Власть женщины сильней. I

– Сбежала?! – переспросил Сикст.

– Ваше Святейшество, я знаю, мне нет прощения…

– Прекратите, Брунегг. Ваши причитания ничего не исправят. Найдите виновных. Выясните, почему они оставили свой пост возле наших покоев и накажите. А женщина… Проследите за кардиналом Каррерой. Заметите что-то подозрительное, доложите. Но не трогайте его. Этим я займусь сам. И приведите свой дублет в порядок, синьор полковник гвардии Святого престола!

Несколько мгновений понадобилось Йосту, чтобы понять, что он оставлен на службе. Брунегг вытянулся в струнку, задержал дыхание, чтобы справиться с затопившим его чувством благодарности и раскаяния, и вдруг рухнул на колено перед Сикстом:

– Клянусь, Ваше Святейшество, я умру, но не допущу более ничего подобного!

Из-за волнения акцент швейцарца сделался совершенно невыносим, а слова малопонятны. Но Папа уловил главное – глубокое раскаяние и благодарность за доверие.

– Я знаю, полковник, знаю, – устало ответил Перетти.

– Ваше Святейшество, – прервал их Давид, – нужно завершить с раной или может произойти заражение. Благословите, Святой Отец.

Врач оттеснил гвардейца и опустился перед Папой на колени, держа в руках моток шелковых ниток, иглу и губку, пропитанную настоем белладонны. Йост тихо вышел из опочивальни Святого отца, не забыв перекреститься и помянуть про себя недобрым словом святотатцев-евреев.

Все происшедшее той ночью в ватиканском студиоло Папа Сикст приказал держать в строжайшей тайне. Тело маркиза Ла Платьер было запечатано в бочку с ромом и отправлено во Францию родственникам. Обстоятельства смерти Анри, изложенные в кратком послании, сопровождавшем груз, исключали возможные претензии со стороны рода.

***

Когда его окружила темнота узкого коридора, брат Иосиф решил, что хотя убийство Святейшего Отца и не удалось, все закончилось намного лучше, чем могло бы. Он свободен и, значит, сможет однажды завершить начатое. Затем за его спиной раздался странный звук, словно сдвигались стены, дрогнул пол, и вновь наступила тишина. Монах пошел вперед, держась правой рукой за стену.

…Первым пришло отчаяние. Он не знал, сколько времени бродит в этой молчаливой темноте. Ему казалось, прошла уже вечность. Он не мог поверить, что слухи о существовании лабиринта, из которого невозможно выйти, вдруг обрели плоть. Брат Иосиф кричал и разбил в кровь костяшки на пальцах рук, пытаясь сломать невидимые ему в темноте стены. Он обломал ногти, чудом успев ухватиться за какой-то выступ, когда под ногами вдруг исчез пол. Потом пришел гнев. Но яростные проклятия вязли в насмешливой тишине. Гнев окрашивал темноту перед глазами в кроваво – красный цвет. На фоне колышущихся алых полотнищ он видел Перетти и медноволосую синьору. Они смеялись. И иезуит вновь задыхался от ярости. Когда тело обессилело от усталости, жажды и гнева, он, распластавшись ничком на каменном полу, раскинув руки в стороны, обратился к Нему. Монах просил дать ему сил и подарить надежду; показать путь и сохранить жизнь. Он говорил до тех пор, пока не начала сочиться кровь из пересохших от жажды, потрескавшихся губ и опухшему языку стало невозможно ворочаться в иссушенном рту. Потом ему стало все равно. Брат Иосиф… Нет, теперь уже просто Фернан Веласко, не знал, шел ли он еще или просто сидел у стены, ощущая ее прохладу спиной. А может уже и вовсе умер.

