Сначала ей было стыдно, она не понимала, почему так поступила, потом была сама вылазка на гравилетах… Азарт погони разбудил в ней какие-то животные, доселе дремавшие и тщательно закамуфлированные необходимостью постоянного контроля эмоции. Вначале она в составе группы облетчиков-дискаверов высматривала следы пребывания людей и любые движущиеся предметы, методично и скучно по спирали прочесывая дикие пространства, начиная от стены. Потом передовые ряды дискаверов засекли какое-то движение далеко впереди. Это могли быть перекатываемые ветром недоеденные куски мусора или отслужившие срок роботы – такое случалось, поэтому последовательный спиральный облет продолжался.
А потом вдруг она сама разглядела бегущих людей! С ней что-то случилось в этот момент, она во что бы то ни стало захотела поближе рассмотреть этих людей и, рванувшись вперед, расстроила построение группы так, что несколько гравилетов чуть не столкнулись. Те несколько минут, которые понадобились группе облетчиков, чтобы снова построиться, а потом и перестроиться для преследования, видимо, и спасли Грету и тех, с кем она жила – они успели добежать до пещер в прибрежной черте.
В задачу дискаверов входило лишь обнаружение беглецов и сброс пакетов бактерий-умниц на места их обитания, для этого были переоборудованы стандартные пушки с гравиволнами, которыми были снабжены все гравилеты на случай непредсказуемых погодных проявлений – функцию высвобождени гравиволны в них оставили, но теперь волны выдавались своеобразными очередями волн малой мощности, вместо одной объемной.
Когда по сети группы облетчиков прошла команда: ‑ Сброс! – и начался отсчет сброшенных пакетов: первый – пустой, второй – пустой… ‑ Брита вдруг нажала на панели гравилета команду, отвечающую за экстренное высвобождение гравиволны. Остальные в группе, чтобы уравновесить себя в воздухе и не оказаться раздавленными и отброшенными далеко в море, тоже вынуждены были запустить гравиволны. Малообъемные гравиволны группами по четыре то здесь, то там вздымали волны песка и брызги воды – вода и песок перемешались и все это месиво словно стояло над тем, что чуть раньше было береговой линией. Это зрелище привело Бриту в состояние отчаянной ярости – она что-то кричала, визжала и хохотала и все пыталась выпустить еще одну гравиволну, и еще… и еще – к счастью для всех гравилет Бриты был заряжен только одной порцией гравиволны.
Потом, когда Брита вспоминала этот облет, она… его не помнила… просто не помнила и все. Смутные очертания каши из песка и воды и ужасный шум в ушах – это все, что осталось в ее памяти. Но вернулась в полис она совсем другим человеком. Куратором.
Этот облет, а точнее ее поведение при облете, полностью оправдали ее в глазах кураторов и Матерей – ей поручили общее кураторство. Оказывается были и такие кураторы, которые не несли ответственности за конкретных ячеек, а были обязаны перепроверять все ячейки, другими словами, это была своеобразная служба внутренней безопасности, которая призвана была контролировать качество работы кураторов. Брита стала одной из них. Никто из этих кураторов друг друга не знал, и, возможно, слушая рекреации и боксы, она слушала и кураторов, подобных ей, а они слушали ее.
Но эта работа позволила ей составить полную картину спайсети полиса. В боксах ячеек и рекреациях были только «уши» – устройства фиксации и калибровки звуков – можно было слушать онлайн весь звуковой шум, а можно было, выделив тот или иной канал или сделав привязку к голосу, слушать только его. В коридорах, открытых для свободного перемещения кое-где, кроме «ушей», попадались «глаза» – но так как, в основном, в коридорах всегда был полумрак, разглядеть кого-то там было сложно, в отличие от улицы. Уличные «глаза» в основном находились у мест наибольшего скопления ячеек – центров распределния, у витриума, кое-где «глаза» были установлены прямо в деревьях в непосредственной близости от стены, но они часто сбоили. Удивило Бриту то, что у центра продолжения рода практически не было ни «глаз», ни «ушей», но она пока не стала задумываться о том, с чем это могло бы быть связано.
