Коста долго смотрел на то, что осталось от его телеги. Пока она катилась по склону, она умудрилась перевернуться несколько раз. Она полностью развалилась, приземлившись у склона, видно было как из-под неё течет красная-красная кровь.
Наверху мужики уже устроили небольшой перекус пайком, который всучили им жены. После тяжелого подъема он пришелся совсем кстати, кто-то нашел забытую бутылку самогона и веселье разгоралось. Ортон ходил по всем и брал по кусочку.
Все встретили Косту с сожалением, они рассказывали, как хотели помочь, как начали бежать к нему, но не успели. Особенно горячо и в подробностях рассказывал Ортон. Сначала Коста не с кем не разговаривал и делал обиженный вид. Но уже через несколько минут он сидел со стаканом в руке и вторил полумертвым голосом:
– Да я всё понимаю, мужики, как вы могли мне помочь…
Алойз с дедушкой сильно устали, они просто пытались отдышаться и отдохнуть. Они не отходили от своего сокровища. Но до их телеги, никому дела не было.
К полудню все вернулись в Когдорм, кроме Вьетты…
Часть 3.2 Валери
Этот мир был абсолютно другим. А ещё другой стала я. Когда я приезжала в Когдорм в предыдущем году, всё было в порядке. Я чувствовала себя той же девчонкой, неопытной, слабой и родной здешним людям. Сейчас я как будто вернулась из другого мира и этот мир несла с собой. Моё мнение по поводу многих вещей поменялось, и эта старая захолустная деревня вызывала во мне отвращение. Полуразрушенные домики, гниль и отсутствие элементарных санитарных норм – заставляли меня думать о том, что я никогда не ценила в Юнетауле. Этот город был чистый, ухоженный, продвинутый. У меня там сформировалось новое иное представление о своей жизни. Я не хотела возвращаться сюда, просто была обязана помочь отцу.
Эти люди продолжали свой привычный образ жизни: вахтовые работы на пограничной зоне; массовые гуляния, когда приходили люди со смен; повсеместное обсуждение жизни каждого поселенца. Жители Когдорма часто несли продукты из зоны сами, чтобы не вызывать технику, как они говорили виосовцам. А сами не хотели лишнего вмешательства в существование деревни. И с продуктами, которые предназначались людям, они прихватывали и то, что плохо лежало. Это были и особые вещества, топливо, фонари, провода, случалось украсть даже оружие.
Вот и мой отец надорвал спину, когда он с мужиками катил старую перегруженную телегу в Когдорм. У повозки отвалилось колесо, и её потянуло в Ущелье. Отец всегда был из тех людей, который не упустит наживу. Он держал телегу до последнего, пока мужики не очнулись и не вытащили её на дорогу. В результате, Ортон лежал в доме несколько дней и не вставал с кровати. К нему приходили и спрашивали, как он. И гордый отец всем отвечал: «Ничего скоро встану! А если ноги откажут, на руках ходить буду!» В итоге бабы взбунтовались и решили его отправить в больницу городка Интобус.
Как только он был построен, поселенцам предложили возвести канатную дорогу, соединяющий Когдорм и город. Сначала жители отказывались, а потом, поняв плюсы такого быстрого передвижения, сами помогали её строить. По этой дороге дети могли за 40 минут добраться до современной школы, по ней могли быстро доставить в больницу как в папином случае.
Отца ели как дотащили до больницы. Тело его пролежало там почти две недели, а потом то ли он надоел врачам, то ли его душа скучала по алкоголю, мужчина решил немедленно вернуться на родину. Однако забирать его никто не желал, только тогда он позвонил любимой дочери.
Между нами всегда присутствовал холодок. Отец осуждал моё желание учиться сначала в школе Интобус, а потом в университете столицы.
Мне никогда не нравился образ жизни отца, взгляды его были устаревшие, а душа слишком сильно металась и что-то искала. Я никогда не понимала к чему стремиться отец, он не выполнял никакой важной работы, не продвигался по карьерной лестнице из-за своего скверного характера и отказов от обучения. Он всегда слишком горд собой и не скрывал этого. Открыто демонстрировал свою ненависть к Виосу, оскорблял работников зоны и получал почти каждый месяц новое Эго. Лишь для того, чтобы создать шоу по его уничтожению. Он его и сжигал, и выбрасывал со сколы и даже стрелял в него.