Потом темнота поблекла, и появилась Она. Первым, что осознал его почти угасший мозг, была нереальная зелень Ее глаз. Прохладная как вода в роднике и режущая как клинок. Вторым в сознание проник другой цвет – переливы меди и золота, струящиеся, согревающие, обжигающие и притягивающие. И вот он увидел Ее всю – от нежных кончиков пальцев на ногах до слегка вьющихся золотистых кончиков волос. Его взгляд не мог оторваться от небольших округлых упругих грудей с сосками цвета роз, от лона, покрытого мягкими золотистыми завитками, от перламутрово светящихся бедер, от тонких запястий и гибких чувственных пальцев, которые вдруг скользнули по его губам, коснулись резко очертившейся от нахлынувшего желания ямки под кадыком. Каплями прохладного и одновременно обжигающего, как расплавленный металл, дождя прикосновения скользнули вниз по обнаженной (почему?!) груди и коснулись отяжелевших от греховного желания чресел. Он вытянул руки, чтобы схватить Ее. Зачем? Оттолкнуть? Притянуть еще ближе к себе? Но Она ускользнула. На алых сочных губах расцвела призывная улыбка. Он видел, как Ее руки скользят по напряженным соскам, по нежному животу. Видел, как женское тело выгибается в непристойном откровенном наслаждении, когда тонкие пальцы касаются лона, лаская, проникая все глубже. Он видел, как напрягается ее тело от ласк, как твердеют соски, как лоно становится влажным от истекающего сока. Слышал, каким прерывистым становится Ее дыхание. Он протягивал руки, чтобы прикоснуться к Ней. Кончики его пальцев уже чувствовали тепло шелковой кожи, он был уверен – еще совсем немного и Она будет его. Ее тело будет изгибаться от каждого его толчка. Она будет кричать, когда он будет брать ее снова и снова… И опять эта зовущая улыбка на губах и легкий смех, снова тяжелое от страсти дыхание, снова стон удовольствия. И снова Она ускользнула от его рук. Он чувствовал ее тепло и пряный запах разгоряченного женского тела, слышал стоны страсти и неровное дыхание. В тот момент, когда женщина содрогнулась всем телом, достигнув пика удовольствия, он с тяжелым хриплым стоном излился семенем. Последнее, что помнил Фернан – изумрудный острый блеск глаз и победный звонкий смех.

Брату Иосифу показалось, что он пролежал в бесчувствии очень долго. Но когда он поднял тяжелую голову, внизу, под разодранным хабитом, было еще тепло, влажно и липко. Сначала он зарычал, как попавшийся зверь на хозяина капкана. Потом Фернан снова кричал, но теперь беснуясь в бессильном гневе на Него – оставившего, не защитившего. И расхохотался, когда на веках закрытых глаз увидел Ее образ, но не с зелеными, а с янтарно-золотистыми глазами, глазами цвета горного меда.

– Блудница и дьявол! – повторял он в исступлении, пока сон, а скорее беспамятство, не накрыл его милосердным тяжелым пологом.

…Много позже в темноте снова проступили очертания золотых, теперь отливающих пламенем на ветру, волос. Брат Иосиф не видел лица, но знал, что это вернулась Она. Длинное, скрывающее фигуру, белое одеяние мерцало во тьме. Но в этот раз Ее шаги были спокойными и уверенными, – так подходит судьба. И сейчас у него уже не оставалось сил бороться.

– Теперь ты мой, – женский голос отразился от стен, и вернулся, преобразившись мужским, наполненным спокойной силой и уверенностью в истинности сказанного.

Выбирая между смертью и служением, Фернан выбрал второе. Но, даже чувствуя, что его подняли и несут куда-то, он мучительно пытался понять, кому – рыжеволосой ведьме с то ли янтарными, то ли зелеными глазами или мужчине в белом одеянии Папы – отдал право на спасение своей жизни, право на владение своей душой.

Глава 4

С момента бегства маркизы Ла Платьер прошло несколько дней.

В дальних покоях дома монсеньора Карреры на постели беспокойно спала женщина. Она проснулась как-то вдруг, словно ее что-то испугало. Маркиза прислушалась. Тишина. Совсем не такая, как тишина подвала – уютная, мирная. Юлия попыталась вспомнить, как оказалась в этой комнате. Каррера, Франческо Каррера. Человек, с которым вышние силы свели ее в монастыре клариссинок-коллетанок в Мадриде. Он помог узнице не только бежать, но и начать новое восхождение, итогом которого стало замужество за маркизом Ла Платьер, обретение богатства и возможностей – прежде всего, отомстить человеку, предавшему ее любовь, лишившему сына и свободы на долгие годы. Едва она погрузилась в воспоминания о Феличе Перетти, дверь в опочивальню открылась, и на пороге появился человек в сутане. Затуманенное слабостью сознание затопила паника – он здесь, он нашел ее. Но в следующий миг мягкий голос хозяина дома развеял тревогу.

