ее кожу, покрывшуюся мурашками, ветер навевал песок, песчинки смешно приклеивались к коже, задерживались на торчащих волосках, глаза покраснели и слезились. Она казалась разочарованной.
Грете стало жаль ее, и она тоже решила войти в море. Море никогда не было не то чтобы ее мечтой, оно даже не входило в ее перечень любопытных вещей, требующих изучения или хотя бы ознакомления, но теперь, когда она вдыхала этот необычный резкий запах, когда она смотрела в эту бесконечную синеву, сливающуюся с небом, когда слушала неразборчивый, но настойчивый и самоуверенный шум, ей казалось, что море знает что-то такое, чего никогда не понять ей самой.
Решительно, но осторожно и даже как-то уважительно, Грета начала заходить в воду. Вода была очень теплой и приятной, будто шелковая постель, которую им постелили в первый день кураторства. Войдя в воду по колено Грета остановилась, ‑ когда волны всплескивали и доставали до торса, было немного неприятно. Постояв немного и привыкнув к воде, Грета вошла глубже. Теперь ей казалось, что вода теплее, чем воздух, и хотелось полностью оказаться в теплой нежной воде, укутывавшей тело и ограждающей от порывистого колючего ветра, вызывавшего озноб. Волны все усиливались и теперь удерживать равновесие, стоя на неровном дне, было очень сложно. Оказавшись по плечи в воде, Грета подогнула ноги, как она видела на рисунках в каком-то архаичном материале по плаванию. И засмеялась. Тихим счастливым смехом.
Море раскачивало Грету, и висеть в воде, отдавшись на волю волн, оказалось намного проще и легче, чем пытаться противостоять силе стихии, изо всех сил упираясь ногами в неровное песочное дно.
Грета прислушивалась к своим ощущениям… пару раз море плеснуло ей в лицо, но горько-соленый вкус только добавил очарования новому открытию Греты. Здесь, в воде, звук моря, его шум казался совсем другим. Грета уже могла различать всплески волн и чуть слышное шипение пузырьков вспенившейся у самого берега воды, волны еще не обрушивались на берег, но будто примерялись к тому, чтобы занять побольше прибрежного пространства и захватывали все больше и больше сухого песка. Ей даже на миг показалось, что море что-то шепчет ей…
Какой-то новый звук заставил Грету оглянуться. Это была Брита, она медленно, тщательно отворачивая от волн лицо, шла к Грете…
Когда девушки вышли на берег, солнце ярко красным диском медленно уходило в море. Ветер поднялся нешуточный, девушки вмиг замерзли и как были мокрые, собрав разлетевшуюся одежду, бегом побежали к гравилету. Очутившись наконец-то в своих комнатах, ринулись смывать с себя присохший песок и едкую соль.
После ванных процедур обе вышли в рекреацию. Грета в привычном и таком родном комбинезоне, стояла на своем обычном месте – у стеклянной стены, и пила кофе. Брита тоже вышла с чашкой в руках, она была в халате и с полотенцем, наверченном тюрбаном на голове.
Они рассмеялись. Давно им не было так хорошо. Просто хорошо. И всё.
Ночью Грета спала беспокойно, сначала она не могла долго уснуть, пеняя на вечернюю неурочную чашку крепкого кофе, кроме того, как только она закрывала глаза, ей сразу начинало казаться, что ее качает на волнах, кружилась голова и путались мысли. Она открывала глаза, но качание не прекращалось. Она то засыпала, то вдруг вздрогнув или вскрикнув во сне, просыпалась, сама себя будя. Утром Грета была уставшей и измученной нехорошими предчувствиями – перед неприятностями она, как правило, очень плохо спала.
Брита напротив очень хорошо выспалась и выглядела отлично. Когда Грета только-только выползла со своим кофе к окну, первое, что она услышала, это как Брита задорно и не без гаденького властолюбия распекала свои ячейки по кураторскому каналу.