Я не понимала, почему с этим ничего не делает Виос. Ведь всем было ясно, что правилам здесь никто не следует. А кражи? Разве их никто не замечал? Я с нежным предвкушением ждала, когда на горы подымятся советники и прикроют Когдорм.
В какой-то мере мне было жалко поселение, когда я там не была. Но когда приехала в очередной раз эта жалость пропадала.
– Родная, ты защищаешься от влияния этих технологий? Там такое излучение, у вас в городе. Вышек тьма-тьмущая?
– Да, бабушка, да. – Когда старая женщина начинала такие разговоры мне только и оставалось, что кивать головой и сдерживаться, чтобы не выпалить что-нибудь в ответ.
– А отец твой, ой! Пришел со смены скрюченный, орал на мужиков: Вот вы такие рас сякие, ничего не можете, приходиться одному тащить! Все потом на него обиделись, такого наговорил. Стонал лежал, только девки к нему и ходили. Жалко было, мне тоже. Я уж думала пойду, может компресс ему сделаю. А потом решила не идти, вот к дочке к моей беременной он не торопился идти. Уперся в свой поход… – женщина вытирала слезы платком. – Эх, да будет там с него. Ещё и дочь погубил. – Она взвыла.
– Бабушка, хватит, не плачь, – я пыталась её успокоить, но знала – это бесполезно.
Выплакавшись, она рассказала все новости деревни. Ничего важного, что могло тут случиться? Кто-то вышел замуж, кто-то переехал, у кого-то дитё родилось.
– А отец, то твой. Такой самогонный аппарат сделал. Бабы нахваливали. Похоже натаскал каких-то деталей с работы. И сделал сам, представляешь? Ну всё-таки рукастый! Ты там если сумеешь принеси бабушки пару бутылочек или хоть кружечку.
– Хорошо.
– А я тут заговорилась и даже не спросила. Ты кушать, что хочешь! Еда, не изысканная конечно, но всё вкусно. С этих продуктов Виоса не разгуляешься. Эх, мы когда-то и поля содержали, и скотину. А сейчас, ничего. – Она сделала небольшую пауза, смотря куда-то в пустоту. – Все усовершенствованное, выращенное чудесными путями. Пыталась сделать мороженное твоё любимое, так, не получилось. Сливки эти искусственные, вообще не для чего не годятся. Да и животинки не хватает, кошечки хоть маленькой. Порой стою смотрю в даль, а там что-то шелохнётся. И приятно думать, что эта козочка пробирается. Может и к нам заглянет, одарит молочком. – Её глаза постоянно наполнялись влагой. – Я всё балаболю. Ты то рассказывай! Как дела? Как учеба? Мужа то себе нашла? – она потёрла глаза.
– Всё хорошо, бабушка, учиться не сложно, в кружок пошла один. Участвую в научной работе. – Старая женщина открыла рот, подняла брови и начала водить головой в разные стороны. – А какие мужья? Рано. Да всё по Эго должно быть. Кто мне предназначен тот и будет.
– Ох, ну что ты со своим Эго. Не слушай ты его. Переезжай после учебы к нам. Мы тебе такого жениха найдем. Этот то ухажёр Вьетты – Алойз, какой вымахал красавиц, силач и добрый. Помогает нам старухам. То продукты донесет, себе ничего не берет, то доски притащит, да дом подлатает. И говорят, держит он кого-то в северных горах. Ночью уходит туда, куда даже отец твой молодой ходить боялся. – Сказала она шёпотом. – Бабы говорят, корову держит.
– Да где бы он её взял?
– А знаешь, как говорят: к хорошим людям, всё само приходит. – Бабушка помахала головой с довольным видом. – Ты сходи к нему, поговорите, может он тебя и сводит. Он же Вьетту то нашу так любил, дуру такую. – Она опять плакала.
Самое необычное, что было в пьянках – это единение людей. На следующие утро они вновь друг друга возненавидят, но сейчас они весело разговаривают, обнимаются, и понимают друг друга лучше всех на свете. Я любовалась данным действом. Да именно любовалась! Раньше я смотрела на это с отвращением и непониманием, а сейчас как будто наблюдала за маленькими детьми, которые долго были одни и нашли друзей для совместной игры. Я представляла себе это экспериментом. Или хотела представлять, чтобы не ставить себя на ровне с ними.