– Синьора, – проговорил он, – вы уже проснулись?!

Маркиза вздохнула с облегчением и прикрыла глаза:

– Это вы, мой добрый ангел, – но вдруг резко поднялась. – Монсеньор, я должна уехать. Папа догадается, кто помог мне.

– Тише, маркиза. Сегодня вечером вы уедете, а пока прошу вас, оденьтесь, – он поцеловал ее руку и позвонил в колокольчик – в комнату вошла девушка и замерла у дверей.

– Она поможет вам, синьора Юлия.

– Ваше преосвященство, вы дважды спасли меня. Я в долгу перед вами.

Юлия попыталась подняться, но тут же упала снова на постель и застонала: от слабости закружилась голова.

– О, нет-нет, – Каррера помог ей устроиться на подушках. – Я вижу, вы еще совсем слабы. Завтрак принесут сюда.

Монсеньор расположился на стуле с высокой спинкой возле небольшого круглого стола.

– Кто-нибудь знает обо мне? Я не могу подвергать вас опасности. Я должна… – она замерла, прислушиваясь. – Сюда идут!

– Успокойтесь! Юлия, вам нельзя волноваться. Никто не войдет сюда. Вам показалось.

– Ступай, милая, – обратился он к служанке. Когда девушка вышла, Каррера повернулся к маркизе, несколько мгновений задумчиво смотрел на нее, потом покивал своим мыслям и пробормотал:

– Ну, хорошо.

Монсеньор скрылся за гобеленом, висящим в изголовье постели. Несколько манипуляций, и пол спальни пришел в движение: подиум, на котором стояла постель Юлии, стал опускаться вниз.

– Не бойтесь. Я спущусь к вам следом.

Скоро кардинал вошел в нижнюю комнату, а с ним двое слуг с большими подсвечниками. Стало светлее. Но беспокойство и страх не оставляли маркизу:

– А вдруг он уже знает? Почему, Господи? Ну почему я должна умереть?

В это время хозяина дома нетерпеливо ожидал гонец из Ватикана.

– Здесь вы спрятаны еще лучше. Вашу одежду служанка принесет. Отдыхайте и набирайтесь сил. А сейчас я должен идти.

Каррера направился к себе. Вскоре слуга привел в студиоло посланца из Апостольского дворца. От него кардинал узнал, что Папа пожелал с ним встретиться после обеда. Франческо вернулся к Юлии.

– Синьора, я покажу вам ход отсюда, он ведет в сад, а там, через калитку можно выйти в соседний квартал. Воспользуйтесь им, если к вечеру я не вернусь, – он поднес ее пальчики к губам, согрел их дыханием и сразу отступил.

– Франческо, вы не должны… Я буду ждать вас.

***

В Апостольском дворце монсеньора Карреру проводили в кабинет Святого Отца. Сикст сидел за столом и как будто спал, опершись головой на руку. Монсеньору пришлось довольно долго ждать, пока Его Святейшество соизволит заговорить.

– Кардинал, мы благодарим вас за воспитание Бенвенуто.

– Я лишь исполнял свой долг, – склонившись в низком поклоне проговорил кардинал.

– Бенвенуто хорошо себя вел на церемонии. Его матери все понравилось?

– Я не знаю, – Франческо неопределенно дернул плечами, – возможно. Для чего вы меня вызвали?

Папа пристально посмотрел на осмелившегося дерзить. И, не сводя с него пристального тяжелого взгляда, пророкотал:

– Нам хотелось бы знать, как чувствует себя маркиза Ла Платьер!

На застывшем лице кардинала порозовели щеки, но он постарался говорить спокойно:

– Вы ее нашли, Святой Отец? Смею предположить, ей сейчас не очень хорошо.

– Я уверен, что тебе это очень хорошо известно! – не сдержавшись, Перетти вскочил со своего кресла.

– Ваше Святейшество, вы считаете, что я…

– Ты вынуждаешь меня сказать – я знаю! – тяжелый кулак обрушился на стол, отчего тяжелый подсвечник покачнулся.