Кроме кураторской работы, Брита по старой привычке занималась наукой. Она любила свои вирусы. Только с ними она была счастлива, спокойна и умиротворена, они снова слышали ее и отвечали ей.
Однажды слушая одну из ячеек шестой линии, Брита узнала, что некоторые ячейки вместо модифицированных питомцев держат немодифицированных птиц, пойманных у границы с дикими просторами. Незамедлительно по ее донесению было организовано изъятие всех питомцев – для генетического анализа модификаций. Вначале она, взяв в помощники еще пару ячеек, с большим энтузиазмом кинулась исследовать питомцев, и даже нашла двух немодифицированных птиц, но скоро ей это наскучило, и завершение этого нелегкого мероприятия она отдала на откуп ячейкам. Кажется, они и до сих пор исследуют всю эту прорву питомцев… Ни к чему было изымать всех, вполне достаточно было визуального осмотра и отбора наиболее подозрительных… но это бы нарушило конфиденциальность мероприятия. Как наказали или не наказывали провинившихся Бриту не беспокоило вовсе, а вот настоящих, немодифицированных птиц она с удовольствием забрала себе в лабораторию и проводила на них опыты.
В общем, как-то так все сложилось, что Брита, экспериментируя с вирусом, которым когда-то заразили Грету, вывела такой штамм, который уверенно вступал в уверенное противостояние с некоторыми штаммами, вызывающими гибель мужских особей после пубертата.
Это открытие вызвало огромный интерес и на расширенном Совете Матерей, где Брита всему миру демонстрировала свои выводы и достижения, было принято решение продолжить собственно экспериментальную часть исследований в нескольких точках мира.
Брите создали все условия для продолжения экспериментов – в цилиндре Института продолжения рода ей выделили несколько боксов. В одном из них расположили несколько разновозрастных особей мужского пола – для экспериментов. Эта часть цилиндра была тщательно изолирована от остальных помещений таким образом, чтобы даже роботы уборщики или линии пищевых автоматов ни в коем случае не сообщались с тем же в основном цилиндре.
В конечном итоге Брита была почти счастлива – она обрела власть, свободу и занималась любимым делом. И вот в тот момент, когда она только начала наслаждаться таким положением вещей, появилась Грета, которая конечно же, ничего этого не знала. Об исследованиях, которыми занималась Брита и еще несколько лабораторий по всему миру каждый день в инфоленте не сообщали, а те новости, которые успела почерпнуть Брита, читая допотопный модус у стены полиса имели отношение к последним происшествиям того полиса, который был когда-то Грете родным.
‑ Я дам тебе вирусные модификации, которые помогут убрать паралич, ‑ сказала Брита, но только это, ни в чем другом не стану помогать… ‑ с самого начала, когда только Брита увидела Грету, сидящей на полу в пустом боксе, она поклялась себе ни за что ничем не помогать ей, а то что Грета пришла за помощью сомнений не вызывало. Но после слов Греты о том, что причиной паралича Светы была гравиволна, Брита почувствовала что-то слабо напоминающее укор совести – она еще помнила, что это такое.
‑ И естественно помогу тебе исчезнуть… Но ты понимаешь, что это должно быть абсолютное исчезновение – полное и окончательное. Грета не верила своим ушам: сейчас Брита угрожала ей тем, что если она, Грета, еще раз появится в полисе, то будет…Грета побледнела, но ничего не сказала.
Брита продолжала: ‑ я совершила прорыв в вирусологии, ‑ она никак не могла удержаться от того, чтобы не похвастать, и сделала небольшую паузу, выжидая реакции Греты, ‑ потому хватит только одной инъекции, которую я и дам.
Грета с абсолютно бесстрастным лицом дослушала Бриту, отвернулась и вперив взгляд прямо перед собой, спросила:
‑ Где мне тебя ждать!