Мы сидели в небольшом доме. Он состоял из прихожей, маленькой кухоньки, в которой стояла огромная древняя печь, коей не пользовались уже давно, и залом. Все помещения были просто побелены, без излишеств. Мебели почти не было, как и вещей, от которых бы веяло комфортом. Посреди одной большой комнаты стояли два стола, они были разной высоты, но прикрыты одной скатертью, на которой красовались следы старых попоек. На одной из стен под потолком было приоткрыто маленькое окно. Единственное, что выбивалось из общей картины был большой обогреватель возле стены с окном.
Меня посадили на деревянный стул, он покачивался под весом моего тела. Перед мной появилась тарелка ещё влажная, её только что вымыли. Мне сказали накладывать еду, она была в достатке. Салаты, мясо, овощи – всё выглядело по-домашнему красиво. Через минуту обеспокоенные женщины, сами наложили мне в посудину всё, что она вместила.
Разговоры были незамысловатые: как хорошо было тогда и как плохо сейчас. Кто-то непременно упоминал про новую технику и остальные кивали головами, подтверждая, что она не нужна и стало только хуже. Отец рассказывал одни и те же истории своих побед, которые я лично выслушала раз сто. Были и новые, считая ту про телегу. Бабы восхищенно слушали, а мужики были ещё обижены. Но всё забывалось, когда отец кричал:
– Выпьем! – и все чокались.
Как бы я не могла искать интересное в этом мероприятии, такого было не много. И я заскучала. Я сказала отцу, что пойду домой. Но он хотел пойти вместе и попросил посидеть ещё 30 минут.
В эти последние минуты случилась самое ужасное, какой-то потрёпанный лысый мужик вдруг сказал:
– Как похожа на мать! – я встретилась с его добродушными, но глупыми глазами.
Все уже пили за неё и кричали:
– Какая прекрасная женщина была!
Я быстро шла к выходу, а отец за мной.
Мы шли молча. Темы для разговора у нас закончились в первые десять минут нашей встречи в больнице. Нам, наверное, многое хотелось сказать друг другу, но я была уверенна, что отец не поймет меня, он думалал также про меня.
Всё существование отца строилось на каких-то махинациях. Он вечно пытался побольше заработать. Его способности в строительстве ценились в поселении. Особенно хорош он был в строении бань, хоть многие пользовались душевыми системами Виоса. Самим роботам он когда-то помогал с прокладывание труб, мог починить электричество. И теперь он изготовлял самогон лучшего качества. Но я всегда сомневалась в его способностях, ведь единственный человек, который хвалил его был он сам. Хозяйство он вел плохо. В доме было грязно, бывший когда-то уют разрушился временем. Готовил сам он редко, любил ходить по знакомым и есть там. Дому явно не хватало хозяйки. Но столько лет прожив с этим человеком, я поняла, что он предан только одной женщине. Если кто-то вспоминал о маме, потом он плакал, не громко, в подушку, но я слышала.
До Виоса в области Интобуса у жителей Когдорма были поля с разными культурами и загоны скота. Летом это прекрасное теплое место, где отдыхали от постоянного снежного покрова поселенцы. Эта деревенька представляла из себя около десяти домов. Здесь давно не было никакой скотины, да и поля заросли сорняковой травой, но некоторые там жили.
Один старый папин знакомый попросил его помочь со стройкой недалеко. Отец позвал меня, и я согласилась. Я думала, что будет не плохо присмотреть, чтобы он не надорвался. Однако и до травмы он не особо работал руками – любил командовать.
Особое удовольствие этому человеку приносило рассказывать о старых временах. Я почти не помнила эту деревню, а отец этому удивлялся. Я была уверенна, что он просто путает меня с Вьеттой.
– Вон там мы с твоей мамой катились на лошади, по тому карьеру. Она любила кататься, тогда мы объездили почти всю долину.
– Всю, даже там, где сейчас Юнетаул.
– Конечно, до этой свалки на лошади я сейчас доберусь за пол дня! Жаль нет их больше.
Он рассказывал про сбор урожая, стога сена, которые он катал голыми руками, и коров. Я обычно во время его сказок молча качала головой и периодически делала удивленный вид.
– Эх, здесь бы домик завести. И всё как в старые времена. Тут люди не такие озлобленные.