– Она была у меня, – неожиданно легко согласился монсеньор, – но маркиза странная женщина… Не успела немного прийти в себя, как сбежала.

Некоторое время Сикст смотрел на Франческо, подозрительно сузив глаза. Кардинал бестрепетно выдержал этот взгляд.

– Друг мой, – Папа вдруг расцвел в улыбке и сменил тон разговора, – у меня сегодня свободный вечер. Я навещу тебя после вечерней службы. Посидим как в старые времена. До встречи.

От этой улыбки у Франческо Карреры по спине прошелся холод. Там, в Мадриде, будучи легатом, он в большей степени принадлежал себе, а потому мог совершить необдуманный поступок – укрыть беглянку, помочь очаровавшей его юной женщине. Но здесь и сейчас у монсеньора Карреры было слишком много обязательств и планов.

***

Кардинал вернулся вовремя. Но, чем ближе время подходило к вечеру, тем мрачнее он становился. В конце концов, приняв решение, синьор Франческо вошел к Юлии:

– Маркиза, вам нужно собираться.

– Что случилось? О чем вы говорили с Его Святейшеством?

Франческо молчал, закусив губу, стоя на пороге комнаты в нерешительности.

– Почему вы молчите?! – прокричала маркиза.

– Синьора Юлия! Успокойтесь. Сегодня он будет здесь, – Франческо остановил ее движение. – Сейчас вы отправитесь на мою старую виллу. Там вас никто не найдет. Прошу, не задавайте больше вопросов. Дорога каждая минута. Я навещу вас вскоре и все объясню. Хотите увидеть сына? Он сегодня будет в городе, на вечерней службе.

Каррера улыбнулся, но удивленно вскинул брови в ответ на резкое:

– Нет!

Маркиза в смятении прикрыла глаза рукой:

– Не надо. Это лишит меня мужества. Я не смогу уехать. Мне очень страшно. Я боюсь его. Опять бежать, скрываться, – она спрятала лицо на груди монсеньора и заплакала.

– Франческо, защити меня.

– Не бойтесь, – он прижимал ее к себе, гладил вздрагивающие от рыданий плечи, волосы, но взгляд его был далеким и каким-то усталым. Юлия глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

– Ну, вот, так лучше, – Франческо отстранился, заглянул ей в лицо и чуть улыбнулся. – Позвать служанку помочь вам одеться?

– Нет, благодарю. Я справлюсь.

Кардинал проводил маркизу к карете, еще раз на прощание коснулся губами ее руки и приказал кучеру ехать. Уже глядя из окна кареты Юлия успела сказать:

– До свидания! Берегите себя, монсеньор.

Проезжая по улицам, маркиза заметила, что карета направляется не к городским воротам, а к папскому дворцу. Высунувшись из окна, она прокричала кучеру:

– Куда вы меня везете?!

– Туда, куда приказал монсеньор.

Она попыталась выскочить, но рядом с каретой появился всадник в строгом черном пурпуэне.

– Нет! Каррера! Предатель!

Глава 5

Папа Сикст сошел с трона и, раскрыв объятия, шагнул навстречу склонившейся в глубоком поклоне синьоре:

– Донна Виктория! Осталась все той же скромницей? – он рассмеялся. – Ну же, поднимись, дочь моя.

– Ваше Святейшество, – высокая, стройная черноволосая Виктория де Бюсси, вдова герцога Миланского, вторая супруга Хуана де ла Серда, шестого герцога де Мединасели, подняла на Сикста улыбающиеся глаза.

– Не притворяйся! Твое бегство из Вальядолида очень смелый, но безрассудный поступок. Я с большим трудом разрешил ситуацию.

– Мне повезло, что король пригласил герцога на охоту и велел явиться с супругой. Иначе меня так и держали бы взаперти. Я не сделала бы этого, если бы не была уверена, что вы обратите мое преступление на пользу себе и Церкви.

Перетти залюбовался молодой женщиной, ее чуть склоненной головкой, приопущенными плечами:

– Пойдем отсюда, здесь слишком официально для встречи друзей.

Последнее слово Папа выделил лукавой интонацией. Из аудиенц-зала они прошли в небольшой уютный кабинет.