‑ Здесь, конечно, – Брита была разъярена, она сорвалась с места и чуть не снесла медленно отъезжающую дверь.
Возвращение
Когда Брита ушла, Грета позволила себе пойти в санблок и провести необходимые процедуры – все-таки как ей не хватало хотя бы минимальных удобств… Она вообще, как оказалось, соскучилась по полису, по боксам и шуму коридоров цилиндра, по еде из пищевых автоматов, и главное, о чем она категорически запрещала себе думать, по лабораториям, по исследованиям, по инфомодусам и обсуждениям экспериментов… У Греты задрожал подбородок, когда она вспомнила, как Брита гордо, и, Грета была уверена, не без оснований, заявила, что совершила прорыв в вирусологии… Конечно, совершила… да и Грета совершила бы тоже какой-нибудь переворот…О чем она думала…о чем она думала, когда поставила на карту все, что ей нравилось ради чего?! Ради права распоряжаться собой по своему усмотрению? Но разве сейчас она сама распоряжается своей судьбой, разве она все равно не обусловлена в своих поступках тем, что считаем для себя должным?! Должное, какое же дурацкое слово! Грета справилась с навернувшимися на глаза слезами и с наслаждением приняла душ.
Выйдя из санблока Грета обнаружила Бриту сидящей в кресле в позе нетерпеливого ожидания. Рядом с ней стояла небольшая сумка, вроде тех, которые раньше нравились Грете, а через спинку кресла напротив была перекинута одежда, на которую Брита немедленно указала рукой.
Грета оделась и потянулась за сумкой.
‑ Подожди, ‑ с какой-то даже досадой попросила Брита, ‑ ну, поешь… хоть из пищевого автомата…Только теперь Грета поняла, что так привлекло ее внимание у пищевого автомата, когда она, выходя из санблока, краем глаза увидела его: на подставке стояла ее чашка… ‑ Немного позже пойдем, не сейчас… ‑ заторопилась оправдать свою минутную слабость Брита.
Грета подошла к автомату и стала вводить заказ, пока автомат выплевывал заданное, она решала, как поступить: забрать чашку или проигнорировать этот жест Бриты. На самом деле чашка не вызвала у Греты никаких эмоций, она не была ей больше дорога, ни тем, что была подарена Надой, ни тем, что теперь могла напоминать о днях, проведенных в полисе.
Грета взяла поднос с едой, наполнила чашку чаем из автомата и присела в кресло напротив Бриты.
‑ Не составишь компанию? – миролюбиво-вежливо спросила Грета.
‑ Ну, если только чаю… ‑ Брита была почти благодарна Грете за предложенный тон. Она подошла к одному из многочисленных шкафчиков и извлекла из него красивую большую чашку, вроде той, из которой сейчас пила Брита, но не так потрепанную жизнью. Пока она доставала ее, Брита увидела, что там же у нее хранятся небольшие упаковки, скорее всего чая. Секундное замешательство Бриты – заварить себе свой чай или пить вместе с Гретой чай из автомата, Грета отследила и была почему-то довольна тем, что Брита выбрала второй вариант. Брита налила себе чаю из автомата и вернулась к столику.
Пару минут они сидели молча, Грета изо всех сил стараясь не торопиться, заглатывала еду, практически не жуя, Брита словно грела руки о чашку, время от времени поднося ее к губам, но не отхлебывая. Обычно в автоматах горячие напитки были такой температуры, чтобы нельзя было обжечься, но автоматы в блоках кураторов имели более опций и предполагали возможность регулирования в том числе и температуры. На автомате Бриты для горячих напитков был установлен кипяток еще с тех самых пор, когда они с Гретой заваривали чай и кофе горячей водой из автомата.
Сделав пару глотков, Брита не выдержала: ‑ У меня же конфеты есть!
Грета знала. Что такое конфеты – это слово пришло к ним среди прочих в самом начале их карьеры кураторов, но видела она их только однажды – они были среди диковинных блюд, которыми был уставлен стол в самый первый их пир, накрытый для них в их новых комнатах. В тот раз их съели умницы бактерии.