Я думала про себя:
«– Это потому что они тебя не знают.»
– И воздух.
«– Как везде!»
– И этих вечных снегопадов не так много. Да только заливало тут всё весной, но сейчас там что-то построили роботы. Хотя никто не знает, сколько простоит их дребедень.
– Ты собираешься выходить на работу?
– Конечно собираюсь! Куда же я без дела!
«– Без издёвок над людьми, то есть? Или ещё что-то своровать надо?»
– Ты же ведь только из-за моей работы живешь и учишься в Юнетауле.
– А я думала, что из-за моей хорошей успеваемости. – Моё терпение было исчерпано.
– Ты конечно молодец, но, если бы не моя упорная работа на этот чертов Виос, тебя бы и не подумали брать!
– Какая упорная работа? Ты про воровство, из-за которого чуть ли не умер!
– Какое воровство? Я беру то, что никому не нужно. – Он довольно развел руками. – А про смерть – ты не права. Я выполнял свой долг. Ни то, что эти недоумки криворукие, я ещё сказал перед выходом: проверить все колеса. Нет! Нет, ты понимаешь! Всё самому надо! Всё самому! Вот уеду сюда, что они там делать без меня будут? Что? – на меня смотрели выпученные глаза, полные ярости, но не ко мне. Я надеялась, что там, где-то в глубине души он понимает, что не прав. Но гордость не дает ему остановиться. Не может же человек так думать?
Его взгляд смягчился. На его лице было видно это уклончивое выражение. Он всегда считал меня дурочкой, которая часто говорит всякие глупости. Он не редко говорил:
– Ты ещё ничего не понимаешь, вот через десять лет ты меня поймешь и одумаешься. В этом мире нельзя жить по-другому. Да, в какой-то момент можно чуть соврать, все обманывают. Вот поживешь и увидишь. Пожалеешь о том, что говоришь мне сейчас, как относишься ко мне. Ты ещё пожалеешь…
Я злилась от этих слов. Как смеет он считать меня глупее себя. Через десять лет! Смешно. Через десять лет я стану успешной, поднимусь высоко в Виосе. Я понимаю, как работает этот мир. Злоба постоянно кипела во мне, даже спустя час после наших разговоров я не могла успокоиться.
«Почему, он считает себя умнее всех? Почему я должна слушать его? Почему они меня бросили одну с ним?» – кричал голос в моей голове.
Я стояла перед пустой пещерой. Всё было ясно, его не было. Не было и всё.
В этом месте я больше всего ощущала своё одиночество. Были люди готовые меня поддержать, но я не хотела, чтобы они чувствовали такую же боль. Или же была уверена, что не им не интересны мои страдания. В конечном итоге я решила остаться с этим наедине.
Причиной страданий была смерть старого друга. Друга, который никогда ничего не требовал взамен, он только любил. Ах да, его нужно было периодически кормить. Но он любил и сильно, что я никогда не чувствовала от других людей.
Чувства беспомощности, горя и злости так долго копились во мне. Могла ли я сделать больше? И будет ли любить меня кто-нибудь так, как ты меня любил?
Одна непослушная слеза упала с лица.
Сзади послышались шаги, применявшие жесткий снег.
– Не знал, что ты приехала, – сказал мужской голос.
– Отца привезла. У него же травма. – Ответила я, не оборачиваясь.
– Да, слышал. Он на всю деревню протрубил про свою отвагу.
– Да, – с точкой в голосе произнес он.
Мы молча стояли, говорить нам больше было не о чем. Только в голове крутился неприятный вопрос.
– Как? – спросила я, по-прежнему смотря в пещеру. Он подошел и встал рядом.
– Я тогда уезжал в деревню под горами. Нужно было найти травы, бабушки очень просили. Я давно уже собирался. А он перестал есть, долго не приходил. А когда пришел, был вялый, почти не ходил. Я дал ему особого корма с витаминами, которые ты привезла. Принёс ему ковер, положил Басю на него. Меня не было четыре дня. Я приехал раньше, беспокоился. А когда пришел сюда, он лежал в углу пещеры, холодный. Я пытался растормошить, но он был… – юноша чуть остановил свой рассказ. – Он был мертв. Я завернул его в ковер, отвез на тачке ниже и закопал. Почва твердая, еле нашел место. Все копал и плакал над его телом. Я думал, что он… хоть кто-нибудь сжалится, но … Закапал его там, под горой. – Он показал куда-то в сторону, я не смотрела. – Я оставил отметину. Могу сходить с тобой, попрощаешься.