– Ты покинула Испанию без моего дозволения, – за теплыми, почти отеческими нотками, было заметно, что Феличе Перетти недоволен поведением своей протеже. Появись Виктория раньше – когда он только узнал о произошедшем – ей бы очень не поздоровилось. Теперь же, когда Святому престолу удалось извлечь из этого пользу, Папа был более благосклонен к провинившейся. – Но ты уже наказана – не увидела, как хорош был твой воспитанник на церемонии рукоположения в сан кардинала.

– Мне было сложно расставаться с Бенвенуто… А сейчас я могу увидеть его высокопреосвященство?

– Увы. Кардинал, – Папа не смог сдержать гордую улыбку, – отбыл с коадъютором в Тулузу. Но оставим дела. Поговорим о нас. Ты и от меня убежала слишком быстро. Торопилась к своему венценосному супругу…

Виктория встревожено отвела глаза:

– Я не хочу вспоминать об этом. И теперь я лишь хотела увидеть мальчика. Я покину Рим, как только позволят обстоятельства.

– А я приглашу тебя на праздники в день поминовения святой Екатерины. И буду ждать. Придешь?

– Вы этого хотите? Мне казалось, вы больше не испытываете во мне потребности…

Она опустила взгляд и отошла к окну. Почти отвернувшись от хозяина кабинета, Виктория сняла с руки перчатку, а следом – кольцо. Перетти внимательно следил за ее движениями.

– Виктория, я не жду от тебя подарков! Ты уже подарила мне то, что достойно всех царств этого мира, – он подошел к ней и встал очень близко, не касаясь, однако ничем, кроме взгляда. – Лучше прими это от меня.

Заметив, как неестественно прямо застыла ее спина, Перетти отступил к столику и указал на ларец. Виктория положила кольцо рядом, но к ларцу не прикоснулась:

– Святой отец, в этом кольце хорошее противоядие. Прошу вас, примите его.

Взяв бокал, наполненный Перетти, она вновь отошла к окну:

– А что в этом ларце?

– Посмотри сама, – он поднял крышку и вынул колье, камни которого вспыхнули алыми гранями в лучах заходящего солнца.

– Вам нравится, ваше сиятельство, – скорее утверждая, чем спрашивая, произнес он.

– Это красиво! Но, прошу, не называйте меня так.

– Виктория, раз уж не получилась встреча с монсеньором, я хочу, чтобы ты увиделась кое с кем другим.

По тому, как это было сказано, она поняла, что Папа заговорил о деле. Виктория заинтересованно посмотрела на понтифика:

– Кто это?

– Сейчас узнаешь, – Папа вызвал секретаря. – Пригласите монсеньора Карреру.

– Его преосвященство еще в Риме?! – изумилась Виктория.

– Да, я оставил его в курии. Он хорошо занимался с Бенвенуто этот год. Но… Скажи, какие отношения связывают его и, – Папа помедлил, – Юлию дю Плесси Бельер?

В душе женщины зародилась тревога.

– По-моему, она была ему небезразлична в Испании.

– Вот как… И насколько?

– Не знаю. Наверное, отцам-инквизиторам и настоятельнице монастыря, откуда она сбежала, это известно лучше, – Виктория повела плечами.

Перетти усмехнулся. Этой усмешкой он и встретил вошедшего кардинала.

– Приготовьте все к встрече. Вы поняли?

– Да, Святой Отец, – кардинал ничем не выдал своих чувств, вызванных выражением лица Папы и его приказом. В сторону донны Виктории он даже не посмотрел.

Перетти и Виктория долго шли по переходам и лестницам пока не оказались в довольно большом зале. Раздвинутые шторы открывали путь лучам закатного солнца, но света, по мнению Перетти, было недостаточно, и он приказал принести больше свечей.

– Присаживайся, – он запросто махнул рукой в сторону накрытого на троих стола.

Сам Святой Отец сел рядом с Викторией, собственноручно налил синьоре вина, предложил фрукты. Вскоре в зал ввели маркизу Ла Платьер. Едва увидев ее, Виктория отвернулась, но справилась с волнением и даже отпила из бокала. Повернувшись к Папе, она улыбнулась ему. Перетти тем временем обратился к Юлии:

– Проходите, синьора, присаживайтесь. Пообедаем.