Брита подошла к другому шкафчику и специальным приспособлением, исключающим касание, извлекла оттуда безопасную упаковку, в которую не могли проникнуть бактерии. Самораспаковывающиеся безопасные упаковки Грета раньше использовала только в лаборатории – когда было необходимо обеспечить неприкасаемость деталей эксперимента, и не видела она их ровно столько, сколько не была в нормально оборудованной лаборатории. Непроизвольно она вздохнула.
Брита истолковала этот вздох по‑своему:
‑ У меня есть несколько таких упаковок – я положу их тебе…
Грета была удивлена, но отказываться не стала, решила, что потом подумает, почему или зачем Брита решила так поступить. От еды Грету разморило, ей было приятно находиться в состоянии покоя. Она просто кивнула Брите, отодвинулась от подноса ‑ к нему тут же словно подскочил робот – и откинулась на спинку кресла. Брита еще пила чай вприкуску с третьей конфетой:
‑ Попробуй, это вкусно, да и теперь съесть надо, сама знаешь…
Грете было лень двигаться, и она хотела что-то изобразить лицом, как вдруг Брита, не справляясь с любопытством, спросила:
‑ А это правда, что там нет бактерий? – и на удивленный встречный взгляд Греты пояснила: ‑ ну, говорят, что там нет умниц бактерий, потому вы и можете там жить, а то оставались бы голыми и голодными…
Когда она говорила – там, Грету это не беспокоило, но когда она из уст своей, еще своей Бриты, услышала «вы», она почему-то жутко разозлилась:
‑ А мы, ‑ делая акцент на этом самом «мы», ‑ там, ‑ Грета показала бровями на воображаемое «там», ‑ их сами жрем…разводим и жрем…‑ поняв, что зря сорвалась, Грета вдруг, первый раз за весь визит, широко и открыто улыбнулась.
Брита покраснела от замешательства, когда Грета стала делать акценты на местоимениях, но к концу фразы, рассмеялась:
‑ Не слишком-то отъелись…
Они посмотрели друг на друга, и на миг каждой показалось, что вот сейчас можно, нет, вот только что было можно, нет, уже… уже никак…но можно было все забыть, все исправить, все начать заново…
Грета собралась, сонная истома сытого желудка прошла, и она снова выпрямилась в кресле:
‑ Пора? – в голосе предательски прозвучало сожаление, но оно было искренним, и Грете показалось, что Брита благодарна ей за это.
‑ Да, думаю, можно идти…
‑ Вирусный материал в сумке? – уточнила Грета.
‑ Д-да, да… ‑ Брита хотела еще что-то сказать, но передумала.
Они прошли по общим коридорам цилиндра, Грета обратила внимание, что попавшиеся им по пути ячейки при виде Бриты старались слыться со стенами, а если была возможность свернуть или зайти даже в чужой блок – так и поступали. Какая-то гадливость снова подобралась к горлу, мимолетное ностальгическое чувство пропало… теперь насовсем.
Они дошли почти до стены – вела все время Брита и теперь, когда она резко остановилась, Грета чуть не влетела ей в спину.
‑ Дальше сама. У стены не оставайся, сразу уходи…те… ‑ Брита заговорила так, будто всю дорогу репетировала эту речь, сделала шаг в сторону, обогнула Грету и ушла.
‑ Спасибо. – Грета сказала это негромко, но твердо и убежденно искренне. Она знала, что Брита услышала.