– Там не с кем прощаться, он умер.
– Его душа ещё рядом, ты должна его отпустить. Ему так легче будет.
– Нет, ты не понимаешь! – кричала я, сдерживая слезы, – его нет! Ему без разницы, потому что от него осталось только плоть. Нет души! Не будет никому легче! Мне не станет от этого легче! – я задыхалась. Слезинки потекли по щекам. Юноша молча стоял. Он не мог не чего сказать, не вызвав при это ярости Валери.
Он думал, что все по-разному переживают горе. Валери винит себя, как и он винил себя. Они сделали, всё что могли, но этого оказалось мало.
Валери долго подступалась к роботам, чтобы, не привлекая внимания расспросить, как можно помочь Басе. Он стал слабым, перестал высоко прыгать на скалы, и моча стала красноватого цвета. Поэтому девушка старалась понять, искала информацию, даже пошла в больницу. Но смогла добыть только витамины, от которых не было улучшений. Она винила … в том, что он был слишком трусливым и не предпринял чего-то большего и что он не был рядом. Валери была уверенна, что смерть в одиночестве – самое ужасное, что может случиться с живым существом.
Она повернулась и пошла прочь от пещеры. Алойз не сказал ни слова, лишь бросил грустный прощальный взгляд ей вслед.
5.
На лавочке сидело три человека. Первый был немолодой мужчина даже старше отца. Он горячо рассказывал мне, что в мире есть столько всего интересного. Он пытался привести веские аргументы, вскидывал руки и плевался. Я на эти эмоции отвечала улыбкой и покачиванием головы. Мне казалось: я хорошо реагирую на окружающий балаган. Этот человек когда-то любил лазить по горам и испытывать себя на прочность. Но в какой-то момент пред ним престала громадная скала с жестким характером. Он думал, что обуздал её, но на самом деле на всю жизнь остался в её власти. А потом у них родилась дочь. Она была красива и весела, она посиживала в уголке и редко вставляла фразы. Члены этой семьи любили путешествовать.
Второй был жуткий пьяница с большим опытом, это был Сашка. Он с улыбкой на лице говорил, что ему больше не нужно наливать. И с наслаждением, чуть облизывая губы, наблюдал за прозрачной струйкой у своего стакана. Он с детства знал цену алкоголю и работе. Этот несчастный подрабатывал у моего отца за гроши. Но большого ему и не требовалось. Ведь всё шло для одной цели. Он быстро напился и вставлял разгоряченные злые фразы не впопад. Будто такие вечера у него могли идти только по одному сценарию. И обдумывать что-то другое ему не было необходимости. Алкоголь возбуждал в нем ярость и распускал мысли, которые я надеюсь, хоть немного коробили его душу.
Третья сидела старая женщина. Были подозрения, что она ничего не слышит и не видит. Но в нужный момент она брала свою стопку или злобно откликалась, когда про неё начинали пускать шутки. Она любила огрызаться и ставить моего отца на место. Ещё она любила играть с детьми. В честь этой самой женщины и был этот праздник. Я не знала сколько ей, да это было и не важно. В конце вечера старуха уже ни с кем не спорила, мирно сидела как бы здесь и как бы не здесь.
Кроме разговоров о том, как этот мир интересен. Поднимались менее приятные для меня темы.
– С Виосом нужно бороться! Поднять мужиков в ровный солдатский строй и пойти на этот Юнетаул. Что ж мы тут сидим? Ни скота, ни бухла! – говорил первый.
– Да, да! Точно! Вот только ворона на наше счастье нет! Бабка говорила: «Как пролит ворон над деревней, всё, значит война!» – ударив бокалом о стол, сказал Сашка.
– Эх, всё войны вам. Нормально живем! Развлекаемся, исподтишка. – Женщина сделала игривое выражение лица. – Балуемся, когда надо. Вот дочь – пора замуж отдавать. А то вымахала, да и образование получила, работать хочет в этом Виосе. А я ей говорю: «Вот мужика нормального заведешь здесь, у нас, и будет у тебя всё: заботы, детишки, восхождения, хозяйство подпольное.» – Говорила жена первого. Все одобрительно закивали, начали рассуждать: за кого бы выдать и заодно чокнусь. Прозрачные капли капали на еду праздничного стола.