Маркизе, несколько дней до того ничего не бравшей в рот кроме воды, было тягостно смотреть на яства, теснившиеся на столе. В зале повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием свечей. Виктория наклонилась к Папе:

– Я хотела бы сказать вам несколько слов, – и еще тише добавила, – наедине.

Собравшийся было ответить ей Перетти обернулся на голос маркизы. Он был слаб, но не утратил прежнего очарования:

– Здравствуйте, ваше сиятельство. Я давно не видела вас, Виктория. Приветствую вас, Ваше Святейшество. Какое общество!

Перетти поочередно смотрел на двух женщин – нежную, хрупкую герцогиню и уставшую, измученную борьбой, в измятом платье, но улыбающуюся маркизу. И невольно сравнивал их.

– Позвольте мне выйти, – все тем же тихим голосом проговорила Виктория.

– Каррера, проводите донью.

Как только они вышли, Виктория тронула кардинала за рукав сутаны:

– Прошу вас, вернитесь, там просто немного душно. Не оставляйте их сейчас наедине…

– Это ничего не изменит, – холодно проговорил Каррера, но все же вернулся обратно в зал. Перешагнув порог, кардинал почувствовал, витающее в воздухе напряжение. Повинуясь знаку Сикста, монсеньор прошел к столу и встал за спинкой стула Святого Отца. Через несколько мгновений, справившись с дурнотой, вернулась и Виктория. Она села на свое место рядом с Перетти. От нее пахнуло свежестью и розами. Маркиза, внимательно наблюдавшая за всеми, отлично понимала, что помощи в этой компании ей ждать не от кого. Холодный липкий ужас предчувствия смерти сжал ей сердце, но сдаваться она не желала.

– Ваше сиятельство, вы как всегда прелестны! Жаль, что здесь нет кавалеров, достойных вашего очарования.

– Спасибо, Юлия, – в голосе Виктории явно послышалась ирония. Она обратилась к Сиксту:

– Ваше Святейшество, можно еще света? Мне кажется, маркизе темно.

Перетти понял, для чего Виктория попросила об этом. В ярком свете контраст между женщинами стал еще более очевиден. После того как еще несколько свечей поставили рядом с его пленницей, Виктория поднялась из-за стола:

– Простите, я покину вас. Приятно пообедать.

– Кардинал, проводите донью Викторию и распорядитесь, чтобы увели синьору Юлию.

В дверях маркиза оглянулась, улыбка искривила ее губы:

– Это последняя наша встреча, Феличе?

После Юлия перевела взгляд на Викторию:

– Попейте настой корня валерианы, донна. Он укрепляет дух.

Оставшись один, Перетти воздал должное таланту повара. На столе было так много вкусного.

Его Святейшество Папа Сикст размышлял, прокручивая в памяти два документа, доставленные ему днем раньше. Согласно им выходило, что Виктория и Юлия вполне могут быть близкими родственницами. Он смотрел и сравнивал сегодня не просто женщин, но возможных сестер. Закончив трапезу, Папа вытер руки краем скатерти и покачал головой.

– Маловероятно… – пробормотал он.

После Сикст прошел в свои апартаменты, где подписал приговор Юлии дю Плесси Бельер маркизе де Ла Платьер: за покушение на жизнь понтифика, совершенное по наущению дьявола и в беспамятстве, преступница приговаривалась к прохождению в санбенито⁴ со свечой в руках до места аутодафе⁵ и публичному покаянию. Перечитав текст приговора, он задумался и решил послать к маркизе Франческо Карреру, чтобы тот объяснил ей очень доходчиво и понятно, возможно даже при помощи мастера-палача, что публичное покаяние и ссылка в монастырь гораздо лучше смерти – неважно, публичной или тайной. Тут Святому Отцу доставили сообщение, что посол короля Испании просит принять его. Нетрудно было догадаться, что он собирается передать обращенную к Святому престолу просьбу аннулировать брак его сиятельства герцога де Мединасели с Викторией де Бюсси. Перетти удовлетворенно покивал своим мыслям.

***

В назначенный день Виктория прибыла в Ватикан. Перетти ждал этого с нетерпением, но при встрече ничем не выдал себя:

– Господь с вами, донна Виктория. Идите за мной.

Папа раскрыл двери в смежную комнату и шагнул за порог. Войдя за ним следом, Виктория увидела существо в обносках платья, утонувшее в глубоком кресле.