Встань и иди
На полпути обратно их встретил Ной и отвел в новое место для поселения, где они заново налаживали быт. Новое место находилось в километрах пяти южнее того места, где они находились раньше. Ближе было никак нельзя – в трех километрах от них уже был поселенческий лагерь, а так близко друг к другу поселенцы никогда не рисковали селиться. Светку перевозили в самодельном кресле, отключив приборы, что было рискованно, да и заняло целый день, ‑ она очень устала и несколько дней чувствовала себя хуже. Когда Грета и Нада пришли в лагерь, Света еще спала, хотя солнце было почти в зените. Грета уставшая физически и морально, собрав всю свою волю в кулак, пошла осмотреть Свету. Проверив показания приборов, злясь на весь мир и этих долбанутых путешественников, которым приспичило… прямо… вот…будто пару дней нельзя было подождать…идиоты… Грета уже собралась подключать капельный навес с вирусным препаратом, который ей приготовила Брита, как Света открыла глаза:
‑ Ты виделась с ней? – Света внимательно вглядывалась в лицо Греты.
‑Да, это тебе от нее, ‑ Грета двумя руками держа гирлянды капельного навеса, лицом показала него, и тут же стала сосредоточенно прилаживать его к приборам. Слишком сосредоточенно…
Света замолчала, потом закрыла глаза и до окончания манипуляций с приборами и ее телом не проронила ни звука.
Грета была на грани истерики. Ее раздирали противоречивые чувства – ей хотелось обратно в полис, и хотелось на свободу, ей хотелось с кем-то поговорить, довериться кому-то, просто услышать слова ответного сочувствия и понимания, и она не хотела никого видеть, она хотела восхищения своей смелостью и не хотела даже одобрения от этих безразличных людей, наконец, она хотела спать, и не хотела сдаваться усталости и сну…
Она не хотела сдаваться. Не могла. Да и не умела. Просто не умела.
Грету разбудил Ной:
‑ Света в бреду…горит вся…
‑ Грета приоткрыла один глаз – вокруг была непроглядная темень, в мозгах стучало так, будто все громы и молнии мира собрались в этот момент у нее в голове:
‑ Это нормально… Не трогай ее, ничего вообще не трогай…никто не трогайте… Это же вирус…‑ Грета придерживая разрывающуюся на части голову еле-еле ворочала языком.
‑Последнее слово насторожило Ноя:
‑ Вирус?! Мы ей пить дали… Как это вирус?!
Грета больше не могла сдерживаться. Неистребимое невежество этих наивных поселян и их абсолютно несвоевременные приступы заботливости переполнили ее чашу терпения. Приподнявшись в кровати, качаясь от головной боли и придерживая голову рукой так, будто лоб сейчас отделится от черепа, Грета с нескрываемой ненавистью в голосе медленно, делая паузу после каждого предложения, проговорила:
‑ Я все сделала. Зачем…зачем вы всегда лезете?! Куда вы всё лезете… Вы же абсолютные идиоты! Зачем?! Я разве сказала, что нужна вода?! Я разве о чем-то хоть кого-то попросила?! Неужели даже после того, как все сделано, я не могу просто выспаться?! – к концу фразы Грета перешла на истерический вопль, перед глазами Греты плыли яркие разноцветные круги, она ничего не видела, и кажется, даже не слышала себя.
Она остановилась. Взяла голову двум руками и хрипло добавила:
‑ Просто. Оставьте. Её. В покое… ‑ она произносила каждое слово отдельно. – И меня.
Проснулась Грета, когда едва рассвело. Пульсирующая боль в голове сменилась ноющей тупой опоясывающей болью. Грета покопалась в сумке – Брита все-таки пожалела ее и снарядила ей ее привычный набор препаратов и прочих милых сердцу необходимых мелочей, доступных только жителям полисов. Нашла препараты от боли и приклеила к затылку кусочек лечебного пластыря. Чуть посидела, закинув голову, в ожидании, когда начнет действовать препарат – боль стихла, но Грета все равно чувствовала себя совершенно разбитой. Ей до слез не хотелось выходить сейчас на свежий утренний ветер, но нужно было проведать Свету.