А вокруг стола бегали радостные дети, танцевали с пьяницами, им было весело, они пока ничего не понимали. А я …я не могла ничего сказать. Крикнуть им в лицо:
«– Ваш образ жизни тупой! Дурочка не слушай их! Зачем тебе дети? Этот мир не может быть интересным, когда страдают люди…»
Все это было так глупо, я ничего уже не могла с ними сделать. Но дети! Они же заслуживали спасения. Когда-то меня спасла Вьетта. Она дала мне право понять, боролась за меня. Что же мне теперь делать…
Разговор зашёл нетуда. Женщины начали обсуждать смолу, избавляющую от всех болезней. И смола не обычная, приготовленная специальным способ, добытая в идеальный день с нужного дерева. Отец при рассказе о чудотворном лекарстве кивал головой и приговаривал с улыбающимся лицом:
– Да, да, смола…конечно от всех болезней…да да.
Мои чувства были такими же. В этот момент удивление того, что у нас есть одинаковое мнение, ошеломило меня. В принципе, в этом не было ничего удивительного, но меня пугало малейшая возможность, что мы похожи, что я взяла что-то от него черты характера, ухмылку, отношение к людям…Даже малейшее сходство приводило меня в ужас.
Мне нужно было любить этих людей, они многое мне дали…много страданий, например. И будут ещё такие же глупые как я, а потом они поймут. Они все поймут! И останется два пути: смириться и стать таким же или бежать и не возвращаться. А можно было пойти по третьему – сопротивляться, пытаться что-то изменить. Но я даже не могла представить: как. Как можно просто встать и сказать: вы не правы, вы глупцы! Кто мне поверит? Все будут смеяться. Как менять людей, которые не хотят меняться? Неужели их можно заставить быть другими, наплевать на свою прежнею распутную жизнь, которая приносила им удовольствие. Неужели они смогут смириться или даже что-то понять? Я не знала, как.
В прихожей включили громкую музыку и разгоряченные тела бросились в бой. Танцевали сначала почти все, но быстро выдохлись. Остались дети с двумя пьяными мужиками из-за скользкого пола и плохой ориентации в пространстве у них выходили замысловатые движения.
Я молча смотрела, а потом это всё мне надоело и мне захотелось домой. Нет, не в старую избу, в Юнетаул. Меня там ждут! Или нет? Всё-равно пора ехать! Но нужно было сказать отцу. Он всегда думал, что я останусь, пойму прелесть такой жизни.
«Интересно, по пьянкам что ли!» – на моём лице появилась ухмылка.
– Что ты улыбаешься? Смеёшься над старыми пьяными мужиками? – спросил отец грубо.
– Нет, – сказала тихо я. Он было отвлекся. – Мне пора.
– Домой? Иди.
– В Юнетаул.
– Ууууу, – промычал он, – ну через несколько дней поедешь!
– Завтра с утра.
– Зачем так, посиди ещё.
– Что мне тут делать?
Мужчина кажется отрезвел от тяжёлой умственной работы и мочал. Зато одна уже не молодая баба начала завывать:
– Совсем отца не жалко, бросаешь тут! Совсем распустилась в своем Юнетауле….
– Мне здесь всех вас жалко, поэтому и пора, – сказала она не громко, что женщина и не заметила. Я привыкла к таким выступлениям раньше я злилась и грубила, но сейчас была спокойна, лишь потому что решила уехать навсегда. Я встала из-за стола и, ни с кем не попрощавшись, ушла.
Когда я уходила, первый валялся перед домом, во время падения, он сломал заборчик. Второй сидел с ним рядом и ругался, что ему придется его чинить. Третья смотрела на это всё с осуждающим видом и молчала. Ей было уже плевать на заборчик и на интересность этого мира. В её жизни осталось не много и все было как-то…она опрокинула стакан.
Бабушка ещё не спала, так что зайти к ней не составило труда. Правда она пыталась накормить, но я отказалась. Затем она осыпала меня пожеланиями и наставлениями. Сильно обняла и поцеловала щеку. Я, не сказав ей почти ничего, ушла.
Всё это происходило в состоянии апатии, я не забывала про свою недавнею потерю, да и прошлые всегда напоминали о себе.