– Боже милостивый, опять она! Зачем, Ваше Святейшество?!

– Вы поймете позже, – в голосе Перетти мелькнуло раздражение.

– Итак, сначала прочтите вот это, – он протянул ей внушительно вида грамоту.

От первых же слов глаза Виктории затуманились слезами: «Мы, Филипп, Божией милостию Король Испании обвиняем супругу нашего благородного кузена Хуана де ла Серда, шестого герцога де Мединасели… в неверности. Наш благородный и верный кузен объявляет, что дитя, которое она носит под сердцем, не является плодом его семени». Заметив, что синьора де Бюсси прочла бумагу, Папа забрал документ из ослабевших пальцев женщины. В комнате повисла тишина. Наконец, Виктория гордо вскинула голову:

– Ваше Святейшество, – голос герцогини был тверд, – это клевета! Я не ношу и не носила со дня вступления в брак дитя! Если нужно, пусть проведут осмотр.

Последние слова она проговорила едва слышно, но все так же глядя поверх головы Перетти. Тот нетерпеливо отмахнулся:

– У меня на руках решение конгрегации о правомерности требований вашего супруга. Оно ждет только моей подписи. Решайте! Или вы желаете публичного суда и осмотра?

Виктория сникла. Ее взгляд обратился к Перетти, глаза молили.

– Это жестоко. Я надеялась, что вы сделаете все иначе! – со смесью боли и негодования воскликнула Виктория.

Сикст молчал, ожидая, когда она справится с чувствами. Под его тяжелым взглядом герцогиня сникла.

– Ведь я, – тихо проговорила донна и еще тише продолжила, – люблю…

«Вас» прошептали уже только губы, когда она медленно опустилась на колени. Перетти отступил на шаг.

– Не смейте, синьора де Бюсси! – маркиза, до того молча наблюдавшая за всем, вмешалась в разговор. Виктория удивленно подняла голову, только в этот момент вспомнив, что они с Перетти не одни в комнате. Папа гневно сверкнул глазами в сторону узницы. Но та ничуть не смутилась:

– Перетти! Если ты посмеешь это сделать, я, – Юлия замолчала, не зная как продолжить, но договорила, – убью тебя.

И, невзирая на ее состояние, на ее вид, на ее нынешнее положение, Папа понял, что говорила маркиза вполне серьезно. Их взгляды встретились, в глазах Юлии полыхал ответный гнев. Но Перетти лишь холодно улыбнулся и ответил:

– В это дело не вмешивайтесь, синьора.

И снова обратился к Виктории:

– Поднимитесь. Условия вашего развода мы обговорим позже. А сейчас то, для чего я пригласил вас, маркиза. Недавно мне доставили документы – это запись в метрической книге толедской церкви и свидетельство нотариуса. Бумаги говорят о том, что вы, Виктория де Бюсси, и вы, Юлия дю Плесси Бельер, вероятно являетесь сестрами по матери.

Женщины одновременно повернулись друг к другу. Их и так связывало слишком многое, но столь же многое их и разделяло. А главное – вот этот человек, имеющий власть вершить их судьбы. Зажегшийся было в глазах маркизы огонек интереса, потух при виде исказившихся брезгливостью губ Виктории.

Папа оглядел обеих, усмехнулся и обратился к Юлии:

– Советую подумать, маркиза, какое будущее может открыться перед вами при условии… обдуманного поведения, – не давая Юлии возможности ответить, он вызвал охрану и приказал увести пленницу.

Перетти и Виктория остались вдвоем. Он подошел к ней и встал за спиной, осторожно взял за руку и, перебирая тонкие пальчики, тихо проговорил:

– Все будет хорошо. На время ты уедешь – в родной Клермон или в обитель поближе к твоему дорогому Милану. А потом я заберу тебя в Рим, ко двору. К себе.

Он ощутил, как напряжение оставляет Викторию, и сам выдохнул с облегчением: «Обошлось».

– Но пока, до того как все решится, тебе необходимо быть в Риме.

Не отнимая руки, Виктория повернулась лицом к Папе. В ее глазах блестели слезы.

– Вас могут обвинить в укрывательстве преступницы…

– Ты только сейчас об этом подумала?! – он снисходительно усмехнулся.