По дороге к Светиной палатке Грета никого не встретила, чему несказанно была рада – головная боль отступила, и она вспомнила свою вчерашнюю истерику. Сказать, что ей было стыдно? Нет, ей не было стыдно перед этими людьми, и да, ей было стыдно перед самой собой. Ей было стыдно за то, что привыкнув обманывать всех и вся еще в полисе и убежав от этого в дикие поселения, Грета все так же продолжала обманывать всех и вся, только теперь, обманывая этих людей в том, что они хорошо и верно живут, что они могут на нее положиться и она сделает все от нее зависящее, чтобы помочь им, Грета испытывала к обманутым ею людям жалость, жалость и презрение. Презрение к их недалекости, к полному отсутствию познавательного интереса, презрение к их образу жизни диких животных на выпасе. Когда она ненавидела и, что ни говори, боялась кураторов, и потому врала, она была более честна сама с собой – чувство самосохранения было ей в том порукой. А теперь? Теперь, когда причиной обман превратился в самообман, а недовольство собой в презрение к людям, которые приняли ее и теперь нуждаются в ней… Нуждаются… Ей всегда непременно хотелось быть нужной. Нужной науке – ее оригинальный взгляд на привычные вещи, ее аналитический пытливый ум не раз вызывали восхищение научного сообщества; нужной своим ячейкам – ее рассудительность, ее дедуктивные способности и их доверчивое ожидание выводов, которые после ее объяснений казались такими очевидными, их восхищение… Зачем?! Зачем все это? И вот она здесь. Здесь все ее знания, наработанные умения обесценились настолько, что она и сама поверила вдруг в то, что это никому не нужно. Здесь нужно было другое – добывать еду, готовить ее, вовремя просаливать нехитрый скарб, петь у костра и на завтра шарить по мусорным кучам в поисках недоеденных бактериями благ цивилизации… Но почему же тогда, как только случается то, что не под силу человеку, все эти люди, которые умеют делать обычные дела лучше ее, которые так легко принимают ее помощь, не давая ничего взамен, почему они приходят именно к ней? …
‑ Потому что я сдохну, но сделаю… ‑ горько усмехнувшись, ответила Грета своим мыслям.
Света еще спала, рядом с кроватью, неудобно пристроившись к подставке под приборы, спал Ной. Грета, стараясь никого не разбудить, сняла показания, кое-что подправила в капельном навесе, пару трубочек, выполнивших свое предназначение удалила, и тихонько пошла на выход.
Было еще очень рано, в палатку, в которой кроме Греты спало еще трое поселенцев, ей возвращаться не хотелось, и она решила пройтись к морю.
Когда она дошла до моря, солнце уже поднялось, но ветерок все еще был свежим.
Грета как была в одежде вошла в воду. Она стояла, раскачиваясь под рваными ударами волн, подняв голову к небу и щурясь закрытыми глазами на солнце. Вода была теплой, как в тот раз, как в первый в ее жизни раз… Грета попыталась вспомнить то ощущение блаженной безмятежности, которое тогда охватило ее… и не смогла. Это была просто теплая соленая вода. Грета сама ужаснулась тому, как бессердечна, как скучна она стала. И тут она разозлилась. Разозлилась на Бриту, на Светку, на Наду… На себя…
Грета широкими трудными шагами вышла из воды, ветер обдувал ее мокрую одежду, но она не чувствовала холода ‑ внутренний жар согревал ее тело и наполнял ее решимостью. Грета сняла одежду нарочито медленно, и аккуратно сложила ее. Солнце припекало теперь сильнее и когда она снова пошла в воду, вода уже не показалась ей такой теплой. Грета шла и шла, волны то обнимали ее с ног до головы, то вдруг оголяли до колен. Глаза щипало от соли, в уши набралась вода. Грета зашла довольно глубоко – здесь волны были намного сильнее, и она еле удерживалась на ногах. Вдруг что-то коснулось ее плеча… Что-то прохладное и гладкое, Грета резко повернулась и волна, словно обрадовавшись ее неловкому движению, сначала накрыла ее с головой, а потом потащила на глубину. Отфыркивась и отплевываясь Грета подпрыгивала на волнах, с трудом доставая до дна, чтобы оттолкнуться. Щуря слезящиеся от соли глаза, Грета всматривалась вдаль. Она на какой-то момент потеряла ориентацию и не могла понять, где же берег. Что-то снова толкнуло ее в спину, мягко, но настойчиво. Еще… и еще… Наконец Грета поняла, что устойчиво стоит на морском дне и попыталась оглядеться. Расплывчатые очертания чего-то ловкого, быстрого, серо-синего то появлялись над водой, то пропадали и снова появлялись в другом месте.