Из содержания изобилующей сарказмом и уничижительной иронией речи Бриты Грета поняла, что пока они вчера плескались в море, их ячейки, их же усилиями сведенные в единое нечто, потянуло на подвиги во имя Основ. Сути самого подвига Грета никак не могла уловить – кого-то там они изобличили. Она вслушивалась в желчные слова Бриты и все сильнее и сильнее тревожилась, пока еще не понимая сама отчего.
– О нас гудит вся инфолента, – зло, но с какой-то даже гордостью, или Грете только показалось, начала Брита, стремительно выходя из своей комнаты. Но тут с разницей в доли секунды из обеих их комнат донесся сигнал связи с Советом кураторов. Грета похолодела и чуть не выронила чашку, Брита же, напротив, задорно подпрыгнув и развернувшись в прыжке, побежала в комнату.
На связи была одна из Матерей. Она елейно улыбалась и, выразив им благодарность за правильность служения основам, довела до их сведения решение Совета кураторов, которое гласило, что нарушителя Основ, которого изобличили их ячейки, отдадут Грете и Брите для вынесения приговора.
Грете пришлось самой прийти к Брите в комнату, потому что та так и осталась сидеть у инфомодуса, глядя на погасший экран.
– Я все пропустила? – спросила Грета, присаживаясь прямо на ковер напротив Бриты.
– Я бы и сама все пропустила, – зло ответила Брита. Ей очень не хотелось быть вестником плохих вестей, и она тянула время, надеясь на то, что кураторы не преминут выполнить распоряжение о доставке им нарушителя максимально оперативно.
Дверь в глубине их рекреации бесшумно открылась и в осветившемся проеме дверей на секунду показалась чья-то сгорбленная фигура. Брита не видела – обзор был открыт только Грете, которая сидела лицом ко входу и по тому, как побледнела Грета, Брита безошибочно угадала, что нарушитель уже доставлен.
Грета не верила своим глазам – к ним медленно подходила старуха, та самая старуха, которая на протяжении многих лет занимала мысли Греты и, как оказалось, не только Греты…
Старуха спокойно и как-то устало шла, глядя куда-то мимо Греты и Бриты. Позади, в дверном проеме ждала приглашения войти одна из ячеек Бриты.
От нереальности происходящего время для Греты будто растянулось. Ей казалось, что старуха почти не движется, а резкий несколько наигранный разворот Бриты с одновременной попыткой принять соответствующую моменту позу казался плавным, почти танцевальным па. Брита, настроенная увидеть кого угодно и вполне возможно уже набросавшая планчик обличительной речи, всплеснула руками, выпучила глаза, и неловко закончив театральный разворот, таращилась на старуху, хватая ртом воздух.
Грета внутренне улыбнулась – Брита в ее медленном танце была похожа на встревоженную морскую птицу, точь-в-точь такую как они видели недавно на море. Море… На Грету даже повеяло морским запахом. У нее сейчас было столько времени для анализа своих ощущений, что она даже успевала оформлять мысли словами, произносить их внутри себя. И она подумала: «Старуха пахнет морем». Подумала и сама удивилась – как же такое может быть? Чуть погодя она почувствовала в запахе моря, въевшегося в сморщенную от старости и морской соли, сожженную загаром кожу старой женщины, еще какой-то знакомый, тревожащий запах… Грета никак не могла уловить его отдельно, он звучал как оттенок более сильного и стойкого запаха солнца, волн, криков смешных птиц. Она сосредоточилась на нем и волшебство замедленного действа пропало.
Обрывком исчезающей мысли, она еще успела подумать о том, что имя ячейки Бриты, голова которой торчала в проеме двери, удивительно подходило моменту – ячейку звали Мойра, Атропа, Клота и Лахета.
Она твердо посмотрела на Бриту, потом, скользнув взглядом по лицу старухи, боясь заглянуть в ее глаза, кивком головы пригласила ячейку войти, и не давая никому ни секунды на принятие собственных решений и обдумывания ситуации приступила к допросу.