Виктория смутилась и опустила взгляд.

Перетти вспомнил, как он впервые увидел ее совсем еще девочкой, какое сильное впечатление тогда произвела она на него. И еще раз поздравил себя с тем, что так удачно разыграл эту фигуру в очередной испанской партии. Но ни одна из его холодных расчетливых мыслей не отразилась на лице, в глазах были только нежность и сопереживание.

– До приезда представителя твоего супруга ты вольна в своих действиях. А теперь ступай, дитя мое, тебе нужно отдохнуть.

Женщина подавила вздох разочарования, когда Феличе отпустил ее руку и отступил. Склонившись в глубоком поклоне на несколько мгновений, она выпрямилась и, не оборачиваясь, вышла.

Когда за Викторией закрылась дверь, Перетти вызвал служку и потребовал вина. Впереди был еще один разговор. Выпив и переодевшись в темную сутану, Папа направился в подвалы дворца.

***

В камеру к своей узнице Перетти шел со смешанным чувством ожидания и раздражения. Ее красоту и ум он оценил уже давно, но вот свое отношение к Юлии Везен определить не мог. С одной стороны – и в этом Феличе Перетти с трудом, но все же признавался себе – он готов был постелить к ногам этой женщины все мантии мира и свою в числе первых, с другой – всякий раз укрощая, подчиняя, заставляя ее ощущать свою власть, он испытывал почти физическое удовольствие. Он то жаждал приникнуть к ней, как к источнику наслаждения, то укрыть от всех невзгод этого мира, то своими руками ощутить, как перестает биться упрямая жилка на точеной шее. Но основой всей этой смеси чувств было одно – чувство собственника, творца: забрав ее из низкопробного притона на задворках Парижа, он сделал из девчонки даму высшего света, и она, черт возьми, должна благодарить его за это, а не предъявлять требования.

Едва дождавшись пока охранник откроет камеру, Перетти отослал всех и шагнул внутрь.

Маркиза стояла на коленях и тихо напевала. Прислушавшись, Папа разобрал слова протестантского гимна. Затворив плотнее двери, Сикст обратился к пленнице:

– Снова богохульствуете… Поговорим?

– С удовольствием! – тут же откликнулась Юлия. – Только о чем нам говорить?!

Она легко поднялась с колен и повернулась к Сиксту. Лицо ее при этом движении исказилось гримасой боли, но она не позволила Перетти увидеть это.

– Могу ли я рассчитывать на ваше искреннее раскаяние? Монсеньор Каррера должен был вам все подробно объяснить.

– Раскаяться?! Мне?! В чем? Феличе, ты… Неужели ты думаешь, что я признаю себя виновной? Мне неплохо и здесь. Только прохладно.

Маркиза посмотрела на Папу с легкой усмешкой. Ничем она не показала, что в этот момент душа ее плачет от страха. Перетти вызвал охранника и распорядился, чтобы внизу затопили печь.

– Скоро здесь станет теплее. А что вы скажете о своем родстве? – тоном, более уместным для салонной беседы, спросил Сикст.

– Мне сейчас не поможет родство даже с… Иисусом, не так ли? Тем более с опальной герцогиней-блудницей. Феличе, пощади ее! Она так молода и красива. Она любит тебя, – последние слова Юлия проговорила словно задумавшись, но тут же усмехнулась. – Хотя, не скрою, мне льстит мысль о том, что я родилась в богатом дворце, а не в трущобах.

– Не вам, друг мой, заступаться за кого бы то ни было. Сейчас вы должны позаботиться о себе. У вас ведь есть просьбы ко мне?

– Да.

Глаза Перетти удовлетворенно зажглись, но при следующих же словах, сузились до злых щелочек.

– Мне скучно, – чуть растягивая слова проговорила Юлия, прекрасно осознавая, что дразнит и так рассерженного мужчину. – Даже встреча с палачами была бы интереснее.

Перетти едва не заскрежетал зубами, но сумел сдержанно выговорить:

– Вы занимаетесь пением, это разнообразит пребывание здесь. Еще просьбы есть?

– Приходите ко мне чаще. Когда не угрожаете, вы очень приятный в общении человек.

Сикст потерял терпение:

– Неужели вам не хочется на свободу?!