Грета медленно пошла по направлению к берегу, время от времени осторожно оглядываясь в надежде снова увидеть серо-синие очертания… Когда волны стали не такими сильными и вода едва доходила ей до локтей, Грета развернулась лицом к морю, ветер высушил глаза и соль больше не мешала смотреть ‑ Грета увидела вдалеке своего спасителя – это был небольшой дельфин. Абсолютно невероятно. Невероятно и удивительно! Грета стояла и улыбалась. Улыбалась искренне и беззаботно. Просто солнцу, просто морю, просто дельфину и себе!
Постояв еще какое-то время, Грета пыталась разглядеть других дельфинов, справедливо полагая, что они должны жить небольшим сообществом, но в море был только один дельфин. Он тоже, казалось, наблюдал за Гретой, не уплывая с того места, где они встретились, и не приближаясь. Потом Грета помахала ему рукой, повернулась и пошла к берегу. Когда она вышла на берег, сколько ни всматривалась в морскую даль, дельфина больше не было видно.
Весь этот день она провела на берегу. Ходила вдоль береговой линии, обследовала брошенные пещерки, один раз чуть не спугнула какую-то парочку, но вовремя их заметила и ретировалась, хотя тошнотный позыв не заставил себя ждать. К вечеру Грета так устала, что одна только мысль о том, что надо идти в поселение, а там придется разговаривать со всеми этими людьми, повергла ее в такое уныние, что она сразу почувствовала себя неизлечимо больной и забравшись в одну из обнаруженных днем пещерок, уснула.
Рано утром Грету разбудил какой-то странный звук – точнее звука даже не было. Был образ звука. Грета прислушалась к себе, к морю… Ничего. Но выспалась она. Наконец-то, отлично. Легко поднялась и пошла к морю – греться в воде. Солнце уже встало, но сегодня было не разобрать, где именно это солнце – все небо было затянуто матовой, подсвеченной солнцем плотной песчаной сеткой, и она с каждой секундой опускалась все ниже и ниже. Ветер уже с утра не давал прохлады, а к полудню обещал стать хлестким и обжигающим как само солнце… Вот почему так болела голова, – подумалось Грете. Зато море словно кто-то разгладил – небольшие волны собирались только у самого берега и лениво выкатывали редкие пенные пузыри. Грета сняла одежду и зашла в воду – вода была теплая и какая-то густая… Грета медленно, рассекая почти ровную гладь, углублялась в море. Море было тихим-тихим, умиротворенно-безмятежным, и Грете пришло в голову, что, наверное, сегодня море ни о чем не думает.
Грета поплыла. Она плыла достаточно долго, когда снова ей почудился тот образ звука, который разбудил ее с утра. Она остановилась, зависнув в воде и тут увидела своего вчерашнего знакомца – он плавал неподалеку от нее и снова был один. Грета ждала, что он подплывет к ней, но спасатель, помелькав еще немного над морской гладью, снова издал то, что Грета назвала образом звука и уплыл. Грета уже порядком устала в воде, но море было спокойным, и она также спокойно поплыла обратно к берегу. Когда она вышла на берег, ее немного пошатывало – было очень жарко, и песочная сетка опустилась совсем низко над морем и берегом. Грета забрала вещи и вернулась в пещерку.
Она уже практически решила больше не возвращаться в свое поселение, но ей было еще немного страшно остаться вот так одной, без своей неизменной сумки, особенно теперь, когда Брита снарядила ее как следует. Просто было жаль оставлять столько добра тем, кто так и не научился пользоваться им.