Вопросы Греты были жесткими, четкими, она пристально смотрела на ячеек и, задавая простые вопросы, казалось, подозревала их в нарушении Основ. Вопросы были логичными и последовательными, но как-то так выходило, что то одной, то другой ячейке приходилось по нескольку раз отвечать на одни и те же вопросы, они терялись и, в конце концов, запутались, стали сами себе противоречить, испугались, начали привирать, нервничать: у самой взрослой из них вдруг задрожал подбородок, в интонациях появились визгливые всхлипывающие нотки – и только тогда Грета остановилась, причем сделала это нарочито резко, из-за чего пауза зазвучала такой абсолютной тишиной, что стало нестерпимо всем.
– Хватит! Хватит! Хватит! – Брита почти визжала, топая ногами, закрывая уши руками и наступая на ни в чем не повинную Клоту. – Надоело! Все это враньё – все это виляние. Какая пакость, какая мерзость! Гадость! Гадость!
Грета с удивлением посмотрела на Бриту – реакция была странной, но вполне укладывалась пока в партию Греты. Боковым зрением Грета видела, что старуха смотрит на нее с нескрываемым любопытством и даже воодушевлением – или это только показалось Грете – она так и не сумела заставить себя столкнуться взглядами со старухой:
– Выйти, – низким, твердым голосом Грета, старательно избегая каких-либо интонаций, обратилась к ячейке. Те, чуть не бегом, толкаясь, кинулись к двери. – Ожидать. – последняя фраза настигла Мойру, когда она уже последней протискивалась в полуоткрытую дверь, и заставила ее споткнуться, словно это были не слова, а выстрел в спину. Мойра издала странный стонущий звук и скрылась в сумраке рекреации. Дверь бесшумно закрылась.
Старуха как-то странно тряхнула головой, и казалось, сейчас зааплодирует, или это только казалось Грете, которая по-прежнему пыталась, хотя не могла и не смотреть на нее.
Не давая никому опомниться, Грета продолжала действо:
– Ты! – Грета указывала на старуху, но смотрела прямо в широко раскрытый рот Бриты. Теперь – ты! А мы, – она подняла глаза в глаза Бриты, – послушаем.
Брита захлопнула рот, и казалось, снова задышала, она завертела головой, будто что-то ища. Грета уцепилась за этот жест и по-прежнему не разворачиваясь лицом к старухе, вытянув обе руки вперед, пригласила всех зайти в свою комнату. Естественнее и ближе было пройти в комнату к Брите, но Грета боялась, что «свои стены» придадут Брите сил для новой истерики. Все трое, торопясь, почти спотыкаясь, боясь вынужденной паузы, вошли в комнату Греты. Брита сразу почти упала в кресло – единственный предмет роскоши, на который, в конце концов, Грета согласилась, договорившись сама с собой. Грета села на свое привычное место у экрана и только теперь сообразила, что больше мест для сиденья у нее в кабинете нет.
«В конце концов, она нарушитель, а мы судьи», – промелькнуло в голове. Справившись с минутным замешательством, Грета, собрав всю смелость и всё безрассудство, на какие была способна, наконец, подняла глаза на старуху:
– Итак, слушаем, – слова не получились весомыми и устрашающими, Грета проглотила окончание фразы, голос дрогнул и в первое мгновение старухе показалось, что Грета к ней просто обратилась, мол, слушай.
Старуха мягким, спокойным, каким-то даже убаюкивающим голосом пересказала им всё ту же историю, которую они уже слышали от Мойры, почти теми же словами. Но почему-то теперь вся эта история не казалась такой чудовищной, потрясающей Основы:
Давно не живу я в цилиндрополисах, живу там, – старуха махнула рукой куда-то через головы девушек, но сделала это так просто, что обозначение «там» легко закрепилось за страшным понятием «внешняя зона», – ну, а вот теперь стара уж стала, так и пришла, по глупости только, по слабости своей человеческой. А тут вот ваши… – старуха замялась, видно было, что она подбирает слова и никак не может решиться на слово, – они, вот, – так и не решившись на что-то закончила старуха.
Все помолчали. Грета делала вид, что ждет продолжения, Брита была безучастна и обессилена, она смотрела в пространство прямо перед собой и пока ни на что не реагировала.
– Значит одной, без ячеек, жить трудно? – стараясь избегать вопросительной интонации и любых эмоциональных проявлений иронии или ехидства, сказала Грета.
