– Да что тут продолжать? Что тебе не понятно? – девушка стала нервно топать каблуком по тусклому мраморному полу.
Я замялся и стал отсчитывать такт, который отбивал ее каблучок.
– Ты не болен! Уходи, – наконец прошипела она. – Сюда приходят те, кто потерял любовь или никак не может обрести ее. Вот им мы помогаем. Тебе помогать не нужно. Ты не болен! – снова повторила она, продолжая закрывать старика своим, пышущим молодостью и яростью телом.
– Но… я хотел узнать, – снова замялся я. – Старик «аптекарь» он не договорил.
– Что? Что? – девушку разрывало от нетерпения.
– Он сказал, – начал я,– что его «лекарство» со временем перестает действовать. И тогда остается только одно, – повторил я последние слова Аптекаря.
– Ну, – девушка еще сильнее затарабанила каблуком по полу. – И что тебе не понятно?
Я осмелел и посмотрел девушке прямо в глаза.
– Что остается?
Ее губы искривила злобная усмешка, взмахом головы она откинула белокурую прядь, выбившуюся из прически и упавшую ей на лоб.
– Тогда, – она сделала паузу, чтобы понаблюдать, как конвульсивно пульсирует жилка у меня на виске, – тогда-а-а, – она рассмеялась, и тут же ее взгляд наполнился горечью. Ее губы задрожали.
– Остается только одно, – я замер в напряженном нетерпении, вытянувшись как струна, чтобы не пропустить ни звука.
– Самому стать «аптекарем», – девушка выдохнула и села на диван. – Именно это он и хотел сказать тебе.
Я осторожно подошел к ней и присел рядом. Она посмотрела на меня и положила голову мне на плечо. – Это храм израненных душ. А самый израненный здесь он, – она показала пальцем на мирно спящего старика в черном фраке и лаковых штиблетах.