Немного передохнув и остро ощутив голод, Грета побрела в сторону поселения. Она пришла к вечеру, когда поселенцы уже готовили костры вечерних посиделок. Сегодня у них был особый повод – Света, почти два года пролежавшая без движения, снова училась ходить.
Лихорадка первого дня прошла и вместе с ней ушли все недомогания, Света стала чувствовать ноги, смогла ими шевелить, и когда весь капельный навес исчерпал себя, и за него стали приниматься умницы бактерии, Света попробовала встать. Это было сегодня в обед, к вечеру, она, при поддержке Ноя, вышла к костру.
Грета при всеобщей суматохе практически незамеченной зашла в свою палатку. Привыкнув к сумеречному освещению, нашла свою сумку, с неудовольствием обнаружила, что кто-то уже похозяйничал и в ней не хватает нескольких маленьких колбочек с антисептическим раствором – вообще поселенцы редко пользовались им, но сами эти колбочки были похожи на гладкие блестящие камни – дети играли пустыми колбами до тех пор пока соль не разъедала блестящую поверхность, а потом и бактерии саму колбу, и сейчас Грета была больше чем уверена, что именно дети и позарились на них.
В палатке был необходимый для каждого из жильцов сменный набор одежды и нехитрая обувь – в специальных ямках в полу лежали хорошо просоленные вещи. Грета забрала все четыре комплекта, потом пошла в палатку с остатками приборов, модусов и всякой другой технической ерунды, как называли все это поселенцы, но исправно таскали все это с мусорных куч по просьбе Греты. Правда модус собрать ей так и не дали…
Грета долго провозила в технической палатке, аккуратно отбирая и складывая с положенные Бритой самораспаковывающиеся пакеты все рабочие детали и элементы. За этим занятием и застала ее Нада. Зачем она заглянула в палатку? Модус, который у стены-то – совсем плох стал. А как в полис пойдешь, если даже не можешь ленту посмотреть?
Грета подумала и отдала Наде кое-что из того, что отобрала для себя. Нада взяла все молча и так же молча ушла. Правда вернулась через пару минут с портативным пищевым автоматом, с которым они ходили тогда в полис.
‑ Спасибо. – наверное, Нада была единственным человеком в этом поселении, с которым Грете было жаль расставаться. Надежда, даже не смотря на свой значительный возраст, была энергична, любознательна…и как она тут уживается с ними…
‑ Я тоже уходила, ‑ сказала Нада, ‑ вот видишь, вернулась все равно… но это, конечно, все равно самой надо решить. Нада снова ушла, но нагнала Грету, когда та направилась в сторону моря – сначала она решила попробовать пожить в пещерке, а потом уже решать нужно ей куда-то уходить, и если да, то куда.
Нада протянула ей что-то типа котомки из густо просоленной ткани – котомка была объемной, но не очень тяжелой. Грета хотела открыть ее, но Нада жестом остановила – не нарушай, солено все. Это кофе… твой. В полисе когда были, я взяла. Грета поняла, что Нада сейчас отдает ей и свой запас любимого напитка, и чуть не разревелась от счастья и обиды одновременно. Почему же теперь, именно теперь, когда она решила уйти, чтобы искать себя не в нужности кому-то, а просто саму себя, она, наконец, находит родственную душу, в которой так нуждается сама?!
Нада отдала пакет и ушла. Вот так просто, не говоря ни слова, ни отговаривая, ни поощряя, просто… Грета даже прямо с каким-то облегчением вспомнила, что все-таки забрала тогда у Бриты свою чашку. Чашку, которую ей подарила Нада, и которую не ели бактерии.
До конца жары Грета жила в прибрежных пещерах, несколько раз меняя их из-за естественного разрушения или из-за того, что поселенцы вдруг оказывались слишком близко к ее убежищу – они приходили собирать устриц и ловить рыбу, некоторые парочки искали уединения в прибрежных пещерках; однажды Грета даже заметила Ноя и Светку, поразилась нелепости их движений и вспомнив восторженные рассказы Светы про любовь снова долго и вдумчиво боролась с приступами тошноты.