Старуха полувопросительно взглянула на Грету – она никак не могла поверить, что Грета на ее стороне, хотя до сих пор все свидетельствовало именно об этом:
– Без ячеек сложно, да, сложно, – старуха будто причитала.
– И ты не встречала там никого больше, – продолжала Грета безэмоционально-констатирующим тоном.
– Да, где уж, – старуха пристально следила за выражением лица Греты, и начинала заметно нервничать. Она не могла понять, к чему клонит Грета, и как ей себя вести. Кроме того, ее начинало беспокоить блаженно расслабленное выражение лица Бриты, которая, казалось, начинала ухватывать суть происходящего.
Грета чувствовала, что теряет контроль над Бритой, но не могла сейчас, именно сейчас, отвести взгляд так долго и мучительно не поднимавшийся на старуху. Она словно договаривалась о чем-то с ней, просила, почти умоляла ее о чем-то. О чем? Старуха была в замешательстве, да и сама Грета, попроси ее тогда словами оформить это просьбу-мольбу, вряд ли смогла бы сформулировать то, что только сейчас складывалось помимо воли и желания присутствующих. Было что-то мистическое в том, как сложились обстоятельства. Грета никак не могла избавиться от ощущения, что смотрит на ситуацию будто со стороны и абсолютно не управляет ею. Это было внове для нее, привыкшей все просчитывать на несколько ходов и комбинаций вперед, вести ситуацию и выигрывать ее.
– Зачем ты пришла? – вопрос прозвучал утвердительно и двусмысленно. Эту двусмысленность уловила и Брита, и прежде чем старуха смогла что-то сказать, вскочила с кресла и неожиданно для всех, резко подскочила к самому лицу старухи и почти прошипела:
– Куда ты ходила?
Грета испугалась ни на шутку – информации о том, что старуха бывала в полисе и раньше еще никто не озвучивал и до сего момента, считалось, что старуха пришла в полис первый раз после побега из полиса в своем далеком-далеке.
– Ты приходила посягать на Основы! – Грета тоже встала, и отстраняя Бриту, сама приблизилась к старухе. Грета была несколько выше Бриты и чувствительно выше старухи, так что теперь, когда она приблизилась к ней со страшным обвинением, старухе пришлось несколько отступить назад, чтобы посмотреть на Грету. Она уже вполне уверилась, что девушка пытается помочь…
Брита, отстраненная и сбитая с толку, снова уселась в кресло, но настроена она была уже более решительно и совсем не так, как развивала ситуацию Грета.
Оказавшись совсем рядом со старухой, Грета снова вдохнула просоленого морского воздуха и еще чего-то так и не опознанного, Грета вдруг, отследив странный, словно защищающийся жест, поняла, что тем же жестом Светка пыталась защититься в первые их встречи там, в потайном месте, когда Грета со свойственным ей напором и серьезностью помогала, чем могла. Грете на долю секунды пахнуло Светкой – сладко-приторным запахом маленького существа, которое она прижимала к себе одной рукой и пыталась закрыть-защитить другой… Запах! Вот чем еще Грете пахнуло от старухи – Светкой, ее потайным убежищем!
Пазл сложился – неизвестный посетитель и помощник Светки стал известен, куда делась Светка вместе с ребенком теперь тоже стало понятно. Лицо Греты как-то сразу прояснилось, ситуация перестала существовать вне ее, больше не было взгляда со стороны. Грета вернулась в свою стихию – она стала управлять ситуацией. Ей во что бы то ни стало необходимо было теперь предотвратить утечку даже крошечки сведений, по которым можно было бы выйти на Светку и тех, кто там. Грета теперь уже ни минуты не сомневалась, что есть другие. И еще. Грета теперь уже знала, что она решила, и решила давно – быть с ними. Там.
Грета посмотрела на Бриту – на минуту сердце сжалось – будто оторвали по живому – Брита вела себя как престарелые матроны-кураторы. Брезгливо морщась, картинно закатывая глаза и всплескивая руками, она сопровождала все дальнейшие вопросы и ответы восклицаниями: